Начало: http://proza.ru/2008/06/19/165
Часть вторая: http://proza.ru/2008/06/19/168
Часть третья: http://proza.ru/2008/06/22/416
Часть четвертая: http://proza.ru/2008/06/27/115
Часть пятая: http://proza.ru/2008/07/03/213
Часть шестая: http://proza.ru/2008/07/07/297
Часть седьмая:http://proza.ru/2008/07/12/133
Часть восьмая: http://proza.ru/2008/07/12/202
Выписку отдали Леночке в заклеенном конверте. Александр не утерпел и лезвием осторожно вскрыл его по линии склейки. Среди мелко исписанных непонятными терминами бумаг он отыскал двойной листок со штампом больницы и взглянул на последнюю строчку: «Психически здоров». Ф-фу!
На следующий день они снова отправились в диагностический центр. Там их ожидал новый сюрприз: Кочкин тоже уволился, и теперь за дугообразным столом восседал высокий молодой человек – горбоносый, в очках с толстыми линзами. «День сурка какой-то!» - Саша был близок к истерике. Пугаться уже не было сил. Вообще, с некоторых пор его не оставляло ощущение, что он несется по скоростной трассе в машине без тормозов, и может только попытаться вывернуть руль, оставляя позади очередной выросший на пути столб.
- А мы на комиссию, - почти весело сказал Саша вместо приветствия.
- Очень хорошо. А это что?
- Выписка из дурдома, - идиотская улыбка так и норовила выползти на лицо.
Молодой человек разорвал конверт, глянул на последнюю строчку и начал методично подклеивать бумаги в папку, напоминающую уже какой-то ископаемый фолиант. Закончив эту важную работу, он близоруко прищурился (кажется, огромных окуляров было для него все же маловато) и сухо сказал:
- Комиссия в пятницу. При себе – паспорт, свидетельство о рождении ребенка, двенадцать тысяч рублей – в кассу. Квитанцию – с собой.
Пятница – это же послезавтра! Саша не успел осознать, что произошло. Нервишки пошаливают. В этот вечер он не придумал ничего лучше, как нажраться в стельку. Как добрался домой – не помнил. Наутро было стыдно перед Вероникой и Надеждой Матвеевной. Хорошо хоть Лешка уже спал, когда он в непотребном виде ввалился в квартиру.
И в пятницу, в три часа дня он вышел из диагностического центра, держа в руках фирменный бланк с пятью подписями и текстом, завершающимся словами: «Патологических изменений психики не обнаружено. Рекомендована коррекция физиологического возраста для приведения в соответствие с психологической самоидентификацией».
Потом они с мамой долго обивали пороги различных клиник и институтов, пока не нашли врача, за умеренную плату согласившегося поставить диагноз «патологическое недоразвитие нижних конечностей». С этой бумажкой, нотариально заверенным маминым согласием на операцию и справкой из диагностического центра Александр Яковлевич явился на прием к Ходыренко. Изучив документы, профессор присвистнул:
- Вижу, настроены Вы действительно боево. Что ж… когда будем бороться? – и, увидев недоумение пациента, пояснил, - это у нас так говорят… когда оперироваться будем?
Саша уже хотел сказать «завтра», но вдруг его словно током ударило за всеми этими перипетиями он забыл спросить о главном.
- Виталий Васильевич, а сколько стоит операция?
Ходыренко вальяжно закинул ногу на ногу.
- Во-первых, учитывая некоторую неофициальность… сама операция, плюс медикаменты, перевязочные материалы… анестезиологу, ассистентам, сестре – тоже надо заплатить… реанимационные мероприятия, перевязки и реабилитация… Но учитывая сложность Вашей ситуации, я считаю по минимуму. Думаю, тысяч в сорок пять-сорок шесть мы уложимся.
- Ч… чего?
- Рублей, конечно, рублей! – снисходительно засмеялся профессор, - Ну, и две тысячи – за предоперационные анализы.
Саша похолодел. Сорок восемь тысяч! Он таких денег и в руках-то не держал. И это только за первый этап!
