Меня разбудили сдавленные рыдания Мины. Едва начало светать, хотя я и не был уверен. Окно с вечера не было задернуто шторами – из-за густого тумана не было необходимости, но с моего лежачего места на кровати был виден лишь кусочек неба, и потому я не знал, то ли это ночь еще, то ли туман. Я хотел, было, тут же повернуться к Мине и спросить в чём дело, но внезапно усомнился. Женские слёзы недорого стоят. А вдруг она плачет специально? То есть для меня. Может, эти зажатые подушкой проявления сильных чувств суть не что иное, как непреодолимое желание актрисы попрактиковаться, «пожить страстями», как говорится? В отрыве от театра порой обрадуешься и таким импровизированным подмосткам сцены, как любовное ложе.
С другой стороны, хоть она и актриса, всё же ничто человеческое и ей не чуждо, совсем не цинично подумал я. Моя задача состояла в том, чтобы не дав ей ощутить моё бодрствование, попытаться определить насколько громко она плачет. Настолько ли сильно она старается подавить нахлынувшее, чтобы сберечь мой сон, или же ровно в той степени, чтобы я, проснулся , принял её слёзы за абсолютно естественные и долго выражал ей своё спровоцированное ею же сочувствие. Задача была далеко не простой, как может показаться. Мина лежала лицом к стене и была прекрасной актрисой. Я не замечал, чтобы она наигрывала, она знала меру краскам своей актёрской палитры. Чтобы понять это, можно было и не ходить в театр, долгое общение с штоколовскими театральными друзьями научило меня разбираться в их актерских талантах в ходе обычного общения. Но я был в театре, давно, но был, и сам видел игру Мины.
Я старался догадаться, что ждёт она от меня сейчас – подтверждения ли моей любви, горячего участия в чём-то, или, наоборот, бережет мой сон, и я ей совершенно не нужен. Несколько разрывающих моё сердце всхлипываний не дали ничего. Пока я так лежал, другая мысль пришла мне в голову. Начавший плакать от нечего делать человек вскоре забывает, что причины для слёз нет. Ему становится ДЕЙСТВИТЕЛЬНО плохо. И сочувствие в этом случае является лучшим лекарством. Я обрадовался, что пришел к единственно правильному выводу разделить с Миной её горести. Так уж устроены мы с детства, что в одиночку скорее стиснем зубы, чем дадим слабину в трудностях, но тут же расплачемся рядом с мамой или близким человеком. А кто я, если не близкий человек? Надо успокоить мою милую.
Я взял Мину за плечо, - Что такое, что ты?
Она повернула ко мне мокрощёкое лицо.
- Ничего, Сережа, это я так…Просто я вдруг поняла, что детство закончилось.
Мина уткнула свой носик мне в плечо. Она была замечательным индикатором эмоций. Я, как большинство мужчин, рассматривал, разбирал в первую очередь факты, оценивал их в попытке найти естественные, логически обоснованные хоть с какой-то точки зрения связи. Настроение Мины наоборот, словно лакмусовая бумажка в химических растворах, мгновенно окрашивалась то красным цветом любви, то голубым цветом печали, то промежуточными тонами в прямой зависимости от моего настроения, поведения, брошенных мельком слов, поступков походя. Причем, цвета могли меняться очень быстро, масса полутонов, но все очень яркие, наверно, чтобы были хорошо видны из последнего ряда амфитеатра.
Я вспомнил, как быстро она отреагировала на мою первую утреннюю фразу вчера. Какой восхитительный переход от расслабенности, утренней утомленности сном к удивлению и настороженности! Первая удивительная для меня черта Мины – полное отсутствие равнодушия к происходящему между нами. Наши ленинградские воспоминания с внешне непримечательными событиями в итоге обернулись глубокими переживаниями. И только ли любовь сделала их такими? Воспоминания за эти годы вытравили из моей души мелкое, пошлые чувствишки, обывательские устремления, самодовольство и равнодушие. Ни минуты покоя, ни дня без любви. В награду моя жизнь стала насыщенной. Именно её, насыщенности мне так не хватало до встречи с Миной. Так какое же право я имел сейчас судить о причинах её слёз, гадать, игра это или нет? В конечном счёте, наверно, мне не хватало и того и другого, как свежего воздуха. В вечной погоне за искусственной событийностью, за тусовками, физическими телодвижениями, без которых скучно, мы часто теряем полноценность жизни внутренней.
