Какое счастье, когда мама ещё не пришла с работы, и я предоставлена себе на целых два часа. Старший брат Коля спит и вряд ли проснётся до маминого прихода. В доме полно булок, варенья, а на окне стоят горшки со свежим молоком, но хочется чего-то более приятного и сладенького. И, конечно же, главное богатство – это стоящий за дверью на табуретке, целый мешок сахара, который так и манит к себе. Да ещё в придачу, стоят две заправленные мамой с утра керосинки: одна стоит на загнётке печки, а вторая - на полу. И я, как главная хозяйка в доме на этих два часа, начинаю распоряжаться всем богатством по своему усмотрению. Зажигаю обе керосинки, ставлю на них глубокие эмалированные (обливные, как называли их в то время) чашки, насыпаю в них сахарного песка, снимаю верхушку, то есть сливки с молока и заливаю ими песок. Начинается священнодействие. Я варю сахар!
Песок начинает медленно растворяться, чуть темнея. Сейчас главное - не упустить момент, когда закипает молоко. Нужно вовремя увернуть фитили и, постепенно помешивая образовавшийся сироп, не дать ему, подобно ртути, выскользнуть из чашек. Всё моё внимание сосредоточено на этом. Молоко медленно поднимается к краям чашек почти одновременно. Я лихорадочно слежу за кипением, наклоняясь, то к одной, то к другой керосинке и успеваю ложкой помешивать содержимое. Но боковым зрением вижу, как из чашки, стоящей на керосинке на полу, через край выливается густой желтоватый сироп. Приторный запах горелого сахара заполняет кухню. Струйки сиропа, попав на горячую керосинку, дымя, сразу же превращаются в обугленные дорожки. У меня начинают слезиться глаза.
- Не успела!- проносится в голове,- Не дай, Бог, Колька проснётся. Придётся делиться.
И брат, унюхав сладкий запах, а, возможно, из-за чада и дыма, пантерой молниеносно спрыгивает с печки и обалдело смотрит на меня.
-Опять за своё? - почти рычит он и замахивается, стараясь ударить меня по плечу. Надо сказать, что я частенько баловалась варкой сахара, и иногда мне за это попадало от мамы. Но я делаю вид, что и не очень-то остерегаюсь Кольку. Хотя он на целый год старше меня, но так классно сахар варить не умеет. Знаю, что всё равно будет клянчить, но, если будет в плохом настроении, может и отобрать. Я, не отвлекаясь от сложного и почти заканчивающегося процесса, непрестанно помешиваю оставшийся сироп и воплю:
- А ты опять хочешь всё даром получить? Никуда от вас не деться, дармоеды! -употребляю я мамино словечко, в сердцах коря его. Но мне становится жаль его, ведь он всегда защищает меня и каждый день возит за шесть километров в школу на велосипеде.
-Готовь тарелки с водой,- снисхожу я до нормального разговора. Коля, чувствуя, что я взяла его в союзники, мигом достаёт такие же эмалированные тарелки и на самое дно наливает немного воды. Весь секрет в том, что если варёный сахар вылить на сухую тарелку, он намертво прилипнет ко дну, и тогда ковыряй – не ковыряй, удовольствия не получишь. Да и ножом испортишь тарелку. Можно дно смазать растительным маслом, но от него сахар будет с запахом. А это уже не дело.
Я, зорко следя за пенящейся массой, осторожно капаю на ноготь большого пальца маленькую каплю. Боюсь обжечься, но каждый раз проделываю это. Если капля не растекается, значит, сахар готов. Здесь важно не переварить его, а то он будет рассыпаться мелкими крошками и придётся их есть ложкой. А этого допустить никак нельзя. И в тот момент, когда варка подходит к концу, вваливается младший брат Женька. Он пришёл из школы, что находится в нескольких километрах в другом селе, позже нас голодный и уставший. Его почти чёрные глаза, жадно уставились на керосинки. Он быстро хватает ложку и пытается зачерпнуть почти готовую продукцию из чашки. Но мы с Колей строго стоим на страже.
- Куда лезешь, сопляк? Сваришь себе после нас! Тебя тут не ждали! Ешь щи!- в оба голоса отбиваемся мы от Женьки. Братишка обиженно сопит, глаза его наливаются слезами от такой несправедливости, и он кричит со злостью:
- Всё расскажу маме! Пусть она вам всыплет! Я есть хочу, а вам жалко, да? И ещё расскажу, как ты курил вчера!- последняя фраза явно предназначена Коле.
Мы начинаем трусить. А вдруг и правда заложит? Грешки-то за нами имеются. И я, как хозяйка положения, обещаю выделить младшему долю тоже. За разборками и спорами не замечаем, как с пригорка, со стопкой тетрадей, спускается мама, почему- то раньше предполагаемого мной времени. Женя, первым увидевший её, истошно вопит:
- Мама идёт!
Увидев, что ей осталось дойти до дома метров сто, мы забываем о своих разногласиях и вмиг становимся единой командой. Распахиваем дверь, чтобы вышла оставшаяся гарь. Я поднимаю чашки и передаю их Коле, он тут же переливает массу в тарелки и суёт, ещё не остывшие и закопчённые чашки, Жене. Младшенький опрометью выбегает на улицу и бросает их в крапиву. А я немедленно тушу керосинки и уношу их в чулан. Туда же Коля прячет и тарелки с варёным сахаром.
-Уф, кажется, успели! Мы мысленно ликуем. Напряженно ждём, догадается ли мама о том, что я дома в очередной раз устроила минисахарозаводик.
Мама заходит в комнату и, не понимая, почему распахнута дверь, ворчит, что выстудили весь дом. А мы начинаем задабривать её: принимаем тетради, расстёгиваем боты на ногах, предлагаем покушать. Уставшая, она не замечает следов недавних действий. Успокоенные тем, что гроза миновала, наша троица ждёт момента, когда мама выйдет во двор по делам. И мы начинаем делить куски ароматного коричневого варёного сахара. Затем каждый из нас молча откалывает по небольшому кусочку и кладёт её на чистую тарелку. Это - мамина доля.