Леонид Трофимович часто попадал в необычные ситуации. Да иначе и быть не могло! Был он художником. Любимый жанр – пейзаж. А это сразу предполагало любовь к путешествиям, всем необычным явлениям природы и самым обыкновенным сменам времён года.
Путешествовал он всегда с этюдником. Дома творчества не любил, а вот житьё в палатках, перемещение на байдарках или пешим ходом с тяжеленным рюкзаком, считал праздничной стороной своей профессии. Иногда - присоединялся к какой-нибудь экспедиции, и тогда шёл к своей цели вместе со всеми и на грузовиках, и на лошадях, и на катерах. Иногда – изменял «палаточной» жизни и поселялся у кого-нибудь из местных жителей или в охотничьей избушке.
Творческая судьба прокатила Лёню по нашей огромной стране от Прибалтики и Карелии до Владивостока с Приморьем, и от побережья Северного Ледовитого океана до Чёрного моря, Казахстана и Тувы. Практически, он побывал на всех параллелях и меридианах всего бывшего Советского Союза.
Почти всегда он отправлялся в свои любимые дикие места с верным другом Васей, Василием Семёновичем. Они вместе учились ещё в Горьковском художественном училище, но жизнь разбросала их в разные города. Ежелетно они разрабатывали маршрут и отправлялись на совместные этюды куда-нибудь в северные края. Осень наступала там уже в начале августа. А за ней и ранняя зима. Но оба любили именно этот сезон больше всего.
Вот в одну из таких поездок в конце шестидесятых годов и случилась эта история. В ту пору обоим друзьям было около сорока лет.
Добирались Леонид и Василий до намеченного на карте места почти три дня. Располагалась эта деревня на севере Урала, а недалеко слева, всего в трёхстах километрах – город Воркута, ссыльный край. Было в той деревне домов около сотни. Жили в ней, в основном, отсидевшие свой срок заключённые и оставленные на «временное поселение». У кого-то в прошлом были «тяжёлые» статьи и большие сроки. Кто-то - ошибся по молодости. Кого-то дома никто не ждал, ехать было некуда… Люди обзавелись хозяйством, семьями, да так и приросли к этому месту навсегда. Оставались и старики, для которых эта деревня была самой, что ни на есть, Родиной.
Прибыв туда, художники пошли представляться местному главе – Председателю колхоза.
-День добрый, Иван Палыч! Мы к Вам из Союза Художников прибыли, на этюды. Места ваши сказочные рисовать. Вот и письмо привезли с просьбой о содействии.
- Очень, очень рад! Места наши красоты неописуемой. Вот, и в Столице показать эту красоту пора. А поселиться можете в избе у бабы Маши. Она в том году овдовела, дети и внуки уж в город вернулись, а места много. Да и корова у неё. Молочка попьёте!
Пару-тройку дней ходили Лёня и Вася по окрестностям, осматривались. «Мотивы» для этюдов подбирали. Куда ни глянь - можно работать! А это ж труднее всего! Выбрать из бесконечности! В одну сторону, с горушки – дали золотые лесистые, лиственничные, тёмно-еловые и пихтовые. Чуть повернись - небольшое озеро, дальше – речушка горная, звенящая. Ещё в сторону - холмы, поляны со своим цветом и тоном. И везде, вокруг - рыжие рябины с рубиновыми ягодами, побуревшая трава на лесных опушках и на ней малахитовые островки сплющенных можжевеловых кустов, распластанных тяжёлыми зимними снегами.
А на четвёртый день к ним в избу вечером пришёл участковый милиционер. Представился. Попросил документики предъявить.
Всё тщательно проверил, прочитал, попросил этюдники раскрыть, оружие охотничье показать. И на оружие было законное разрешение, и на личности Василия и Леонида были паспорта в порядке, и вообще – подозрения художники совсем не вызывали.
Милиционер козырнул.
- Ребят, вы уж извиняйте. Место у нас спокойное. Люди, здесь живущие, сами-то закон уж не нарушат, зареклись. Но, по внутренним правилам, над которыми закон не властен – ежели кто побег из лагеря совершит – тому и стол, и кров будет обеспечен у любого, к кому бы не постучался.