Но не является ли моё восприятие происходящего за дверями перегибом иного рода, не вызвана ли его обострённость влиянием Мины? Может все волшебные связи мной придуманы? Может быть, всё в полном порядке, я сейчас поднимусь, гляну через окно на свой обычный двор с кустами и гаражами, столом доминушников в сквере, посмотрю на часы, покачаю головой и начну торопиться на работу? Может быть и не было никакого глобального тумана, а был простой метеоказус? Может, и не происходило ничего особенного, всё было в мечтах, в снах наяву, и пора проснуться и приступить к рабочей жизни?
Я приподнялся на локте, взглянул на часы и попытался невозмутимо покачать головой. Правдиво сыграть не получилось. Мина сказала бы, жутко наигрываешь. Я должен был что-нибудь заорать, запрыгать по комнате, застонать в конце концов, но не качать головой! Сумрачно было не оттого, что я открыл глаза слишком рано из-за плача Мины, нет, часы показывали уже восемь. Похоже, на работу мне сегодня не опоздать, а…совсем не идти. Окно вида НЕ ДАВАЛО. Значит нет, не заслужили мы пока солнечного света и своей привычной жизни. Не приняли еще какого-то важного решения, не сделали чего-то нужного. Сидите, мол, в «безоблачном» тумане и думайте, думайте, думайте. Вы же Homo Sapiens, Человек Разумный, в конце концов! Но кто, кто, боже, это всё придумал для нас, или за нас?
Я поплёлся чистить зубы в ванную, расположенную в моей однушке между холлом и кухней. Однако когда я попытался прополоскать рот, воды в кране не оказалось. Чертыхаясь, я прополоскал остатками из чайника. Затем наполнил чайник из сливного бачка. Выбрал весь бачок в кастрюлю. Возможно, от этого запаса воды будет зависеть наша жизнь. Хотя я с трудом представлял себе, во что она может скоро превратиться без воды.
Не работал и репродуктор в кухне. Ну, думаю, началось! Коли на работу не вышли труженики коммунальных сетей, то куда уж нам химикам с суконным рылом… Можно не рыпаться. Отсутствие течения воды из крана несколько скрашивалось течением моих мыслей. Словно маленький ручеек , берущий начало в песчаной низинке с орешником по сторонам, набирали скорость мои, пробужденные новыми фактами, размышления. И как поток набирает силу от других ручейков, превращаясь в речушку, затем в реку, так насыщалось холодной родниковой свежестью когда-то пустое русло моих дум.
Я среагировал сегодня на слёзы Мины так, как она того хотела, хоть и с оглядкой на свои, если можно так выразиться, объективные возражения. И стал от этого лучше. В каком смысле, для кого лучше, для себя? Для неё? Нет сомнения, для Мины я стал ближе, роднее. Ей стало ЛУЧШЕ, комфортнее со мной. Но только ли в этом дело? Становясь ей ближе, я стал ближе ко всем. Теперь я не смогу пройти по улице мимо плачущего ребенка или женщины, нуждающейся в помощи, как бы я ни торопился. Нет не то… я бы и раньше остановился, тут немного другое. Наверно, можно сказать , что я стал человечнее.
Эта простая и древняя как мир истина не даётся легко. Её нужно не просто принять, зачислить как параграф некоего морального кодекса, заранее соглашаясь со всеми его буковками. Её нужно понять через частности, через события, душой. Кажется, это Джек Лондон сказал, что милосердие это не просто кинуть голодному кусок, а кинуть кусок, когда ты сам голоден. Такое понимание истины нужно сложить в себе, как складывают дом из кирпичиков, необходимых, ежедневных, ежесекундных крупинок. Помоги людям, и ты поможешь себе.
Эта истина, общая для всех, у каждого своя. Лично у меня она сегодня выразится так: я позвоню Штоколову и приглашу его к нам. Наверняка он вернулся из командировки к пустому холодильнику. А у нас Мина сделала запас. Словно чувствовала приближение трудных времен. Только бы телефон работал. Я снял трубку, длинный гудок оказался на своём месте в капсюле и наполнил меня надеждой на благополучное разрешение проблем с водой и кто его знает с чем ещё.
- Лёнь, привет!
- А, здоров! Как вы там?
- Мы-то нормально, а ты?
