Маня и Галя, или утренняя пробежка

Татьяна Игнатьева
       Может быть, это и покажется кому-нибудь абсурдным и смешным, но факт остается фактом – Маня и Галя бегали по утрам. Деловито и серьезно, с упоительным осознанием значимости этого, с долгим и основательным приготовлением и последовательным исполнением задуманного.
       Маня вставала всегда раньше. По правде сказать, она почти не спала ночами. Часам к пяти, совершенно изведясь на своей постели, она поднималась, непременно заправляла ее, тщательно разглаживая каждую складочку покрывала, любовно устанавливала пару подушек друг на друга, улыбалась и благодарила их. Кстати, совершенно непонятно, за что – сна-то сладкого и безмятежного она давненько не испытывала. Потом умывалась, выпивала пару глотков молока, не больше, так как боялась перегрузиться перед пробежкой. И затем всегда усердно повязывала платок на голову перед зеркалом в прихожей, несколько раз стягивая его с головы и начиная всю процедуру заново, старательно пряча все случайно выбившиеся волоски, поправляя уши, то затягивая узел, то расслабляя, то перенося его из-под подбородка назад на шею под пучок волос, но водворяя обратно. Тяжко вздыхала, бормотала себе под нос, топталась, как застоявшаяся кобылка, но всегда доводила эту процедуру до удовлетворяющего ее совершенства. Напоследок, еще раз придирчиво оглядев себя с ног до головы, обернувшись на квартиру, она еле заметным движением руки крестилась и выходила за порог.
       Галя жила этажом ниже. И это был совсем другой мир. На Манин долгий звонок она реагировала не сразу, но бурно, шумно и всегда недовольно. Сначала слышались ее крики: «Я слышу! Прекрати сейчас же!» Затем сморкание, частое шарканье ее ужасно огромных старых тапок, пинки кошке, которая вечно попадалась не вовремя под ногами, перепалка с несчастным животным из-за свалившихся журналов, звон разбитой посуды. В общем, Маня, давно к этому привыкшая, спокойно наблюдала за полетом стрижей из окна подъезда, прикидывала, какая будет погода, поглядывала на себя в отражение затемненного стекла. Одним соловом – ждала. Наконец-то Галя открывает двери.
– Ну, и чего ты так рано?
– Я-то вовремя, а тебя вечно не дождешься.
– Ты неисправима! Не спится же некоторым! Все за фигуру свою дрожишь.
– Если ты не хочешь, я побегу одна.
– Да, стой ты, дурочка! Иду уже.
Галя кое-как завязывает кроссовки, на левом получается узел. Она с досады плюет – опять разрезать придется, шнурки менять. На ходу натягивает видавшую виды бесформенную голубую шляпку, или, скорее, панаму. Запихивает толстую старую кошку, вылезшую было вслед за хозяйкой за порог, и захлопывает дверь. Затем вдруг замирает в напряжении.
– А ключи-то я взяла?.. Мань, я ключи забыла!
– Галь, пойдем уже, а! Потом, как всегда все сделаем, вызовем слесаря, посидим у меня. Пойдем!
– Ну, пойдем…, – Галя обреченно машет рукой.
Они спускаются на первый этаж, стоят на крыльце, блаженно вдыхая утренний тихий летний воздух.
– Сколько времени сейчас?
– Десять минут седьмого, – Маня поднимает к глазам медальон-часы, затем аккуратно прячет его за ворот кофточки.
       Улицы еще пусты. Изредка проворчит ранний автомобиль, да воробьи затеют драку. И так хорошо вокруг, так легко подхватывает воздух каждый звук и звонко подкидывает его к небесам.
       Маня и Галя крепко берутся за руки. Взглянув друг на друга, вздохнув полной грудью, начинают свой забег.
       Сначала они идут вдоль своей длинной пятиэтажки, поглядывая на окна. Они знают, что за ними всегда кто-то наблюдает, кто со снисходительной усмешкой, кто с завистью, а кто и просто сверяет часы. Вот предпоследнее окно на первом этаже, здесь их ждут Катюшка с Сергеем, как всегда приветливо машут руками, улыбаются. Катюшка на инвалидной коляске, Сергей уж от нее никуда. А то бы вместе побегали, как раньше.
– Сережка такой смешной – косматый, заспанный, – хихикает Галя.
– Не смейся, береги дыхание... зайдем к ним на обратном пути.
– Ага, – Галя вдруг угрюмо вздыхает и крепче сжимает Манину руку.
