Махачкалинская фиеста

       Махачкалинская фиеста
       
       К маю 98, дела окончательно приобрели скверный оборот. Отношения с Машей достигли мертвой точки. Жить под одной крышей с женщиной, раздражающейся по малейшему поводу, было тягостно, уйти и начать все заново страшно. Я не мог более обманывать себя, пытаясь жить в ладу, соблюдая ритуал. Я просто не смог бы этого сделать, потому что это было невозможно сделать. Не потому что мне не хотелось этого делать, но потому что помимо нас, в наших отношениях, случилось что-то совершенно иное, случилось исподволь, раз и навсегда.
       Дочь не вмешивалась в наши дела, в ее возрасте уже не важно, любит ли папа маму, а мама папу. Вряд ли ее когда-либо пугало одиночество.
       Я чувствовал себя большим неуклюжим слабаком. Жизнь обрела иной вкус, тревога хронический характер, за порогом квартиры начиналась прифронтовая полоса. Война переступила порог моего дома и объявила меня моим врагом. Я боялся себя самого, перебрался к старенькому отцу в его старенькую коммуналку. Мерзкое холодящее чувство постоянного мелкого страха стало привычным как утреннее чаепитие. Я понимал, что я не виноват во всем сразу и изначально, просто потому что виноват, просто потому, что меня назначили быть виноватым. И дело здесь не в понимании, а просто время подошло, мне надоело быть виноватым. Просто надоело быть виноватым.
       Дома бывал редко, заходил за разной мелочью, если заставал дочь то пил чай. На прощанье она говорила
 - деду привет передавай. – И все...
       Дочь мне улыбалась, я скучал по ней, подолгу не видя ее, но объяснить ей что-либо не мог, потому что ей это было не нужно.
       Нам хватило пары лет сор и раздражения чтобы выкинуть на свалку прошлую жизнь. Я раздражал Машу с утра и до вечера по нарастающей. До завтрака она демонстративно не обращала на меня внимания, в обед, начинала ронять посуду, а к вечеру дело доходило до слов. Я перестал видеть в ней женщину и даже тогда когда начинал замечать соседок и сослуживиц по работе не испытывал никакого мужского трепета, замечая ее бедра под утренним мятым халатиком. Мы были друг для друга взаимными убийцами. Я убивал в ней надежду, она во мне мужчину.
       Будущее меня пугало. Я не думал о том смогу ли я снова быть крепким парнем в свои сорок пять.
       В последний раз, наговорившись до хрипоты, выплеснув весь запас скопившегося яда, Мария распахнула передо мной халатик, обнажая ажурное белье, ехидно спросила
 - Ну что, родной, не хочешь отведать моего персика – и я поймал себя на мысли, что она прекрасно понимает все, о чем я думаю, все что сидит занозой в моем затылке, не давая уснуть под утро. Я избегал раздумий о будущем, засиживался допоздна на производстве, и безропотно соглашался на любую работу, не торгуясь и не выбирая, но в голове неотступно свербело,
 - теперь все по другому…. а как по другому? -
       
       Будущий отпуск наводил уныние. Быть на работе, для того чтобы не быть дома, вот лучшая перспектива моего отпуска. Системное администрирование, на крупном производстве, вещь вязкая и «времяемкое». Предложений иного характера, со стороны, не было, а я бы с большим удовольствием занялся механизацией бухгалтерского учета, это еще вязче и еще утомительнее.
       В пятницу вечером за час до окончания рабочего дня из кабинета редактора вышел мой приятель Марат Макеев и сам редактор Петр Семеныч.
 - Я могу его уволить, но я не могу его заставить – говорил Петр Семеныч.
 - Петр Семеныч, я не водил машину более года, я не могу переться на служебной машине бог знает куда. А добираться туда пешком, на попутках это абсурд -
Петр Семеныч казался озабоченным.
 - Мы подумаем, подумаем, решим – и ушел, а точнее убежал. Он всегда бегал, не раздувая щек, забросив пиджак и галстук на спинку стула в своем редакторском кабинете. Мой приятель, Марат Макеев, в отличии от Петра Семеныча, любил надувать щеки. Среднего роста брюнет, всегда выбритый, хорошо одетый, тридцатипятилетний, вечный холостяк.
 - Привет Сашок –
 - Привет – ответил я.
 - Ты чего кислый? Опять свою Клаву вспоминаешь. – Клавой он называл Марию. Я пожал плечами, потому что отвечать мне было нечего, да и не зачем.
 - Вечером заходи, расслабимся. – он хлопнул меня по плечу, но думал о своем, чуть досадуя и сердясь. – Не забудь пива. До вечера – и ушел.
И только вечером, между делом я узнал, что Марату предстояла командировка в Чечню и Дагестан, что водитель отказался ехать (заявив что за такие деньги он не нанимался в самоубийцы), и сам того не ожидая, предложил свои услуги. Мне до смерти не хотелось просиживать вечерами вместе с отцом у телевизора. Выщелкивать телевизионные каналы от первого до последнего и наоборот, пытаясь уснуть до двух ночи, чтобы к утру выспаться и чувствовать себя живым хотя бы до обеда. Хоть в Пакистан, хоть в Дагестан, куда угодно, лишь бы не наедине с собой.
       Вечером мы пили пиво, трепались не о чем, затем Марат достал водки и добавил «по чуть-чуть». Его подруга, симпатичная зрелая девушка, привела с собой знакомую приятельницу, долговязую (видать одуревшую от одиночества), такую же как и я жертву собственных обстоятельств. К одиннадцати женщины захмелели и от умных разговоров перешли к откровенным. Затем приятельница подсела ко мне и пыталась завести беседу.
 - Саша о чем вы все время думаете, давайте думать вместе – она касалась меня своими коленками, и улыбалась изо всех сил выказывая мне свое расположение. Если бы я успел напиться я остался бы с нею, но я был трезв и с холодком в душе представлял себе разочарованную женщину, неприязненно выкручивающую задницей, приседающую, приноравливающуюся приладить трусы к своему телу.
       Я сидел молча, был деликатен и старался не обидеть ее. В одиннадцать ушел. Перед уходом Марат сказал мне
 - Если ты решил твердо, я звоню Семенычу и может быть завтра же выедем. -
 - Звони – сказал я.
 - А может останешься? –
 - Нет, я пошел. -
 - Ну и хрен с тобой –

       Утро следующего дня началось сразу. После пива и небольшого глотка водки я выспался, чувствовал себя свежо и бодро. Не успел умыться, как раздался телефонный звонок, звонил Марат.
 - Я обо всем договорился – с ходу начал он. – Семеныч дает добро и командировочные. Талоны и прочее я организую. –
 - Что именно? –
 - Гостиницу и прочее, это не твоя забота –
 - Мы будем жить в гостинице? –
 - Саша ты болеешь. Подъезжай через час, жду – и бросил трубку.
       Только теперь, еще не умытый со вчерашним налетом на зубах, я сообразил, что мне предстоит оказаться в этой странной и опасной стороне, за пару тысяч километров от Москвы. В Дагестане…. и тем более в Чечне. Перспектива побывать в краях, которые я даже и предположить не мог, как места пригодные для посещения, начинала меня интриговать, хотя мне по прежнему казалось, что в Пакистан съездить менее опасно, чем в Дагестан. Хоть к черту на рога, лишь бы не дома.
       Мой приятель, Марат Макеев, был мне скорее добрым товарищем, нежели искренним другом. Его знакомство со мной началось с 90 года, а с «Клавой» закончилось так и не начавшись. Они невзлюбили друг друга сразу, с первого же дня.
 - Как поживает твоя любовь? – спрашивал он, я пожимал плечами. Деликатный и едкий джентльмен, готовый высказаться в любой момент, он мог быть очень бесцеремонным, когда дело касалось женщин. А когда злился или чувствовал себя неуверенно становился злым и высокомерным.
 - ты злой потому что боишься, это все от страха – говорил я
 - а ты вафля потому что по другому у тебя не получается – говорил он.
Я проработал в редакции восемь лет, и ни с кем не смог наладить отношений. Улыбчивые, холодные, добродушные и безразличные, журналисты не похожи на нас, обывателей. Они особая порода, особая каста умных и критичных ко всему без разбора людей.
       Мне казалось, что большинство из них приобрели иммунитет к плевкам и пинкам под зад. Сталкиваясь с препятствием, они могли обходить это препятствие, не замечая его, потеряв к нему интерес.
       Мой приятель отличался от своих коллег тем, что мог быть хамоватым и агрессивным. Он мог чваниться, иронизировать, вредничать, ехидничать, ерничать и посылать все что нам простым людям свято, в задницу, мило улыбаясь отсылать Родину матушку в жопу, обзывая ее проституткой, а народ грязью под ногами. Но он не мог быть безразличным.
       Мне казалось, что это выгодно отличало его от других.