Ходыренко опытным взглядом скользнул по его лицу и продолжил:
- У Вас ведь нет жизненных показаний, без операции завтра не умрете, так что можете подождать. И я могу. Но Вы же понимаете – все дорожает…
Возвращаясь на станцию, Саша шел вдоль насыпи. Вдали загрохотал товарняк. И у Саши впервые возникла мысль взбежать на косогор и, закрыв глаза, раствориться и исчезнуть в этом приближающемся грохоте. Но он тут же стряхнул этот предательский настрой. Глупости! Есть надежда, есть возможность. В конце концов, достают же как-то деньги люди, попавшие в цейтнот. Да и сорок восемь тысяч – не так уж много, если подумать. Профессор прав, он завтра не умрет. И на счетчик его никто не ставит. И тюрьма ему не грозит. Надо все хорошенько обдумать, а утро вечера мудренее. Завтра – суббота, вот и займемся. Поэтому, вернувшись, он сообщил Веронике только приятную часть новости: Ходыренко согласен делать операцию.
Наутро Александр проснулся рано. Всю ночь снилась какая-то муть – то он едет в Польшу в ящике на рессорах вагона, везя на себе пакетики с героином, то снимается в детской порнографии, то лезет через слуховое окно на крыше высотного здания с мини-камерой , собирая материалы для иностранной разведки… А кроме шуток, откуда берутся деньги, если они нужны сразу? Люди берут кредиты. Но кто даст ему кредит без паспорта? Могла бы взять кредит Вероника… А если они не успеют вовремя отдать? А если он вообще умрет под наркозом, и Веронике придется возвращать его долги? Можно занять у друзей и родственников. У разных, понемногу. Ну, немного можно занять у Володи. Немного – у Паши. У ребят на работе? Сами – не Рокфеллеры… Разве только Воротов. Но Воротов – жмот. Максимум, на что его хватило – это на бесплатный прогон машины и помощь при переезде. Да и то под впечатлением действительно неоценимой услуги, которую оказал ему Саша. То-то бригадир «обрадуется», когда узнает, что он собирается залечь еще и на операцию, да потом неизвестно, как долго будет нетрудоспособен. А сейчас, после месяца в психушке, Федор недвусмысленно намекнул, что это был «внеплановый отпуск», а если учесть, что плановых у Александра не было… Паша, наверное, не откажет, но много не даст – опять недавно потратился на очередные творческие проекты Илоны, да и здоровье у него в последнее время барахлит, считай, на одних лекарствах мужик держится. А главное – как и когда он сможет вернуть долг?
У Володи удалось занять пять тысяч. Павел дал пятнадцать. Это даже не половина. Придется идти на поклон к Воротову. Реакция бригадира не стала неожиданностью.
- Что-о? Ты месяц прогулял, снова собираешься, да еще денег просишь? Нет, извини, Саня… Я, конечно, все понимаю. Но войди и в мое положение. Сейчас лето – работы куча. Ты у меня – единственный нормальный слесарь. Еще Серега, но сам понимаешь, на него нельзя положиться – сегодня вышел, завтра пьет, послезавтра опохмеляется… Кто работать будет? Давай так: до осени с авралом разгребемся, а потом поговорим.
Саша вышел из бытовки мрачнее тучи. За дверью ждал Боря. Он знаком пригласил Сашу выйти.
- Базар есть.
Они завернули за угол, к своему любимому месту возле склада.
- Санек, я слышал, у тебя проблемы? К Федору можешь не соваться – тот еще жук.
- А к кому еще соваться-то?
- Вот что. У меня кореш один был. Мы с ним тачки делали. Ну… из старого хлама собирали и продавали. Потом он с каким-то криминалом завязался, пришлось разбежаться. Здоровье-то дороже. Так я и попал к Воротову. А бизнес был ничего. Только один я не могу. Ты же знаешь, внешне я из любой коряги конфетку сделаю, но мне бы слесаря хорошего, да и в электронике я совсем не шарю. Ты как?
- Что предлагаешь?
- Я тут приглядел недалеко от города бумер убитый. Вдрызг, но кузов еще можно спасти, да и рама, кажется, в порядке. Колеса – не родные, конечно, но нормальные – у меня еще с тех времен остались. У тебя сколько-то бабок есть?
- Двадцать штук.
- Кое-что придется докупать. Что-то я по загашникам посмотрю… У меня и покупатель уже на примете. В общем, если за месяцок-полтора осилим, то… понимаешь, что такую «сборную солянку», да еще без документов, дорого не загонишь, но хоть что-то.
- А где будем делать?