- Тоже, я вообще в отличном настроении.
- Скажи, есть чем питаться?
Последовала пауза. Голос Штоколова изменился.
- Не ожидал от тебя, извини!
- Чего не ожидал?
- Такого вопроса.
- Так всё-таки?
- Святым духом. Сухари какие-то нашел на работе, спасибо пожарным, что не искоренили чаепития.
- Сможешь добраться до меня?
- Не знаю, вряд ли!
- Мина хочет с тобой познакомиться,- соврал я.
- Тогда попробую. Возьму палочку постукалочку, вдоль да по тропиночке.
- Давай! Кстати, если есть вода дома, захвати сколько унесешь!
- Всё так плохо?
- Воды нет. Ждём тебя.
Когда сложившиеся понятия начинают разлетаться, как стайка вспугнутых воробьев, я пытаюсь найти аналогии происходящему в простых вещах, для которых выведены законы, существуют науки.
К примеру, один мой знакомый с прекрасной памятью пожаловался как-то, что именно память мешает ему жить. Сформулировать это удивительное положение конкретнее он не смог. Для меня это стало откровением, потому что я всегда завидовал его умению выудить из памяти цитату к случаю. Я искренне восторгался его способностью запомнить понравившийся текст вплоть до знаков препинания с первого прочтения. Почему, думал я, он еще не стал академиком? Он знал несколько языков. Он мог часами читать любимые стихи наизусть, причем часто таких авторов, о которых до него я и не слыхал.
Как может жаловаться человек на такой дар природы? Мне показалось, что его слова о трудностях жизни с блестящей памятью лишь поза. Но вскоре я заинтересовался компьютерами и программированием. Я узнал, как они устроены, и тогда по-иному взглянул на тот же вопрос. Аналогия между человеческим и электронным мозгом оказалась в этом случае чрезвычайно простой. Чем больше память машины, тем труднее организовать адресацию, доступ к нужной информации. Требуется большее быстродействие, более мощный процессор. Начинаются сбои, вместо нужной выборки поступает ненужная, компьютер «виснет».
Попробуйте отыскать необходимую вам для работы книгу в вашей домашней библиотеке. На это уйдет пара минут. А теперь решите самостоятельно ту же задачу в Ленинке! Сначала вы будете рыться в тематическом каталоге, затем в алфавитном, потом пойдете (представим, что пустят) в хранилище и там будете часами блуждать среди полок. Так какая библиотека вам полезнее? Если вы занимаетесь определенной тематикой, библиотека в сотню-другую нужных томов вам будет намного удобнее, она сэкономит самое дорогое – ваше время.
Видимо, такая же история была с моим знакомым. Бремя накопленных знаний просто-таки давило на него. Он читал взахлеб все, что попадалось под руку, если это можно было читать вообще. Его собственная голова, как Ленинка с огромными пустующими залами, требовала новых и новых знаний. С ним так трудно было говорить на серьёзные темы, нельзя было высказать ни одной свежей, как мне казалось, мысли. Он немедленно перебивал на полуслове, сыпал устрашающими цитатами. Я начинал себя чувствовать полнейшим ничтожеством. Он твердил, что всё давно придумано, изобретено, высказано и записано. Все новое- это хорошо забытое старое, и подтверждал это постоянно.
Ну а раз так, зачем создавать что-то новое? Его блестящая память и острый ум работали сами на себя. Сам он не высказал ни одной свежей мысли, не произвел на свет ни одного откровения. Ну не может же Ленинская библиотека сама создать что-то новое! Её цель накапливать знания, созданные другими. Зачем придумывать что-то новое, если оно уже хотя бы на половину открыто кем-то другим.
Открывать одним махом новое, в корне отличное от известного – удел гениев. А путь обычного среднего исследователя покрывается мелкими шажками, он всматривается близорукими глазами в туманную цель, но неуклонно к ней приближается. Надо только точно знать, что цель есть, что это именно она смутно маячит в тумане. Тут есть и своя опасность, своя крайность. Можно прокорпеть безвылазно двадцать лет над чертежами велосипеда. А ведь чтобы избежать этого, достаточно иногда гулять по проселочным дорогам, где катаются на этих нехитрых транспортных средствах. Нужно знать, что достигнуто в твоей области, но нельзя посвящать этому поиску слишком много времени. Нужное само себя проявит. Для успеха в любом деле память должна быть оптимально заполненной, чтобы стимулировать работу других отделов мозга.
