На домашний до Чалого я так и не дозвонилась. На следующий день с самого утра позвонила ему на работу.
- Игорь Анатольевич в командировке, будет через месяц.
- Простите, а вы не подскажете, по какому телефону с ним можно связаться?
- Увы, там, где он находится, телефона нет, только рация.
Облом. Крутой облом. А я так ждал, надеялся и верил. Что придёт Игорь Анатольевич, и прольёт свет на мои приключения. Объяснит, разложит по полочкам, подскажет, как быть и что делать. Н-да. Если он брал собаку в четырнадцатом году, ему не могло быть меньше десяти лет. Скорей всего, даже больше. Иначе бы он сказал, что собаку ему подарили родители. Значит в 2005 году ему не меньше ста пятнадцати лет. А его собаке сто один год. Бред! Ладно, сам он выглядит в два раза моложе, но собака! А может дело в другом. Может, курцхаар клонирован? Сейчас и не такое возможно. Да, но тогда его надо было переклонировать не меньше, так, подождите, сто один делим на максимальную продолжительность жизни собаки, на пятнадцать, получается его должны были клонировать не меньше семи раз. Но в начале прошлого века о клонировании слыхом не слыхивали. Или надо было заморозить труп собаки. Но с криогенными технологиями в те годы тоже было тяжеловато. Вроде там что то изобретали для Гитлера, но так до конца и не изобрели. Всё-таки вечная молодость? Но каким образом? И почему он мне встретился за два дня до
моей встречи с Амалией? Закон парности случаев? В моей практике он подтверждался неоднократно. Если попался редкостный случай, то в ближайшие дни жди другого. Опухоль мозга или заворот кишок встречаются только в паре с интервалом в несколько дней. Одинаковые редчайшие пороки сердца встречаются исключительно вместе. Раз в несколько лет, но один за другим. Второму пациенту везёт больше - ему диагноз ставится намного быстрее. Я уже поджидаю - у кого он будет.
А вдруг Игорь Анатольевич из одной шайки с Амалией? Может, именно этим объясняется то, что он как минимум на шестьдесят лет моложе. Нет, не похоже. Глаза у него другие. Амалия стерва, это за версту видно. А Чалый - философ с грустными глазами. Не может он жить за чужой счёт.
Итак, первый пункт из намеченного мною плана вычеркнут. На Чалого я могу не рассчитывать. Хорошо уже то, что я точно это знаю. Было бы хуже продолжать надеяться. Конечно, остаётся маленькая лазейка. Если я не разберусь за месяц, то приедет он и... А кто сказал, что Игорь Анатольевич мне поможет? Надеяться можно только на себя и больше ни на кого. Точка. Думаю сама, решаю сама, делаю сама. Сама, это конечно хорошо! Но… То, что со мной случилось, это мистика. Мистика это эзотерика. А знакомый эзотерик у меня есть. Наташа. Точно! Уж она то как минимум может помочь мне найти ответ на вопрос зачем и почему это случилось именно со мной. И уж ей то я могу совершенно спокойно рассказать всё, как есть. Она же мне тогда говорила, что причины всех проблем кроятся на разных уровнях тонкого плана. Она звала меня на семинары, но я, как всегда, занятая до предела предпочла не сильно ей верить, а продолжать решать свои проблемы привычным путём. Некоторые из её идей мне очень даже нравились. Но до конца поверить в то, что жизнью можно управлять усилием своей мысли, я не смогла. А может, не захотела? Попервоначалу это намного тяжелей, чем любая самая тяжёлая физическая работа. Итак, откапываем в моих залежах телефон Наташи. Интересно, где она сейчас, в Краснодаре или в Питере? Уф-ф, вот и её визитка, оказалась в коробке под письменным столом. Звоню на краснодарский мобильник, молчок. На питерский – та же самая история. На городской краснодарский – трубку берёт девушка, скорей всего, дочка.
- Здравствуйте, Наташу можно к телефону?
- Её нет, и она не скоро появится.
- Простите, девушка, вы, наверное, Маша?
- Да, я Маша.
- Может, вы слышали обо мне, я из Петербурга, зовут меня Алина.
- Да, мама говорила о вас.
- Маша, мне очень, очень надо поговорить с вашей мамой, как с ней можно связаться.
