Fatum

 

                «В жизни должна быть любовь — одна великая любовь за всю жизнь,
                это оправдывает беспричинные приступы отчаяния, которым мы подвержены »
                       Альбер Камю





       Его никто никогда не любил.
       Все те годы, которые позволяла пролистать память, – никогда и никто. Он всегда был отчаянно одинок.
       Кто знает, за что досталась ему такая судьба…
       Скука, сплошная скука постоянно преследовала его и еще глухая тоска по тем радостям жизни, которых он оказался лишен. Единственным занятием, хоть как-то скрашивающим монотонность его нелепой жизни, было созерцание чужих страстей.
       Да, да, именно созерцание…


       Когда это началось, теперь и не вспомнить, но еще в детском саду он тихонько рассматривал из своего укромного уголка резвящихся и визжащих малышей, беззлобно завидуя их радости и веселью, молчаливо страдая от собственного одиночества. Дети почти никогда не обращали на него внимания, возможно из-за его невзрачной, даже отталкивающей внешности, возможно по каким-то другим причинам, но он уже тогда был пронзительно одинок. Конечно же, ему иногда доставалось от детворы, еще и как доставалось, но дружить с ним никому даже в голову не приходило.
       Потом школа… Вакуум одиночества стал еще тоскливей. Повзрослевшим детям, как и их учителям, он, затертый кипящей школьной жизнью на задний план, был совершенно неинтересен. Даже обидеть его никто не желал утруждаться. Он же видел и замечал всё, с жадным любопытством впитывая все секреты, все слухи и сплетни, летающие пыльными школьными коридорами. Они были его главным достоянием, неким тайным богатством. Он был в курсе самых скрытых течений, но вовсе не потому, что ему доверяли – его попросту не считали нужным стесняться. Вся эта загадочная чужая жизнь, сторонним наблюдателем коей он был, уже тогда стала для него единственной светлой стороной ежедневного однообразия.
       И вот теперь, когда волею провидения в лице своей благодетельницы Раисы Николаевны он оказался в районной поликлинике их маленького рабочего городка, тоже ничего не изменилось – его опять-таки никто не хотел замечать. Лишь изредка, будто стесняясь собственного невнимания, судьбой своего протеже интересовалась все та же Раиса Николаевна. Дни протекали за днями и были похожи один на другой, словно близнецы. Он и здесь продолжал наблюдать удивительное течение чужих жизней, однако теперь в них преобладали боль и грусть. Нескончаемый поток людей, замкнутых на своем недомогании, одинаковые жалобы, даже лица какие-то одинаковые, но он знал и помнил каждого, пытаясь хоть так побороть ненавистную тоску одиночества…


       И вдруг появилась она – новенькая медсестричка Полина, только-только окончившая училище, такая юная и прекрасная. С этого момента он стал ежедневно исподтишка наблюдать за тем, как она, словно яркая бабочка, порхает из кабинета в кабинет, вдыхая жизнь и радость в тоскливую и монотонную возню больных. Как-то плавно и незаметно он вдруг перестал замечать вокруг себя все, что не имело отношения к Полине, зато о ней знал практически все. Стоило ей с утра пораньше показаться в поликлинике, ему хватало одного взгляда, чтобы понять, как она сегодня спала, успела ли позавтракать, не поругалась ли накануне со своим бой-френдом Мишкой, натирают ли новые туфли и т.п.
       А уж тот день, когда Полина обратила на него внимание и даже, о боги, поинтересовалась самочувствием, стал лучшим днем его жизни – в ней появился смысл. Какой именно, он не понял, но точно знал – теперь все будет по-другому!
       И действительно, теперь он стал жить от встречи до встречи, задыхаясь от смущения и счастья в те короткие моменты, когда она с улыбкой подходила к нему поинтересоваться, как дела. Частенько Полина предлагала ему стакан воды и он, чтобы ни дай бог не обидеть девушку, исправно пил, хотя терпеть не мог водопроводную воду. Так продолжалось месяца два. За это время он почти поверил, что девушка в него влюблена, хотя никаких особых намеков она не делала. Про него же и говорить не приходится – он был влюблен и буквально боготворил свою избранницу…


       Наступила зима. Рано наступила, еще в ноябре осторожно закружив первыми снежинками, а за ними вслед ударив нешуточными морозами. И тут вдруг Полина исчезла. Он не находил себе места, пытаясь разузнать, что же случилось, но никто ничего не знал или не хотел говорить. После трех недель кошмарной неизвестности, за время которых он даже успел заметно похудеть, она наконец-то появилась. Тоже похудевшая, бледная и несчастная. Оказалось, болела. Вновь увидев свою музу, он был несказанно счастлив. А вот она… Что-то изменилось в ее отношении. Он никак не мог понять что, но теперь Полина как-то странно смотрела на него, загадочно сузив очаровательные глаза, словно знала какой-то страшный секрет. Под таким вот ее взглядом он чувствовал себя полным кретином и готов был провалиться сквозь пол. Он проводил долгие зимние часы в безуспешных попытках найти разгадку перемен, даже предполагал наговор завистников, но истина никак не желала открываться. Напряжение увеличивалось с каждым днем и ему стало казаться, что вот-вот произойдет что-то грандиозное. Вскоре так и случилось, вот только он не мог предвидеть такого поворота…


       Был холодный вечер пятницы. Уже заметно опустели темные коридоры, даже навязчивые завсегдатаи поликлиники заспешили домой, не говоря уже про уставших врачей. Полина дождалась, пока последний больной уйдет восвояси, и как-то крадучись подошла к нему. Только сейчас он увидел у нее в руках какой-то медицинский справочник, который она тут же раскрыла и стала читать ему на латыни о Crassulaceae. Он ничего не понял, но с умным видом не показывал собственного невежества, решив, что она жалуется на симптомы недавно перенесенной болезни. Даже промелькнувшее несколько раз «pinnata kalanchoe», эхом отозвавшееся в его груди чем-то родным и знакомым, не успело насторожить, потому как даже просто слушать ее голос было для него истинным наслаждением. Лишь когда в ее тоненькой руке вместо книги блеснул скальпель, он понял – что-то не так… Но было уже поздно. Четким и сильным движением настоящего медика Полина в долю секунды прервала его бесхитростную жизнь. И только будучи аккуратно нарезанным и сложенным в раствор медицинского спирта, остатками уже изрядно захмелевшего сознания он наконец-то вспомнил, что «pinnata kalanchoe» – есть не что иное, как его настоящее имя, и тут же с восторгом осознал, что смысл его нелепой жизни состоит именно в том, чтобы поправить здоровье любимой девушки.
       Уходя в мир иной, он впервые в жизни был по-настоящему счастлив.