1
У всех Лёш – мамы очень оригинальные. Это моё личное наблюдение. Самобытные, живые, непредсказуемые. И у этого мама, тоже, не была исключением из уникального ряда.
Звали самого Лёшу романтично и игриво – Сурмико. Только прошу не путать с Сулико. То была, женщина, грузинка, красавица, а наш Сурмико – мужчина. И не какой-нибудь серенький, заурядненький, а, глобальный. Что ни на есть, Человек Вселенной. Без родины и флага. И, скорее всего, без прописки. Лёша был странник, схимник, скиталец и т.д. и т.п. Что-то вроде Ленина или христианина-миссионера. Про таких говорят: «Мой закон – внутри меня!»…
Сурмико ярко отметился во многих сферах человечества. В частности – в «мерцающих шахматах». Он их самолично изобрёл.
И сразу же, как изобрёл, начал письма в разные инстанции строчить. И вызывать на бой самых титулованных гроссмейстеров. Особенно досталось Гарри Каспарову. Именно на его долю пришлась львиная доля всех вызовов и выпадов. Сурмико регулярно вызывал Каспарова на поединок, и всё это бесстыдство стабильно публиковалось в известных газетах.
Каспаров, в ту пору, ещё шахматистом работал, но, с неистовым Сурмико, сражаться не захотел. Бог его знает, чем он мотивировал свой отказ, но играть по новым правилам, Гарри так и не решился. Так что сенсационная дуэль не состоялась.
Хотя, «ещё не вечер», и, может быть, лет через двадцать, два седых, пресыщенных жизнью старика, сразятся где-нибудь в предместьях Ниццы или швейцарских Альпах…. И явят ошеломлённому миру новое чудо – таинственные сурмиковские «мерцаги». Он, кстати, сам их так и называет: «Мер-ца-ги!»
* * *
А тогда, в приступе изобретательского пароксизма, Сурмико начал бомбить чемпиона своими шумными вызовами: «Выходи, – дескать, – подлый трус!» Но Гарри Кимович – выходить не стал…. Забаррикадировался шахматный король в своей железобетонной оппозиции – и к действующей власти, и к буйствующему Сурмико…
Впрочем, от Сурмико – не один Каспаров стрелялся! Тот мог любого, до белого каления, довести! Редкостной и разностороннею сволочью был наш Сурмико! И, до сих пор, наверное, ею является. А глагол «был» я употребляю лишь оттого, что люди постепенно, с возрастом, поумеряют свой пыл… Да и растущая многодетность – тоже человека миролюбивее делает. А в ту пору, Алексей ещё молод и малодетен был, и оттого – сволочью считался изрядной.
Наверное, поэтому мы и сошлись: рыбак рыбака – видит издалека…. Хотя, следует признать: именно благодаря таким сволочам – человечество и совершает свои витки по спиралям прогресса.
* * *
Любопытно, но Сурмико, вкупе со многими талантами, очень неплохие стихи сочинял. То забавные, то трагичные, но всегда – искренние.
Вот и давай он, своею лирою, уклончивого чемпиона нещадно клеймить. В конце концов, Каспаров не выдержал шквала поэтических атак. И начал тоже, на назойливого оппонента, поэмы строчить. Вот такая верлибровая херня меж двумя мастодонтами – ортодоксальным шахматным королём и его мерцающим аналогом – приключилась. Так что хоть одна дуэль, пусть и лирическая – но всё же состоялась!
О художественной ценности этой перепалки судить не берусь, но, сама по себе, кавалеристская битва на Пегасах – зрелище прелюбопытное! Такие поединки, между прочим, футуристы и авангардисты широко использовали. Не на шутку резались они в стенах знаменитого Политехнического Музея в былые годы.
2
Еду я как-то раз по Екатеринбургу, вокруг знаменитое июльское утро парит, легендарными рок-группами воспетое…. Поворачиваю с вокзала на Свердлова, и вижу: там, на углу, какой-то мужик страшенный стоит. Борода и грива на ветру полощутся, а глаза, сквозь очки, безумно в небо глядят…. К спине у мужика рюкзак здоровенный прикручен, а поверху, над рюкзаком, гитара в небо зениткой… И похож этот кадр больше не на человека, а, скорее, на монумент… Обелиск странствующему менестрелю….
Поначалу я его за обезумевший клон Карла Маркса принял. Хотя, подобная аналогия недалека от истины: Сурмико, как и Маркс, по основной профессии философы…. Наш-то в Ленинградском университете этому ремеслу обучался…. «Капитал», правда, он не написал, но, думаю, и за этим дело не станет. Вот «мерцаги» приживутся, тогда он за экономические труды возьмётся. Благо, это дело нынче модное, сейчас об экономике все пишут…. Ну, а об эпохальной встрече на Свердлова я расскажу ниже, а пока – о нашем первом знакомстве и его похождениях…
* * *
Как мы познакомились? Да очень просто! Занесла меня как-то судьбинушка в одну северную редакцию. И там, в отделе социальных проблем, пришлось мне подвизаться на журналистской ниве. Каждый день, с утра до вечера, на меня наваливались цунами читательских писем…. И в каждом – проблема, боль души…. И тряслась моя карма, от боли и негодования за истерзанный народ. И превратился бы я в нечто подобное Некрасову, пишущему поэмы об угнетенных людях, кабы не выперли меня из печатного органа…. Как несостоявшегося идиота.
Ну, выперли и выперли, – дело это житейское…Тоже неплохая рекомендация…. Как говорится: «За одного выпертого – двух невыпертых дают!»
…А в тот день я ещё работал… Сижу в редакции, письма почитываю, а радио древние мансийские наигрыши херачит. Вогулы свою музыку поют… Перебираю, словно чётки, читательские письма, а сам, между делом, голых баб на бумажках рисую.
Занятие, кстати, преинтереснейшее. По моему мнению, гениальность любого журналиста должна определяться количеством голых баб, нарисованных им за единицу рабочего времени. Например, изобразил двадцать баб в день – значит, «репортёр», пятьдесят – «публицист», семьдесят – это уже «Мэтр», ну, а ближе к сотне – «Золотое Перо»…. Я, в то время, где-то между «Мэтром» и «Золотым Пером» обретался.
