Солнце уже садилось над Босфором, и хлипкие рыбацкие лодчонки спешили спрятаться в бухте Золотой Рог, под стенами Византия. Шторм – редкость для Пропонтиды, но прошлой ночью сильный ветер, пришедший с Понта, разбил о скалы немало лодок и небольших суден, поэтому рыбаки боялись, что подобное повторится. Теперь по спокойным водам Пропонтиды, освещаемым лучами заходящего солнца, плыла одна небольшая парусная лодка. Но в ней сидел не рыбак, возвращающийся домой с уловом, ни крестьян, не успевший днем переправиться из Халкедона в Византий…в лодке сидел ремесленник Леонтиск, более известный в Византии по прозвищу Мастер. Он был одет в хитон из тонкого фригийского руна, а у ног лежал тяжелый плащ из гетской шерсти. Это был молодой мужчина, около тридцати лет на вид, среднего роста, с темными короткими волосами, неопрятной бородой, карими глазами, с резкими чертами лица, скорее свойственными фракийскому горцу, чем эллину. Взгляд у Мастера был усталый, как следствие многих бессонных ночей. Ведь днем ему приходилось высекать из камня в своей мастерской надгробные плиты и фонтаны, а по ночам он работал над скульптурой. Вот уже долгие годы он был одержим мечтой создать статую Афродиты…идеальную статую. Родина Мастера была в далекой Иллирии, в городе Аполлония, но уже полтора десятка лет над тем краем висит угроза римского меча. В пятнадцать лет Мастер ушел из родного города и перебрался в Коринф, несколько лет там обучался у скульпторов, но вскоре и там появились лживые римляне, предлагавшие дружбу и союз. Мастер, тогда еще юноша Леонтиск, бежал в Византий, славный город на Пропонтиде, где еще чувствовался запах свободы....пока чувствовался.
Вот уже почти десяток лет жизнь Мастера была довольно однообразной: днем он делал надгробия, за которыми к нему приезжали клиенты из Никомедии, Одессоса, Херсонеса и Пантикапея, а ночью, предварительно купив драгоценный нумидийский мрамор, он корпел над статуей Афродиты. Но у Мастера получалась ни скульптура богини красоты, а лишь бездушный каменный истукан. Он ненавидел все эти скульптуры и, довольно часто, разбивал их молотком, хотя немногие счастливцы, попадавшие во внутренний дворик его дома, называли их прекрасными. Он немало путешествовал: в Афинах, где уже чувствовалось римское влияние, на Агоре он наблюдал за изнеженными женами самых славных мужей этого полиса, привыкшими жить в гинекее, в Лакедемоне он наблюдал за спартанками, привыкшими выполнять военные упражнения наравне с мужчинами, в Тавриде – за грубоватыми херсонеситками. Но Леонтиск не мог вдохнуть в скульптуры жизнь. Возможно, ему не хватало, как раз, того вдохновения, которое он искал в спокойных морских водах.
Мастер уже плыл в сторону Византия, но у небольшой группы скал, скученных в десяти стадиях от входа Босфор, он увидел разбитое, зажатое среди скал суденышко. Когда Леонтиск близко подплыл к остаткам корабля, он увидел, что это было легкое судно, с низкой посадкой и плоским днищем. Такие строили только скифы, чтобы плавать по Борисфену и у берегов Тавриды. Дно моря у входа в Босфор было коварным, и неопытный кормчий, тем более в ветреную погоду, не сумел вовремя разглядеть скалы, лишь немного возвышающиеся над водой.
Мастер поплыл бы дальше, но он заметил, хотя и не сразу, человеческое тело, лежавшее в наиболее уцелевшей носовой части судна. Подводные камни здесь были очень острыми, и Леонтиск рисковал пробить дно собственной лодки, но он подплыл ближе и взобрался на остатки корпуса. В носовой части корпуса, без сознания, лежала темноволосая стройная девушка, одетая в дорический хитон грубоватого покроя. Мастер вытащил девушку из обломков и завернул в свой плащ. Не более часа потребовалось Мастеру, чтобы доплыть до Золотого Рога. Он оставил лодку прямо на берегу и, взяв девушку на руки, поднялся в свой в дом, в Нижнем Городе.