- И часто из лагерей бегут? Да и куда? На сотни вёрст тайга, ни еды, ни одежды?
- Бегут редко. Куда бегут – про то только они сами знают. Одеждой и едой их поселенцы по своим правилам обеспечивают. На какое-то время хватает. А потом – разные варианты… Ловим, почти всегда. Иногда, только…
Что-то в тоне ответа было очень тревожным. И недоговаривал он многозначительно.
- Давай-ка, лейтенант, чайку городского с нами! Да и из фляжечки за знакомство плеснём! – Вася потянулся к рюкзаку.
Участковый оживился.
- Что ж, рабочий день кончился. Можно и за знакомство! Меня Николаем Петровичем зовут. Коля - для вас!
Посидели они хорошо. Не то, чтобы допьяна – а понятно, милиционер поговорить соскучился.
- Я вот, ребята, чё пришёл? Тут у нас неделю назад из ближайшего лагеря как раз трое сбежали… А гляжу – у бабы Мани поселился кто-то. Председатель говорит, письмо ему показывали, а паспортА - нет. И, вроде бы вы – не прячетесь, днём открыто ходите. Только всё что-то высматриваете… Ну, думаю, проверю-ка. Может – «ходокам» этим помощь готовите, а может и впрямь – художники! Сегодня, как раз, днём сюда военных привезли. Много. Повышенное внимание на наш посёлок. Говорят, очень опасные сбежали. Двоим – вышка была впереди, а третий мальчонка, так, «консервы».
Коля уже вполне доверял гостям. И искренне их просил быть внимательнее и осторожнее.
- Лёнь, ты только не забудь, что военные, охранники и мы милиционеры, можем на задании быть в камуфляже – под них одеваемся. И телогрейки, и шапки. Так что от местных не отличить! Вась, понимаешь, когда по улице идёшь – тебя не шарахаются, и узнать можно больше!
- Коль, а почему третий – «консервы»?
- Ребят, да если они маршрут далёкий разработали, если по тайге больше месяца идти планируют, чтоб без населённых пунктов…Здесь снег-то рано ложится, через месяц уже и зима может заморозить совсем. Да и блудануть легко в тайге-то, оголодать…Вот такой неопытный спутник - всегда еда с собой! Они ж звери! Пяток убийств за плечами, что им еще одного мальчишку!
По ту сторону ночи, подружившись окончательно, Николай отправился восвояси. А художники, растревоженные сообщением, заснули на рассвете.
Погода менялась по нескольку раз за день. Утренний дождь пробивал луч дневного солнца. К вечеру моросило опять, ночью можно было увидеть мелькнувшие звезды, а к утру заволакивало и снова лил дождь. Если дул ветер, то это обещало, что он «раздует» облака и опять мелькнёт голубое небо. А если ветер стихал, то вокруг начиналась «морось», или эдакая водяная взвесь в воздухе. Но всё это не мешало друзьям увлечённо заниматься любимым творческим процессом и вдыхать романтику существования полной грудью. При этом – рыбачить в озерке и речке, собирать последние грибы, охотится.
Вася больше в душе рыбак был, поэтому к этюднику с собой всегда спиннинг брал и садок. А Лёня – охотник. А осенью вся дичь к зиме нагулянная, жирная. Мяса-то в продаже в тех местах почти не видели. Все ж местные со своего натурального хозяйства жили. А художники – на подножном корму. С собой в рюкзаках много не привезёшь, груз велик – одни краски в свинцовых тюбиках неподъёмно весят. А, холсты, картоны грунтованные? МаслА, растворители, просто бумага… А уж всё это важнее с собой притащить, без этого не порисуешь – а ведь за этим едут-то! Еду крупяную в местном сельмаге купят, а остальное – добудут сами.
Пошло уже больше недели с того дружеского милицейского визита. Вася и Лёня вполне втянулись в ежедневность своих маршрутов и быта. Утром расходились «по мотивам», а в сумерках, или если ливень начинался – встречались в избушке, кашеварили, обменивались наблюдениями, обсуждали этюды.