Ну, в-общем, сижу, рисую, а напротив меня корресподентша сидит. Коллега. Тётка из разряда местных интеллигенток, начитанная и высокомерная. Насчёт её таланта, я ничего сказать не могу; она вообще голых баб не рисовала, а вот с эрудицией – у неё всё в порядке было. У нас в редакциях все эрудированные, и собаку дога с композитором Догой не путают. А вот за остальное не скажу….
Ну и потом, в городскую редакцию, кого попало не берут. Только самых одарённых… Как я туда попал – ума не приложу! Впрочем, в природе случались и большие кадровые ошибки.
3
В-общем, сижу, работаю, за фасад двадцать восьмой женщины взялся…. Сиськи ей как раз вырисовываю… И тут, совсем некстати, к нам в кабинет какой-то мужик врывается! Шумный, взбалмошный! Есть такие люди: для них что редакция, что атомная АЭС, – как проходной двор! Придут, рассядутся, и ****ят, ****ят – не остановишь! От таких больше всего страдаешь, особенно с похмелья! И так башка раскалывается, а тут ещё эти вурдалаки к тебе лезут!
В-общем, заходит мужик, и сразу – ни «здрасьте!», ни «прощай!» – на стульчик уселся! Сидит, смотрит на меня как врач на гонококка и ждёт чего-то. Пальтецо у него поношеное и шапочка облезлая. Словно кролик, из которого шапку шили, от стригущего лишая погиб.
- Чего хотели, товарищ? – Ласково спрашиваю его. – Если вы по реорганизации Рабкрина, так это в отделе напротив! Там у нас партийцы сидят!
А он пасть раскрыл и давай с нами лаяться! Это, кстати, нормально: в городскую редакцию люди ходят, в-основном, чтобы полаяться! Не учреждение, а притон для склочников. Зайдут и сразу ищут, с кем бы сцепиться. Порядочный человек, он любую редакцию за версту обойдёт! А вот буйные и невоспитанные – те к нам!
В-общем, открыл незнакомец пасть и с ходу понёс… Начал он с полного дилетантства, потом остановился на невежестве, и, конечно, не забыл о продажности журналистики в целом. Тоже мне, Америку открыл! Причем, слово «непрофессионализм» у них иногда подменяется словом «дебилизм», что, на мой взгляд, ближе к истине.
Ну чехвостил нас этот дядька, чехвостил, а сам-то, газеткою-обвинением, как прокурор на процессе размахивает…
Отложил я листочек с бабой в сторону и стал посетителя пристально разглядывать. А он голосит себе, как певчий на паперти! Тогда я стал у него перед мордой пальцами махать, как виртуоз Москвы… Дядька замедлил меццо-сопрано и тут моя напарница подключилась.
А напарница моя, между прочим женщина горячая… И её, от этих обвинений, сразу заколотило… И она в раж вошла! Полыхнула, как пороховая бочка! Впрочем, насчёт бочки, это вовсе не метафора: корресподнентша – и в ширину, и в высоту – одинаковой была! В-общем, четыре центнера убойного весу; племя каннибалов полмесяца кормить можно. Хорошая такая публицистка-рекордистка!
Её собственно, для того и держали: чтоб люди прислониться могли. Тянется наш народ к чему-нибудь фундаментальному, антикризисному. Как ни крути, а а при штормах большая баржа понадежнее… Ну, и потом, толстая женщина, на мечту о сытой жизни похожа…
4
В-общем, пока этот склочник орал, он и нашу рекордистку пару раз зацепил… Тут и понеслось!!! Взъярившись, та обрушилась на чужака всеми килотоннами!
И начали они рубиться по-настоящему! Только перья и эпитеты в разные стороны летят! Пришлось мне женщину с недорисованными сиськами в сторону отложить, чтоб полюбоваться поединком… Смотрю: кто же кого замнёт?
А те, знай собачатся! – вот-вот печатными машинками друг в друга кидать начнут! Тогда Жириновский ещё в моду не вошел, и плескаться соком было не принято. Просто, хлестались врукопашную…
Уж о чем они спорили, точно не помню: то ли за яйца динозавров, то ли за кальмаровые пенисы… Но орали нешуточно!
Но наш-то, мужичок, непростым оказался! Если б к их полемике физические термины применять, то получалось, что он корреспонденшу за волосы схватил, и мордою её по столу елозит! То есть, очевидное преимущество было за ним. Тренированным, гадёныш, оказался! И дебоширил добротно: с визгами, с мерзостями…. Словом, одно удовольствие! Думаю, и Владимир Вольфович ему не чета.
Было видно, что ястребок-то неслучайный! Только пух и перья от нашей тетёньки летели! Короче, штучная торпеда к нам заплыла, типа каймана или лох-несского чудовища.
Правда, и моя коллега, сама дурою оказалась… Нельзя ж кидаться на каждого, даже если ты «Мойдодыр» два раза в жизни прочла! Есть ведь и такие, кто Пушкина в оригинале знает… Ну, русские бабы, народ известный, им лишь бы кинуться на кого угодно! Шашку из ножен – и вперед!
Я-то быстренько въехал, что мужик непростой, хоть он и в чернобыльского кролика одет…. У меня чутьё, я ж говорю: «рыбак – рыбака….»
Оно-то мне и подсказало: «Не трожь его! Это тарантул, электрический скат! Так ужалит оборотень, что мало не покажется!»
Поэтому я не стал в клинч с прихожанином входить. Я могу и с нарисованной бабой побеседовать. Они, нарисованные – добрые, безответные. Улыбаются и молчат, лишь сиськи напоказ выпячивают. Жаль, только, бумажные…
А вот живые мегеры, те как локомотив без тормозов: разгонятся – не остановишь! Недаром же все наши главные героини, либо топятся, либо под трамвай! Хотя нет, вру, Интердевочка в столб улетела…
* * *
Вот и наша корреспондентка, овчаркой, под этот танк не мешкая бросилась! Что делать – генетика! Хотя, этому и логическое объяснение есть: её ж на фанерных тренировали! Привыкла сантехников да буфетчиц воспитывать!