- Увы, связаться с ней невозможно. Она в горах живёт, в тренинговом центре. Мобильный там, в горах, всё равно не берёт. Телеграмму ей никто не понесёт. Телефонную линию ещё не проложили, сами понимаете, первый год. До всего сразу руки не доходят. Вся связь через нас. Все приезжающие сначала приходят к нам, а мы уже их отвозим в горы. Можем и вас отвезти. Если очень надо, то приезжайте.
- Спасибо, Маша. Я очень признательна Вам за Ваше участие. Если у меня не будет другого выхода, то мне просто придётся приехать. Ещё раз спасибо, до свидания.
- До свидания.
Ну вот, Наташу, как и Чалого, можно вычеркнуть. Опять же, не разберусь сама, можно поехать к ней. Было бы на что. Не сомневаюсь, что ей было бы очень интересно работать с таким особым случаем. Итак, мы имеем целых два запасных аэродрома. Удивительно. Такая сложная и необычная проблема, а у меня есть какие-то варианты её решения! Поразительно! Стоп! Если от Чалого у меня ничего нет, окромя визитки, то от Наташи кое-что осталось. Во-первых, конспект единственного занятия, которое я удосужилась посетить, во-вторых, я знаю, у кого лежит её библиотека. Библиотека, это конечно, громко сказано, всего лишь те книги, которые она не смогла взять с собой из-за веса. Ей пришлось добираться до дома на перекладных, и она оставила книги у людей, которые собирались к ней, в её тренинговый центр, на машине. А ехать они собирались в августе. Осталось только доехать до них и выпросить книги. Их телефона у меня нет, а вот дом, парадную и окошко помню, на это память у меня хорошая. Зря я, что ли Наташу к ним привозила на машине? Сегодня вечером и съезжу. Только без машины. Десять рублей на маршрутку и жетончик метро всяко дешевле, чем бензин до Чёрной речки и оплата штраф-стоянки, ведь мой возраст по прежнему н6е соответствует фотографии в правах.
Пункт второй. Очищение организма. И тут придётся хорошенько подумать. Момент первый - голодовка. Великолепная штука, если с умом подходить к ней. Я имею опыт восьмидневного голода. Тогда я спасла себе этим жизнь. Поехала по делам в деревню в Псковскую область. На один день. В поезде забрасывала соседке на третью полку багаж, а состав в этот момент тронулся. У меня груз на вытянутых руках и сама я на цыпочках. Что я себе внутри порвала, я так и не узнала. Боль прорезала меня слева, и утихла. Через два часа я вышла, живот слегка побаливал. Не обратила внимания, села в автобус. Час тряски по просёлочной дороге и три километра пешком до моего хутора. Вечером притопала, легла, а утром подняться не могу. Ползком, согнувшись в три погибели, побрела обратно, в деревню, на автобус, сдаваться в поселковую больницу. Там меня приняли хорошо, но ходили вокруг моей койки, смотрели на меня, как бараны на новые ворота. Об аппарате под названием УЗИ там, похоже, и не слыхали. Сутки они чесали репу, не забывая меня при этом прокапывать глюкозкой. А наутро я уже пошевелиться не могла. От греха подальше сбагрили они меня в районную Себежскую больницу. Внесли меня в приёмный покой на носилках, кое-как перевалили на кушетку, сдали дежурному врачу и уехали. А у меня начался концлагерь. Таких издевательств, моральных и физических, я и не представляла. От злости у меня даже боль прошла, я вскочила и босиком готова была топать пешком до Питера. Уже на улице у меня включилось трезвое мышление и я поняла, что бежать мне сейчас куда-то смерти подобно. Боль тут же вернулась. Вернулась на кушетку и я.
А дальше началось противостояние. Моё заявление о том, что я врач, да ещё и почти столичный, было встречено в штыки.
- Молодая ты ещё, зелёная, за себя отвечать не можешь, это мы за тебя отвечаем, за твою жизнь. Будь добра, слушайся.