       Я захватил права, достал из сейфа деньги, и рано утром мы выехали из Москвы.
       На заднее сидение я бросил подушку, на ней проспал первые часы дороги, под ровное убаюкивающее подрагивание и потряхивание авто, проснулся где-то между Москвой и Воронежем.
 - Выспался? – Марат достал сигарету, пошарил рукой в поисках зажигалки. - сейчас выпьем кофейку, сядешь за руль, а я посплю. - И я сел за руль.
       Машина мерно покачивалась, шуршание шин и шум ветра за лобовым стеклом постепенно, заполнили мое сознание, так словно ровный плавный грохот постепенно заполнил пространство. Привычный подмосковный пейзаж за стеклом автомобиля сменился унылым степным однообразием. Жидкие рахитичные лесополосы, чахлая выгоревшая трава. Вот уж воистину, Родина матушка это три березки.
       Я смотрел за стекла своего авто и видел бесконечную выжженную солнцем полупустыню. Привычные раскидистые сосны, здесь заменяли тошнотные, убогие деревья акации, зеленую высокую траву подменяла редкая лысоватая поросль, больше напоминающая солому. В такие минуты, томительного тоскливого ожидания, в прокуренных тамбурах, под стук вагонных колес, проезжая мимо грязных полуразрушенных поселков, убогих полустанков, чувствуешь какое-то неуловимое, перемешанное со страхом чувство причастности, словно твой шанс оказаться здесь был очень высок, но тебе повезло. На душе при виде разрушенных стен, обшарпанных серых двухэтажек становилось серо.
       Единственная перспектива человеку, родившемуся в этих краях, по моему бездумному, более обрисованному в красках, нежели словах, клеточному ощущению, должно быть единственное средство: бегство. Бежать отсюда без оглядки, бежать к чистым бордюрам, богатым витринам, к желтой листве на чистом мокром асфальте. Грязь, серость, нищета и бессмысленность среди перекошенных заборов, прогнивших крыш, замусоренных обочин. Это была другая Россия, Россия задворок, Россия задрипанных убогих людей.
       К полудню проснулся Марат. Перебрался на переднее сиденье и еще не открывшимися после сна глазами уставился на спидометр.
 - Саша не спи, поддай –
Постепенно пейзаж выправился. За Ростовской областью, где-то в районе Краснодарского или Ставропольского края, вновь появились высокие южные деревья и добротные ухоженные поля. Марат поеживался и крутился на переднем сидение, езда сбоку была ему в тягость.
 - хочешь, садись за руль.
 - давай, а то я сдохну от тоски.

       За ставропольским краем началась Калмыкия. Жидкие лесополосы и вовсе сменились пустыней. Убогие одинокие поселки-хуторки, выжженная равнина. И только тогда когда я открывал, в очередной раз, дверцу автомобиля, картина приобретала ощущение законченности, логической обоснованности. За стеклом стояла убийственная жара. Такого убойного жара невозможно выносить более пятнадцати минут. Раскаленный воздух не только обволакивал тебя, медленно покрывая кожу тонкой пленкой жира, но и втекал в легкие душной волной, постепенно вызывая звон в ушах.
       Каждый раз, покидая автомобиль, я с облегчением возвращался в него, запирая за собой дверцу.
       За Калмыкией наметилось легкое оживление, пейзаж снова стал окрашиваться в зеленые тона, мы подъезжали к Кизляру, большому одноэтажному поселку с разбитыми дорогами, пылью и мусором.
       Нас несколько раз останавливали на блок постах. Мы выходили из машины, большие угрюмые дагестанцы с автоматами заглядывали внутрь, в багажник, под капот, один из них критически оглядев Марата, спросил.
 - Это куда везешь? – он небрежно ткнул пальцем в мою сторону. Его небрежный, вальяжный палец бесцеремонно указывал направление, не обозначая меня как живое существо.
 - Туда – Марат ткнул пальцем вперед.
 - Сам чеченец? –
 - Лакец – произнес Марат.
Дагестанец в форме омоновца холодно, критически, долго в упор разглядывал Марата. В руках у него был паспорт.
 - Макеев Марат, Москвич. По лакски умеешь говорить?
 - Умею.
И они заговорили на гортанном, очень непривычном для моего слуха языке. Через некоторое время омоновец протянул обратно паспорта, и чуть смягчаясь снисходительно сказал
 - ладно, Макеев Марат, лакучумосквич, проезжай. -

       Через некоторое время мы съехали с асфальта на грунтовку, машину начало потряхивать, зашумели, зашуршали покрышки. Сразу же поднялась пыль, и если Марат сбавлял обороты, пыль настигала нас, обволакивая задние стекла.
       Как въехали в Чечню, я не заметил, но въехали, как к себе домой. Никто нас больше не останавливал и под капот не заглядывал.
       - Как тебе наша милиция? – Марат не смотрел на меня, но я почувствовал в его словах иронию.
       - Я понял, что они делают различие между тобой и мной. –
       - А ты сам, не видишь различия? –
       - Не понимаю о чем речь. – У меня не было желания обсуждать национальные особенности этих омоновцев. Это были люди с другой планеты, не только не понятные мне своим образом мыслей, но более неприятные, нежели безразличные.
       - Я вижу, что я им не нравлюсь.-
       - Не любят они тебя – не любят и бог с ними, решил я. Если моему приятелю весело от сознания что его земляки меня не любят, то пусть они катятся к чертям.
       - А почему? –
       - А за что им тебя любить? - он сказал это с спокойно, с легкой ухмылкой на лице.
       - А за что не любить? –
       - За то, что ты другой. –
 Всякое хамство, а тем более неприязненное, рождает во мне тревогу, а последние слова и вовсе задели меня.
       - А ты не другой? -
Он рассмеялся.
 - Видишь, у меня на лбу написано, СВОЙ. –
 - А у меня чужой? – он молчал
 - А что еще должно быть написано на моем лбу? Там написано русский, там ведь не написано враг – мне было неприятно, что моего приятеля это веселит
 - Хорошо, - я согласился – а что написано на твоем лбу в Москве? – он снова улыбнулся
 - А что ты читаешь у меня на лбу? – помолчал и добавил
 - меня лично мало волнует, любит ли меня кто либо. Просто в отличии от тебя Саша, я знаю цену такой роскоши: своеобразие… Так что сейчас ты на себе испытал всю роскошь своего своеобразия. Вот тебе мой совет: ежели ты кому то не нравишься, посылай его в задницу -
 - Боюсь, у меня не получится –
 - на Кавказе любят уверенных мужиков. У тебя Саня, получится -