- У меня на даче. Тут недалеко, километров пятнадцать. Я с ребятами договорился, нам этот кузов на платформу закинут, а там – тракторист за бутылку отбуксирует. Правда, пахать придется вплотную, я-то смогу только вечером и по выходным, а ты там прямо поселяйся. Печка не фурычит, ну да сейчас тепло. Колонка прямо на участке, разъем трехфазный в сарае… в общем, все условия.
Узнав о том, что Александр уходит, Воротов чуть не забился в припадке: сразу начал обещать и денег поискать, и с отпуском пересмотреть… но Саша уже давно знал цену его обещаниям. Жаль только было расставаться с ребятами. Но ведь в одном городе живем, кто мешает потом встретиться?
Вероника мужественно приняла известие о том, что Саши снова не будет больше месяца:
- Не переживай, мы справимся.
Насчет «все условия» Боря преувеличил. Колонка на участке действительно была, но вода из нее шла такая затхлая, воняющая плесенью и солярой, что годилась только на технические нужды. Даже для умывания Саша предпочитал таскать воду из колодца с соседней улицы. Для этой цели он приспособил двадцатилитровую пластиковую банку, которую привязывал к тележке и, набирая по четверти ведра, пытался тонкой струйкой попасть в узкое горлышко банки. Туалет представлял собой вырытую в глине яму с загородкой вокруг. На краях ямы лежали две широкие доски, стоять на которых было страшновато. В самом домике – покосившемся, с окнами, забитыми фанерой - никто не жил, наверное, лет десять. Самым цивилизованным уголком был сарай. Здесь стоял добротный верстак с тисками, стеллажи, сваренные из уголка и обрезков труб. В жестяном шкафу – сварочный аппарат. Его было видно сквозь узкую щель, дверца же закрывалась на хитрый врезной замок. Над всем участком, и в доме, и в сарае звенели тучи озверелых комаров. Впрочем, в жаркое время зловредные насекомые не особенно кусались, а к ночи Саша так уставал, что не замечал их вовсе.
Работа была закончена даже раньше, чем ожидалось. Для неспециалиста автомобиль казался совершенно новым. Изнутри на стекла Саша налепил темную пленку-самоклейку, чтобы стекла выглядели тонированными. И в очередную субботу Боря торжественно выехал со двора на «новом» авто. Саша прибрал инструменты, отключил электричество, запер сарай и побрел на станцию. Вечером Боря зашел к нему домой. Молча протянул пачку денег, перевязанную резинкой. Александр пересчитал купюры.
- Сколько здесь моя доля?
- Все твое.
- Как?! Но это же почти все, что мы выручили!
- Кроме издержек. Как раз отдашь долги, и на операцию хватит. Да и семье твоей жрать надо в то время, как ты в больнице будешь. Тут даже маловато…
- Но это… нечестно!
- Честно. Ты почти всю работу один делал. Но это не самое главное. Саня, у меня хорошая память, - он подмигнул, - И свою жизнь я ценю дороже, чем Воротов.
Перед тем, как ложиться под нож, Александр не мог не повидать Любу. В интернат они поехали вместе с Вероникой, причем разговаривала с заведующей, естественно, Ника. Та убедилась, что с документами у женщины все в порядке, и позволила повидать девочку, удовольствовавшись объяснением: «Она лежала в больнице вместе с моим племянником, и я хотела бы навестить крошку». Ее просили подождать внизу, у вахты. Через пятнадцать минут, прыгая через две ступеньки, мимо Вероники пронеслась худющая девчонка и «с воплем радостной обезьяны» повисла на Саше, обхватив его руками и ногами. Саша удовлетворенно заметил, что Люба хоть и оставалась еще ужасающе тощей, и ребра торчали сквозь тонкую ткань сарафанчика, но уже не казалось, что они вот-вот его прорежут. Личико ее порозовело, а подросшие волосики торчали во все стороны озорными черными кудряшками. Люба даже не взглянув на пакет с подарками, уселась с ногами на диван рядом с Сашей, прижалась щекой и так сидела все время, отпущенное на свидание.
- Я знала, знала, что ты меня не бросишь! Мне никто не верил, а я знала!
- Ну что, Любовь моя (Саша называл ее так, шутливо улыбаясь, еще в больнице, что приводило девочку в полнейший восторг), тебя здесь не обижают?
- Нет, теперь нет! Только воспиталка иногда наезжает… одна. Остальные – хорошие!