Византий был славным городом, хотя и небольшим - в нем жило, едва ли, двадцать тысяч душ. Но он занимал прекрасное расположение. Он был достаточно далек от римской угрозы, но в то же время, был тесно связан с городами Эллады. Через него в Элладу шел тавридский хлеб, кожи и шерсть, а в Тавриду и Скифию – вино, масло и произведения греческих мастеров. Врагами Византия были фракийцы и галаты, но варвары не могли захватить город, стоящий на холмах между Пропонтидой и Золотым Рогом. Когда-то этот город привлек юного Леонтиска запахом свободы, который уже все меньше чувствовался в Эпире, Фессалии и Аттике. Сделав на заказ вифинского царя Прусия мраморный фонтан для дворца, Мастер смог купить себе в Византии собственный дом, довольно большой, хотя и расположенный в Нижнем Городе, среди бедняцких землянок, дешевых мастерских и злачных заведений.
В помещении, которое служило ему одновременно мастерской и спальней, Мастер посадил незнакомку на свое небольшое ложе – кипу козьих шкур на деревянной основе, скорее достойное бедняцкой хижины, чем дома успешного ремесленника.
Девушка начала приходить в себя, растерянно осматриваясь по сторонам. Теперь, в свете нескольких масляных ламп, Мастер смог ее рассмотреть опытным взглядом скульптора. Девушка была, бесспорно, красива: волнистые темные волосы, зелено-карие глаза, обрамленные густыми ресницами, узкое лицо с тонкими правильными чертами, красиво очерченный рот, смугловато-розовая гладкая кожа, стройное гибкое тело с практически идеальными пропорциями.
- Остальные выжили? - посмотрев Мастеру в глаза, незнакомка заговорила. Судя по всему, она была малоазийской эллинкой.
- Думаю, нет. Там я нашел только тебя. Вероятно, их смыло в море. Кстати, я могу полюбопытствовать, кого я сегодня спас? - с нескрываемым интересом спросил Леонтиск.
- А разве тебе не все равно, кого спасти, будь то царица, гетера, а может быть, крестьянка или рабыня. Перед смертью все равны. На том корабле был сын одного из скифских царей, Скил. Его смыло волной еще до того, как судно врезалось в скалы, - девушка говорила вкрадчивым приятным голосом.
Мастер лишь немного удивленно посмотрел на незнакомку, и вышел на несколько минут в помещение, которое когда-то было кухней, но теперь, в основном, служило хранилищем заготовок. Он вернулся с кувшином кипрского вина, несколькими хлебцами и вяленой козлятиной, завернутой в виноградные листья. Протянув девушке снедь и дав ей первой отпить из кувшина, Леонтиск сел рядом с ней на ложе. Когда они оба доели, он продолжил разговор.
- Я хотя бы могу узнать твое имя?
- Меня зовут Лахесис.
- Как одну из Мойр…- улыбнулся Мастер - а меня зовут Леонтиск, но в Византии люди меня называют Мастером.
Девушка сразу не ответила. Посмотрев ему прямо в глаза, она провела рукой по его обветренной щеке, погладила неопрятную темную бороду. Потом она взяла его руки и стала гладить своими тонкими нежными пальцами грубые шершавые ладони, покрытые мозолями и шрамами, словно пытаясь прочитать на них какие-то следы, невидимые человеческому глазу.
- Я думаю, ты очень талантливый мастер.
- Я талантливый мастер? – с улыбкой переспросил Леонтиск, - Мои услуги нужны только мертвым…ну и нескольким безумным царям. Последние годы я делаю только надгробия и фонтаны.
- Ты не скульптор? А что это за осколки разбросаны по всему твоему дому? Ты уничтожал свои творения?
- Вот именно - что у меня на этой стезе ничего не получается. У меня никто и не пытался заказывать скульптуры, - уже раздраженно сказал Мастер.
- Но я практически не видела произведения скульпторов во фракийских городах. Ты не пробовал поехать в Коринф или Милет, там твое умение было бы очень востребовано.
- Ты не понимаешь…Дело не в этом – мои статуи получаются безжизненными. Они подобны скифским идолам.
Лахесис вскочила с ложа и подошла к куче осколков, лежащей на полу. Она подняла и внимательно рассмотрела осколок мраморной руки, в свое время, избежавший молота огорченного Мастера.
