Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она — моя.
Антуан де Сент-Экзюпери
Давным-давно на полке со старыми ворчливыми книгами стоял себе серый плюшевый ослик. Ему было одиноко и скучно. Книги лишь посмеивались над ним, изредка отрываясь от важных философских споров.
Но однажды в доме зашумело, полилась музыка, замелькали разноцветные гости. И вдруг на полке рядом с осликом очутилась маленькая прекрасная хрустальная роза. Она помолчала для приличия, потом поинтересовалась:
— Конь?
— Ну, что-то вроде, — ответил ослик, смутившись.
— Знаешь, — заметила роза, эффектно сверкнув всеми лепестками, — мне всегда нравились лошади.
— А ослы? — тихо поинтересовался ослик.
Но роза не расслышала и продолжала, сверкая все ярче и ярче:
— Я бы даже сказала, что люблю лошадей.
— Правда?
Но тут в комнате задремал свет. Большие старые часы сказали:
— Динь-дон. Пора спать.
— Спокойной ночи, — сказал ослик.
— Спокойной ночи, — прошептала роза.
"Она похожа на настоящую розу, — думал ослик, засыпая. — Я таких никогда здесь не видел — только на картинке в одной из книг. Но это просто свет так падает. Она всего лишь из хрусталя, а я из плюша. Мы — игрушки и больше ничего".
"Какой чудный ослик, — думала роза, прикрыв лепестки. — Такой красивый и добрый, как настоящий конь. Как обидно, что мы не можем двигаться. Я бы так хотела подойти к нему чуть ближе".
На утро ослик проснулся как будто чуточку другим и первым делом увидел, как солнце нежно играет на стебле его розы, точно улыбка.
"Я подумал: моя роза? Как странно", — отметил он про себя. А еще ослик заметил, что она стоит будто бы немного ближе к нему.
— Доброе утро, — сказал ослик удивленно. — Мне показалось, или ты сдвинулась с места?
— Доброе утро. Конечно показалось. Игрушки ведь не двигаются. Ты же знаешь.
— Конечно... Подожди, — опомнился ослик и сделал маленький шажок в сторону прекрасной переполненной солнцем розы. — Это же глупости. Кто это сказал?
— Спроси у старых часов, — уверенно проговорила роза, не замечая, как сама продвигается вперед к серому ослику. — Это знают все.
"Мне страшно, — подумал ослик. — Так хорошо, что страшно. Я боюсь к ней подойти. Если я поверю в то, что я — не игрушка, потом мне станет больно".
"Я — только хрустальная роза, — подумала роза. — Я могу лишь отражать чужую красоту и собирать кусочки света. Что со мной происходит? Я не верю. Не верю".
В этот момент запело старое радио.
— Давай потанцуем, — неожиданно для себя самой предложила роза.
— Конечно, — согласился ослик и смело зашагал к ней.
— Только осторожней, — предупредила она. — Я ведь все-таки из хрусталя.
— Конечно, — пообещал ослик, ощущая ее нежную хрупкость как свою собственную.
И они танцевали, танцевали даже тогда, когда устала музыка, танцевали, пока не зажмурился свет.
"Странно, — думал ослик засыпая и легонько посапывая. — Она такая теплая. Стекло не бывает таким. Хотя и игрушки не танцуют".
"Он и вправду добрый, мягкий, — думала роза, прикрыв чуть теплые лепестки.— Этот ослик не хочет разбить меня. Но я так нежно устроена..."
Плюшевому ослику снилась виденная в одной из книг солнечная поляна, по которой он радостно бегал, вдыхая разноцветные ароматы, покуда не заметил посередине маленькую алую-алую розу и не узнал ее. Тогда он испугался, что случайно затопчет свой цветок, остановился и понял, что... дышит, что у него настоящая шерстка, что он — настоящий.