Люба, не останавливаясь, спешила выложить Александру все свои новости, перескакивая в одного на другое, путаясь и смеясь собственной «бестолковости». Когда пришла пора расставаться, Люба издала протестующий вопль и вцепилась в Сашу так, что пришлось отрывать ее силой. Уже стоя по другую сторону ограждения, растирая слезы по распухшим щекам, девочка с надеждой спросила:
- Ты придешь завтра?
- Нет, завтра не смогу.
- А когда?
- Я пока долго не смогу придти. У меня будут важные дела. Но ты не плачь. Ты жди, и я приду снова. Я ведь тебя не обманул тогда, в больнице?
Люба закивала, шмыгая носом. Саша протянул руку сквозь серебристую решетку, погладил ее по голове.
- Вот и теперь не обману.
И воспитательница увела Любу наверх, неся в другой руке объемный пакет с «передачкой».
Веронику обуревали смешанные чувства.
- Бедный ребенок! Она была так рада тебя видеть…
- Конечно. Знаешь, у нее очень тяжелая жизнь.
- Но ты ведь понимаешь, что ее теперь нельзя вот так взять и бросить. Мы в ответе на тех, кого приручили…
- А кто тебе сказал, что я ее брошу? Потом, когда выйду из больницы, мы могли бы ее брать на выходные. Я узнавал, это разрешается. Они только запишут твои паспортные данные и телефон.
- Она так привязана к тебе. Меня это пугает.
- Почему?
- Сможешь ли ты дать ей то, на что она рассчитывает?
- Я не знаю, на что она рассчитывает, но знаю, что она стала частью моей жизни. Навсегда.
Результаты всех анализов были готовы через два дня. Александр до последнего не верил, что – вот, теперь уже скоро! В очередной раз с облегчением вздохнул, услышав слова: «Противопоказаний нет». И все же не верил. Не верил, когда сидел нагишом на холодном узком столе, и анестезиолог втыкал ему в позвоночник длинную иглу, когда лежал на том же столе с катетером в вене, а Виталий Васильевич что-то чертил палочкой с йодом на его голенях, и когда все поплыло и провалилось в черную пустоту. Даже когда очнулся на койке, закрытый до шеи одеялом, с болтающейся перед носом трубочкой от капельницы, с саднящей болью в горле и не чувствуя ничего ниже поясницы – и тогда не верил. И лишь когда ему удалось после нескольких попыток скинуть одеяло, и он увидел начинающуюся от колен конструкцию из бинтов и тонких титановых спиц, скрепленных между собой болтами и петлями, на него вдруг резко и мощно, как Ниагарский водопад, обрушилось счастье. Огромное и безбрежное, как небо. Ослепительное и оглушительное. Оно даже мешало дышать. Оно билось в мозгу огромными светящимися буквами:
ЭТО НЕ СОН.
ЭТО ПРАВДА.
ЭТО ПРОИЗОШЛО.
Лицо его сияло восторгом младенца, впервые в жизни увидевшего солнце. И обрывки взбаламученного сознания медленно оседали, складываясь в единую картину обозначения данности сегодняшней: «Это началось. Теперь уже по-настоящему»
Боль появилась только на второй день. Мерзкая, ноющая, не дающая заснуть. Но лежа без сна и возможности даже повернуться на бок, Саша с кроткой радостью благословлял эту боль и эту тяжесть в голове, затуманенной лекарствами, ведь она каждую секунду напоминала о начале НОВОЙ жизни, о том, что в этом мире есть чудеса, есть справедливость и есть счастье. Через два дня к нему пустили Веронику и, опираясь на ее руку, он первый раз осторожно попробовал встать на прошитые спицами ноги. И сделал первый шаг. И металл, вдавившись в кости под тяжестью тела, напомнил о себе острой резью. Но это ощущение было тут же смыто без остатка другим, более сильным – на уровне глаз Александра оказалась грудь Вероники, а нее ее живот! Саша глянул на отражение в оконном стекле и обомлел: рядом с Вероникой стоял человек, которого Саша не сразу узнал. И этот человек был ростом ей по плечо.
Сестра-хозяйка, вручая выписку, предложила сделать запись в «книге отзывов». Он расчиркал на полях засохшую ручку и крупно, на полстраницы вывел:
ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!
Потом он спрятал выписку в конверт, где уже лежала самая ценная из всех бумажек: «Выдана Петрову Александру Яковлевичу в том, что на основании стационарного обследования установлен его физиологический возраст, соответствующий приблизительно сорока годам». И печать Областного онкологического центра.