5
Короче, минут через пять после ихней борьбы, моя напарница – вся пятнами покрылась! И рожа у неё горошком, словно у рыси при аллергии.
Сам же аллерген, убедившись в победе, встал и отправился дальше – искать новую жертву. Ему, как хорьку, хотелось побольше редакционных куриц передушить. А те беззащитные, кудахтали, и не знали, что их ждёт…
Однако, этот мудак, выйдя в коридор, сразу же напоролся на редактора…. А, тот, по дурости, питбуля к себе пригласил. Вскоре и оттуда перья полетели… Уж не знаю что там творилось, но визжал редактор неслабо… Будто б его индийский слон оплодотворял.
«Так вот ты какой, Апокалипсис!» - грустно подумал я, и принялся за двадцать девятую женщину… Бедная корреспондентша поскуливая, уползла к зеркалу и там зализывала раны…
* * *
Вскоре мы узнали, что буйного Алёшею зовут. И не Попович он вовсе, а участник Всесоюзного школьного эксперимента… «По реорганизации и реструктурированию учебных программ». Словом, как и предполагалось – мудак ещё тот!
А мы-то, сдуру, его за бомжа приняли! Вот такая индификационная ошибочка вышла! Благо, он нам её поправил. Вот вам и Алёша – в Болгарии русский солдат. Устроил всей редакции Шипку!
Алексей этот, как выяснилось, выдающийся советский игротехник. Что это такое, мы так и не врубились, но сразу подумали: что-нибудь экстремистское… Ничего себе, танкеточка на нас наехала!
Оказывается, этот кадр, уже целый батальон местных преподавателей – до инфаркта довел. Гонялся за ними и рвал, как старые телогрейки! И ещё ноги вытирал об их вековую репутацию….
Словом, от него за версту несло народовольцами-бомбистами, бертолетовой солью и подогретым динамитом…. Чем угодно, только не учителем. Правильнее называть его не игротехником, а пиротехником!
* * *
Начал он своё пребывание в городе – с масштабной охоты на львов. Львов местной интеллигенции.
Был у нас такой видный педагог, Лев Иосифович. Он-то и стал первою жертвой неистового Сурмико. Тот ему сразу в загривок впился, и давай бедного льва – туда-сюда таскать… А, потом, заодно, и весь прайд Льву разворотил! Всех педагогов ****юга построил, никого не пощадил! Словом, оцепенела учительская богема…
От буйного реформатора все школы залихорадило. Тремор рук у учителей пошел, и глаза по-старчески слезиться начали. Лев, правда, пятнами не покрывался, но ревел изрядно. Да и любой заревет, когда наглый чужак в его саванну лезет!
Но это было только начало. Новоявленный команданте быстро сплотил вокруг себя банду тинэйджеров, и начал внутришкольные революции плодить. Словом, получили мы северный вариант Че Гевары, только не в берете, а в кроличьей ермолке. А так – сходство по полной!
Понемногу учительская масса надвое разделилась… Точь-в-точь как в гражданскую…. И брат пошел на брата, а учитель-ортодокс караулил во тьме с вилами коллегу-новатора.
6
Нашему коллективу тоже от Сурмико изрядно досталось. Вскоре он в редакции подпольную шинкарню раскопал. А потом печатный орган на весь город ославил. Как это было? А вот так…
Сурмико, помимо прочего, ещё и фотографией занимался. И, к несчастью для нас, неплохо. Припёрся он как-то, поздним вечером, в редакцию. Что-то понадобилось ему для фотографии… Принадлежность какая-то…. Он недалеко от газеты жил, вот и притащился… Сотрудники в редакциях обычно допоздна сидят, может, его на свет притянуло.
Ну и давай он клянчить у меня эту самую штуковину. Толи кольцо удлинительное, толи фотовспышку… Нужно было ему пару страничек текста переснять. У шпионов это микрофильмированием называется.
Я отправил его в фотолабораторию: сходи, мол, Лёша, там, поищи! А замок большим ногтём открывается.
Лёша пошел и открыл. А там, в лаборатории, как на грех, наш фотограф, с корреспондентом – бражку поставили! В шкафчик они её упрятали, а сам шкаф поближе к батарее сдвинули. А маскировочную-то шторку, дурни, не запахнули. Вот и получилось – на самом виду!
Сурмико как ворвался в фотоцех, свет зажег, и – аж ахнул от восторга! Будто потайной глазок в женской бане обнаружил!
Я, правда, не слышал, как он там ахал, но, ликование его – представляю! В шкафу, между прочим, десяток здоровенных банок с брагой стояло. Словом, арсенал солидный…
Окинул Алексей янтарные сосуды, да и вскинул фотоаппарат! И во всех ракурсах, собака, снял! И на пол лег, и сбоку присел, и на люстру забрался! И фотовспышка ему очень пригодилась! Благо, она под рукою была. Снимает он всё это ****ство, и, словно снайпер – прямо в редакционное сердце целит! А глаза как у папарацци горят!
* * *
Налепил этот Штирлиц фотоснимков – и ходу! Позднее, мне посчастливилось эти шедевры увидеть. Стоят в ряд – баночка к баночке, словно римская фаланга, и над каждой – вздутая резиновая перчаточка вдыблена! Словно на съезде ЦК КПСС присутствуешь! Единодушное голосование.
«Привет Горбачёву!» - так, в те годы, такую композицию называли.
Михал Сергеевич тогда, с зеленым змием боролся, а народ, в знак протеста, ему приветы посылал. Даже стихи соответствующие явились: «Если будет стоить восемь – всё равно мы пить не бросим! Если будет двадцать пять – снова Зимний будем брать!»…
Вот такие песни, наш народ, в своем бутлегерстве, распевал!
А ведь так оно и оказалось! Сколько б она не стоила, проклятая, – не бросают её пить! Ну, и выпивка, отвечает народу взаимностью! Тоже не бросает его в горькие минуты…. Когда человечку тяжко – она и приласкает его, и приголубит, и сердце ему согреет. Не предаст, не бросит, одним словом….