Хрустальной розе снилось, что она зеленеет, навсегда теряя прозрачность стекла, затем краснеет — то ли от смущения, то ли от солнца, растекающегося по поляне, словно улыбка. А рядом стоит ее ослик и глядит на нее большими родными глазами.
— Динь-дон. Новый день, — громко сообщили старые часы. Ослик приоткрыл веки и сразу же увидел, как его роза, счастливая, зелеными стеблями поправляет алые лепестки, довольно разглядывая себя в стекле полки.
— Ты живая! — закричал он. — Вы видите? — обратился он к пыльным книгам.
— Что? — скептически проворчали те.
— Моя роза — живая! Она — не игрушка!
— Хрусталь есть хрусталь. Это неопровержимый факт. Симпатичная, конечно. Только, дружок, в чепуху не верь.
— А, ну вас. Одна пыль и только.
Книги важно и грозно зашебуршали страницами, но вскоре замолчали, посмеиваясь, лишь переглянулись между собою: мол, осел — ну что с него взять.
Ослик подошел к розе. Она нежно коснулась стеблем его гладкой шерстки.
— У тебя сердце бьется, — прошептала она.
— Да. Так...
— Что?
— Я не знаю. Этого не может быть.
— Что? Скажи.
— Так мы... мы — не игрушки?
И в этот момент их привычная полка взяла и растворилась в комнате, комната растворилась в окне с небом, а после растворилось и окно. Они очутились на солнечной поляне. Конечно. Где же еще быть ослику с бьющимся сердцем и маленькой розе с алой-алой улыбкой?
— Я... — прошептала роза.
— Что? — спросил ослик.
— Я...
— Что? Скажи.
— Я люблю ослика.
Ослик сел на траву и заплакал.
— За что? — тихо спросил он.
— У него родные глаза.
Роза еще больше покраснела. Ее юные лепестки светились — то ли от солнца, то ли от нежности.
— Но ведь я — не конь.
— А мне и не нужен конь. Мне нужен ослик.
— Я... — потупился ослик, глядя в землю.
— Что?
— Я... я люблю розу.
Роза раскрыла свой бутон, чтобы лучше слышать.
— За что? — спросила она и заплакала, роняя нектар на свои же мягкие шипы.
— У нее алая-алая улыбка. Я ждал ее всю жизнь.
— А я ждала ослика.
Так они сидели долго-долго — даже еще дольше, жадно глядя друг на друга, и не могли насмотреться. Все стало ясно. Солнце светило потому, что у ослика была роза. Птицы пели потому, что у розы был ослик. Трава была зеленой потому, что ослик был розой. Небо было голубым потому, что роза была осликом. Мир был ласковым и нежным, как дитя, потому... потому, что он и всегда был таким — надо было только это почувствовать.
Сначала рядом с ними пропорхнула рыжая бабочка и прошелестела:
— Вы — самые красивые.
Потом прискакал кузнечик и завистливо прострекотал:
— Сч-сч-счастливые!
После из кустов зафырчал старый еж:
— Роза и осел. Фр-р. Странная пара. Он пропыхтел мимо них и добавил:
— Не верьте, фр-р, тому, кто так скажет.
Вот так они и жили не солнечной поляне: серый ослик и маленькая роза. День растворялся в неделе, неделя — в месяце, месяц — в году. Пока однажды под вечер...
— Ты помнишь? — спросил ослик.
— Что? — переспросила роза.
— Мы, кажется, когда-то были игрушками на полке.
— Нет. Я этого не помню. С чего ты взял?
— Не знаю. Наверное, мне это снилось.
— Конечно. Мне тоже как будто снилось что-то похожее.
— Странные бывают сны.
— Да. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
— Динь-дон. Новый день, — сказали старые часы.
На полке с пыльными ворчливыми книгами стоял себе серый плюшевый ослик. Рядом сверкала на солнце прекрасная хрустальная роза.
— Я... — сказал ослик с родными глазами.
— Что? — спросила маленькая роза с алой-алой улыбкой.
2001