Дома первой его встретила… Люба! Она с разбегу кинулась к Александру, ее остановил только предостерегающий окрик:
- Осторожно, я могу упасть!
Тогда девочка вместо того, чтобы прыгнуть на шею, потерлась носом о его плечо и промурлыкала:
- Какой ты стал… большой!
И тут из кухни, опережая Веронику и Надежду Матвеевну, выскочил Лешка:
- Не тронь! Это МОЙ папа! – он попытался оттереть Любу, и, несмотря на разницу в росте и возрасте, мальчику это почти удалось.
Александр взял детей за руки, провел в комнату и, усадив рядышком на диван, сам сел напротив них в кресло. Он строго посмотрел на обоих и сказал, обращаясь, как бы, к двоим сразу:
- Запомните, человек не бывает чей-то. Он всегда сам по себе. И любовь не приватизируешь – это не квартира… Зато ее хватает на всех и не становится меньше. Ясно?
- Ясно! – хихикнул Лешка, - Любки хватит на всех! – и украдкой высунул язык. Люба не замедлила ответить подзатыльником.
- А ну, прекратить! – повысил голос Александр, - Чтобы этого больше не было! Своим надо помогать и защищать их, а не дразнить и драться с ними… Ты, Леша – мальчик, и тебе должно быть стыдно обижать девочку! А ты , - он повернулся к Любе, - Не забывай, что он младше. Хорошо это, когда старшие маленьких бьют?
Люба покраснела и опустила глаза. Саша потрепал их по щекам и встал с кресла.
- А теперь играйте вместе и не ссорьтесь. Мне надо с мамой и бабушкой поговорить. И учтите: услышу какие-нибудь разборки – конфет не получит никто!
На следующей неделе позвонил Боря – поздравил с успешной операцией и сообщил, что есть новый заказ. На этот раз – джип. Александр с трудом передвигался даже на небольшие расстояния. Присесть на корточки он не мог – разница длины голени и бедра была очень ощутима. Да и всякий раз сгибая ноги в коленях, он испытывал такую острую боль, что темнело в глазах. Но работать надо. Впереди был еще очень долгий путь. И путь этот требовал денег. Саша терпел, памятуя об обещании профессора Ходыренко – боль пройдет, как только сосуды, нервы и связки растянутся естественным образом до размера удлиненных костей. От сильных обезболивающих пришлось отказаться – они вызывали тошноту, сонливость и притупляли внимание. Так Саша объяснял Веронике, хотя на самом деле он не столько боялся побочных эффектов, как жаль было денег. Поэтому иногда, когда уж совсем становилось невмоготу, он довольствовался таблеточкой анальгина, каждый раз при этом напоминая себе, сколько денег он сэкономил, не купив баралгин в ампулах или траммал. В помощь ему Боря нашел подсобника – пацана лет семнадцати. Мальчишка оказался смышленым. Выполняя черновую работу, он в то же время живо интересовался слесарным делом, и вскоре Саша даже доверил ему самостоятельно нарезать шпильки. Прибыль они делили на три неравные часть – подсобнику меньше. А когда Саша возмутился: мол, это несправедливо, паренек ишачит наравне со взрослыми, а квалификация – дело наживное, мол, надо поощрить, Боря добавил мальчишке денег из своей доли и больше не желал слушать никаких возражений.
Наступила зима. Мастерскую на даче пришлось прикрыть. Хотя особых морозов не было, но сырые сквозняки в нетопленом сарае и невозможность согреться даже в доме, где печка окончательно развалилась, делали работу практически невыполнимой. Сам Александр еще мог бы как-то потерпеть, одевшись потеплее и запасшись спиртом для «сугреву» после работы, но он категорически заявил, что нельзя держать в таких условиях подростка, а без него Саша сейчас справиться не мог.
