Тошнота
Этот рассказ примыкает к циклу "Мёртвый сезон" и если вы ещё не прочли его, рекомендую вам сделать это. Однако, сюжетно они не связаны, поэтому ничто вам не мешает прочесть его и отдельно. Только будьте осторожны: произведение жёсткое, жестокое и местами может вызывать отвращение. Не пишите мне пожалуста потом, что я вас не предупреждал...
Тошнота
Мужики всегда звали его Кремень. Он был решителен и твёрд. Всегда – с начальством, с товарищами, со всеми. Он пережил уход жены, один растил дочь и не жаловался. Но сейчас он опустил руки. И запил. Не мог остановиться.
Он ввалился в квартиру, шатаясь. Даже тараканы, расползались из-за чудовищного перегара. Надел тапки – холодный, бетонный пол обжигал пальцы. Побрёл на кухню. По дороге запнулся, упал. Ударился. Вышел из себя. Громко матерясь, поднялся. Увидел, что запнулся за оставленный на полу дочкин свитер. Опустился на диван. Из глаз капало, капли разбивались об грязный пол.
Печень. Печень дочки отказала. Да, не последнюю роль сыграл химзавод, стоящий слишком близко к Черте. Врачи обещали сделать всё возможное. Нужна пересадка. Очередь подошла. Завтра он пойдёт и выяснит, когда операция. А сегодня он будет пить. Пока не затошнит. Пока организм не откажется от новой порции отравы.
Дойдя всё же до кухни, Кремень утёр слёзы и достал из буфета бутылку. Прозрачная жидкость воняла спиртом. Утро будет тяжёлым.
Голова вела себя так, словно захотела жить независимо от туловища и по этому поводу устроила переворот со сменой власти. Очень кровавый, судя по ощущениям. Поглотив весь запас кипяченой воды и таблетку аспирина, Кремень отправился в больницу. По дороге поднял газету, чтобы прочесть очередную заметку о «неуловимом маньяке». «Очередная жертва была найдена в районе вокзала с простреленными коленями и сердцем. Найденные на месте преступления следы указывают на то, что преступник по-прежнему пользуется полицейским универсальным метателем. Системы в поведении маньяка пока что также не было обнаружено». «А может оно и к лучшему, что дочь в больнице? Хотя бы не достанется этому упырю…». «На границе всё спокойно. Бои с бандами малых народов севера проходят с переменным успехом» - мелким шрифтом подписано в углу страницы. И крупно: «Ракетный комплекс им. Окончания ядерной войны завершён, приведён в эксплуатацию и нацелен на столицу Великой Колумбии» - задумавшись, Кремень приблизился к больнице. На работу он сегодня не пойдёт – отгулов накопил выше крыши, пусть без него трахаются.
Обшарпанное строение наводило на мысли о суициде. Хотелось покончить с собой – лишь бы не лечиться здесь. Весна… Зеленоватая густая жижа скапливалась на карнизах и медленно сползала с них вниз, отваливаясь иногда крупными желеобразными кусками. Ржавые решётки на окнах первого этажа, белые острова ещё целой побелки на красновато-коричневых стенах, раздолбанные бетонные ступени. И люди, люди… Одиноко и попарно бредущие инвалиды, бледные, слабые, еле живые, в старой, уродливой одежде, в грязных бинтах и гипсе – хотелось отвернуться и не видеть. Но это ничего не изменило бы…
Войдя в здание, Кремень поспешил к регистратуре. Но чтобы добраться туда, нужно пересечь весь корпус. Он был достроен позже, собственно, это никого не удивляло.
От запахов тут же затошнило. Навстречу шли, прогуливаясь по коридорам, жирные тётки в цветастых халатах, высохшие старушки, едва не ломающиеся под собственной тяжестью, улыбающиеся олигофрены, ведомые суровыми медсёстрами. Уже почти у регистратуры Кремень наткнулся на мужика, несущего на верёвке бутылку, наполовину наполненную желтой жидкостью. Трубка, прикрученная к горлышку бутылки, уходила под штанину. Кремень понял, что если не убежит сейчас же, его вырвет. Ему опять, как и прошлый и позапрошлый раз, показалось, что он попал в ад. В этом заведении не могли лечить, его глаза спорили с его разумом. Это место, где души больных страдают, прежде чем переродится. Или сгинуть в вечной тьме.
Вот и она, регистратура. Попавшийся по дороге главврач вежливо поздоровался. Молодая медсестра скривила лицо – Кремень отвлёк её от чая с печеньем. Сердце отца сжалось, чувствуя беду.
Лишь дома, лёжа на своём старом диване, Кремень очнулся от шока. Помотав головой, он попытался избавиться от спиртных паров в голове и восстановить в ней события дня в обратном порядке. Вот он, плача, покупает в ларьке две бутылки пойла с гордым название «Молодёжная». Вот перед этим на выходе из больницы он натыкается на злобную тётку, с опухшим от пьянства лицом. Получает от неё проклятие и плевок в спину, но не придаёт этому ровно никакого значения. Вот пытается пробиться к дочке в палату, увидеть её, но узнает, что приёмные часы закончились, следующие только вечером. От запаха варева, которое две поварихи несут в огромном жбане, его едва не выворачивает. Неужели больные это едят? Вот крик дежурной сестры: «Куда, мать твою, без бахил?!» А вот он, отстояв в очереди в регистратуру, узнаёт, что документы на получения его дочерью донорской печени потеряны. И теперь приходить нужно только через месяц...