Определили меня на гинекологию. Диагноза не было даже под вопросом. Муж моей лечащей врачихи, тот самый дежурный врач, который позволял санитарке издеваться надо мной, да и сам приложивший к этому руку, был хирургом. Каждый день меня порывались разрезать и посмотреть, что же у меня там не в порядке. Каждый день я писала отказы. Зато меня исправно прокапывали глюкозой, банок пять за день и кололи пенициллин. Знакомые ветврачи мне потом говорили, что такие дозы даже коровам редко колят. Двадцать миллионов единиц пенициллина за один раз внутривенно. Дважды в день. Неделю. Двадцать флакончиков. Каждый рассчитан на одну инъекцию. Двадцать умножим на два и на семь, получается двести восемьдесят миллионов единиц. После такого можешь считать, что печени у тебя нет, да и нормальной микрофлоры в кишечнике тоже, ведь нормальный курс составит от силы двадцать восемь миллионов. На второй день я вычислила, от чего у меня боли справа и температура. Помимо убийственных доз пенициллина ещё и элементарная аллергия на глюкозу. Одна банка - один градус. Еле упросила вечернюю медсестру не ставить мне капельницу. По доброте душевной она уговорилась и на внутривенный укол эссенциале, печёночного препарата. Впервые у меня температура поехала не вверх, а вниз. И справа в подреберье боли утихли. На следующий день я стала упрашивать лечащую врачиху отменить мне капельницы и назначить эссенциале. Ответ меня потряс:
- У нас гинекология, тут печёнку не лечат!
И тут я простила врачихе всё. Честное слово, я больше никогда не вспомнила про неё с обидой. Этой фразой главная гинекологиня Себежской больницы обессмертила себя и всю медицину в целом. Она коротко и ясно сформулировала основной постулат современной медицины. В этой фразе вся она (медицина, да игинекологиня тоже). Если я окулист, то плевать я хотел на то, что у тебя гипертония. А если рентгенолог, то вообще про тебя ничего не знаю и знать не хочу. Невропатологу плевать на эндокринологию, и вообще он в ней не сечёт, а терапевт ничего, кроме пневмонии не знает. И никакого лечения, кроме антибиотиков, не приемлет. Лишь бы в бумажках всё в порядке было, лишь бы ответственности не нести. А помрёшь или станешь инвалидом, какое ему дело! О, как я ненавижу нашу медицину! И люблю одновременно. Но люблю я науку и процесс лечения, а ненавижу систему.
Врачиха же вслед за обессмертившей её фразой продолжила.
- А ты вот тут ничего не ешь, от слабости подохнешь. Есть надо. Не будешь, насильно заставим, через носо-пищеводный зонд. И какого чёрта ты на себя в ванной холодную воду льёшь? Пневмонию захотела, дура?
Я настолько была шокирована её медицинскими принципами, что спорить с ней не смогла. Дальше мне приходилось делать вид, что я ем. Я сбрасывала потихонечку склизкую кашу в полиэтиленовый пакетик и позже выносила(хотя я каши люблю и не будь мне необходима голодовка съела бы даже такую неаппетитную). Глюкозу я сливала в судно. В меня попадало от силы миллилитров двадцать. А обливаться выползала во время их утренней летучки и когда спала ночная медсестра. Несмотря на старания врачихи, я осталась жива. И выписалась через неделю. А вот выжила бы я, если не была бы врачом и не знала про лечение голодом, это ещё вопрос. Большой вопрос. Скорей всего, остались бы мои дети сиротами, папа-гуляка не в счёт, а я лежала бы на Себежском кладбище, похороненная за госсчёт.
Тогда я голодала, потому что меня жареный петух в одно место клюнул. Сейчас тоже клюнул, но точка прицела у него сместилась. Зато голодать буду в комфортных условиях и по плану. А ну-ка, когда у нас пост? Лучшее голодание во время поста. Я не религиозна, но уверена, что время для проведения постов предками выбиралось не случайно, а очень даже обоснованно. Либо на интуиции, что иногда намного лучше, чем громоздкие обоснования. Дома у меня церковных календарей сроду не водилось, но Интернет то на что?
Вот, очень даже удачно, как по заказу. Завтра начинается успенский пост. Не очень строгий, непродолжительный, всего две недели. Как раз хватит и поголодать, и выйти из голодовки. Потом продолжим очищение, но уже травными методами. Пункт третий. Спорт. Я не занималась им в тридцать девять, эксплуатируя резервы организма. Буду навёрстывать упущенное в девяносто шесть. Пардон, мы же договорились, что не девяносто шесть, а семьдесят шесть. Кто докажет, что больше? Ну не отжимаюсь я, ну и что? В семьдесят шесть редко кто может отжаться от пола. Зато по лестнице прыгаю и по эскалатору бегаю. Это уже кое-что.