К Новому году Александр с радостным изумлением отметил, что боль, к которой он почти привык, загруженный повседневными заботами, как-то незаметно прошла. Колени сгибались свободно, и ходьба больше не доставляла физических страданий. Но как бы Саша ни старался не думать о предстоящей попытке получения паспорта, проблема вставала все явственнее. Собранных документов было мало, чтобы убедить государственных чиновников признать его права на статус взрослого человека. Однажды в воскресенье к нему зашел Павел и сказал, что у него есть один план, но его требуется обговорить с Леной, Володей и… Надеждой Матвеевной, так как все в этом случае будет зависеть от них. Когда вся семья собралась в гостиной за раздвижным столом, Павел изложил свою идею. Александр был оглушен простотой, гениальностью и в то же время дикостью плана с этической точки зрения. Первый его взгляд был обращен к маме – как она это воспримет? Предложение было оскорбительным в первую очередь для нее. Лицо Леночки было абсолютно бесстрастным. И в первый момент Саша подумал, что мама, возможно, не расслышала или не поняла. Но, помолчав несколько секунд, она бережно опустила на ковер Антошку, до сих пор сидевшего у нее на коленях (ребенок давно заинтересовался ярким мячиком около дивана, и оказавшись на полу, тут же направился к игрушке). Лена оглядела лица присутствующих и сказала спокойным твердым голосом:
- В роддоме, где я лежала, очень хорошая заведующая. Я попробую с ней поговорить. Думаю, она не откажется помочь.
Александр не верил своим ушам и, от неожиданности ляпнул совсем уж не к месту:
- Мам, а как же двести пятьдесят тысяч за второго ребенка?
Лена слегка оторопела. Повисло неловкое молчание, и Саша уже жалел о своих словах и думал, как сгладить впечатление от этого заявления, прозвучавшего так цинично, но тут Володя обхватил голову Лены, привлек к себе и весело воскликнул:
- А какая разница? Сейчас… потом… Да никуда это пособие от нас не денется! Леночка, я, знаешь ли, всегда мечтал еще и о дочке…
Все расхохотались, и первое нервное напряжение от услышанного было снято. Дальше пошло обсуждение деталей, продлившееся до позднего вечера. Прощаясь, Александр обнял Леночку, с благодарностью и восхищением заглянул ей в глаза:
- Ты же понимаешь, что все это – пустая формальность! Ты всегда была и останешься моей мамой, что бы ни случилось!
- Конечно, Сашенька, - и она поцеловала сына в макушку, почти не наклоняясь.
Слушание дела началось с зачитки заявления истицы: «Я, Козина Надежда Матвеевна (паспортные данные такие-то), заявляю, что третьего августа тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года родила сына Александра от случайной связи с гражданином, имя коего в деле не значится… по причине врожденной инвалидности ребенка, я отказалась от него и совершила подлог, вступив в сговор с заведующей родильным отделениием (роддом номер такой-то), ныне покойной. Ребенок рос и воспитывался в приемной семье Петровых, где спустя тридцать лет его фиктивный брат, Яков Викторович Петров, не могущий иметь собственных детей, с согласия своей жены, Елены Константиновны Петровой, записал инвалида своим сыном, Елена Константиновна сымитировала беременность, и запись о родах, случившихся, якобы, преждевременно и в домашних условиях, была сделана зав.роддомом гражданкой (такой-то) со слов гр.Петровой. В роддом был предъявлен другой младенец, действительно новорожденный, но являющийся сыном гражданки Тимохиной С.М, подруги Петровой… Таким образом подтверждаю, что Александр Яковлевич Петров является на самом деле моим внебрачным сыном 1968 года рождения. Прошу суд о восстановлении моих родительских прав, а также о снисхождении в силу осознания мною своей вины и полного раскаяния. К заявлению прилагаю: показания гр.Петровой, показания зав.роддомом, показания гр.Тимохиной С.М., справку о состоянии психики гр.Петрова А.Я., медицинское заключение о физиологическом возрасте гр.Петрова А.Я., справку о прописке…»
На то, чтобы зачитать все материалы, выслушать показания свидетелей и остальных участников процесса, ушло не более получаса. Суд удалился на совещание, и Александру казалось, что время остановилось. Было странное ощущение, что в момент, когда решается его судьба, его это совершенно не волнует. Его психика испытывала что-то вроде «болевого шока» - когда все эмоциональные переживания исчезают, потому что напряжение их превысило предел допустимого… Но во время слушания постановления суда это напряжение вдруг возобновилось и так зашкалило, что у Саши помутилось сознание. Слова доносились откуда-то с другого края вселенной: «… гражданке Козиной Надежде Матвеевне ОТКАЗАТЬ в восстановлении родительских прав, так как она грубо нарушила законодательство РФ по статьям (таким-то)… … освободить от ответственности на основании статьи (такой-то) по истечении срока давности и учитывая добровольное признание и чистосердечное раскаяние… … обязать органы ЗАГС (такого-то района) ВНЕСТИ ИСПРАВЛЕНИЕ В АКТОВУЮ ЗАПИСЬ О РОЖДЕНИИ гражданина Александра Яковлевича Петрова: изменить год рождении я с 1999 на 1968 и выдать гр.Петрову А.Я. повторное свидетельство о рождении… … обязать гр.Петрова А.Я. в течение месяца с момента получения нового свидетельства о рождении подать заявление на оформление паспорта…»
Хотя ноги давно уже слушались, Александру казалось, что они не гнутся, когда он спускался по лестнице, держа перед глазами прозрачную папку с документом, озаглавленным крупными черными буквами: РЕШЕНИЕ СУДА. Дверь на пружине хлопнула за спиной. Февральское солнце ударило в глаза, сверкающий чистым снегом мир покачнулся…
Случайные прохожие недоуменно оборачивались на бородатого коротышку, с сумасшедшим смехом и рыданиями бросившегося к группе людей, словно пытаясь обнять всех сразу.