- Но ты умеешь четко передать линии человеческого тела, вплоть до подробностей. Что тебе еще нужно? На большее способны только боги, - девушка говорила с нескрываемым удивлением.
- Но я ненавижу свои статуи. Я не могу создать то, что хочу. Возможно, мне не хватает вдохновения, усердия или таланта.
- Твои скульптуры прекрасны. Ты правильно изображаешь богиню – неспешную, спокойную, лишенную человеческой суетливости, ты изображаешь застывшую красоту.
- Ты никогда не видела мои скульптуры. С чего ты взяла, что я изображаю богиню? – от неожиданности Леонтиск вскочил с ложа и подошел к Лахесис. Только теперь он почувствовал, что ее волосы пахнут миртом, этот запах ему напомнил холмы Иллирии. С каждой минутой ему все больше и больше хотелось овладеть прекрасной незнакомкой. Но это желал молодой мужчина Леонтиск, а скульптор Мастер желал иное, непонятное разуму простого человека – создать статую Афродиты.
- Никогда не говори «никогда», - Лахесис обвила шею Мастера своими тонкими руками и притянула его к себе, но тут же отстранила от себя и выбежала во внутренней дворик.. Он вышел за ней – девушка водила пальцем по пористой поверхности нумидийского мрамора,
- Разве из такого прекрасного материала можно делать скульптуры людей.
- А разве нет? В Карфагене, Риме, Афинах делают статуи наиболее славных граждан из такого же мрамора. Я не понимаю, откуда ты знаешь столько обо мне – я же уничтожал все свои творения.
- Не все…ты подарил одну из этих статуй Савмаку, командиру фракийских наемников, а он увез ее в Каллатис, - Лахесис говорила с легкой непринужденной улыбкой на лице, - Ты человек с добрым сердцем и светлой головой, но ты должен поверить в себя – вот чего тебе не хватает.
- Это ты точно не могла знать! – Мастер смотрел на собеседницу. На ее губы, на капли вина, оставшиеся на подбородке, на ее грудь, просвечивающуюся сквозь тонкий дорический хитон, едва ли закрывающий бедра, - Скажи, кто ты?
- Разве имя Лахесис тебе ничего не говорит? - она снова взяла руки Леонтиска и начала теребить его ладони своими пальцами, - Я – дух свободной Эллады. Я – случайность человеческой судьбы. Я не выбираю тех, к кому мне приходить, будь то царь или раб, богач или крестьянин, воин или моряк. Я – одна из Мойр. Я – одна из дочерей Ночи. Я определяю время человеческой жизни, время славы, время горечи и упадка, время расцвета и возрождения.
В небе над Босфором уже пробивались первые лучи солнца. С востока пришел холодный ветер – вестник близкой осени, достаточно прохладной в этих местах. Прохладно было и в дворике, где стояли Лахесис и Леонтиск, богиня судьбы и простой смертный. На мгновение она посмотрела на предрассветное небо, а потом посмотрела в глаза Мастеру. Она снова обняла его, притянула к себе и поцеловала в губы, а затем отстранилась от него и вышла в центр дворика. Леонтиск смотрел ей в глаза, но что-то мешало ему долго держать свой взгляд
- Помни, что Клото вяжет нить человеческой судьбы, я отмеряю, а Атропос режет. Просто поверь в себя, - с этими словами богиня исчезла в предрассветной темноте. Через несколько мгновений первые лучи солнца уже осветили дворик – в нем никого, кроме Мастера, уже не было.
«Что это было? Плод больного воображения? Сон, столь похожий на реальность? А, может, это действительно была богиня?» - бешено проносились в его голове мысли. Но он не хотел сейчас над этим думать. Взяв со стола молот и зубило, Мастер двинулся неуверенной походкой в сторону мраморной глыбы, аккуратно переступая босыми ногами через осколки, разбросанные по утоптанной земле двора.
Из соседних дворов доносились запахи вареной спаржи, жареной рыбы и необработанных кож. С улицы доносились разговоры рыбаков, спешивших с море за уловом. Утреннее солнце все больше и больше освещало Византий.
У Мастера впереди был еще целый день...