       Скоро мы въехали в небольшой поселок, явно не схожий с теми, которые я привык видеть в средней полосе. Не ухоженный, но с добротными большими домами и высоченными каменными заборами. На первой же улице, на въезде ведущей к центру нас остановил бородатый, невысокий мужчина. Он подошел к автомобилю, вежливо поздоровался. Бородач предложил нам отдых, мы отказались и через некоторое время суеты и приготовлений тронулись дальше пересев в белую потрепанную ниву.
       Выехали когда начало вечереть. Марат сел рядом с водителем а меня усадили на заднее сидение. Между Маратом и бородачом лежал автомат. Вместе со мной назад сел невысокий мужчина тридцати лет, в руках у него был еще один автомат. Мужчина вел себя скромно, я обернулся к нему, он, заметив, что я его разглядываю, тоже обернулся ко мне. Я ткнул пальцем в оружие, спросил
 - А это зачем? -
 - Ночь – добродушно и хитро ответил он - для волков – потом снова хитро глянул на меня, спросил
 - а у Вас нет волков? –
 - у нас нету –
 - если нет волков, значит есть шакалы. -
       Наученный Дагестанскими омоновцами, я внутренне был готов к тому, что здесь меня не станут кормить пряниками. Шакалы так шакалы, согласился я, но в его интонациях и на его лице не было враждебности, он был дружелюбен. Уж лучше мириться с шакалами в Москве, чем с благородными ночными волками в Чечне, подумал я. Но когда понял, что два автомата, в автомобиле, наша единственная защита, мною овладели тревожные мысли. Я так и не смог осознать, в полной мере, что уже нахожусь в Чечне, мое осознание этого началось с ощущения опасности.
       Очень скоро мы въехали в гористую местность. За окном начало сереть. Пейзаж за стеклами авто приобретал все более мрачный, суровый вид. Дорога не ремонтировалась последние сто лет. Тряска, торможение, разгон и снова тряска. Боевитый чеченец дремал, мирно сложив руки на груди. Голова его моталась из стороны в сторону, периодически билась о стойку. Он на мгновение открывал глаза и снова засыпал. Марат сонными глазами смотрел на дорожную рябь в свете фар. Наш охранник положил свое оружие на колени, и когда оно съезжало на пол, водружал его на место. Я смотрел вперед за лобовое стекло, на границу света и мрака и мне казалось, что там прячутся злодеи, внимательно следящие за нами, стерегущие свою удачу, нашу погибель.

       ………………………

       Нудно и долго в кромешной темноте добирались до Ведено. Приехали поздно ночью. Нас разместили в одной комнате. Я так устал, а точнее так хотел спать, что толком и не разглядел что к чему.

       …………………………

       Я проснулся первым и сразу же ощутил удивительную бодрость. Утро было свежее и полное всяческих деревенских запахов. В просторной обитой деревом и завешенной коврами комнате ощущалась особая тишина. Я лежал, прислушиваясь к шуму во дворе. Мне казалось, что звуки здесь разносились на многие десятки метров. Те звуки, которые доносились до меня, бодрили чистотой и природным естеством. Я слышал, как по двору ходила курица и издавала воркующие звуки. Так куры мамы подзывают цыплят. Сон сошел с меня мгновенно.
       Выходить во двор одному было неловко. Через некоторое время проснулся Марат. Мы не спеша оделись и вышли на веранду второго этажа. У перил стоял старый деревянный стол и четыре стула. Мебель была древняя, но крепкая, под ногами деревянные крашенные в прошлом столетии массивные доски.
       Во дворе было несколько мужчин и две женщины, они сдержанно с нами здоровались. На веревке под большим деревянным брусом висела наполовину освежеванная овца. Один из мужчин пропихивал засученные по локоть сухощавые руки под кожу, отделяляя овчину от белого набухшего овечьего живота. Его кисти и запястья были густо коричневыми, а локоть, с того места где застегивалась рубаха, истерично белым. Рядом с овцой пахло овечьей утробой, чуть поодаль свежестью и чистотой.
       По двору, вымощенному грубыми камнями, бегали курицы, здоровый мохнатый кобель, кавказец, сидел на цепи и безразлично глазел по сторонам, не обращая на нас внимания. Величавое, гордое животное, вчерашней ночью рвавшее цепь, сегодня лениво лежало с раскрытой пастью и чуть высунутым языком, чем-то напоминая мне тех самых омоновцев на въезде в Чечню.
       Мы умылись, по очереди выливая друг другу воду на руки. Я достал зубную щетку. Марат просто прополоскал рот холодной водой, хмыкнул при виде моей щетки.

       Через некоторое время к нам поднялась молодая девушка.
       Я впервые имел возможность наблюдать чеченскую девушку в ее естественном окружение и поэтому внимательно, насколько позволяли приличия, стал разглядывать ее.
       Она была одета в серое простенькое платье. На голове ее был маленький платок, повязанный на деревенский манер, «завязульками» назад, на ногах аккуратные сверкающие калоши. Она поставила на стол большую чашку с мясом и молча, не глядя на нас, спустилась вниз. Затем последовала еще одна чашка с вываренным тестом, затем приправы, но каждый раз поднимаясь и оставляя на столе очередную еду, она уходила, ни разу не глянув на нас. Она была сосредоточенна, отстраненна и на лице ее читалось стеснение. Эта девушка являла собой особый стиль демонстрации застенчивости. Я видел такое разве что в старом Советском кино.
       После того как она ушла в очередной раз, Марат ткнул меня в бок.
       - ты чего вылупился? Понравилась что-ли? –
       - А что, нельзя? Не принято? Я не буду. –
Марат добродушно улыбнулся
 - Любопытно тебе?
 - Она ни разу не посмотрела на нас –
он наклонился ко мне и хитро прошептал
 - она боится, а вдруг у нас рожки. –
Девушка поднялась в последний раз, поставила на стол очередное блюдо, пахнущее чесноком, и вдруг заговорила
- это хинкал, кушайте на здоровье – и ушла, напоследок украдкой бросив взгляд на Марата.
       Мы ели тесто, обильно политое чесночной приправой, и закусывали его мясом.
Это была баранина, жир которой застывал на губах и пах специфическим образом.
Ели молча.
       С нами за столом, помимо нашего дружелюбного хозяина, сидел пожилой старичок сухонький и безучастный на вид. Он ел, отщипывая сухими, крючковатыми пальцами маленькие кусочки от круглого похожего на блин, чеченского хлеба, не обращая на нас внимания, так словно нас и не было за столом. Клал хлеб в рот, неспешно запивал, поднося ложку с бульоном ко рту, и закусывал маленьким кусочком мяса. Выражение его лица не менялось, его попросту не было.
Вместо выражения было подчеркнутое отсутствие какого либо выражения. Он смотрел вперед и когда подносил ложку, смотрел на ложку. Я исподволь следил за стариком и видел в нем такую же непривычную, манеру поведения, которую видел чуть ранее, разглядывая чеченскую девушку.
 - он вообще не смотрел в нашу сторону – делился я своими впечатлениями
 - ты сало жрешь сутками, а он сидел с тобой за одним столом –
 - вот оно как! –
 - Ну да, ему бы прирезать тебя – шутил Марат - по хорошему…-
После завтрака старик взял в руки старенькую выстиранную тряпку, вытер руки и молча протянул тряпку мне. Без выражения, просто протянул тряпку, даже не взглянув на меня. Я вдруг почувствовал неловкость, поспешно схватил тряпку и тоже стал вытирать жирные после баранины пальцы. Мне показалось, что мою неловкость (брезгливого и деликатного как слон гостя), заметили все. Но Марат, молча через весь стол, схватил тряпку, вытер свои тонкие пальцы и даже вытер губы, потом откинулся на стул и иронично уставился на меня.
 - У нас есть чистые салфетки – дружелюбно вставил хозяин.
       Я заметил, что с Маратом он держался несколько иначе, вежливость сменялась дружелюбием.
       На стол, к тому времени, подали кипяток в здоровенном русском самоваре, сладости, хлеб нарезанный ломтями и отдельно на тарелке выложили белый сыр.
Сыр я приметил сразу, потому что от него исходил сильный острый запах, чем-то напоминающий запах застоявшихся носков. Я слегка толкнул Марата
 - Что это такое? –
 - Чеченский дуст – потом снова наклонился ко мне и шепнул - овечий сыр. Деликатес. -
 - Пахнет ужасно. –
 - Ты попробуй с чаем, если раскушаешь, станешь ценителем. -
И мы начали пить чай.

       Наш хозяин пообещал нам ночную охоту и уехал. Марат уснул а я, предоставленный самому себе, вышел во двор.
       В дальнем конце, у газовой плиты стояла хозяйка, женщина 35 – 40 лет, в черном, и рядом с нею ее молодая помощница, вчерашняя скромная девушка. Женщина глянула на меня строгими усталыми глазами и отвернулась.
       Рядом со мною стоял хозяйский мальчишка 12 лет и внимательным, открытым, немигающим взором, с любопытством изучал меня. Так внимательно, не стыдясь своего любопытства, могут глазеть только сельские дети. Только в отличии от наших русских мальчишек, этот смотрел без страха и стыда, как равный на равного.
 - Тебя как зовут? –
 - Тимур – отвечал мальчишка, а потом спросил, ткнув в меня пальцем
 - а тебя? –
 - Саша –
 - ты русский? – спросил мальчишка, и выжидательно смотрел на меня, словно не русский я не мог представлять для него какой либо интерес.
 - русский – ответил я.
На этом наш диалог закончился, но мальчишка еще долго разглядывал меня под разными ракурсами, словно хотел изучить и запомнить во всех положениях.