Пункт четвёртый. Медитативные техники. Йога и всякое такое. Сначала по книжкам. Будет мало, пойду куда-нибудь на занятия.
Пункт пятый. Биодобавки. В газетах, даже вполне мною уважаемых, АиФ, например, про них часто пишут разную чушь. Страшилки разные. А коли с умом, то они только на пользу будут. Единственное, что нужно, это образование в области нутрициологии. И чтобы врач не был кровно заинтересован в количестве проданных добавок, а то и совесть недолго потерять, назначать направо и налево не то, что нужно, а то, что подороже. Я, слава Богу, сама врач, да ещё и читающий лекции по применению нутрицевтиков, мне и карты в руки. Если другим назначаю и люди потом приходят, благодарят, то себе то и подавно подберу. Свой организм я лучше знаю. Тем более, что он у меня очень благодарно на БАДы откликается. Как правило, они мне помогают с первой - второй капсулы. А это редкость даже среди фармацевтических средств, которых я, кстати, лично не употребляю практически никогда. И вообще, считаю, что девяносто процентов аптечных лекарств можно держать только в больнице для «реанимации» или выдавать строго по рецептам с красной полосой, чтобы у людей не было возможности травиться ими в повседневной жизни.
Пункт шестой. Уход за телом и лицом. До сих пор я признавала только воду. Горячую и холодную. Дома или в бане, не важно. Никакой косметикой, кроме как декоративной, я не пользовалась. И той мало. И морщин, тьфу, тьфу, тьфу, не было. А может, потому и не было, что ничем не мазалась? Сейчас мне без косметики не обойтись. Крема, и недешёвые. «Виши», например. Или ещё про какую-то японскую косметику мне говорили. Результаты других женщин меня удовлетворяют. А сама ей не пользовалась, потому, что денег было жалко. А сейчас надо. Если благодаря кремам пять лет скину, уже хорошо. Будет семьдесят один год. Останется тридцать с хвостиком. А хорошо бы и все сорок скинуть, ведь я раньше выглядела моложе своих тридцати девяти. Нужно сходить на консультацию к косметологу, пусть всё подберёт специалист.
Пункт седьмой. Коррекция тела. Можно и к спорту отнести, но всё-таки это другое. Фитнесс, шейпинг, калланетика. Надо только сначала уяснить разницу между ними. Значит, опять надо слазать в Интернет, а потом походить зрителем на занятия. Где понравится, там и остаться.
Пункт восьмой. Секрет. Никому про него пока не скажу. Даже бумаге не доверю. А там видно будет.
Пункт девятый, десятый, одиннадцатый и т.д. возникнут по ходу пьесы.
Стоп! Вычеркнутый первый пункт мы возвращаем на место и вписываем туда не Чалого, и не Намм, они отодвигаются на месяц, а деньги. На все последующие пункты, кроме голодовки, мне нужны дензнаки. Чем больше, тем лучше. И отдельный вопрос, как их заработать. Как минимум, три спортивных секции. Даже если по тысяче, набегает сто долларов. «Виши» тыщ на пять потянет, не меньше. А биодобавочки можно и поскромнее. Что-то у меня уже есть, остальное подкуплю. В три тысячи уложусь. Уже одиннадцать. Плюс транспорт, интернет-карты, связь. Вернуть то, что взяла из кредитных денег. Послать маме и детям пару тысяч. Квартплата, телефон, свет. Итого набегает пятнадцать. А ведь возникнут непредвиденные расходы. Значит, нужно будет ещё. Где взять? Уколы и капельницы? Возникнут на горизонте - не откажусь. Представлюсь Алининой преподавательницей. Но рассчитывать на этот вид заработка не стоит. В лучшие месяцы у меня выходило три тысячи. Не густо. Тем более, мои пациенты доверяют Алине Гергардовне, а вовсе не какой-то старухе. Лекции? Во-первых, не сезон, во-вторых, я сейчас никто. Так у меня хоть имя было, а сейчас? Разве я Алина Гергардовна Бояринова? Нет, я Галина Дементьевна, и пока эта свистопляска со временем не закончится, буду ей. Ходить по парикмахерским, кафе и магазинам продавать биодобавки и косметику? Да я таких ходоков терпеть не могу! Отвлекают людей от дела, встревают куда не надо, назойливые мухи. Я такой быть не