Преподавателями гражданской обороны в школах традиционно были отставные военные. Если мы – послевоенное поколение, то эти наши отставники, как следует из простого соотношения возрастов, войны хлебнуть успели... И профессиональными педагогами мало кто из них был.
Верил ли наш учитель ГО в спасительность мер, которые мы должны были освоить на его уроках – не думаю. Но он взял на себя эту мороку, получал зарплату и честно ее отрабатывал. А потому что–то нам вещал, ставил оценки, проверял тетради.
Я уж не говорю, что занимались мы на этих уроках кто чем хотел, нисколько не тяготясь присутствием учителя. Школа была физико–математической, и вне этого цикла и другим–то предметникам было трудно завоевать наше уважение.
Обложки тетрадей требовалось оформлять с полным почетом к грамматике и к самому предмету: "Тетрадь по..." и дальше – кому?–чему? – "гражданской обороне". Но почти все писали, разумеется, просто "Гроб" – без точек, смягчающих такое сокращение. Это сильно не соответствовало предполагаемой сути данного предмета и вызывало беспомощный гнев нашего преподавателя. Тем более, что он не мог не знать – учителя всегда знают свои прозвища, произносимые за их спиной, – что и его самого мы величаем между собой, соответственно, Гробовщиком.
Тетрадки эти мы постоянно теряли, изводили на листочки для контрольных и прочие мелкие необходимости. Поэтому каждого ученика по нескольку раз заново приходилось стращать нежелательной двойкой, чтобы добиться исправления текста на обложке. Тяжбы эти повторялись без конца и развлекали нас.
Как он умудрился аттестовать это непокорное стадо – порядка десяти выпускных классов? Понятия не имею. Я не помню, что сама отвечала во время опросов, и к ответам других учеников обычно не прислушивалась.
Однажды, помню, подняла голову, когда очевидную ахинею нес мальчик, который мне очень нравился. Вопрос был – как очищать здание, зараженное радиактивной пылью. Мой скромный герой встал и с абсолютно серьезной физиономией сообщил, что нужно смочить в воде большой развернутый лист газеты, приложить его к стене и хорошенько промокнуть всю постройку...
Из общественных обязанностей на нашем учителе лежало тягло собирать взносы в ДОСААФ (добровольное общество содействия авиации, армии и флоту), в которое мы были приняты, разумеется, все поголовно.
– Истрина! Когда Вы заплатите взносы? – спрашивал учитель.
– Когда у меня будут деньги, – отвечала Татьяна.
– А когда у Вас будут деньги?
– Когда у моего отца будет зарплата.
– А когда у Вашего отца будет зарплата?
– А вот это – военная тайна, потому что мой отец работает в военном учреждении... – эабивала последний гвоздик ученица в публичное поражение учителя...
Мы закончили школу, поступили в разные институты, но любили встречаться – в любых количествах и сочетаниях. Мы и сейчас не теряем контактов – где нас только нет! В Африке еще нет...
Осенью первого курса встретились возле школы с одной из подруг, погуляли, купили вскладчину простых карамелек – обсыпку, сели в трамвай и увидели там нашего Гробовщика. Мы радостно кинулись к нему с раскрытым кульком:
– Угощайтесь!
Он нам тоже обрадовался, но от конфет отказался.
– Спасибо! – смущенно сказал он. – Я люблю кисленькие...
Через несколько месяцев я узнала, что он умер. Вот когда мне стало стыдно...