Натэлла Семёновна была из той породы женщин, которые не могут жить без истеричных криков.
Не потому, что ей так нравилось устраивать близким истерики, нет! Это была настоятельная физическая потребность. Если Натэлле Семёновне удавалось сдерживать себя достаточно долго, наступала «расплата» – повышалось давление, усиливались мигрень и ломота во всём теле, и не на шутку прихватывало сердце...
И только после бурных слёзных выкриков ей становилось легче: она бабочкой порхала по квартире, нежилась в восхищённых взглядах прохожих и могла очаровать любого.
Терпеливый муж понимал причину этих истерик, и даже сумел объяснить подрастающему сыну:
- Ты понимаешь, Антон, мама из особой породы людей. Ей становится плохо, если она не покричит. Промолчи и не принимай близко к сердцу, пойми – она без этого не может!
И Антон научился снисходительно смотреть на мамину слабость, закрывая глаза на кривящиеся в истерике губы и искажённые черты лица. И даже научился не реагировать на жестоко-обидные крики, хлёстко бьющие по «уязвимым точкам».
Оба они любили её такой, какой она становилась потом, после истеричного «выброса» – ласковой, заботливой, любящей. И ради этого терпели и прощали…
Натэллу Семёновну любили и уважали все знакомые, не ведающие этой «домашней слабости»: яркая, красивая, обаятельная, весёлая - она могла поддержать любой разговор и была «душой» любой кампании. Ей удавалось всё, что бы она не затевала – открытый урок или победа в городском конкурсе; с такой же лёгкостью, бросив однажды учительскую работу, Натэлла Семёновна удачно «раскрутила» свой косметологический бизнес.
Домой Натэлла Семёновна обычно возвращалась поздно, эмоционально опустошённая и усталая. Всё реже находилось время для мужа и сына, всё чаще происходили срывы: повод для раздражения находился легко.
- Знаешь... иногда мне хочется быть для тебя чужим, - задумчиво сказал однажды муж после очередной истерики, - ты бы тогда всегда улыбалась мне и радовалась встрече...
А ей казалось, что ничего не изменилось: она же нашла свой бизнес! свою работу, приносящую удовольствие и радость. Сын уже вырос – не пора ли его «отпустить» из-под опеки? Муж и раньше постоянно помогал по дому, а теперь же они оба замечательно справляются без неё. Да, они мало видятся, давно уже не бывали вместе в театре или в отпуске, некогда даже вместе поужинать или посмотреть телевизор – но работа же... Главное, что всё хорошо, и у них всех стабильные дружеские отношения!
Сын перебрался в квартиру, приобретённую для него; муж окончательно перебрался на дачу: «...говорят, неспокойно - воровство началось. Поживу я на даче, тем более, машина служебная, никаких электричек и автобусов»...
Жить одной было даже легче и спокойнее.
- У нас очень хорошие отношения, - делилась Натэлла Семёновна с единственной подругой, - мы живём, как цивилизованные люди: по разным квартирам. Зачем мешать друг другу саморазвиваться? К чему вся эта «бытовуха», помятые с утра лица? Ездим на свидания раз в две недели, как любовники. По-моему, у нас идеальная семья!
«Идеальная семья» однажды мелкими осколками разлетелась, оставив у Натэллы Семёновны чувство недоумения и боли.
- Я осталась одна, - довольно спокойно объясняла она, - значит, так должно было быть. Значит, мне надо через это пройти. Ничего страшного не случилось.
Натэлла Семёновна по-прежнему много работала, посещала всевозможные курсы, даже как-то решилась прыгнуть с парашютом – жизнь продолжалась, интересная и активная.
Но... внутри накапливалось знакомое напряжение.
Первой «под руку» из-за пустяка ей попалась разведённая молодая секретарша-администратор.
- Да как ты могла это пропустить?! – кричала в гневе Натэлла Семёновна. – Ты и в постели такая же нерасторопная? Неудивительно, что от тебя мужики сбегают! Я тебя спрашиваю: как ты могла такое допустить?! Да тебя гнать надо от этой работы! Тебе только уборщицей работать, на большее ты не способна! Неумеха! С памятью плохо?! Пей зелёнку - говорят, дурам помогает!
Вслед за заплаканной девушкой заявление на увольнение подала и заступившаяся за неё мастер-парикмахер. В сердцах Натэлла Семёновна в клочки изорвала оба заявления, понимая, что сама виновата в разгоревшемся скандале.
- Девочки, давайте отложим это до завтрашнего дня. Всё понимаю, я сегодня была неправа, но... прошу вас выйти на работу в обычное время. И давайте считать инцидент на этом исчерпанным.
Сдерживая раздражение, Натэлла Семёновна долго уговаривала и успокаивала девушек, чувствуя, как сердце прихватывает болью.
Она впервые шла домой медленно и тяжело, сдерживая наворачивающиеся слёзы и утихомиривая перестукивающее сердце.
- Смотрите, куда метёте! – попыталась приструнить дворника, махнувшего метлой ей под ноги.
- А пошла ты нах...! – пьяно-равнодушно «плюнулся» в неё мелкий мужичок.
Задохнувшись, Натэлла Семёновна остановилась на мгновение и медленно пошла дальше, с трудом сдерживая слёзы.
Открыв дверь, Натэлла Семёновна устало опустилась на кресло в полутёмной прихожей. Заметив белеющее в полутьме лицо, раздражённо спросила:
- А что, свет включить нельзя было?! Неужели трудно нормально встретить человека с работы! Что ты молчишь?! – перешла она на крик.
И осеклась.
Из зеркала на неё смотрело искажённо-уродливое лицо: вытаращено-белые гневные глаза, растянутый криком рот, изломанно-кривые брови, напряжённо-скрученные мышцы шеи.
Она отстранённо наблюдала, как жуткая гримаса медленно расходится, оставляя знакомое усталое лицо – её красивое лицо!
Слёзы медленно стекали по лицу отражения.
А глаза смотрели укоризненно-затравленным взглядом в пустой тишине.