Пружины дивана впиваются в спину. Кремень отошёл от шока. Теперь он ясно понимает, что его дочь не проживёт целый месяц…
Едва-едва поднявшись с дивана, Кремень бредёт в комнату дочери – там он не был уже месяц, с того момента, как её положили в больницу. За дверью – логово маленькой бунтарки. На старых жёлтых обоях огромная буква «А» в кружке – сам разрешил нарисовать когда-то. Всё равно обои безрадостные, такой символ их только оживит, думал он тогда. На спинке стула висит школьная форма, с той же вышитой на подкладке буквой. Тайный знак их сообщества бунтарей.
На столе лежит дневник – она сама сказала ему тогда – прочти, если хочешь, у меня нет секретов. Но Кремень не трогал его до сих пор. Сейчас, почему-то, захотелось почитать. Захотелось дотронуться до её жизни, воскресить её… Последняя запись:
«Вчера достала плёнки, крутила всю ночь, пока папа спал. Не разбудила. Траурное Управление – лучшие люди в городе. Храбрые, бескомпромиссные, жесткие. Я хочу быть похожей на них». Кремень вздохнул. Группы ТрУп больше не существует, почти месяц назад их расстреляли в том же подвале, где те записывали свои песни. Конечно, об этом не объявляли официально, но в определённых кругах новости всё же расползаются. Особенно дурные…
Под столом стоял потёртый проигрыватель – магнитофон, купленный Кремнём давным-давно, когда ещё были деньги на такие излишества. В магнитофон была заправлена катушка. Кремень достал аппарат, воткнул в розетку штекер. Ему вдруг очень захотелось услышать то, что слышала дочка. Как будто она снова здесь. Она думала, что он не слышит, когда ночами включала тихо-тихо свой панк-рок. Он слышал. Он не высыпался, но не мешал дочке. Лишь бы она была довольна.
После недолгого шелестения, из магнитофона послышался гитарный перебор. Ни барабанов, как обычно, ни электроники никакой – только акустическая гитара и дурной голос солиста ТрУпа. Он пел, тихо, медленно, лирично:
-Новые родятся да командиры
-Это ничего, видно так и надо…
-Что бы ни сказали – не станем спорить
-Что бы ни дарили – не станем верить…
-Как листовка – так и я…
-Как листовка – так и я…
-Как листовка – так и я…
-Как листовка – ТАК И Я!!!
-Что бы ни случилось – умоем руки,
-Что бы ни стряслось – помолчим на небо….
И тут Кремень, сквозь всю бодягу, что выпил, сквозь весь алкогольный дурман, всей своей душой начал понимать, отчего его тошнит уже много недель. Не от больницы и её запахов, не от палёного пойла, не от отвратительных людей, бредущих вокруг во всех направлениях. От себя самого! Его, Кремня – больше нет. Осталась лишь оболочка, не способная ни на что, заливающая тоску спиртом, терпеливо соглашающаяся, кивающая головой на все удары судьбы. Он был Кремнём, твёрдым и искрящим, мощным оружейником – теперь он никто. А его дочка – намного сильнее, храбрее его, она не боялась слушать то, что запрещено, говорить о том, о чём нельзя, верить в то, за что расстреливают, не спросив фамилии…
Его вырвало… Он блевал долго, сгибаясь в спазмах, ударясь головой о стол, хрипя и плача, потом также долго лежал на жёстком диване, пытаясь прийти в себя. Через полчаса он поднялся – трезвый, яростный и готовый к решительным действиям.
Кремень работал на оружейном заводе, в цехе сборки. Когда-то, с год назад, когда на улицах стало совсем неспокойно, он вынес потихоньку с завода необходимые детали и собрал дома автомат. А потом вынес и патроны к нему. Кремень подошёл к стенке, открыл самый верхний ящик и там, в ворохе старых шмоток, у самой стены, отыскал своё оружие, упакованное в чехол от теннисной ракетки.
Автомат этот, носил гордое название ЭМУДААК, что означает «Экспериментальная модель укороченного дальнобойного армейского автомата Кречет». Тогда все сборщики смеялись, подозревая, что это просто послание одного конструктора другому. Просто проектировщики поспорили, пропустят ли автомат с таким названием или нет. Ну а чиновникам было без разницы – проект подписан, автомат запущен в производство. Смешнее всего было то, что через неделю из соседнего отдела проектировок в сборку поступила «Специальная армированная модификация модели укороченного дальнобойного армейского автомата Кречет». Но теперь, глядя на собранное вручную орудие убийства, Кремень не улыбался.