смогу. Устроиться куда-нибудь? Ну и на что я могу рассчитывать? Даже, если найдётся такой придурок, который возьмёт девя…, блин, семядесятишестилетнюю бабку, когда полно пятидесятилетних, желающих поработать продавцом или уборщицей, даже если такой придурок найдётся, получать я буду от силы семь тысяч в месяц. Ещё и зарплата будет в следующем месяце. Чур меня, чур меня. Мне нужно больше. И, желательно сразу. Где взять деньги? Разве что сорвать джек пот? Но проигрывать те деньги, которые у меня сейчас есть, я не рискну. Книгу, как наврала детям, я, конечно, могу написать. Если плотно сидеть, как раз трёх недель хватит. Но беда в том, что мне её никто не заказывал, а значит и денег за неё никто не даст. Найду издателя или нет, одному Богу известно. И быстро такие дела не делаются. А деньги нужны сейчас, уже сегодня. Открыть свой бизнес? Так на это нужны время и деньги. И легальное существование не помешало бы. А я в данный момент как резидент вражеской разведки. Без документов. Те документы, которые у меня есть, моё существование в семидесятишестилетнем теле не подтверждают. В паспорте чётко напечатана дата моего рождения. Я нелегал. Ладно, тут ещё думать и думать.
От раздумий меня отвлекли. Самая первая мысль всегда правильная. Не хотела я брать трубку, ой, не хотела. А потом подумала, а вдруг это клиенты. Мне денежки нужны. И взяла.
- Слушаю.
- Алексей дома?
Так, без «здрасьте», без имени, начинает разговор только свекровь. Будущая. Она, правда, надеется, что ей моей свекровью не быть. Я бы тоже этого хотела, но Лёшку люблю. А так, как стать его женой можно, только одновременно угодив в невестки к этой желчной даме, мне придётся смириться. И его матушку я как-нибудь переживу. Опять! Неудачное слово. Когда я одной ногой в загробном мире пережить могут меня. В буквальном смысле. Сейчас я начала замечать такие двусмысленности.
Со слегка притушенным злорадством я ответствовала, что её сын вчера улетел в командировку.
- Придётся ему обратно прилететь, - даже не пытаясь скрыть ответного злорадства, проворковала свекровь. Будущая. - Его любимая бабушка умерла, уж будьте любезны, передайте ему.
А у самой голос даже довольный. Я бы поняла, если бы после бабули наследство открывалось, так нет. Кроме избушки на берегу Луги, и без того давно отписанной на имя доченьки, у старушки ничего не было. Её жалко. Хорошая была женщина. Оккупацию пережила, двоих дочек вырастила, в войну их поднимала. Младшая, моя потенциальная свекровь, аккурат перед войной родилась. Но видно, слишком много сил ушло на выживание, на воспитание не хватило. Старшая просто дура, а младшая очень даже умная, выгоды своей точно не упустит, при этом деспотичная и не то, чтобы сварливая, а вот гадости говорить её любимое занятие.
- Похороны в деревне?
- Да, послезавтра. В три часа дня. Пусть поторопится, если хочет успеть.
И короткие гудки. Ни здравствуй, ни прощай. Что делать? И опять этот чёртов вопрос. Не успела детей сплавить, как Лёшку придётся вернуть? Нельзя же ему не сообщить. Он бабулю свою любит, наверное, единственную из всей родни. С отцом у него отношения суховатые, до развода с Лёшкиной матушкой тот хорошо квасил. И я его понимаю. Зато после развода моментально протрезвел. И с новой женой живёт душа в душу. Не то, что с Мегерой Ивановной. Да и зачем, спрашивается, он на ней женился? Девушка изначально была с тем ещё норовом. Не писаная красавица, но отнюдь не дурнушка. Три идола было в её жизни. Первый - чистота. Пылесосов в те времена не существовало, но ежедневная влажная уборка вполне её устраивала. Подметания она не признавала. Как можно, ведь пыль летит по всему дому! Как минимум через день девушка лазала с тряпкой под все кровати, раз в неделю влажной тряпкой, нацепленной на палку, она протирала стены за шкафами. Ходить по дому можно было только в носках, обувь снималась строго на коврике. Сантиметр в сторону, и, человек становился преступником.