Одним обычным утром всё и началось.
Лёня с ружьём и этюдником пошёл на облюбованную сопочку. Постоял, подмалёвок сделал, начал, было, планы разрабатывать… да тут освещение поменялось, тучка набежала. Стоял он на пригорке, с него хорошо было окрест видно. Только от дождика спрятаться негде. Лёня и решил – оставил под ближайшем можжевеловым кустом этюдник, благо куст был такой плоский и густой, что еле под него всё подлезло. Перед тем, как спрятать, он внимательно огляделся вокруг.
Далеко, внизу, на расстоянии нескольких полян с перелесочками, человек какой-то стоял и тоже оглядывался. Человек-то, может, и Вася был… далековато разглядеть…хотя Вася в другой стороне быть собирался…
Лёня подумал, что не мог никто увидеть, куда он свой бесценный этюдник положил. Тем более что тот человек ушёл сразу куда-то. Из тучи дождик моросить начал, и пошёл Леонид в ближайший перелесок с неизменным ружьецом. Вот его то он бы никогда не оставил ни в каких кустах. Ружье было на дичь заряжено – ну, как рябчика встретит, или хоть дроздов к ежедневной каше добыть удастся…
Дрозды и впрямь были везде. Стайка их вспорхнула с опушки и перелетела через узкую полосу леса на следующую поляну. Лёня с ружьём на изготовке тихонько стал подкрадываться поближе. И только он вышел на свет из-под деревьев – как снова жирные, но бдительные птицы вспорхнули и, перемахнув следующую лесополосу, приземлились на очередной опушке.
Дождь всё моросил, давно брюки были мокрыми по колено, спину и голову защищали плащ с капюшоном, а руки, державшие ружьё, уже озябли. А к дроздам всё не удавалось подойти на точный выстрел – они будто дразнили охотника, лениво перелетая на короткие расстояния. После четвёртой попытки подобраться, Лёня решил дать им самим подойти к себе поближе. Не далеко от края поляны с кормящимися дроздами стояла старая могучая ель. Рядом был не очень густой подлесок, а у ели лапы свисали почти до самой земли, и там было сухо. Вот туда, прислонившись спиной к стволу, художник-охотник и сел передохнуть. Лёня рассчитал, что, спокойно гуляя и кормясь на поляне, дрозды сами постепенно перейдут поближе к этой опушке. А он пока передохнёт от «погони».
Птицы действительно, поклёвывая и посвистывая, тихонько приближались. Дождик почти перестал, Лёня пригрелся, прислонил ружьё к стволу и достал патронташ, посмотреть, «чем богат» на сегодня.
Вдруг все птицы, которые уже были не на противоположной опушке, а посередине полянки, почти напротив старой ели, вихрем вспорхнули и опять ушли через лесок… Лёня недоумённо проводил их взглядом, не понимая, что их потревожило. Осторожно повертел головой, осматривая, что можно было увидеть из-под елки…В нескольких шагах от него, чуть пригнувшись и держа в руках винтовку, крадучись, шёл человек.
Человек вышел на опушку, и в это время, из прорыва в тучах, полоснул луч заходящего солнца. Незнакомец остановился, нервозно завертел головой, ослеплённый светом, заморгал, сощурился. Из сумерек под лапами, Лёня хорошо видел человека в телогрейке, сапогах и ушанке. Глубоко посаженные глаза, тёмные, чёткие брови, сжатый рот. Короткое оружие, похожее на винтовку, тот держал наперевес. Выглядел он очень обескуражено. И Леня под елью, и второй «охотник», не издали ни звука. Было слышно, как за деревьями перекликаются и дразнят людей дрозды.
Но оба человека никак не понимали, что происходит.