Автомат со смешным названием был грозен на вид и ещё более грозен в применении. Короткий ствол мог выплёвывать до 50 патронов в секунду в режиме очереди и по два – в режиме одиночной стрельбы. В него даже вставляли два рожка патронов одновременно – оружие разрабатывалось для борьбы с арабскими фанатиками-гашишинами, которым, как правило, одной пули за раз бывает мало. Чёрная сталь, жёсткий приклад, тугой затвор, никаких предохранителей – экономия железа. Возможность использовать 11 видов боеприпасов – ракеты, дротики, обычные пули, утяжелённые пули, зажигательные, разрывные, со смещённым центром тяжести – любое средство уничтожения на ваш вкус. Кремень тогда, год назад, остановился на зарядах с дробью - патроны начинены россыпью маленьких шариков. С большого расстояния они не причинят большого вреда, а в упор легко разнесут человеку череп. То, что нужно. Сорокалетний воитель двинулся выручать свою дочь.
Двери в больницу не были заперты – сегодняшний рабочий день ещё не закончился. Увидев человека с автоматом, больные в ужасе расползались по углам. Некоторые умерли на месте – слабые сердца…
У регистратуры очередей не было. Заведующая не смогла толком объяснить, почему именно они занимаются документацией на органы для трансплантации. Только визжала и просила пощадить. Когда заведующая замолчала, Кремень стал выяснять, как так получилось, что документы были потеряны. Сёстры, не задумываясь, вытолкнули вперёд женщину в халате, указав на неё пальцами с острыми отращенными когтями. Гарпии. Лишь немногие успели сказать: «Это она виновата». Вновь послышались хлопки. Когда в живых осталась только преданная товарками медсестра, Кремень перестал стрелять и спросил её, кто должен был делать операцию его дочери. «Главврач», - только и смогла пролепетать несчастная перед тем, как потерять сознание. Номер кабинета главврача Кремень нашёл уже по большой таблице, висящей на розовой стене. «Розовая, словно вымазанная мозгами несчастных детей» - подумал Кремень. Он уже был не в себе.
Главврач встретил его задумчивым взглядом. На автомат в руках пришельца он обратил не больше внимания, чем на муху, жужжащую под потолком. Для подтверждения своих намерений, Кремень выпустил очередь в потолок. Посыпалась штукатурка. Главврач поднялся со стула.
«Здравствуйте. Чем обязан?»
«Я убью тебя, сука!»
«Я бы попросил выбирать выражения. Вы разговариваете с гениальным хирургом…»
«ТОГДА ИДИ И ГЕНИАЛЬНО ПРООПЕРИРУЙ МОЮ ДОЧЬ, ТВАРЬ!!!»
«Ах вот в чём дело… Это ваша дочь ожидала трансплантации? Увы, мне придётся вас огорчить – ваша дочь была уличена в связи с анархистской группировкой, прослушивании запрещённых записей и антигосударственных убеждениях. Печень была пересажена другому человеку. Ничем не могу вам помочь. Кстати, вы напрасно убили несчастных медсестёр – они ни в чём…»
«Нет, ты мне поможешь. ПОМОЖЕШЬ, СУКА!»
«Неужели? С чего это вдруг? Может быть из-за этой пушки, что вы так уверенно сжимаете в руках? А вы хотя бы помните, что сами когда-то лечились меня? Кто лечил вашу язву?»
Доктор слегка повёл кистью руки, чуть нахмурил брови, и желудок Кремня пронзила адская боль. Несомненно, язва открылась вновь. Боль была столь сильной, что пальцы разжались и автомат модели «Кречет» увал на вытертый ковёр.
«Ой, да вы, как я посмотрю, ещё и с аппендицитом ко мне обращались!» Вновь тот же жест – и шов на животе раскрывается. Кровь сочится сквозь рубашку, нестерпимая боль прибивает Кремня к полу.
«Ах да, и, конечно же, зуб! Я врач, моя профессия – избавлять от боли. Но если надо, я могу её вам вернуть – она мне, знаете ли, не нужна». Челюсть оружейника будто пронзила раскалённая спица, заглушившая все остальное – зрение, слух, кровотечение, мысли. Но всё же он нашёл в себе силы простонать: «Ты псионик! Я знал, что вы существуете, я знал, что это не просто слухи. Проклятый выродок…»
Включился коммуникатор на столе главврача. Оттуда послышался властный механический голос: «Кончай его». Доктор вздрогнул, но кивнул и ответил: «Слушаюсь». Затем подошёл к истекающему кровью оружейнику, так и не сумевшему спасти свою дочь. Он наклонился и прошептал ему: «В этом городе я имею власть над всем, что делают люди в белых халатах. Не ты ею меня наделил, не тебе меня её лишать». И мановением руки распустил пуповину, завязанную более сорока лет назад.
Вернувшись за стол, доктор достал из стола бутылку коньяка и рюмку. Ежедневно ему приносили по две таких бутылки, но впервые он стал пить на работе. Тяжелый день, тяжёлый пациент. Ещё раз взглянув на труп, главврач проговорил: «Я не хотел убивать тебя. Это всё она. Оно. Он. Проклятый бог из машины. Из машины. Ненавижу», - и залпом выпил рюмку тошнотворной коричневой жидкости.
Курган, июль 2008