       ……………………………….

       Обедали поздно, где-то в половине третьего, затем спали до шести.
       К вечеру нам выдали по автомату с рожком, уже набитым патронами, и вывезли за селение на пару десятков километров. Я взял в руки автомат так словно держал его каждый день, на ехидную ухмылку Марата только пожал плечами.
       Неподалеку от распаханных небольших делянок начинался лесок, больше похожий на кусты, из которых, по рассказам местных мужиков, мы и должны были ожидать сотню другую кабанов.
       Мы приехали на двух машинах. В джипе ехал Марат со своим чеченским приятелем а на уазике местные охотники и я с туповатым на вид водителем Расулом. В самом Ведено в машину бросили большую сумку с едой и пакет полный бутылок.
       Нас усадили около костра. Рассул достал сумки, пакеты, канистру с водой и через двадцать минут приготовил закуску. В кастрюле с водой он сварил местную колбасу, от которой исходил изумительный запах. С колбасой, местным хлебом и овечьим сыром, стакан водки снова вернул меня к жизни. Напьюсь в последний раз и сделаю большой перерыв, решил я про себя.
       - Что это за штука? – я шепнул на ухо Марату.
       - Колбаса домашняя –
       За костром кроме нас с Маратом и его приятелем, сидело трое местных. Они старались говорить на русском, потому что когда они сбивались на родное наречие, «Приятель» одергивал их на чеченском, вероятно, он заставлял говорить их на понятном нам языке.
       Тот что постарше, был заядлым охотником, знавшим повадки кабанов, они называли его Муталибом. Второй скромным стеснительным молчуном, а третий, рыжим худощавым пареньком, с горбатым носом, противной рожей и колкими враждебными глазками.
       Его неприязненный вид и его колкие глазки напомнили мне омоновцев на дороге.
 - Кабан умный, хитрый животное – говорил Муталиб - посидим до часу, до двух можно – он махнул рукой, словно хотел сказать, черт с ним - можно до трех. Но с трех до пол пятого, надо сидеть. – Он ткнул пальцем в ночь - там. Придет. – Кивнул головой словно был уверен, обязательно придет - я могу чуть-чуть спать. Один глаз спит, другой ухо слушает. -
       Я понял, что с трех часов надо идти на засиди. С другого края Марат чинно беседовал с приятелем, у них была умная, светская беседа.
       Между тем ночной воздух заметно остыл а звезды на небе, в этом чистом хрустальном вытрезвителе, засияли с такой яркостью, что казалось, были способны осветить округу без фонарей. Они висели над головой ниже наших Московских звездочек чуть не вдвое, здоровенные как южный арбуз и яркие как мерседесовские галогенки.
       Приятель что-то сказал тупому Расулу, тот приволок из машины четыре бурки. Остальные натянули на себя старые советские ватники. Сразу потеплело. Несмотря на то, что небо представляло собой сплошную цветомузыку, чуть дальше костра уже не было видно ни зги, хоть глаз выколи.
 - Как Вы собираетесь стрелять? –
 - Через два часа будет луна – Муталиб ткнул пальцем в небо над головой.
 - Свет будет. -
На коленях у него лежало старенькое ружье, на голове потертая видавшая виды фуражка. Одет он был бедно, как и другие чеченцы, но аккуратно. От нашего российского колхозного сторожа его отличала подчеркнутая сдержанность, и то что, выпивая он не косел и закусывал очень скромно, словно всю жизнь прожил, испытывая недостаток и стеснение в еде. В глубокой кастрюле было около двух килограммов колбасы, но всю ее съели мы с «тупым» Расулом. Чеченцы ограничились маленьким кусочком хлеба, и таким же кусочком сыра.
 - Кабаны большие? -
 - Кабаны большие – чинно ответил Муталиб и стал рассказывать длинную историю как погиб его дядька в горах (он так и сказал в, горах, словно мы находились на равнине), о том, как тот попал в яму вместе с раненым кабаном и кабан вспорол ему живот, прежде чем дядька смог добить его ножом.
       Чуть поодаль от костра сидел рябой Рассул. Он в отличии от других постоянно жевал. Водки ему не наливали. Этот неприкаянный поедатель сыра даже слушал по особенному. Наверное, еда и процесс пережевывания пищи вводили его в ступор.
       Марат наклонился к рыжему чеченцу и спросил
 - почему он не пьет –
 - не наливают – спокойно и холодно ответил тот. Марат взял в руки водку, налил себе и рыжему и пока мы слушали охотничьи байки Муталиба, стал тихо общаться с молодым чеченцем.
       - У вас гаи стоит на дороге? Почему ему не наливают? - Рыжий приподнялся с локтя, разлил водку Муталибу и третьему скромному чеченцу, снова упал на локоть.
 - Ему нельзя. Напьется, начнет свиней резать. –
 - Нам нельзя свиней резать, аллах не велит – внимательно вглядываясь в рыжего, сказал Марат.
 - А мы и не режим, он режет. -
Марат ударил свою рюмку об его рюмочку и не дожидаясь компании выпил. Рыжий поднял свою, толкнул в бок Муталиба, показал ему жестом, «пей», и выпил вслед за Маратом.
       - Ты не боишься на кабана с таким ружьишком? – У его ног лежала добротная ижевская вертикалка.
 - А чего свиней бояться? –
Не знаю что именно, но что-то в его интонации стало настораживать меня.
 - Клыков надо бояться - сказал Марат.
Рыжий молча достал откуда-то сбоку небольшую, но увесистую финку и твердо зажав ее в кулаке положил руку на скатерть. Маленький сухонький кулачок ощетинился костяшками, прочно уверено ухватив сталь за рукоятку.
 - Вот оружие для свиней. –
Я не понял того, что произошло далее. Я заметил как изменился Марат. Он ничего не сказал, но в нем сразу проявился джентльмен. Тот джентльмен, высокомерный и готовый высказаться. Он сжал ладонь в кулак, ухватился двумя пальцами за нос, но не успел ничего сказать, его перебил наш гостеприимный хозяин. Он сказал, что-то негромко, буквально два слова. Короткая односложная фраза.

       Рыжий тут же вскочил и не попрощавшись, резко пошел прочь, в темноту. Мне стало неловко. Я понял, что это был конфликт, но я не понял как это случилось. По лицу Марата я сообразил, что ему тоже было неловко и досадно. Черт бы побрал этого засранца, читалось на нем. Скромный стеснительный чеченец смотрел на костер, а Муталиб снисходительно улыбался
       - Молодой… – словно оправдываясь сказал он, но тут приятель Марата все исправил. Он сказал просто
 - Не переживайте, он выпил лишнее, прогуляется до дома, протрезвеет. – Небрежно махнул кистью, потом жестом показал,
       - наливайте. У нас водки полно, нам предстоит убить кабана, мы приехали сюда отдохнуть, попробовать экзотики, колбаски местной. Завтра будет шурпа с сушеным мясом. Когда Вам еще доведется отведать сушеной баранины? -
А потом, глядя на меня добавил
       - Ничего не случилось – сделал принципиальную физиономию, словно спорил со мной.
       - Ничего не случилось. Вы Саша гость. Даже если вы надумаете плевать на головы прохожих, никто из них не может сказать Вам ни одного слова. Они будут приходить ко мне, и предъявлять мне претензии. Таков закон. This is the low - он сказал это вполне доброжелательно и с юмором.
 - А можно вопрос? –
 - Конечно –
 - Что вы ему сказали? –
Приятель вздохнул, улыбнулся и ответил
 - Это мой младший двоюродный брат. Был бы посторонний человек, пришлось бы говорить больше слов. А ему я сказал следующее, дословно, «Пошел вон». Выпьем.-