Я готовил завтрак для нас с Миной с расчетом на Лёню, старясь на этот раз ничего не сжечь, и вспоминал своего приятеля эрудита. Я пытался найти подобную аналогию происходящему за окном. Точнее НЕ происходящему. Именно так, там ровным счётом ничего не менялось. Но никакие технические параллели, инновации не помогали. То что это было делом рук разумного НЕЧТО, если так можно было выразиться, я почти не сомневался. С какой скрытой от нас мыслью эта рука опустила на нашу жизнь занавес? Словно объясняла, какие мы все букашки без связи, транспорта, компьютеров. А если мы не сможем приспособиться, то что дальше? Назад к пещерам и ритуальным кострам? Ну, грубо говоря, нам оставили только наши мозги. И любовь.
Впрочем это немало. Это то, с чем мы рождаемся и умираем. Может быть, это гораздо больше, чем мы могли себе представить раньше в своём неустанном стремлении к материальным благам, к накоплению недвижимых и самодвижущихся ценностей. Мы просто не успевали оценить то, что выдвинуло нас в качестве биологического лидера на вершину мира – наш интеллект, нашу доброту, наше взаимопонимание и помощь. Мы расценивали наш мозг как должное, используя его лишь как орудие для улучшения собственной жизни. Мы по примитивной сути популяция полевых сусликов, каждый стремится набить свой защечный мешок, пусть даже за счёт жильца соседней норки. И вдруг столь привычное, можно сказать, родное овсяное поле не засеяли. Оставили под паром. И неизбежно популяция почти полностью вымрет.
Ну, бог с ними, с сусликами. На то мы и человеки, чтобы придумать что-то, на то нам и дадена хорошая многоизвилистая кора головного мозга, чтобы использовать её по прямому назначению, а именно, чтобы подняться выше животных, чтобы заботиться друг о друге, помогать. Нас поставили лицом к необходимости принятия самых ответственных решений, каждого поодиночке и всех вместе. Я, конечно, могу сейчас достать из чулана ржавый топор и пойти громить соседний гастроном. Такая мысль мне пришла в голову в порядке дискуссии с самим собой, для чистоты эксперимента. Я верил, что дела обстоят не так уж плохо, чтобы устраивать погромы. Но уж пусть логическая крайность для полной ясности. И пусть даже меня никто не схватит ха руку. Я насыщусь сегодня, завтра, может наворую даже на месяц. Но наверно я не один такой «умный». Верне, глупый. Таких большинство, такое решение напрашивается. Хватай и беги, как это старо! Грабь награбленное! Магазины опустеют, а наполнить их будет некому. Мы проживем месяц, и проснемся с голодной резью в желудках, чтобы пожалеть об упущенном времени.
Значит, если возможность такого кризиса существует, если туман не рассеется долго, то надо что-то придумывать уже сейчас. Думать, думать, думать. Если даже завтра туман рассеется, где гарантия, что он не опустится на нас снова через месяц или год? И вдруг на этот, другой раз навсегда?
Дельфины в случае болезни товарища подплывают к нему с двух боков и поддерживают его на плаву, пока он не поправится или не умрет. Хочется верить, что мы существа с более высокой организацией, чем дельфины. Так почему же часто поступаем иначе, не спасаем а топим слабого из-за теплого места, прибавки к зарплате, квадратных метров? Почему пробиваемся с помощью локтей и колен сквозь толпу себе подобных вместо того, чтобы двигаться всем вместе в одном направлении, помогая в пути друг другу? Неужели не обойтись без нового Моисея?
Да уж не наказание ли господне за грехи наши этот туман? А почему бы и нет? Верующему человеку такой ответ придет в голову одним из первых. Я не считал себя верующим, хотя был крещен в детстве нянькой. Но существование высшего Судьи допускал. Поскольку обратное, то есть его отсутствие, не доказано. Допустим, Он есть, и сильно разозлился, то есть количество наших грехов переросло согласно законам диалектики в качество, а именно переполнило Чашу. Нас разъединили, рассовали по мешкам наших жилищ, попросту говоря, поставили в угол как нашкодивших ребятишек. И каждый из нас как на духу должен спросить себя «что я сделал плохого, за что мне лично это наказание? Чем я провинился перед Богом и людьми»?
Фото dimastik83