Оглянувшись на негромкий щелчок, Саша увидел Илону с фотокамерой в руках:
- Для семейного альбома! Бесценный кадр! – пояснила художница.
Александра забавляла мысль, что многочасовое сидение в очередях в ЗАГСе и паспортном столе может быть таким приятным. И удивляло, что всего за несколько дней вся прежняя жизнь стала казаться такой далекой и нереальной, словно все это было с кем-то другим. Не успев получить паспорт, он уже договорился о покупке диплома железнодорожного техникума… Смешно, но заказ оказался трудновыполнимым – проныра, взявшийся за это дело, просил подождать месяцок: дипломы институтов, академий, университетов – пожалуйста! А вот техникум… Спроса нет! Предложил взамен диплом института путей сообщения, но Саша отказался – чужого нам не надо.
Хватит лжи!
К весне, подсчитав оставшиеся деньги, Александр понял, что на следующую операцию их катастрофически не хватает. Вероника, выглядевшая в последнее время очень уставшей, несмотря на радостные события, поспешила его успокоить:
- Ничего страшного, нам зарплату недавно повысили, протянем.
- Сколько там повысили? Много, что ли…
- Немного, но все-таки…
- Ника, ты измученная какая-то совсем… не заболела?
- Нет-нет, все хорошо!
- Понимаешь, мне даже на следующую операцию не хватает, а вам еще с Лешкой жить на что-то надо, пока меня не будет.
- Жили же мы раньше! И теперь не помрем. А много на операцию не хватает?
- Тринадцать тысяч, Ника! Тринадцать!
Вероника облегченно вздохнула и отперла секретер. Молча выложила на стол двадцать тысячных купюр.
- Ника, откуда ?!
Я заработала! – изрекла Ника, любуясь произведенным эффектом, - Ты когда у Бори на даче пропадал, я тоже времени даром не теряла… Позвонила кой-кому из старых знакомых. Девчонки ремонтами занимаются, по квартирам. Взяли меня – по вечерам потолки красить. Так что, можешь идти к своему «Василичу» хоть завтра!
В эту минуту Саша испытал совершенно незнакомое ранее чувство. Он еще не знал, как его назвать, но это было похоже на то, как если бы он долго пробирался по опасной трясине, цепляясь за былинки, выползая на брюхе, понимая, что каждую секунду бездна может поглотить его, и вдруг ощутил под ногами твердое дно. И теперь неважно, что идти тяжело, что усталость валит с ног, и что до финиша еще далеко. Теперь он точно знает, что дойдет.
Он обхватил Нику за талию, и в какой-то момент она взвизгнула, почувствовав, что ее ноги отрываются от земли, а потом они со смехом повалились на диван.
- Вероника, все будет просто отлично! Скоро нам станет легче, и я сам скоро все смогу заработать… Нам предстоит еще много всего – и хождение по кабинетам, и суды, и не одна операция… Но самое страшное – уже позади.
