Он 1: Как быстро наступил конец! Скоро ветер будет покачивать моё худощавое тело, повешенное на верёвке, и вороны будут кружить надо мной, радостно каркая в предчувствии пирушки…
Он 2: Такова наша судьба. Ничего не поделаешь…
Он 1: А чего я и сделал-то? Всего лишь прирезал семейку одного гада, который требовал, чтобы я вернул ему долг! У самого жир скоро из ушей попрёт – до чего зажрался, а туда же… Его жена, видите ли, возжелала бриллиантами увешаться! А я с голоду подыхаю!..
Он 2: А я прирезал одного священнишку, который меня в полицию сдать вознамерился. Я к нему за отпущением грехов пришёл, а он в полицию побежал. Хорошо, я подсечь его успел… Тоже мне, служитель Бога! Жалкий шпион – вот он кто! Да таким массовое сожжение устраивать надо, а не казнить людей за то, что избавили землю от этой мрази!
Он 1: А ещё они мне припомнили, что я шлюху-сифилитичку задушил. Я от «подарка» этой сучки так и не смог полностью избавиться. Попадись она мне второй раз, я бы её и второй раз придушил! Ходила такая зараза по планете…
Он 2: А мне припомнили то, что я пришиб трактирщика. Разбил об его голову бутылку с дерьмовым вином. Он народ травит, а все молчат. И вместо того чтобы мне спасибо сказать, они такой шум подняли, что я думал: не выйду живым.
Он 1: Да, неблагодарный народ… Они готовы предать смерти невинных, лишь бы их самих никто не трогал, и всё оставалось по-прежнему.
Он 2: Когда мы с тобой ещё только познакомились, мир казался совсем иным. Мы тогда ещё были мальчишками… А потом вдруг мир начал резко меняться. И всё из-за этой потаскухи-матери, которая начала водить в дом мужиков!
Он 1: Ужасно расти без отца. Я тебя прекрасно понимаю. А ещё потом удивляются, откуда такая ненависть к проституткам…
Он 2: Священники – те же проститутки, только они обслуживают власть.
Он 1: Но ты знаешь, я не считаю себя виновным за убийства. Вот в юности я сделал одну вещь, которую никак не могу себе простить. Чувство вины за содеянное лежит на мне тяжким грузом. Пожалуй, за такие преступления и стоит казнить. О нём никто не знает, и перед смертью мне бы хотелось облегчить душу.
Он 2: Сочту за честь принят на себя твой груз. Но в ответ на это ты должен пообещать мне взять мой груз.
Он 1: Договорились.
Он 2: Тогда я весь – внимание.
Он 1: Когда я был ребёнком, к нам в дом часто приходил старый друг отца. Он помогал нам с деньгами, водил меня в зоопарк и покупал мне мороженое. Очень милый старичок. В моём представлении он был добрым Санта-Клаусом, у которого карманы постоянно набиты деньгами. Когда мне исполнилось 12 лет, я ввязался в плохую компанию. Стал курить, выпивать, играть в карты… Ребята часто хвастались тем, кто сколько украл денег или драгоценностей. Если «улов» был особенно богатым, они угощали всех сигарами и портвейном. В такие моменты я чувствовал себя особенно ущербным и смотрел на них сверху вниз…
Он 2: …снизу вверх…
Он 1: Да, но мне хотелось, чтобы было наоборот. И вот однажды я решился на мерзкий поступок. Когда господин Розенкранц пришёл к нам в очередной раз, я дождался, когда они с мамой уйдут на кухню, и засунул руку в карман его пальто… Когда я достал оттуда пачку денег у меня перехватило дыхание. Я хотел взять только половину, но вместо этого забрал себе всё. Искушение было слишком велико. Я знал, что Розенкранц никогда не заподозрит меня, потому что в его глазах я был ангельским ребёнком.
Он 2: Он умер?
Он 1: Не знаю… Когда господин Розенкранц стал собираться домой, он обнаружил пропажу денег. Его лицо покрылось красными пятнами, и он взволнованно стал что-то выкрикивать. Из его бессвязной речи я понял, что эти деньги он должен был кому-то отдать и что теперь его, наверное, убьют. Через десять минут он сидел у нас в прихожей и плакал. Я очень хотел вернуть ему деньги, но не мог пошевелиться. На меня нашёл какой-то ступор.
