«Пуговица Пушкина»
«Чёрный пиар на Чёрной речке» - так назвал свою статью(Литературная газета от 17 июля 2008 года) член-корреспондент Российской Академии Наук Николай Скатов. В русских словарях и пушкинском лексиконе слово «пиар» отсутствует, однако спасательный Интернет поясняет, что чёрный пиар — деятельность (пиар), направленная на ухудшение имиджа какого-то одушевлённого или неодушевлённого объекта, но не обязательно поливание грязью и ложью. Бедный Пушкин! Вряд ли он смог бы представить себя имиджем с прилепленным чёрным пиаром. За целенаправленную грязную ложь о себе и о своей жене со стороны петербургского, великосветского, приближённого к царю общества, он заплатил сполна.
В начале статьи Николай Скатов, касаясь раннее неизвестных писем Дантеса к Геккерену по книге Сирены Витали «Пуговица Пушкина», приходит со слов Блока к заключению, что «Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса», а якобы «отсутствие воздуха» потому, что вместе «с ним умирала его культура». Читатель сразу же возвращается к муссируемому двести лет вопросу: «Кто виновен в смерти столь признанного и талантливого певца России?» Можно, конечно, ссылаться на кого угодно, цитат хватает на любую версию, но исследователь, в первую очередь, должен обращаться к первоисточнику, то есть к Пушкину. И вот, что поэт писал буквально за несколько месяцев до финального выстрела.
Напрасно я бегу к сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам…
Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий.
Сионизм в России никогда не был трамплином в достижении карьерных высот. Так чего это вдруг Пушкин в Петербурге заторопился к сионским высотам? Оказывается, к сионским высотам Пушкин стремился всю свою жизнь. Воспылав любовью «К Наталье» тринадцатилетний мальчик Александр в Царскосельском лицее отрицает свою принадлежность к вееру земных национальностей и провозглашает «Знай. Наталья!... – я монах!» и сразу же, для расшифровки, пишет поэму «Монах». В этой программной поэме уже не мальчик, а юноша Пушкин даёт клятву: «Я стану петь, что в голову придётся…». Героя поэмы – монаха автор отправляет верхом на «чёрте проклятом» в «священный град востока» в Иерусалим и не в христианский, а иудейский: ведь чёрт – он может быть только евреем. Быть иудеем в России нескладно и опасно, поэтому Пушкин предупреждает монаха, то есть самого себя: «держись, держись всегда прямой дороги, ведь в мрачный ад дорога широка». В зрелом тридцати семи летнем возрасте всё та же дорога: «отчёта не давать, себе лишь самому служить и угождать; для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…». Знал Пушкин, что не добежит, потому что преследует его грех алчный - лев. Кто этот лев, нетрудно догадаться, но Николай Скатов уводит читателя от истины, называя в статье Дантеса «молодым львом». Нет, не его имел в виду Пушкин, а царя Николая Первого. У льва такая методика: он отбивает от стаи жертву и расправляется с ней. Так случилось со многими, к примеру, взять хотя бы судьбы кантонистов, Пушкин один из них, отбитый от стаи, жертва политики Николая Первого. Дантес и его приёмный отец Геккерен - они всего лишь попутчики при царе в достижении карьеры. Царь их использовал, они помогли ему избавиться от неугодного, неуправляемого иудея – Александра Сергеевича Пушкина.
Пушкин много путешествовал по югу России, часто жил в еврейских семьях, постоянно носил, со слов его современников, друзей и родственников, ермолку – еврейскую шапочку или равнозначный головной убор, любил еврейских женщин, он не мог принять антисемитскую политику Николая Первого так же, как и не принимал любое подавление человеческой личности. Ему принадлежат слова:
Высок смиреньем терпеливым
И крепок верой в Бога сил,
Перед сатрапом горделивым
Израил выи не склонил…
Сатрап – это вовсе не владыка ассирийский, а Николай Первый, издавший 620 антиеврейских законов и указов, за которыми трагедия еврейского народа на территории России.