Один внимательно рассматривал из своего случайного укрытия второго, а второй озирался, не понимая, куда подевался охотник. Он же должен был его настичь уже на этой поляне! Решив, что художник успел перебежать за дроздами в следующий перелесок, незнакомец, пригнувшись, перешёл на другую сторону и скрылся в кустах…
Лёня ещё сидел. Мысли вихрем носились в голове:
- Если это беглец, то откуда винтовка? Эх, был бы в двустволке хоть один заряд с пулей на медведя, я бы его задержал! А то и ружье-то прислонил к дереву, пока потянулся бы, да перезаряжал – сам бы стал мишенью. Хотя, зачем ему «охотиться» на меня?
Лёня стал по-немногу шевелиться, разминая затёкшие ноги.
- А может – просто охотник за дроздами? Местные тоже «уважают» эту доступную дичь… Скорее всего – это кто-то из приехавшей дополнительно милиции; одели камуфляж, выпустили на задержание всех подозрительных – опять мы и попали в их поле зрения…
Он спокойно встал, надел патронташ, взял ружьё, и, размышляя, пошёл в сторону дома. Завтра вернётся дописывать этюд, когда будет заветное освещение…
Дома его ждал взбудораженный Вася. С округлившимися глазами он стал рассказывать:
- Ты представь, я только разложился, только краски выдавил на палитру – выскакивает детИна военный - лейтенант. Становится прямо перед этюдником и говорит строго: «Садись!» Я ему: – «Спасибо, я не устал ещё, только пришёл». А он на меня дуло: – «Садись, говорю!» «Да что Вы, - говорю,- в самом деле, мешаете! Я на Вас Николаю Петровичу пожалуюсь!» Ну, он как услышал про участкового, помягче стал, извинился. Ушёл.
Вася возбуждённо продолжил:
- Я на обратном пути Колю-то встретил, он смеётся! Говорит, что все зэки эту команду «садись» хорошо знают, мгновенно выполняют. Их в лагере этому, как условному рефлексу, учат. Садятся, им пуговицы с брюк срезают - а со спадающими штанами не побежишь… Так, раз я сразу-то не понял, что от меня требуется, этот лейтенант и подумал, что я не того, не лагерный беглец…А когда уж я о Коле сказал – он и вовсе вспомнил про нас, про художников! Их опергруппу сюда уже несколько дней назад привезли. Контролировать ситуацию. Нас вечером к себе командир пригласил, для знакомства. Собирайся!
Лёня свою историю Васе поведал, и они успокоено хихикнули, что в один день обоих чуть не повязали! Да и пошли в гости – темно уже стало, осень, рано смеркается.
Встретил их сам командир, старший лейтенант Капустин Алексей Алексеевич. Подтянутый, высокий, кобура на ремне.
- Здравствуйте, товарищи художники! Давайте знакомиться! А то мы сегодня чуть было дров не наломали!
- Здравствуйте! Да, уж, обоим нам сегодня досталось! Хорошо адреналинчику «плеснули»!
- Ну, мне Степанов доложил, что чуть одного художника не «усадил» на берегу озера! – засмеялся Алексей Алексеевич, - А Вас - то где и кто поймал? Что-то не докладывали?
Лёня с улыбкой рассказал, как и где сегодня его «пасли». К середине повествования Алексей Алексеевич помрачнел. Попросил описать незнакомца в деталях, по подробнее.
- Да я ж художник, я и нарисовать могу по памяти!- и Лёня быстро набросал несколько зарисовок лица, фигуры, одежды…
- Эх, в рубашке родились Вы, Леонид Трофимович!.. У нас с этого месяца вышел приказ, на задержании никаких переодеваний и камуфляжа. Только форма соответствующего образца. Так что, шёл за Вами как раз один из беглых…А судя по рисункам – это бывший работник клуба, тоже, можно сказать, художник… Он в зоне на особом положении был. Плакаты всякие писал, лозунги. Вот он и был зачинщиком побега… с ним ещё один, тот при кухне работал, и мальчишечку прихватили, в библиотеке помогал…
- А винтовка, патроны?