       Это была замечательная ночь в горах.
Вполне вероятно, что если бы я не пил водку, многое мне показалось бы иным, но я пил водку и ни о чем не жалею. Таких обалденных звезд мне не доводилось видеть нигде, никогда до этого. Я впервые видел звездную пыль. Словно кто-то щедрой рукой выплеснул во вселенную пару ведер молока. Млечный путь сиял над головою, более похожий на млечный тракт. Здесь он был виден так же ясно как сами звезды над Москвой в ясную ночь. Смотришь на ночное небо и ощущаешь физически, какую-то неслышимую фантастическую музыку. Прохладная, пронзительная, южная ночь в горах.
       Народ выпивал не спеша, чинно беседовал, и если бы не глупый инцидент все, и вовсе, было бы замечательно.
       Чеченский приятель Марата оказался приличным, цивилизованным человеком. Он без ненависти и вполне логично рассуждал о не справедливом распределении ресурсов, говорил, что русские регионы находятся в том же положении по отношению к центру, что и национальные окраины. Я слушал его некоторое время, потом переключился на разговоры об охоте.
       И без разговоров все было здорово. И домашняя колбаса и костер и сам дух, простой деревенский, без претензий. Затем мы расселись по краю поля, засеянного картофелем, но я не видел ни одного кабана. Я слышал выстрелы, автоматные очереди, но мне это было неинтересно. Я лежал на прохладной траве в теплой бурке и смотрел на небо.
       Пространство, вечное, холодное, необъятное пространство, поначалу пугающее тебя, леденящее неизбежностью столкновения, постепенно завораживало и теплело, надвигаясь, приближаясь к тебе вплотную.
       В руках под буркой у меня был автомат. Железяка, вороненая сталь которой протерлась до бела в некоторых местах, натертая руками людей, нагрелась, и я забыл про нее. Марат мне показал, как надо снимать предохранитель, а я его и не трогал. Я уснул незаметно для себя, прижимая к груди железяку согретую до меня, быть может, не одной парой человеческих рук. Когда меня растолкали, сразу вспомнил небо и себя, словно и не засыпал.
       Убили свинью, отволокли за ноги подальше от поля и бросили под кустиками. К половине пятого мы уже были дома. Я уснул сразу. Так словно, положил голову на подушку и тут же выключили свет. Проснулся к девяти часам. Марата не было, он был внизу, я оделся и вышел во двор.
       ………………………

       Во дворе, как всегда, были женщины. Меседу, крепенькая женщина лет тридцати пяти и молодая диковатая девушка, двадцати - двадцати двух лет, подававшая нам завтрак вчерашним утром. Девушка поздоровалась со мной и тут же отвела глаза, словно ей было запрещено рассматривать мужчин, а женщина не обращала на нас внимания. У нее был чуть уставшей взгляд умудренной жизнью женщины. Спокойствие и терпеливость читалось на ее лице, словно все мы утомили ее и единственное чего она несуетливо ждет от нас, это оставить ее в покое. Чуть вдалеке, там где находился разноцветный уазик, копошился рябой Расул.
 - Чай? – спросила Меседу.
 - Нет спасибо, я попозже вместе со всеми. - Женщина кивнула головой и занялась своим делом. В руках у нее был топор. Молодая девушка стояла рядом, подбирая расколотые поленья. Я подошел поближе, предложил
 - давайте я поколю – Девушка стыдливо улыбнулась, а Меседу, некоторое время иронично разглядывала меня, решала как ей поступить. Потом молча протянула мне топор. Я начал колоть дрова.
       В это время по двору, мимо нас проходил мужчина. Он периодически появлялся здесь, молча здоровался с нами, но в разговор не вступал. Широко улыбаясь, он что-то сказал Меседу. Очень гортанная напористая речь. Меседу в ответ широко улыбнулась, махнула на него рукой, и ответила что то, судя по всему веселое, потому что чеченец рассмеялся а девушка, прикрыв тыльной стороной ладони рот, прыснула от смеху.
       Вскоре мы сели за стол, начали пить чай. С нами сел рябой Расул, громко хлебал зеленоватый, душистый чай из блюдечка и жевал хлеб с сыром, глядя куда вдаль, мимо нас.
       - Расул – я обратился к нему. Он внимательно уставился на меня.
       - О чем они говорили только что? – он некоторое время соображал, не понимая о чем я спрашиваю его. Видимо, для него, события существовали во времени не более пяти, десяти минут от силы. Более поздние события покидали его сознание раз и навсегда, безвозвратно. Наконец, вспомнив само событие, он сказал.
 - Мамади, предложил заплатить за тебя калым -
 - Какой калым? –
Расул невозмутимо и даже недоуменно отвечал
       - деньги – мол, этого только малые дети не знают.
       - Кому? – я был в недоумении. Расул пожал плечами и принялся хлебать с шумом из своего блюдечка. Я был заинтригован, что за калым и почему именно за меня?
 - А что сказала Меседу? –
 - Она сказала, что ты очень дорогой и у нее не хватит денег на тебя. -
Я не сразу понял, но почувствовал сразу. Марат развеселился так, что опасаясь разлить чай (он буквально давился улыбкой), отодвинул чашку ото рта. По тому как аппетитно и ехидно он улыбался я понял что не только дагестанские омоновцы но даже чеченские женщины умеют делать различия.
 - А за тебя они предложили бы калым? – обратился я к нему. После этих слов на него напал гомерический хохот. Он положил чашку подальше на стол, чтобы не разлить ее, и так заразительно смеялся, что через минуту улыбались все. И я в том числе.
       ………………………….

       Наконец таки мы выбрались из Ведено. На этот раз нас отправили на большом джипе, обитым кожей, с мощной музыкальной установкой. Водитель чеченец включил заунывные чеченские песнопения, время пролетело незаметно.
       На выезде мы пересели в свою машину, попрощались с нижним бородачом и благополучно выбрались из Чечни. На границе, на том же посту, поздно ночью под утро, нас снова остановил ОМОН. На этот раз встречали жестче, видимо чеченцев они не любили еще больше чем меня. Обшарили всю машину, обнюхали и прощупали всех по очереди, около часа мурыжили, увели Марата в свою коптерку и наконец отпустили.
 - Почему ты не даешь им деньги? – спросил я у Марата.
 - Не знаю – Марат после осмотра выглядел уставшим и злым, - если бы они просили… Они ведь не просят. А предлагать самому, значит формально признать какой-то умысел. –
 - Чего спрашивали? –
 - Выясняли кто я и зачем приехал в Чечню. –
 - Что ты им ответил –
 - Сказал правду – и через некоторое время добавил – сейчас выберемся на
       Кизлярскую трассу и все будет нормально. –
       
       Ночь постепенно сменяло утро, незаметно серело, вскоре на горизонте обозначился рассвет.
       - Что это за село такое, Ведено? – Марат обернулся, сделал небольшое усилие, словно вернулся издалека.
       - Я говорю, что это за село Ведено? –
       - старый Ведено, чеченская ставка Шамиля –
       - Ну и что? –
       - Ничего – он пожал плечами, потом словно передумав, уточнил
       - Для тебя ничего –
       - А для тебя? –
       - А для меня … некий пунктик в иерархии ценностной. Закорючка среди прочих закорючек личностной идентификации. -
Я не понял, его мудреной фразы.
       - Почему для тебя пунктик а для меня не пунктик? – он пожал плечами.
       - Да и для тебя, пожалуй, пунктик. – Потом, все так же, глядя вперед, с любопытством спросил
       - Кто такой генерал Ермолов? -
       - Генерал Ермолов русский генерал. – Я не знал биографию Ермолова. Он улыбнулся краешком губ, покачал головой, словно что-то хотел сказать.
       - Однажды я выпивал с одним армейским эстетом, патриотом. Разговорились об истории. Тема - Кавказская война. Естественно я довел его до душевного ступора своими выводами и сравнениями. Он лишился дара речи, когда я, хохмы ради, заявил что кавказская война по затраченным ресурсам, геополитической важности и военным масштабам, сравнима с кампанией 12 года. Полвека кавказского геморроя породили романтиков влюбленных в Кавказ, подобных Бестужеву Марлинскому, явили миру породистую Лермонтовскую спесь, различавшую черкесский навоз от чеченского, представляешь, – он весело подмигнул мне,
 - как обострился нюх у этого тонкого, ранимого крепостника, гениального и трепетного владельца сотен русских душ, – он испытывал удовольствие, когда ему удавалось удивить, раскрашивая свою точку зрения особыми красками.
 - Этот полувековой гемморой был оттеняющим фоном для Прометея мысли, Льва Николаевича в раздумьях о сути, ядре русской натуры. А кроме того причиной исторической забывчивости многих долб-бов, ура-патриотов. Уж чего-чего, а этого гавна в России хватает. Но не это интересно. Мы говорили без неприязни, пока дело не дошло до Ермолова. Уж сотня лет минула с той поры, а навоз и поныне пахнет тем же. Он назвал Ермолова честью, флагом, святой хоругвью, двуглавой фистулькой на историческом чепчике русской армии. Эдакий хинкал, который трогать нельзя, святое. А я сказал, что Ермолов детоед, антихрист и держиморда –
 - Ну и что? –
Он ухмыльнулся, тряхнул головой
 – через плечо -
       До недавних пор, я видел своего приятеля эдаким франтом, вечным шутником, хитроватым, но не жадным и добрым приятелем. Он никого не пускал себе в душу и готов был иронизировать по любому поводу, не проявляя сочувствие ни к своим ни к чужим болячкам.
 - Для тебя это важно? –
Марат повел плечами. Через некоторое время сухо добавил
 - Ну ты зануда, Санек –