       Вот их дом остался позади, арка и начинается следующий, девятиэтажный. Он располагается буквой «Г», окаймляя их дворик. Когда они миновали его, выходя к широкому шоссе, Маня заметила некую нерешительность подруги. Галя напряглась, приостановилась, завздыхала. Тут сомнения быть не может – струсила. Маня напустила на лицо строгости и слегка дернула ее руку:
– Ты мне вчера обещала, что мы сделаем это.
– Да?.. вечно ты меня ловишь на слове… ну, давай уж, изверг, побежали!
       Они подошли к «зебре», очень внимательно посмотрели в разные стороны вдоль дороги, шоссе было пустынным. Только что прокативший грузовичок, скрылся вдали. Обе прошептали «с богом» и тронулись. У Гали пересохло во рту, она судорожно сглотнула:
– Мань, ты молочка попила?
– Угу…
– Ну, вот, а мне не дала. Ты мне времени не даешь даже почесаться.
       Маня почувствовала сильное дрожание руки подруги, она покосилась на нее:
– Ты жива?
– Не тормози, Мань, не тормози! – тут же закричала Галя.
– Да нет, нет, не торможу я, успокойся…
       Они дошли до средней разделительной линии на шоссе. А здесь уж просто необходимо было притормозить, так как справа на горизонте вырисовывалась желтая угрожающая морда автобуса.
– Ишь, несется…, – обе в жгучем нетерпении и неимоверном напряжении, вжавшись друг в друга, замерли на тоненьком белом островке посередине огромной пугающей, непредсказуемой дороги.
       Автобус с дымом и фырканьем промчался мимо. Галя чихнула, высморкалась, и они продолжили дальше свой забег. Благополучно минуя оставшуюся половину шоссе, они не оглядываясь, пошли по тротуару вглубь небольшого сквера. Здесь уже встречались люди, умиротворенно расхаживали голуби. На душе у подруг волнение немного улеглось. Но руки их по прежнему были крепко сцеплены, и Галя сильно дрожала. Они обе молчали, «берегли дыхание», так как чувствовали, что и так наболтали лишнего, устали. А ведь путь еще не близок.
       Этот скверик в четыре скамейки был их любимым местом. И сейчас они нехотя покидали его, незаметно для самих себя сбавляя темп передвижения.
       Впереди открывался ровный длинный ряд домов с магазинами по первому этажу. Маня стала часто поворачивать голову к витринам, то на выставленный товар, то на себя в отражении. Поправляла платок, вздыхала. Галя не выдержала:
– Кукла расфуфыренная! Прекрати вертеться, все печенки мне провертела!
– Кто вертится-то!
       Они шли вдоль блестящих на солнце витрин. Город уже проснулся. Народ спешил по своим обычным делам, обгоняя и, совершено не замечая их. И две подруги, крепко держась друг за друга, совершали свою утреннюю пробежку.
       Вот и кончился ряд магазинов, впереди замаячил перекресток. И это означало – поворот и обратный путь.
       Медленно развернувшись, они двигались все так же решительно и безостановочно. И все было как прежде, как по дороге сюда, только чуть медленнее, утомительнее. Шоссе пересекали уже чуть ли не в панике. Так как движение усилилось, а светофора здесь не было. Приходилось уповать на снисходительность и здравый смысл водителей. Но когда вышли на финишную прямую, Галя раскисла и откровенно разойкалась:
– Больше никогда, никуда, ни за что…
– Ты и вчера так говорила…, - Маня не меньше ее устала, она тяжело дышала, – к ребятам-то зайдем?
– Ой, не знаю,… может завтра?
– Нет уж, давай сейчас, весь месяц откладывали. Когда еще…
– Мань, а время-то?
       Маня спохватилась, суетясь, вытащила медальон, прищурилась.
– Пять минут девятого… Галь, рекорд…Мы сегодня дали! – и обе захихикали, довольные.
– А вообще-то, мы время засекали у своего подъезда, так что никакой не рекорд, вот они, эти пять минут твои – еще до места добираться.
– Ага, посмотрю я на тебя, как ты успеешь за пять минут до места своего добежать! Спринтер!
       Они помахали Катюшке с Сергеем и вошли в их подъезд.
       До полудня они просидели в гостях у друзей, восстанавливали силы, отпаивались чаем, вспоминали молодые годы. Тогда утренние пробежки были самыми, что ни на есть настоящими, куда более длинными, бодрящими и веселыми. Но когда это было!
       И только, когда поднялись на второй этаж и подошли к Галиной квартире, вспомнили о забытом ключе.
– Склероз, Мань… немудрено, ведь нам в этом году по девяносто стукнет, помнишь ли?
– Нет, я уже и не считаю…