Второй идол пользовался избитым девизом - всё должно быть, как у людей. А значит, нужны деньги. Сама она от дела никогда не отлынивала, лишнее не покупала, копеечку складывала к копеечке, поэтому и покупала, как по моде положено: шифоньер, диван, торшер, телевизор, холодильник... Впрочем это было позже, уже с мужем, которого она напрягала работать и работать, чтобы вся денежка шла в дом.
А третьим идолом для неё была одежда. Конечно, можно было бы её включить во второй пункт, но уж больно большое значение моя ненаглядная свекровь придавала тряпкам. И если бы не этот пунктик, был бы мой свёкр не моим свёкром, не произвёл бы Лёшку на свет. Но погорел парниша на собственной хитрости. Приходил бы он к невесте на свидания в том костюме, который у него был, получил бы от ворот поворот, и был бы, вполне возможно, счастлив. Но... Друзей у него было много, и на каждую встречу он надевал что-нибудь новенькое. А девушка только считала, сколько у молодого человека костюмов. На шестом или седьмом она дала согласие стать его женой. И представьте её горчайшее разочарование, когда после загса молодой муж явился к ней с одним малюсеньким чемоданчиком с парой рубашек, сатиновыми трусами и одной запасной парой штопаных носков. Костюм был один - на нём. И то, самый скромный из тех, что она на нём видела до свадьбы. Но так, как развод не вписывался в понятие «всё как у людей» молодая жена постаралась закрыть на этот обман глаза. Но обиды не простила и всю оставшуюся жизнь пилила мужа. Пока он с тем же чемоданчиком не ушёл, хлопнув дверью. Но сыну к тому времени было уже лет десять. Терпелив человек. Я бы и месяца не выдержала.
Как бы ни была злорадна Лёшкина матушка, вряд ли бы она стала шутить. Всё-таки это её мать. Значит надо звонить Лёшику на мобильник. У него есть полтора дня на то, чтобы добраться до деревни. Остаётся надеяться, что второпях он поедет сразу в Кингисепп, а оттуда в деревню. Но почти наверняка он не минует Питер на обратном пути. Уйти из дома? Эх, была не была. Если ему суждено увидеть меня такой, то пусть так и будет. Рано я радовалась, что так удачно «проводила» Лёшика в командировку. С расстройства мне захотелось есть. Хорошо, что холодильник ещё не закрыла. Впрочем, всё к лучшему. К голодовке тоже ведь готовиться надо. А сегодня у меня будет просто разгрузочный день. Да и Лёшку кормить придётся, если явится. Конечно, коль не сбежит сразу, как меня увидит.
***
Ключ заскрежетал в замке, когда я уже спала. Обычно, в случае позднего Лёшкиного прихода, я не вставала, чтобы не согнать сон. Он тихо умывался, раздевался, нырял под простыню и обхватывал меня своими лапами. Если сегодня всё пойдёт своим чередом, то инфаркт ему обеспечен. Потому, что вместо привычного мягкого тёплого бока жены он найдёт засушенную морщинистую тушку воблы. Я поторопилась вскочить и накинуть халат. Если пугать, то при свете. Лёшик уже ворочался в прихожей, уворачиваясь от Грелки. В жидком свете аварийного освещения, которое включалось от датчика движения, он потянулся руками ко мне и вдруг замер, обнаружив в моём халате какую-то старуху.
- Вы кто?
И чуть позже, присмотревшись: - Вы всё-таки Алинина бабушка?
- Нет, я уже говорила, что я не Алинина бабушка. Лёш, это я, Алина.
Лёшка отшатнулся.
- Прекратите шутить. Мне сейчас совсем не до шуток.
- Лёш, я не шучу. Это действительно я. Только я постарела в одночасье. Поэтому и не провожала тебя в аэропорту, хотя ходила рядом. Если не веришь, спроси меня про какой-нибудь наш разговор, о котором никто посторонний знать не может. А хочешь, я скажу, где у тебя родинки и шрамы? А одна родинка на очень интересном месте.