Поэтому, как народу хреново становится, он сразу же в лавку бежит! Или к бабкам-самогонщицам. И лекарство это, уже столько лет, никого не подводило!
7
А мы вернёмся к нашему фотографу-разоблачителю. Наштамповал Сурмико кучу фотоснимков и начал с ними по городу шарахаться.
А тут ещё и такая незадача: Сурмико, как педагог и оригинал, был во многих высоких семьях принят. Хоть и нестандартен он был, но в шахматы здорово играл, да и философский факультет за плечами, тоже не шуточки! Многие бонзы его в гости приглашали. И теперь, вооружённый бражными фотками, он опасен был… Как разносчик неведомой заразы…
Но, поначалу, он особо их в ход не пускал. Ждал инкубационного периода. А вот потом – пустил!
* * *
Второе противостояние с редакцией началось из-за того, что славный педагогический люд начал бунтовать против реформатора. Вскоре консолидированная энергия учительского гнева вылилась на страницы газет. А редакционные коллективы, по своей твердолобости – любой тоталитарной секте фору дадут…. Ну и пошла на беснующегося Сурмико волна газетных атак.
А тот, не будь дураком, сразу смекнул, что большинство нападок на него через местные СМИ пойдёт. Вот и решил он этот канал обесточить.
Мало того, что он ко многим влиятельным в гости захаживал, так он и детишек ихних – шахматам и прочим наукам учил… Ну, и комплексами всякими – он, тоже, особо не страдал…. Запросто мог с любым из патрициев - «за жизнь» поговорить.
И начал он – те самые фотографии, с бражными банками, на столы как катала метать. Передвижная фотовыставка, одним словом.
Где коснётся разговор, что про него в газете написали, он сразу же в карман за снимками лезет. Ну, с «приветом Горбачёву». «Кто, – говорит, – написал, эти что ли?» Так, вот, полюбуйтесь! Сами, суки, брагу гонят, а меня педагогике учат! А всех остальных – непреходящим ценностям жизни….
Словом, известная контратакующая формула: «а судьи-то – кто?»
8
Конечно, большую сумятицу он в печатные души внёс. Одно дело когда твоя тёща, втихаря, в подполе гонит, а другое – когда в партийном органе производство налажено. Да какое: Брынцалов позавидует!
Как ни крути, а нехорошо получается! Не все, конечно, политику партии разделяют, но как-то скабрезно это – городской газете генсеку резиновыми ручонками махать! Как ни крути – вызов общественной нравственности!
Провинциальный люд, он хоть и сам не против кружку-другую пригубить, но все ж задумается… На периферии таких косяков не любят.
А Сурмико, свой показ, суровыми комментариями сопровождал: «Смотрите, какой дружный коллектив у газеты! Это даже – по количеству банок видно! Однако, виноделие и мораль – вещи разные! Вот пусть они в редакции любимым делом занимаются, спокойно брагу гонят, а людям жить не мешают! Гнать брагу – это неплохо, плохо то, что они, нажравшись браги, к нормальным людям с поучениями лезут!»
Словом, неплохая заварушка!
* * *
Провинциальные редакции по одному принципу устроены: если им, пару раз, отлуп дать, то они перестают субъекта поклёвывать. И быстренько на другую, более безопасную цель переключаются! Сурмико знал об этом не понаслышке… Поэтому, и начал зубы показывать. От него и отстали. Злобу, конечно, затаили, но за злобу гонорар не платят… Копи себе на здоровье!
* * *
Время шло и он продолжал удивлять своей незауряднрстью. Так, на какой-то крупной учительской конференции, у него лопнули штаны. Что он там доказывал с трибуны, вот штаны и лопнули. Другой бы домой переодеваться побежал, а этот нет! Снял штаны, извиняюсь, брюки, и начал в трико по сцене рассекать. Толи трико, толи кальсоны, в таких на Соловках заключенных хоронили… В-общем, не очень презентабельные панталоны: ткань выгорела, а колени висят.
Как раз в этот момент на конференцию заявился глава Всероссийской Экспериментальной Площадки московский педагог Ноздрин. Фигура крупная и знаковая, и главное, завсегда отутюженная… Он как увидел трикотажного игротехника, сразу обомлел. А, потом на педагогический коллектив наехал: «Купите ему штаны! Что он у вас в драном трико слоняется?! Не видите что ли, как у него яйца наружу выпирают?!»
Это было крайне непедагогично, но зато поразительно правдиво.
9
Как-то раз Сурмико выпала служебная командировка в Москву.
В столицу он поехал на пару с тогдашним своим дружком, председателем детского радиоклуба Фефёлкиным. Последний прославился тем, продал задорого замминистру Куркину его же собственную книгу.
Сначала заявился к нему в кабинет и предложил Куркину услуги – по распространению брошюры о педагогическом эксперименте в Урае. На коммерческой основе, разумеется. Дескать, отпечатай мне свою брошюру, в ста тысячах экземплярах, а я тебе её широко распродам!
- Да кто ж её купит-то? – Удивился тугодум-педагог.
- Да вы же, первый, и купите! – Самоуверенно возразил наглый Фефёлкин.
И, чтоб доказать реализм своей версии, он выклянчил у Куркина парочку экземпляров.
Через пару деньков секретарша УПВО (учебно-производственное объединение, экспериментальный аналог районо), пошла на почту – за пришедшей в адрес учреждения почтой. И, среди прочего, обнаружила бандероль с сухою надписью – «наложенным платежом».
Она, естественно, заплатила за пакетик. А потом передала Куркину поступившее в его адрес письмецо. И, вскоре, перед изумленным экспериментатором предстала его же собственная брошюра. Именно она была запечатана в желтеньком сургучном пакетике. Разница была лишь в том, что Куркин давал её Фефелкину бесплатно, а получил её обратно раз в десять раз дороже номинала.
Таким образом, радист на практике доказал свою продюсерскую гениальность. Бедный Куркин оказался первым (и, к сожалению – единственным) приобретателем собственноручного манускрипта.