Далее мы ехали молча. Через час я спросил у Марата
 - А кто они такие, эта Меседу, Расул. Они работают на твоего приятеля? – Марат вздохнул и сонно отвечал
       - Меседу жена брата, того самого рыжего таракана, который на тебя хвост поднимал. –
       - Почему на меня? Я ему и слова не сказал. –
       - Ну хорошо, не сказал так не сказал – согласился он.
       - Меседу вдова. Мужа убили в 95. Девушка ее дочь. Рябой Расул идиот, а может быть дебил. Он следит за скотиной, по дому за всякой мелочью. Пить ему не давали по той причине, что с ним случаются припадки. Выпьет, становится агрессивным. Они его использовали тюремщиком и палачом заодно, а может и сейчас используют. Кто тебя еще интересует? -
Я был неприятно удивлен, он сказал это спокойным будничным тоном.
 - А как же мы с ним за руку ручкались? – он промолчал.
 - А что это значит, использовали палачом? –
 - не все чеченцы любят убивать, некоторые не могут… а этот за стакан… –
 - А что, кроме него больше некому? –
Марат был спокоен, он говорил так, словно заранее знал обо всем.
 - Ну, если найдется желающий, почему же нет. –
 - А были желающие? –
 - Вернись и спроси у них -
 - а у тебя нельзя спросить ? –
 - нельзя, мне не нравятся твои вопросы –
 - а мне твои ответы –
 - ну так иди к черту –
 - сам иди –
       Далее мы ехали молча. Дорога до Махачкалы прошла без приключений. Проехали Бабаюрт, Хасавюрт, Кизилюрт, я следил за табличками, уже без любопытства разглядывая экзотические названия поселков, лица и дома вдоль обочины. Когда справа показалась горная гряда, Марат чуть ожил.
       - Здесь прошли 18 лет моей жизни, это, Санек, моя дикая Родина. Приехали. –

       ………………………………………
       ………………………………………

       Махачкала, оказалась провинциальным солнечным городишком, опрятным и достаточно большим, вытянутым в широкой, десяти - пятнадцати километровой полосе, между морем и горой.
       По тротуарам ходили темноволосые, бровастые, люди, напоминавшие мне народ на московских рынках. Мужчины и женщины были опрятны. Я смотрел за стекло авто и видел там картину совершенно несхожую с привычной.
       В манере одеваться чувствовался иной дух, не схожий с Московским. Я не видел мужчин в шортах и женщин в легких летних блузках.
       Было душно от влаги и жарко, но в черте города не было привычных панам, всего того что отличает жаркие южные города от столицы. Неуловимый «иной» дух ощущался в походке, манере одеваться, осматриваться и стоять на остановках. Все здесь было не по Московски, дубово и ортодоксально.
       Мужчины в белых рубашках, джинсах, женщины в юбках ниже колен. Все неспешно и основательно.
       Я крутил головой, вглядываясь в аборигенов, и не видел среди них лиц с выраженными славянскими чертами. Все густо, экспрессивно, гротескно, словно ты попал с жару с пылу на страницы арабского комикса.
       Некоторые из них выглядели иначе. Одни напоминали мне неандертальцев, агрессивно узколобых, волосатых уродцев, другие Марата, более похожие на брюнетов итальянцев.
       Большею частью, центр был застроен частными домами. Некоторые из них являли пример купеческого зодчества, большая часть была аккуратна и умеренна. Я не видел в чертах города той удручающей картины, которую мне доводилось наблюдать в старой части Воронежа. Здесь не было заброшенных убогих дворов. Старые, недорогие одноэтажные дома густо оттенялись раскидистыми высокими деревьями.
       Через некоторое время мы въехали на одну из таких тенистых, уютных улиц. На въезде нам перегородили дорогу два гражданских автомобиля. Они стояли поперек дороги, носами друг к другу, в открытых дверях сидело двое мужчин в гражданской одежде. Марат вышел, поздоровался за руку, о чем-то негромко переговорил и нас пропустили.
 - Кто они такие? -
 - охрана –
 - кого охраняют? –
 - теперь нас –
Я глянул на другой конец квартала, там тоже стояло две машины.
В середине квартала, неожиданно, дома расступились, и перед нами возник небольшой двухэтажный дворец с вычурными анфиладами, ажурной лепкой и прочей рельефной красотой.
 - Приехали – сказал Марат.
       Встречали семейно. В небольшой, тесный дворик, находившийся в левой части «дворца», набежали дети, несколько молодых женщин и пара плохо выбритых крепеньких мужиков. Они по очереди пожимали нам руки, пока вперед не вышла полная большая женщина, с трудом передвигавшаяся по двору. Она взяла Марата за голову, поцеловала в лоб и расплакалась, вытирая глаза. Она что то говорила ему на горском наречие, а Марат жевал крупные плоды тутового дерева, срывая их с ветки и улыбался, слушая ее.
       Он обнял толстую тетку, огляделся, вздохнул, словно сто лет не видел всего этого, вытер об штаны руку, взял в ладонь руку женщины, и мерно постукивая ею себя по голове, тихо запел заунывную медленную мелодию. Тетка рассмеялась и что-то сказала в ответ. Он покачал головой и ответил
 - нет –
 - орус – она покачала головой, словно сокрушалась о чем-то – ммммм, орус. -
       Нас поместили в большой комнате на втором этаже. Просторный туалет, богатая ванная комната. Условия, на этот раз, были царскими.
       В Чечне я не мог расслабиться, потому что для этого надо было у всех на виду пройтись по всему двору, а здесь был райский уголок. От всего пережитого и увиденного, от бесконечной плавной и тряской дороги в груди еще ощущалась мелкая дрожь, а в голове стоял мерный гул.
       И хотя нас было только двое в комнате, я не мог отделаться от ощущения, что и теперь надо быть в тонусе, соблюдая приличия.
 - Кто это полная женщина? -
 - Заидат, жена отца, моя воспитательница. –
 - она не твоя мама? –
 - Пожалуй… я смутно помню свою маму. –
 - Ты очень холодно говоришь об этом. –
 - Не холодно, ровно – он скинул с себя одежду, улегся на кровать в трусах и носках, заложил руки за голову.
 - Она любила тебя? -
 - Ровно настолько, насколько можно любить чужого мальчика, имея двух своих. –
 - значит, не любила? –
 - Она ни разу не повысила не меня голос, ни разу не пожаловалась отцу, она сильная женщина. –
 - а отец? –
 - Папа у меня был crazy, мы боялись его как огня – он встал с кровати, потянулся, решительно и твердо продолжил.
 - Вот это все наше, – обвел руками, указывая на комнату
 - Мойся, сиди в клозете хоть пару часов, потом поедим, хлопнем пару стаканов какого-нибудь шмурдяка и завалимся спать. Отдохнем и за дела. –
 - у Чеченцев у тебя все получилось? –
 - Как по нотам. Сам не ожидал.-
 - О чем ты его спрашивал? –
 - Мне Семеныч дал список вопросов –
 - Ну и как? –
 - Я обещал перед набором отослать на согласование –
 - ну и что? Получится? –
 - не знаю. Вряд ли Семеныч станет спрашивать моего разрешения -
       