Он 2: Нервное потрясение…
Он 1: Старичок тихо вышел вон, и больше я его никогда не видел…
Он 2: А деньги?
Он 1: А деньги я в тот же вечер сжёг в камине… Я не знал, где он и что с ним, и это чувство неизвестности ещё сильнее увеличивало чувство вины.
Он 2: Ты действительно негодяй.
Он 1: Я знаю. Но теперь я пойду на виселицу с лёгкой душой. Может быть, я встречу его на том свете и попрошу прощения.
Он 2: Только меня подожди. Я хочу посмотреть.
Он 1: Ну, конечно. Теперь мы с тобой одно целое.
Он 2: Твоя история чем-то напоминает мою.
Он 1: Совесть?
Он 2: Разрушающая. Когда мне было семь лет – мой отец ещё тогда был жив, - мы часто ходили в гости к одному его другу. У него была дочка, моя ровесница, и мы с ней играли. Спустя три года она умерла от тифа. Её звали Лизхен. Больше всего она любила свою белую кошечку и никому кроме меня не разрешала держать её на руках.
Он 1: Какая трогательная история!..
Он 2: Однажды, когда мы отдыхали в их загородном доме, Лизхен попросила меня присмотреть за кошкой, а сама убежала. Дело было в саду. Я подумал, что с кошкой ничего не случится, если я отлучусь на пять минут, и побежал на кухню, чтобы там полакомиться чем-нибудь, пока Лизхен не видит. Когда я вернулся, кошки нигде не было. Лишь потом я заметил маленькое беленькое пятнышко, удаляющееся по направлению к лесу. Предпринимать что-либо было уже поздно. Чтобы не потерять расположение Лизхен, мне пришлось ей наврать.
Он 1: И что же ты ей наплёл?
Он 2: Я сказал ей, что кошка оцарапала меня и, вырвавшись из рук, убежала – возможно, её что-то спугнуло. Я даже оцарапал себе руку гвоздём для пущей достоверности.
Он 1: И Лизхен поверила?
Он 2: Других свидетелей этого происшествия не было. Жалко было на неё смотреть! Она то извинялась за поведение кошки, то горько плакала не в силах перенести эту утрату. Всю последующую неделю она проводила с утра до вечера в саду в надежде, что её любимица вернётся… Но она не вернулась.
Он 1: И тебя это мучило?
Он 2: Сначала я почти забыл об этом. Но когда Лизхен умирала, она мне сказала, что накажет свою кошку на том свете за её поведение. Потом она поблагодарила меня за все мои старания и мою любовь к её кошке. За три года она так и не смогла забыть её…
Он 1: И ты не сказал ей?
Он 2: Не смог. Я хотел по-прежнему оставаться для неё другом… Нет, я хотел признаться, но тут пришёл священник и начал молиться. Я был готов убить эту церковную крысу! Он лишил меня последней надежды на спасение!
Он 1: Ничего, у тебя ещё будет возможность рассказать ей всё и попросить прощения. Уже сегодня. Только подожди меня, я тоже хочу посмотреть.
Он 2: Конечно, мы ведь теперь одно целое…
Тюремщик: Вставай, пошли!
Он: Уже пора?
Тюремщик: Время друг мой, время!
Он: Подожди, я только…
Тюремщик: Зеркало оставь тут. На том свете оно тебе не пригодится. Полагаю, там ты найдёшь, с кем поговорить.
Он: Не думаю, что мне придётся искать: он ведь тоже пойдёт со мной.
Тюремщик: Да, сегодня у нас особенный день: казнить сразу двух преступников в одном лице. Надо будет это как-нибудь отметить и где-нибудь записать. А судья-то как счастлив будет…
Он: Была бы возможность, мы бы с этой сволочью быстро расправились!
Тюремщик: Больного только виселица исправит. И с двойником твоим она тебя разлучит, наконец-то.
Он: Нас петля соединит!
22.04.2001