Конечно, он малость поворчал, но, против правды-то – куда попрёшь? Действительно, ведь купил! Таким образом, Фефелкин оказался ещё и пророком в своем Отчестве, чего на Руси практически не бывает.
* * *
Так вот, оказавшись вместе с Фефёлкиным в Москве, Сурмико попал в тягостную финансовую ситуацию…. Впрочем, это постоянный удел гениев. Но он, как всякий оригинал, решил и эту проблему оригинальным способом.
Заявившись в представительство какой-то иностранной фирмы, Сурмико с ходу предложил буржуям научить их суперсовременной игре. Да, да, - в те самые «мерцаги»! Иноземцы с удивлением посмотрели на скитальца…и согласились!
В течение двух часов гроссмейстер старательно обучал капиталистов азам новой игры. За каждый час ему заплатили по стодолларовой купюре. Пожав руки зарубежным бизнесменам, Сурмико гордо покинул вражье учреждение… Он уносил в кармане две зелёные бумажки с портретом Бенжамина Франклина. И повод гордиться был: он заработал месячную зарплату советского служащего.
Друзья тут же кинулись в ближайший «обменник». И превратив доллары в рубли, забурились в ближайшее кафе. Там, наконец, они мучавший их утолили голод. Между поеданием пищи они регулярно поднимали тост за успех Сурмиковского изобретения.
Нажравшись до отвала, славная парочка отправилась в обувной магазин, где гроссмейстеру были куплены ботинки. Подошвы на старой его обуви давно отвалились.
Таким образом, мерцающие шахматы впервые не только накормили отца-создателя, но и дали тепло его измученным ногам. Жаль только, что изобретатель так и не смог придать описанной операции, по извлечению доходов, статус некой стройной системы. Впрочем, это тоже извечная проблема российских самородков.
10
Деятельность гения не ограничивалась педагогической работой или шахматами. Фигура такого масштаба не могла отсиживаться в стороне и от других общественных гольфстримов. Миттельшпилич был энергичен и крут, и скандалы роились вокруг него как снежный вихрь. Даже оставшиеся в прошлом грехи, следовали за творцом, как хвост кометы Галлея.
До появления в Урае, его носило по многим городам и весям, среди которых значился и осчастливленный новатором Качканар. Оказавшись в этом уральском городке, Сурмико доставил немало хлопот местному истеблишменту.
Оказавшись здесь, Сурмико сразу же развернул обширную дискуссию по проблемам градостроительства. И, конечно, предложил свои реформаторские способы.
Не ограничившись устным словом, гений перешел к печатному. Вгрызаясь, как вепрь, в дебри зодчества Сурмико с ходу принял на себя функции архитектурного светоча. Вооружившись тушью и рейсфедером, северный Корбюзье изготовил десятки проектов, способных кардинально преобразить не только Качканар, но и все полярные города, включая Квебек и Нарьян-Мар. Качканарские архитекторы стали один за другим ложиться в кардиологические больницы. Добивая врага Сурмико предложил немыслимые новации в раскраску и членение фасадов. Это была звучная пощечина местному строительному комплексу и архаичным планировщикам-мракобесам. мракобесию.
Естественно, такое ****ство терпеть было невозможно…. Качканарская богема взбунтовалась. «Доколе?» - слышалось из-за зашторенных кулацких окон. Да и мещане тоже возмущались, словно клирики, заметившие Галилея. В ответ Сурмико опубликовал ряд концептуальных статей на темы мировой архитектуры.
Терпение аборигенов лопнуло, и просветитель был закономерно изгнан из Качканара.
Ему, как Сократу в Афинах, поначалу предложили чашу с ядом, но он отклонил это. Тогда его изгнали, как Фемистокла… Впрочем, такая участь частенько постигала свободных радикалов…
* * *
И наш философ предпочел участь скитальца. Вскоре, вслед за ним, покинул Качканар и его сподвижник, первопечатник Лукин. Он, как и Сурмико, тоже оказался на просторах Югры… Лукин довольно споро организовал ведомственный рупор – «Нефтяник Шаима». Но, к сожалению, развернуться ему не удалось: путы нефтяной олигархии опутали журналиста, что подорвало не только его творческий потенциал, но и здоровье….
11
Как уже сказано, Сурмико, прибыв в Урай, сразу же сцепился с учительской массой. Это напоминало высадку испанской конквисты на новые земли. Аборигены и аборигенки вербовались в иную веру, и вскоре, вокруг новаторов, образовалась мощная коллаборационистская прослойка. Используя пятую колонну, реформаторы завоевывали город. Единственным отличием было то, что староверов и язычников гарротами не душили. А так все было схоже и очень живенько….
Вскоре ополченцы, из местных, тоже объединились и бои пошли с попеременным успехом…. Любовь к новаторству перемешивалась у педагогов со столь же непримиримой ненавистью к нему. Одна из аборигенок, простая сибирская учительница Орлова, сцепилась с нашим конквистадором. Она, как и упомянутый Лев, сумела выстроить бастионы антисурмиковской оппозиции. Сколотив отряд из порядочных Мальчишей-Кибальчишей, Орлова стоически боролась с идеологическими вандалами. Но, вскормленные буржуинскими идеями, сурмиковские Плохиши с улюлюканьем гоняли праведных орлят.
Всё это вносило разброд в тёмное провинциальное сообщество. Небольшой городок поочередно переходил под власть – то махновцев, то буденовцев, то петлюровцев, то зелёных…
Сурмико же, сколотив вокруг себя банду из экстравагантных десятиклассниц-шахидок, видоизменил свою деятельность. Она перешла из фазы педагогической в фазу экстремистскую. Впрочем, таковою она чаще всего и была. Причем – на всех фронтах и территориях, куда б не ступала его интервентская нога.
Возглавляемая им детско-юношеская орда носилась по городу развенчивая заслуги местных педагогов… Шло планомерное разрушение всего святого, что копилось десятилетиями. Учителя дружно рыдали, вспоминая счастливое досурмиковское прошлое. А за окнами слышалось: «Весь мир насилья мы разрушим, до основанья….».