Я зажмурилась: - Сейчас скажу точно, на левой половине в нижней трети. Несколько родинок россыпью подмышкой, тоже слева. Огромный шрам справа на пояснице, ты так и не сказал мне, откуда он у тебя. Да, в конце концов, голос то мой ты узнаёшь по-прежнему, хоть он и чуточку изменился.
- Не верю, как такое может быть?
- Не лукавь, тебе, как врачу, хорошо известно, что такое бывает и довольно часто. Люди вдруг или постепенно становятся значительно старше своих лет. Не далее, как пару недель назад мы с тобой краешком глаза видели передачу, где двадцативосьмилетняя женщина выглядела на шестьдесят. Помнишь?
- Помню, - растерянно пробормотал Лёшик. Но...
И замолчал.
- Пойдём на кухню, я тебя покормлю, и мы поговорим.
- Да какая еда! Сначала бабушкина смерть, потом это. Мне кусок в горло не полезет.
- Да, но где-то посидеть надо. Раньше мы с тобой и в постели прекрасно разговаривали. А сейчас, я думаю, на кухне удобней всего.
Лёшик покорно побрёл за мной на кухню.
Кто являл сейчас более жалкое зрелище это ещё вопрос. Я, конечно, была стара и морщиниста, но Лёшка был просто раздавлен.
- Я думал, что ты со мной поедешь на похороны. Ведь ты бабушке понравилась и она тебе тоже, а тут....
- Да уж, поехать с тобой я не смогу, это очевидно.
- Алин, а как это, ну, получилось?
Я рассказала ему всё с самого начала, про встречу с Игорем Анатольевичем Чалым с собакой, которая родилась в 1914 году и, соответственно, Игорь Анатольевич должен быть по крайней мере ровесником прошлого века. Я рассказала ему про кошку мисс Амалии и про крутящуюся дверь. Дай Бог, чтобы у нас таких крутяшек нигде больше не начали делать, я ведь в них войти не смогу. Рассказала про то, как уносила ноги от Амалии, как добиралась от аэропорта до дома, как выпроваживала детей на море к бабушке. Я выдала Лёшке свои умозаключения по поводу бизнеса Амалии и показала ему мой список намеченных мероприятий.
- Может ты какие коррективы внесёшь? Одна голова хорошо, а две лучше.
- Знаешь, на первый взгляд у тебя всё очень хорошо продумано, может, что и можно добавить, но у меня сейчас голова кругом идёт, столько всего навалилось. Приеду с похорон, вместе будем думать. А сейчас я могу только подсказать по поводу спорта. Выбери какое-нибудь восточное единоборство. У-шу, ай-ки-до например. Карате тебе сейчас не нужно точно. Не знаю, найдётся ли тренер, который возьмёт на себя ответственность, ну, если перелом там, или ещё что.
У-шу или ай-ки-до, ладно, это я запомню. Тем более что мои скромнешийе познания о принципах ай-ки-до фактически спасли мне жизнь. Иначе не я запихнула бы охранника в вертушку , а он меня.
На кухне мы просидели часов до двух ночи. Лёшка немного привык к моему виду, но прежних отношений уже не было. Я то и рада была бы прижаться к нему, но мешал комплекс неполноценности. Куда мне старой прижиматься к молодому.
Момент укладывания в постель мы оттягивали долго, пока глаза не стали слипаться. Я было попыталась постелить Лёшке на Васькином диване, но тут он неожиданно засопротивлялся.
-Я привык спать в этой квартире с тобой. Давай всё оставим как было.
Я подивилась его мужеству, но перечить не стала. Мне ведь его поддержка нужна была как воздух.