       Я лежал в теплой воде, ванна оказалась под стать дворцу.
       Теплая вода привела меня в равновесие. Ощущение подрагивания и покачивания, словно ты все еще сидишь в автомобиле и мимо тебя несется обочина, сливаясь в сплошную полосу, постепенно покинуло меня. Я побрился, вычистил зубы и, ощущая прилив бодрости, вышел во двор.
       Я нашел Марата на кухне в уголке двора. Это помещение скорее было продолжением двора, отделенным от него тонкой стенной. Прямо посередине цементного пола чернела сливная горловина. Марат сидел на стареньком стуле, напротив него у стола стояла молодая красивая девушка, рядом с нею мальчик и совсем маленькая девочка двух лет.
 - заходи Саша, это Виават моя родственница. –
 - я твоя троюродная сестра – она критически покачала головой, ее красивые восточные глаза выражали иронию и кокетство одновременно. На вид она была ровесницей моей дочери, в ее фигуре чувствовалась гибкость и свежесть, но уже была заметна бабья стать, полная энергии и силы. С нею были ее дети.
 - я не против – сказал Марат.
 - еще бы –
       Марат был немножко другим. Он еле заметно стеснялся и даже казался немного растерянным. Эта красивая молодая женщина повязала на голове платок так же как та молодая чеченка в горах, они были примерно одного возраста, но это была другой. Она не отводила глаз, улыбаясь, не прятала упругих бедер и вела себя по женски агрессивно, как человек знающий о своих неотразимых девичьих штучках. Она пододвинула мне стул
 - Садитесь, я Вас накормлю –
 - У тебя есть, что нибудь выпить, лучше вино или коньяк? – Она вышла в неприметную дверь, ведущую внутрь здания, и вскоре вернулась с двумя бутылками в обеих руках.
 - Если Кадыр узнает, что это я украла его вино, он меня убьет. – Она сделала ударение на первом слоге чуть удлиняя его.
 - Мы ему не скажем – на столе стояла бутылка коньяка и бутылка грузинского вина. Мы ели фасолевый суп и запивали красным вином. Виават стояла в стороне и молча следила за нами.
 - налейте мне тоже, пока Заидат нет – Они произносили эти непривычные имена, делая ударения на первом слоге.
       Марат налил ей полный стакан, она взяла его как берут стакан с водой, и не дожидаясь нас, запросто отпила добрую половину, так словно пила компот. Покачала головой, без стеснения облизывая губы, сказала
 - Хорошо вам мужикам, пьянствуете каждый день –
 - Не боишься опьянеть? –
 - Я уже большая девочка, мне можно. – Она положила стакан перед собой, оперлась локтями о стол и положив подбородок на ладони спросила
 - как вы поживаете там в своей Москве –
 - Мне не с чем сравнивать, я живу там каждый день, спроси у него – Марат кивнул на меня. Я пожал плечами.
 - Я не знаю, я тоже … каждый день –
 - без выходных? – Шутница, такая же ироничная, как и Марат.
 - Вы женаты? –
 - нет… уже -
 Она прыснула и прикрыла пальцами рот.
 - надоело? –
Я не знал что ответить. Эта молодая девушка поставила меня в тупик, видимо она сочла меня ровесником Марата.
 - тетенька, ты уже напилась – Марат взял в руки бутылку, налил немножко в ее стакан, остальное вылил в наши.
 - Я чуть-чуть напилась, больше не буду – она выпрямилась на стуле, расправив плечи. У нее была очень красивая грудь, я поневоле, снова отметил про себя, что она очень стройна.
 - Вы сами не знаете женаты вы или нет -
 - В моем возрасте это уже не важно – я пригубил свой стакан. Вино было отменным. Оно мягко пъянило и было очень приятно на вкус.
 - А вашей жене? –
 - тетенька ты напилась. – Марат смотрел на нее улыбаясь. – У Александра Ивановича дочь твоя ровесница, он очень любит ее. –
Она кивнула головой.
 - Да, да. А мы вот пытались женить Вашего друга, но ничего у нас не вышло -
 - а ты еще раз попытайся – спокойно сказал Марат. Она встала, оправилась
 - мне пора – но перед тем как уйти взяла свой стакан, спрятала его в нижнем шкафу и пояснила.
 - Я вернусь завтра и допью, не вздумайте выпить – и еще через мгновение без запинки, словно в ответ
 – а ты оставь мне свой телефон. -
Марат, не задумываясь ни секунды, достал свой мобильник и протянул ей.
 - Я завтра, позвоню тебе – сказал он. Они смотрели друг на друга не улыбаясь.
 - а если я позвоню тебе сегодня? - она все так же смотрела на него
Он протянул руку, не глядя на меня
 - дай мобильник – я поспешно вытряхнул свой из чехла и протянул ему.
Мне было немного неловко, но они не церемонились со мной. Марат засунул мой мобильник к себе в карман, а она подхватила девочку чмокнула ее и крикнула в соседнюю комнату
 - Русик, поехали домой. -
Она уходила, держа девочку на руках и ведя за руку шестилетнего сына, стройная, гибкая, смелая, а я думал о том что она ровесница моей дочери, и что у моей дочери тоже есть такие же как мой приятель «Мараты» и еще немного о том что мои годы уже ушли и нечего думать об этом.
       Я всегда ощущал, что во мне живет нестареющий юноша. Этот юноша хочет знать больше других, уметь лучше чем другие и быть рядом с самыми гибкими и смелыми. И когда я понимаю это, я вспоминаю свою дочь, чтобы не заглядываться на таких как моя дочь и на таких как эта молодая, смелая мама.
       В это время на кухню вбежал невысокий плотный мужчина. Он растерянно остановился посреди, затем подошел к Марату и протянул руку
 - Салам - скорее вежливо чем приветливо. Потом кивнул мне
 - здравствуйте. Как вам у нас? –
       Молодая женщина уже успела выйти, он крикнул в проем
 - подожди, я подвезу тебя – кивнул на последок и поспешил вслед за нею.
Я допил свой стакан.
 - кто это? –
Марат с еле заметной ехидцей ответил
 - охрана -
Он не пил и не ел, отрешенно глядя в окошко, думал о чем-то своем.
 - Я так полагаю, пить ты больше не будешь -
 - не буду – я взял его стакан и с удовольствием сделал глоток – ну и хорошо –
Он достал сигарету, затянулся. Докурил, затушил сигарету об пол, встал из-за стола, взял со стола бутылку коньяка, один округлый бокал и пару зеленоватых мелких яблок.
 - Заскучаешь, выпьешь коньячку. Пойдем спать. -
 - А ты уснешь? – я не спешил подниматься.
 - Вряд ли – Потом посмотрел в мою сторону и рассмеялся. Он смеялся так словно хотел сказать «не надо на меня смотреть». Так смеются нашкодившие дети, когда испытывают неловкость и щекочащее сердце ожидание объяснения. Я допил свой стакан,
 - ну что ж, пойдем – с сожалением подумал о том, который остался в нижнем шкафчике, и вышел наружу.
       Я уснул без усилий, незаметно, проснулся когда за окнами было темно. В углу на хрустальном столике тихо говорил телевизор. Местный диктор рассказывал о двух местных селениях, разные лица мелькали перед камерой, снова напомнив мне московский рынок, в комнате стоял полумрак. В свете телевизора была видна противоположная кровать. Она была аккуратно застелена, Марата на ней не было, на столике, напротив стояла бутылка коньяка. Я налил себе добрую порцию в полукруглый бокал, и стал не спеша пить. Потом снова налил и когда стало совсем хорошо, снова уснул.
       …………………