Называть Пушкина иудеем не принято в российском литературоведенье, но поэт в «Родословной» сам себя противопоставил «русской толпе». Пушкину нужно верить, когда он сравнивает себя с певцом Давидом, когда заявляет, что «муза его в израильском платье», и, наконец, что он обладатель тем, «чем можно верного еврея от православных отличить». Пушкин почти четыре года служил в Кишинёве, а по уставу Бессарабской губернии евреев, не имеющих специальности, относили к сословию русских мещан, поэтому он в «Родословной» не случайно назвал себя «русским мещанином».
Обычно писателя, поэта для написания вдохновляют громкие конкретные события, которые он, иной раз, одевает в общепринятые и понятные людям символы.
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва,
Как Иудейская Пустыня
И как алтарь без божества.
Вместо выделенного мною слова «Иудейская» в выпускаемых собраниях сочинений Пушкина стоит многоточие, но из всех пустынь подходит по рифме и содержанию только Иудейская и через неё «любовь к отеческим гробам». Пушкин славил и любил Россию, русский язык, но всегда был гоним и никогда не чувствовал себя русским. Родословная А. С. Пушкина по отцу и по матери, так же как и его жены Натальи Николаевны, подтверждает их иудейское происхождение. Поэтому негативное отношение к церкви и отрицание свинины, как пищевого продукта, не расходились с его мировоззрением. Под «родным пепелищем» он имел в виду место своего проживания с младенчества в Немецкой слободе Подмосковья. В этой слободе жили евреи из Голландии, Германии, Франции, Испании – своеобразное российское гетто. Любовница Петра Первого из Немецкой слободы Анна Монс была еврейкой, а не голландкой или германкой. Жили они там потому, что евреям не разрешалось постоянно проживать в Москве. Слово «Немец» ничего общего с Германией не имеет, и произошло оно от слова «немой». Живущих в слободе называли немцами. Дом Пушкиных сгорел в войну 1812 года вместе с мебелью, громадной библиотекой и многими милыми воспоминаниями о детстве, в том числе, учёбу в начальной школе, судя по описанию Пушкина, еврейской. Ни один из биографов великого поэта не упоминает эту предлицейскую школу в подмосковном гетто, боятся, не дай бог, связать биографию Пушкина с правдой, боятся «опозорить» российского поэта - это и есть врождённый антисемитизм с древних времён, чуть ли ни с Римской империи. Сладенькая фраза Николая Скатова «Пушкин любил, хотя и не очень ценил, царя. Царь не очень любил, хотя и очень ценил Пушкина» не имеет ничего общего с окружающей поэта суровой действительностью в подворье царя. Подсластил также Николай Скатов и похороны Александра Сергеевича. Однако забыл рассказать читателю, как Николай Первый цинично шантажировал, покупал Пушкина на смертном одре обещаниями позаботиться о его семье взамен на христианское поповское причастие; умолчал, что жена Пушкина в знак протеста на отпевание тела в Конюшенную церковь не пришла, что одела мужа по его завещанию в тёмный сюртук, такой, который обычно носят евреи. Не понятно, с какой целью обвинил Николай Скатов О. Мендельштама в незнании культуры, но коль названа была фамилия, то напрашиваются параллели, ибо судьба Мендельштама в России не что иное, как повторение судьбы Пушкина.
Передо мной лежит переведённая с итальянского языка на иврит книга «Пуговица Пушкина» автора Серены Витали, профессора русского языка Миланского университета. Собранные в книге письма между Дантесом и Геккереном, без сомнения, представляют ценность для пушкинистов, но нисколько не изменяют сущности российской трагедии Пушкина. Для израильского читателя, лишённого многообразной исследовательской информации на русском языке, книга вредна, так как Пушкин представлен в ней жертвой обыкновенного любовного романа.