ЭПИЛОГ
Александр Яковлевич дремал в кабине электропоезда. После звенящей духоты ночная прохлада приятной свежестью обнимала тело. А перед мысленным взором вставали картины недавнего прошлого. Первый подъем в кабину, встретившую родными запахами… Вероника в светлом платье, с тюлевым кружевом на смешной (дурацкая фантазия парикмахера) затейливой прическе, чуть склоняющая голову, чтобы он мог поцеловать ее, не вставая на цыпочки… он сам, под испуганные возгласы Ники лезущий на дерево, чтобы достать вылетевший из чьей-то неловкой руки и запутавшийся ниткой в проводах золотистый воздушный шарик в форме звездочки (этот шарик Вероника торжественно привязала к своему букету)… Лешка, взахлеб хвастающий приятелям, что ему довелось побывать на свадьбе собственных родителей… суровая заведующая детским интернатом, придирчиво проверяющая документы и задающая не менее придирчивые вопросы… стук печати городского ЗАГСа на странице «дети», перекрывающий двумя фиолетовыми кругами строчки с порядковыми номерами 1 и 2… Все это убаюкивало вместе с чуть слышным гудением проводов. Стояли давно. Из дремотного состояния вывел голос Толяна:
- Сколько можно? Задолбало уже…
Александр повернулся к напарнику.
-Пойдешь на станцию?
-Ага. И шаверму возьму, жрать охота.
Александр сунул ему стольник.
- Возьми мне тоже.
Толян вернулся через несколько минут, принес дымящуюся лепешку с мясом неопознанного зверя и поведал, что стоять будем еще долго. Может быть, до утра. Потому что на восемьдесят шестом километре на провода сосна упала. А когда ее снимут – хрен знает. Так что лучше сразу идти ночевать к Митричу. Уже водяра куплена. И ребята с белогорского маршрута тоже идут.
Но у Александра было какое-то возвышенно-лирическое настроение, которое сегодня никак не вязалось ни с Митричем, ни с пьяной белогорской кодлой, самому старшему из которых было лет двадцать восемь, и которые умели только хвастать походами по бабам и спорить о достоинствах компьютерных «стрелялок» и «гонялок», ни одной из которых Александр никогда не видел и не интересовался. Он сказал, что предпочитает поспать в кабине. В конце концов, может, дадут зеленый и пораньше, чем утром.
Он оказался прав. Аварийная бригада сработала оперативно, и через два часа поступил сигнал от диспетчера. Вернее, предложение «Можешь ехать, если еще трезвый». Александр подтвердил готовность продолжать движение. Диспетчер (вероятно, ему под конец дежурства не очень улыбалась лишняя головная боль в виде внеплановой электрички) напомнил, что в расписание он не укладывается, никто из пассажиров этого поезда уже не ждет, а есть ли смысл гнать пустой состав?
- Да чего уж там… поеду. Вдруг, кто на предыдущую опоздал? Сделаю им подарочек!
Загрузив с помощью Митрича в кабину пьяного Толяна, он обошел вагоны. Как он и предполагал, пассажиров не было.
Навстречу выскакивали из темноты белесые стволы сосен. Мошкара размазывалась по стеклу. Он, не тормозя, пролетал мимо пустынных платформ, поблескивающих от ночной сырости. Торопился сдать смену. Торопился домой. Где на кухне его ждала теплая сонная Вероника и дыхание Лешки в своей кроватке, обклеенной картинками с динозаврами и инопланетянами. Где на цыпочках, стараясь не разбудить Надежду Матвеевну, выбралась в большую комнату Люба, чтобы дорваться до вожделенного Интернета… На одном полустанке (из тех, что дальние поезда проходят без остановки) он еще издали приметил парочку силуэтов…
- Наверное, электричек больше не будет! Уже поздно! Последняя должна была быть час назад… – ныла девица, - нам теперь что – здесь ночевать?
- Ничего! – подбадривал ее парень, - спальные мешки у нас есть, разведем костер, хавку какую-нибудь сварим… а завтра – на первой в город!
- А комары?! У меня мазь кончилась!
- Обещаю, что ты их даже не заметишь! – парень обхватил ее руками сзади и поцеловал в шею. Девчонка хохотнула и запрокинула голову.
- Посмотри! Видишь – там в проводах звезды! Висят, как елочная гирлянда… кажется, можно достать. Давай, сорвем одну?
- Давай!
- И она нам будет вместо фонарика… Эх, а правда – круто, если бы можно было вот так достать звезду.. – дурашливая улыбка вдруг сошла с ее губ, и девчонка зачарованно уставилась в черную даль, - Ой, гляди, гляди!
Одна из звезд, самая яркая, медленно отделилась от проводов и стала стремительно расти, приближаться. Это был яркий желтый «глаз» электропоезда.