Сам же вождь, пропитанный анархистскими идеями был необычайно популярен в молодёжном бомонде. Он был для восторженных тинэйджеров чем-то вроде Бакунина, Кропоткина и попа Гапона, вместе взятых.
Именно в эти окаянные дни и была произведена первая пальба по цитаделям Каспарова. Громкая мерцаговская акция привела паству Сурмико в восторг. Он в одночасье потеснил по рейтингу древних вогульских богов. Гробовое молчание Каспарова подтвердило: на землю Урая сошел новый мессия!
Вскоре упомянутые вызовы стали повторяться с завидной частотой, отчего ортодоксальный чемпион начал стреляться… А девицы, окружавшие Сурмико, были вне себя от восхищения… Они сравнивали своего патрона то с Робин Гудом, то с отважным Давидом, замахнувшимся на Голиафа…. Нужно ли говорить, что они все, как одна, хотели забеременеть от своего гуру… Лишь педагогическая нравственность вождя уберегла местный роддом от немыслимого наплыва рожениц. А его самого – от состязания в многодетности с султаном Брунея.
* * *
Впрочем, наш герой, и в прикладном смысле, совершил и немало гражданских подвигов. Везде, где только мог – отважный синергетик смело бросался на защиту поруганной чести и справедливости.
12
Однажды ко мне обратился один парень, Саша, приехавший на Север из Москвы. Александр возглавлял молодёжный центр нефтяников «Импульс», намеченный к захвату молодыми городскими бюрократами… Те прикормились у власти, и войдя во вкус, стали облизываться на раскрученный «Импульс».
Тогда административное рейдерство только-только набирало силу и примкнувшие к мэрии барчуки считали себя олицетворением государства. И оттого вели себя как разнузданные опричники. Бедный Александр искал помощи и защиты.
Вмешиваться в эту ситуацию мне было как-то не с руки… Во-первых, обе воюющие стороны были мне знакомы, что в провинции сковывает, а, во-вторых, как-то негоже городской редакции атаковать своего же учредителя…..
Мы решили пойти по другому пути. Сначала сгоняли к прокурору… Прокурор был нормальный мужик, и пообещал не идти на поводу у барских причетников, и не душить Сашу. Но нужен был могучий удар по мздоимцам. Хлесткий прямой в носоглотку, отбивающий всякую охоту к повторной агрессии. И тут я вспомнил Сурмико.
Выслушав нас, педагогический монстр сразу же согласился возглавить поход на администрацию. Видимо, прихлебатели чем-то досадили и игротехнику. Сурмико взял на себя роль адвоката и пообещал нанести публичный удар. И, тем самым, спасти и «Импульс», и угнетаемую частную инициативу.
* * *
.
В день, когда проводилось заседание исполкома по молодёжным объединениям, гений торжественно прибыл в администрацию. Его явление, как и все прочее, было неординарным.
Сурмико вломился в холл администрации, таща за ляжку здоровенную курицу. Его только что отоварили ею на какой-то общешкольной конференции. А сумок игротехник принципиально не носил. Это было ниже его достоинства.
А, между тем, в холле была масса народу. Причем, ни какого-нибудь, а степенного, гламурного: начальники, директора, управляющие… Ну и прочий важняк…
Философ смотрелся вызывающе. Курица свисала как праща, а голова птицы безжизненно волочилась по полу. Сняв заснеженное пальто, Сурмико небрежно бросил его на прилавок. Туда же полетела и потёртая шапчонка.
Когда гардеробщица водрузила одежду игротехника на вешало и повернулась, чтоб одарить его бирочкой, педагог звучно хрястнул курицей о полированный прилавок:
- Спрячьте это куда-нибудь, пока я на совещании!
- Куриц мы не храним! – Гюрзою прошипела карга. – Наш гардероб не для куриц!
- Уберите, я кому сказал! – Прикрикнул на ведьму Сурмико. – Не идти же мне на заседание с курицей!
Все в холле разом замолчали и повернулись на шум. Всем хотелось узнать, чем же закончится очередная дуэль маэстро. На этот раз орнитологическая. Все ждали, когда же ощипанная гардеробщица ляжет рядом с курицей.
- Не храним мы куриц! Не храним! – Отчаянно записклявила бабка, предчувствуя кончину. – Да пропади она нахрен, ваша курица! Я за неё не отвечаю!
- Да вы что??? – заорал на всю мэрию Сурмико. – Что значит, не отвечаете? Это же самое дорогое, что есть у меня жизни! Это не курица, это малагасийская цесарка!
Камердинерша ошалело раскрыла рот…. Глаза новатора буравили её дефолтную грудь. Съежившись под геронтофильным взглядом, бабка засуетилась и заботливо укутала птицуу партийной газетой. После чего бережно воткнула её на полочку между валенками первого секретаря.
А великолепный Сурмико, тем временем, уже шагал к Залу Заседаний… Его сопровождали восхищенные взгляды, а бархатная дорожка сама плыла навстречу.
13
На совещании присутствовали высокопоставленные чиновники, журналисты, общественные деятели, прокурор города и прочая местная элита…. К прокурору, кстати, мы уже съездили заранее, и, попив у него в кабинете чаю, заручились его объективностью. Принимать чью-то сторону, он, как и редакция – тоже не мог, но и его нейтралитет – уже многого стоил.
И вот здесь, на этом представительном собрании, наш Миттельшпилич и проявил себя с должным блеском. Он мастерски продемонстрировал применение шахматного гамбита в повседневных реалиях….
Саша, по заранее принятому уговору, и функции негласного адвоката принял на себе Сурмико. Он и отражал атаки противников, после чего перешел в гроссмейстерскую контратаку.