- Да не винтовка это, а обрез…Это народные умельцы смастерили…Он потому за Вами и крался поближе, что дальность боя у него крошечная. Кабы винтовка – он бы стрелял метров за двести спокойно. А то, что Вы здесь оказались – просто подарок для него. Документы можно добыть, себя за художника спокойно выдать, да и ружьишко Ваше им не помешало бы! Видимо, он Вас несколько дней подстерегал… Утром проводите нас к тем перелескам? Понятно, что там он не задержался, но нам надо прочесать это место, может какой след, или улика какая…
-Эх, - огорчился Лёня, - если б знал, кто это, да что он «почти безоружный», то со своим ружьём я его бы в посёлок привёл!
Когда рассвело, все двадцать человек: милиция, оперативники, председатель колхоза зачем-то, четверо дружинников и двое художников прибыли к началу истории – к кусту, под которым прятался этюдник с недописанным пейзажем. Сориентировавшись на местности, растянулись цепью и медленно пошли через ближайший лесок к первой полянке. Выходя на неё, люди вспугнули стаю тех же жирных дроздов, которые недовольно перелетели на следующую опушку, показывая, как они это делали вчера…
Никаких улик, оброненных вещей и даже окурков найдено не было. Под тем деревом, под которым накануне сидел Лёня, лежал фантик от леденца, который он там и бросил.
Дрозды обреченно перелетали с места на место, пока люди не ушли совсем.
Этюд Лёня дописал через день.
Алексей Алексеевич получил информацию, что «беглые» двинулись из посёлка…так как история с художниками облетела все дома и они испугались, не будут ли облавы и обыски…
Намеченные планы были выполнены, картоны и холсты кончились, краски и разбавители тоже, патронов не осталось, по утрам вода в ведре покрывалось корочкой льда и для умывания её пробивали кружкой…
После прощального застолья с Колей, Алексеем Алексеевичем и Иван Палычем друзья-художники отправились по своим семьям…
Дома рассказы порассказались, картинки показались, все гостинцы съелись, впечатления стали потихоньку претворяться в следующие работы… Бурная Московская жизнь отодвинула далеко все приключения прошлого лета. А потом и прошлых лет…
Годы спустя, один из московских друзей, пригласил Лёню в гости на просмотр привезённого фильма про Приполярный Урал и Дальний Север, снятого ещё на старенький киноаппарат. Снял его любитель, подполковник Маслов, который был проездом в столице… Во время просмотра «оператор» рассказал компании интересную историю, приключившуюся с ним в его молодые годы. Служил он тогда в Ямало-Ненецком Автономном округе, часть располагалась в посёлке Катровож. Это на 120 километров южнее Салехарда… И пришлось ему закрывать одно дело, связанное с побегом троих каторжников…
Далее Леонид Трофимович услышал историю про художников, охоту на дроздов, беглецов и лейтенанта Капустина Алексея Алексеевича.
- Представьте себе, - сказал Лёня громко слушателям,- что сейчас перед вами сидит один из тех художников! Как раз тот, за которым охотился «клубный работник»!
И подполковник Маслов, и вся компания, просто онемели от такой встречи!
Так, случайно, в Москве, пересеклись начало и конец той давней истории.
Ничего неожиданного в завершении истории не было.
Той осенью беглецов не поймали. Они блуждали по тайге всю зиму. Где и как произошла трагедия – тайга молчит, а двое людоедов и подавно… Они вышли к железнодорожному полотну в марте, и, ожидая, что вскочат в поезд, который притормозит на повороте, заснули…Поезд притормозил. Но в сугробе сидело двое замёрзших. Закрывать дело пришлось на территории, находящейся тогда в ведении старшего лейтенанта Маслова…
Художник Леонид Трофимович Кузнецов прожил до 79 лет, написал множество пейзажей, натюрмортов и композиций. Проиллюстрировал прекрасные книги для детей. Вырастил в Подмосковье необыкновенный виноградник…
Он пережил своего друга Васю, но в своём сердце до конца хранил память о нём. Очень редко Лёня рассказывал жене, дочке, внучке и друзьям ту историю, про дроздов. Но на птиц этих больше никогда не охотился, считая, что они спасли ему жизнь!