***
Я проснулась оттого, что заболела шея. Прежде чем повернуться, я открыла глаза и сориентировалась в пространстве. Оказывается, Лёшка обнял меня одной рукой, а вторую подсунул мне под шею, и моя голова теперь находилась в неестественно приподнятом положении. Он всегда порывался уложить меня на своё плечо. Странно, что оно у него не затекало. Я же старательно увиливала. Я не против обнимания, но его рука вместо подушки, это чересчур. Слишком мощный для меня Лёшкин бицепс был в два раза толще необходимого. И полчаса сна с задранной вверх головой обходились мне слишком дорого. Я потом шею не могла повернуть и голова болела. А сейчас я боялась шевельнуться, чтобы не спугнуть его. Сегодня он уедет на похороны, а вернётся ли он... Сейчас он меня обнимает во сне, по привычке. А проснётся, шарахнется от меня. Зачем ему старуха-жена? В свете блёклого неба,(Петербург - город белых ночей), я видела себя всю. Из-за жары мы даже простыню скинули в ноги. Сухая морщинистая рука была согнута в локте, и в полутьме выступившие вены отбрасывали тень. Мне казалось, я вижу, как по синим венам вяло течёт сгустившаяся фиолетовая кровь. Почему фиолетовая? А какая может быть в таких синих венах? Обвисшая грудь мешочком лежала на диване, правая грудь висела, прикрывая часть левой. В центре живота висел жировой выступ, который днём не производил такого неприятного впечатления. Сейчас он распластался по простыне, а в точке перелома вертикали в горизонталь расходились отвратительные морщины. Бёдра были не лучше. Тазобедренная кость выступала, как маклок у тощей весенней коровы, и, в то же время, сами бёдра были покрыты двухсантиметровым слоем вялого жира. Жирок был у меня, наверное, и в молодости, но тогда он смотрелся органично, обволакивая мышцы и сглаживая неровности. А сейчас кожа не держала его. Котлеты отдельно, мухи отдельно. Скоро всю меня можно будет разложить на составные части. А потом и на атомы.
Странное дело. Моё старое тело по-прежнему жаждало мужчину. Мужа. Так же, как в ночь перед Лёшкиным отъездом. И он был сейчас рядом. Я впитывала его через кожу, ибо иное мне было уже недоступно. Вряд ли мешок с костями и жёлтым старческим жиром пробудит в нём желание. Он же у меня нормальный мужчина. Не геронтофил там какой-нибудь. Да и в других крайностях замечен не был. Зрелого мужчину интересуют только зрелые женщины. А я вдруг стала не перезрелой даже, эту стадию я пробежала, а залежавшейся, свалявшейся и ... бог знает ещё какой! Я старше своей мамы, с ума сойти! И почти ровесница своей бабушки. А она девятисотого года рождения. Роди она мою маму не в сорок лет, а чуток пораньше, я была бы сейчас старше неё. Она запомнилась мне восьмидесятилетней. Я выгляжу однозначно хуже. Служительницы морга удивлялись, что кожа у неё была как у молодой. Не то, что нынешнего целлюлита, а даже морщин и обвислости не было. По состоянию тела ей от силы можно было дать лет сорок, разве что суше она была, подобраннее. А я? Неужто можно себе представить, что мужчину прельстит обвисшая грудь и глубокие борозды морщин? Конечно же нет. Стоит Лёшке проснуться и почувствовать под своей рукой моё дряблое тело, он немедленно отдёрнет её. Я лежала неподвижно, наслаждаясь прикосновением к нему. Перед смертью не надышишься. И его я не смогу впитать. Останутся только воспоминания.
Вдруг мне показалось, что Лёшкино дыхание изменилось. Я замерла. Так и есть, проснулся. Сейчас обнаружит, какую старую клячу он обнимает, тесно прижавшись к ней, несмотря на жару, и всё. Конец моему последнему счастью.
Лёшка явно не спал, но руку не убирал и от меня не отодвигался. А потом он тяжело вздохнул и уткнулся своей колючей щекой в мою спину. Не заплакать я не смогла. Но слёзы тихо катились из моих глаз. А я старалась не хлюпать носом и сдерживать рыдания. Хорошо, что мужчины не такие чуткие, как женщины, и от них можно скрыть что угодно. Лёшку я не спугнула, а потом почувствовала, что моя спина стала мокрой.
Утром я ходила тихая и молчаливая. А что можно сказать? Накормила завтраком, собрала поесть с собой.
Уходя, он наклонился ко мне. Выше он стал, что ли? Чмокнул в щёчку.
- Я приеду, и вместе мы что-нибудь придумаем. Я обязательно приеду. Ты мне веришь?
Я кивнула. На самом деле уверенности у меня не было совсем.