* * *
Поначалу новоявленный адвокат, притворившись олухом, выслушал доводы враждебной стороны. И дал возможность покусать себя в прениях. Чинушам это понравилось, и они охотно клюнули на наживку. А гроссмейстер тут же подловил их. И, когда речь дошла до завершающего монолога, он, как и подобает, блеснул:
- Уважаемые господа! – Начал он с интонацией Плевако, – Вы только что слышали, что сказали эти гады! Получается, если «Импульс» будет работать под их эгидой, то его деятельность будет легальной! Если же «Импульс» откажется, то он автоматически превратится в рассадник разврата и пошлости. Причем, подчёркиваю, это будет, практически, одна и та же деятельность…. Нет – вы где-нибудь видели ещё такие двойные стандарты? Значит, дело здесь, не в пользе для общества! Дело в том, что эти гельминты, хотят присосаться к нормальной хозрасчётной структуре и пить из неё соки! Они хотят создать очередную синекуру для себя! Хороши же молодые администраторы! И это будущие представители народной власти!
И ещё многое сказал… Время тогда было, не в пример нынешнему и Сурмико попал в самую сердцевину умонастроений. Зал загудел и попёр против опричнины. «Импульс» оставили в покое, а Сурмико покинул заседание победителем. Саша был вне себя от восторга. Любопытно, что защищая Сашу, Сурмико защитил и дочь своего заклятого врага Льва, ибо она, как никто другой, приложилась к созданию молодежного центра.
* * *
Если кто из присутствующих в зале и не был знаком с шахматной теорией, то все стали свидетелями блестящего гамбита, продемонстрированного Сурмико. Впрочем, он толково владел не только этим оружием… В его голове умещались десятки разнообразных комбинаций и игровых и теорий. Ведь наша жизнь игра?
14
Вскоре Сурмико, как это случается с гениями, был лишен статуса гражданина, и с позором изгнан из Урая… Разгневанные Сальери с улюлюканьем гнали педагогического Моцарта, а тот бежал, бежал, бежал… по болотным топям – к новым синергетическим горизонтам…
Как мы знаем, это было не первое его изгнание… Такова уж планида всех Фишеров и Коперников….
* * *
Долгие скитания по пыльным дорогам привели Сурмико на историческую родину – в Екатеринбург. Здесь жила его мама, известная на Урале поэтесса, и не менее известная сталинская каторжанка.
И вот, в минуты прибытия Сурмико к родным пенатам, мне посчастливилось стать не только свидетелем, но и соучастником этого эпохального события. Именно тогда я обнаружил заблудшего скитальца на утренней улице Свердлова… И проскочил сперва мимо мужика с гитарой, сразившего меня обелисковою внешностью….
Однако, немигающий взгляд сфинкса опалил мои внутренности. Первый удар пришелся по памяти… И мне пришлось судорожно напрячь её. Где же, ну где? – я видел эти всепрожигающие глаза?
И, буквально спустя секунду, внутричерепная ЭВМ выдала мне ответ: «Это же глаза Сурмико! Это его глаза!!! ****ь, тормози! Это же глаза Сурмико!» - полетел в голове огненно-красный шрифт…
* * *
Ахтунг, ахтунг, в небе Сурмико! Срочно разворачивать машину! Иначе эта сволочь навсегда растворится в дымке неизвестности! И всё! И может статься, мы уже никогда не свидимся до скончания дней моих. Или – его….
Пришлось резко вывернуть руль автомобиля и с визгом развернуться, через двойную сплошную. И, сквозь мгновения и годы – полететь к этой, стоящей в джинсовом костюмчике, неуклюже-округлой фигуре….
Благо, в эти утренние часы, на дорогах машин мало, и обошлось без аварий…
15
Мы подлетели к одинокому менестрелю, и я притормозил прямо у ног. Все гении параноики, поэтому Сурмико уже наблюдал за маневрами странного автомобиля.
Притормозив, я крикнул чувихе: «Открой дверь!»
Та, смутившись от интонации, открыла…
Обелиск засунул башку в салон, пытаясь выторговать у водилы десятку-другую, но я, не вникая в его лопотание, широко раскрыл пасть и заорал ему прямо в испуганную рожу:
- Свердловская мафия!
Он отлетел от машины метров на восемь… И, приподнявшись с газона, попытался было бежать в сторону Алапаевска, но его чресла парализовало…
- Дуся! – Проорал я еще громче. – Разряди в диссидента обойму!
Апоплексический удар напрочь сковал беднягу, и он снова рухнул на газон. Мне пришлось выйти, и оторвав его от травы, потащить к машине.
Вскоре Сурмико оклемался, и понял, что это шутка. А шутить, подобным образом, мог только идиот. Поэтому, он понял, что это я! Другого идиота – в шесть утра, на улицах Свердловска, просто не встретишь!
Придя в себя от розыгрыша, он, закряхтел и начал делиться впечатлениями.
Особенно была ошарашена моя подруга. Кстати, а откуда она вообще взялась? Может я подобрал её где-нибудь на ночной обочине? У меня есть такая странная привычка – поднимать предметы с обочин. Так недавно я приобрел подержанный домкрат, и вот очередь дошла до подержанной чувихи.
Вскоре, неподдельное изумление дамы сменилось восторгом. Такой раритет она видела впервые! Несмотря на прирожденную глупость женщин, она понимала чрезвычайную важность момента, и историческую функцию Сурмико. Вот это-то, кстати, женщины чувствуют гораздо лучше мужчин!
* * *
Набирая ход, машина понесла Капабланку к маме. Окончательно придя в чувство, он сообщил, что мама живёт возле автовокзала.
Всю дорогу мы отчаянно болтали, а моя пассия с круглыми глазами слушала диалог сумасшедших…. Через полчаса мы подлетели к маленькому двухэтажному домику, выстроенному, скорей всего, военнопленными.
16
Мама Сурмико встретила нас радушно… Её радость по поводу явления сына-скитальца была просто безмерной.
Лариса Порфирьевна оказалась чудесной женщиной. Единственной её слабостью было наличие на кухне четырнадцати или семнадцати кошек… Мини-пантеры оккупировавшими все что можно в трапезной… Они лазили по столам и стульям, свисали с люстр, ползли по подоконникам гроздьями брюлловского винограда… Казалось, откроешь сахарницу или солонку, – и оттуда вылезет на тебя прищуренная кошачья морда… Кошками были заняты сидячие, стоячие, лежачие и прочие места….
Парочка примостилась даже на конфорках газовой плиты, а штуки три пялились из форточки.
Вся эта гвардия разноголосо замяукала при нашем прибытии. Их радость была понятна: щас будут жрать… Мне сразу пришло на ум воспоминание Полиграф Полиграфыче. Ему тут было где развернуться. Но я подавил в себе аморальные всплески.
* * *
Растолкав четвероногую орду, я уселся на стул. Так же поступив, рядом уселась моя подруга. Судя по лицу, ей было светло в кошачьем Вавилоне.
Блудный Сурмико, прислонившись к раковине, и стал рассказывать мамой своими заключениями. В этом смысле он отличался удивительной стабильностью: вся его жизнь была перепахана драмами как поле боя после танкового сражения….
.
Изредка он наклонялся к столу и элегантно приворовывал из-под маминого ножа компоненты будущего салата. Кусочки колбасы, яиц, огурцов и прочей снеди навсегда исчезали в его бездонной пасти. Когда пришло выставлять украшенные зеленью блюда, то половина содержимого уже находилась в его желудке. Однако мама знала сыновью специфику, и продукты клались на стол с большим запасом.
Впрочем, хватание пищи на лету – было традиционной особенностью Сурмико… В этом смысле, он мог легко конкурировать с дельфинами в цирке и без аплодисментов бы не остался. Бесспорно, это было ещё одной составляющей его вселенского величия.
Зато он не пробавлялся ездой голышом на лошади, как это любил делать Сальвадор Дали… Так что причуды нашего были не худшими.
* * *
Пока грелся чайник, по кухне текла незатейливая беседа. Оскорбленные невниманием кошки, стали орать, и по одной вытекать на улицу через форточку.
Несмотря на массовый исход, меньше этих фурий не становилось…. На месте убывающей тут же, как головы Горыныча возникали ещё две-три… И все это терлось о ноги и мяукало. Это были самые стойкие наивно думающие, что им дадут пожрать.
Но Сурмико не оставлял ни малейшего шанса животным. Он уничтожал всё подряд, в чём были хоть какие-то калории….
Поняв, что промедление смерти подобно, мы тоже начали жрать… Бедные терлись о наши ноги, вымаливая субсидии. Мне захотелось стать ветеринаром, и посвятить жизнь на разработке кошачьих противозачаточных…
17
Вскоре мы отобедали, и, по сложившейся традиции, Сурмико спел несколько новых песен. А потом вспомнили и старые. Несмотря на примитивное пользование гитарой, пел он задорно и пассионарно.
В момент исполнения песен, он словно уплывал куда-то далеко, и оттуда, из неведомых миров, долетал к нам его голос….После прослушивания неземного репертуара, мы поблагодарили хозяев, и отбыли.
Чуть позднее к Сурмико приехала его очаровательная Марина из Киева… Она поочередно родила ему двух девочек, тем самым преумножив гениальное наследие…
А позже приехала и её сестра… Я хотел было жениться на сестре, чтобы стать гражданином Украины, а заодно и родичем будущему светилу… Но, отсекая мои поползновения, Сурмико заметил, что на Украине нет двойного гражданства…. Меня эта информация огорчила. Вариант с предательством родины пришлось отложить. Так я остался без борща и галушек, не пополнив собой армию отщепенцев. Такова уж горькая патриотическая планида.
* * *
Вскоре Сурмико отбыл в южном направлении… По слухам, окопался в Киеве. Где и пребывает до сих пор.
Последней информацией о нём стало сообщение, что гений разродился очередным лирическим шедевром. На Сайте одного из его сподвижников извещалось о том, что Сурмико не только жив, но и создал новую вариацию «Севастопольского вальса»…. К сообщению прилагались и стихи.
Впрочем, его поэтическая одаренность имеет свою закономерность. Он вырос в литературной семье. Его мама накануне подарила мне пару собственных поэтических сборников. Там немало тонких и трогательных стихов. Не откажу в удовольствии раскрыть страницу:
«Мы всё время в пути. И наш путь в никуда, В «никогда», в «ничего», И в «не будет»…. Только вечно зовёт голубая звезда, Освещая всю суетность буден.…..»
Написано, словно про Сурмико….
А есть, ещё и такие: «Наверное, я счастлива вдвойне. Но лишь жила, того не понимая, что мне за все несбывшиеся НЕ – …Дарована свобода неземная»….
Это, наверное, уже про себя.
Более того, дед Сурмико, отец мамы-поэтессы, был автором лучшего советского рассказа. Признание состоялось в окаянном 37-м, а уже через год, в мае 38-го – лауреат был расстрелян… Не миновали его, ни барский гнев, ни барская любовь….
Вот такие зигзаги времечко над людьми вытворяло…. И как писать после этого рассказы? К слову, недавно, одного писателя арестовали прямо на собственной презентации…
* * *
А что же наш Сурмико? Гуляет, наверное, где-нибудь по Крещатику да любуется Андреевским спуском. И засмотревшись на золотые купола церквей, нет-нет да и вспомнит вспененные облака над Уралом… Или бескрайние мхи Югры? И ощутит себя то отшельником из булгаковской «Белой гвардии», то лермонтовским парусом, кочующим по волнам эпохи…
И, наверное, мечтает о том славном времени, когда его «мерцаги» станут олимпийской дисциплиной, и к автору со всех концов земли, потекут миллионные гонорары….
А тогда, в своем ранчо у океана, он будет поигрывать с соседом по побережью Гарри Каспаровым… И, за чашкою чая, обсуждать партии знаменитых коллег…
И, конечно, вспоминать свою маму, Ларису Порфирьевну, которая, как и мамы у всех Лёш – совсем не похожа на остальных женщин…
Когда же я слышу, о треволнениях на Украине, то, думаю, этой стране, приютившей под своей сенью неутомимого Сурмико, следует выплачивать какую-то международную компенсацию. Всякий, кто знавал его, согласится со мной: она на этого, заслуживает….
Редакция 21. 01. 2009.