       Дорога была легкой и прямой. Большой просторный автомобиль с большими вычурными крыльями стремительно несся вдоль моря куда то вперед, за рулем сидела Маратовская красавица и улыбалась, глядя вперед.
 - Не смотри на нее, старый осел – потихоньку, чтобы никто не слышал, нашептывал мне мой внутренний голос. Я не видел самого себя, но слышал свой внутренний голос, так же как слышат голос соседа в электричке (интересующегося, который час).
       Она была не только стройна и обворожительна как женщина (не заметно, но магнетически привлекая своими пропорциями, своими женскими штучками), но помимо этого чертовски привлекательна внешне. В ней была заметна та изюминка, которую я замечал в русских татарках, Москвичках, в которых восточная красота густо оттенялась нашею русскою теплотою.
       Ее коленки под бордовой короткой юбкой были широко расставлены как у мужчин. Она обернулась ко мне, но вместо голоса раздалась трель телефона
 - Сааанек – тянул телефон – хватит дрыхнуть –
Я открыл глаза надо мной стоял Марат.
 - девять часов! – он развел руками – однако… -
Ночная выпивка сделала свое дело. Я хоть и выспался, но все еще не сознавал где я, и чем все закончилось вчера.
       Марат ушел в ванную, а я лежал в постели, постепенно вспоминая вчерашние события, стряхивая с себя как паутину, нелепый сон и очарование навеянное красавицей. У меня перед глазами по-прежнему были: ее красная коротенькая юбка и широко расставленные коленки под рулем.
       Свежая утренняя вода и мятный вкус зубной пасты разбудили меня окончательно.
       Я постепенно проникся ощущением отпуска, тем особенным настроением, которое начинаешь испытывать со второй половины дня в пятницу, но которое исчезает уже во второй половине дня в воскресение. Проблемы и заботы не покинули меня, но они отодвинулись и отодвинулись настолько что я, не забывая о них, не был озабочен и обеспокоен ими. Мне было хорошо. Я не думал о дочери, не думал о будущем, не думал о том, что обречен на одиночество, о том что ничего в моей жизни уже не изменится.
       
       Напряжение и уныние оставили меня, появилось глупое ощущение уверенности – все будет хорошо. Мне хотелось напиться.
       Мы заехали за вчерашней красавицей. Марат вошел в подъезд свежей кирпичной девятиэтажки и вскоре вышел, выступая чуть впереди. В том как они держались, чувствовалось скованность. Они стыдились меня как первого свидетеля происшедшего между ними. Марат обернулся назад, спросил
 - удобно? –
Она с вызовом и иронией ответила
 - нет, очень жестко и трясет как на велосипеде… -
Чтобы разрядить неловкость я тоже вставил фразу
 - А мы не стали нарушать Вашего запрета – она вопросительно уставилась на меня
 - ваш стакан так и стоит в столе дожидается Вас –
 - Вы его не выпили? –
 - нет – честно признался я
 - прокиснет – она кокетливо мне улыбнулась – вернетесь, обязательно допейте, или нет, вылейте, а то отравитесь –
 - почему –
 - потому что нельзя пить с чужого стакана. Или влюбитесь или, не дай бог, мои мысли узнаете -
Я уж пожалел, что затеял этот разговор
 - Ну тогда я Марату отдам Ваш стакан –
Она смотрела на меня без стеснения, с иронией, в долю секунды разглядев во мне труса, готового потеряться и покраснеть от одного лишь намека игривой красавицы. Теперь неловкость испытывал я а не она. Я кивнул головой и поспешил отвернуться.

       Дорога снова развернулась, и мы въехали в новое ущелье, более узкое и более живописное, чем первое. Узкая полоска асфальта шла вдоль ручья, то возвышаясь над ним, то опускаясь до одного уровня. Справа тянулся заросший мелкими деревьями склон горы. Я сидел рядом с приятелям Марата Виктором, похожим на костистого, изможденного атлета, с скуластым лицом.
       Доехали молча, обдуваемые горячим, влажным воздухом. В светлом дубовом лесу наломали хвороста, разожгли костер, расстелились и выпили сидя за душистым шкворчящим мангалом. Потом выпили еще, потом снова выпили а потом стало и вовсе легко и свободно, словно с души сняли груз а главное было непонятно отчего этого не случалось со мной раньше.
       Надо было просто вдохнуть поглубже и не брать в голову лишнего. Неужели для того чтобы почувствовать это надо выпить?
       Я сидел над костром смотрел на его быстрые суетливые языки и знал, что еще час мне будет вольготно и радостно а потом … а потом лягу да усну…
 - Александр Иванович – ко мне подсел Виктор – как Вам Чечня? –
Я вспомнил слова Марата о том что ему не нравятся мои вопросы
 - Я говорю, как Вам Чечня, впечатлила? – он с иронией, чуть покровительственно, смотрел на меня
 - я ожидал что там будет все по-другому и поэтому все воспринял как должное… я не знаю как это… как об этом говорить –
 - Москвичей Вы там не видели? – я снова ощутил иронию в его словах
 - нет Москвичей не видел, я и не ожидал их там найти, если честно я вообще не думал об этом –
 - значит, съездили в Чечню как на дачу под Москвой –
 - Да пожалуй, так и получается. –
Виктор смотрел на меня, ожидая конца фразы
 - никаких впечатлений? –
Я снова пожал плечами.
 - но это же Ваши враги –
Его слова неприятно резанули по ушам.
 - я никогда не думал о том что они враги –
 - вот те раз, Александр Иванович, вы не заметили? Война на дворе. -
Виктор был ровесником Марата, но так же как и Марат вел себя со мною как старший.
 - если откровенно, я не заметил -
Виктор молча смотрел на меня
 - Сань – раздался голос Марата – ежели че, пошли ты его, он дотошный как глист жопный, без смазки в душу влезет –
 - Сам ты глист жопный - пробасил Виктор и мягче – Александр Иванович, Вы не обижайтесь, христа ради, на меня. Мы с Вами из той породы святых людей, пидаразов –
Тут раздался смешок. Марат насаживал перец на шомпол.
 - нет, нет, это прекрасное, достойное определение, данное нам Никитой Сергеечем. Нам безродным космополитам, совести нации, гавну нации, образованщине и … короче нам, пидаразам, хорошим людям – Виктор улыбнулся. Чуть погодя добавил
 - Мы ведь везде одинаковые –
Мне захотелось выпить.
 -Виктор, давайте выпьем –
 - давайте – согласился Виктор - но я предлагаю выпить сначала за Московских пидаразов, а потом за местных –
Я поневоле насторожился. Марат улыбаясь прокомментировал
 - я категорически против – он взял в руки бутылку и направился к нам – наши, не чета московским –
 - это почему? – удивлялся Виктор
 - потому что произрастают в ядовитой непедаразьей среде –
 - да – многозначительно протянул Виктор – среда явно не пидаразья… - и добавил
 - надо закрепить это в табеле о пидаразах. Московские пидаразы нашим не чета –
       В десяти метрах от нашей компании за мангалом на корточках сидела Виават и неспешно крутила шампура. Она командовала нами когда мы нанизывали мясо, затем отпустила нас, сначала выпив рюмочку коньяка
 - свободны –
 - если чего зови -
 - не нужны – коротко сказала она. От ее стеснения не осталось и следа. Она изредка поднимала бутылку коньяка и отхлебывала из нее.
 - ну хватит вам – голос ее был трезв, с строгими, сухими интонациями.
У Марата и Виктора улыбки исчезли с лица
 - тетенька - сказал Марат – это в хорошем контексте –
 - не надо говорить это слово – тихо, но внятно сказала Виават – ни в каком контексте – и добавила - дяденька. –
Кавказская красавица, выкручивающая шампуры, периодически прикладывающаяся к бутылке коньяка, больше не удивляла меня. Я чувствовал себя охмелевшим, спокойным, умеренным человеком.
 - Вы не курите? – Виктор, по прежнему, изучающее рассматривал меня
 - нет, я никогда не курил –
 - Вы не русский – спокойно и безапелляционно заявил Виктор
 - Все русские должны курить? –
 - да нет –
Сказал и замолчал. В его манере говорить было что-то мягко агрессивное. Мне снова захотелось выпить
 - а давайте еще выпьем? –
Виктор курил сигарету и задумчиво глазел на красочную перспективу. Ущелье наполнялось легкой предзакатной дымкой, воздух несмотря на жару был полон свежести и легкости.
 - Виктор – он оглянулся, оторвался от раздумий - почему Вы акцентируете каждый раз, то что я русский? Какая разница между мною, русским Москвичем и Вами, русским, живущим в Дагестане? -
 - а почему Вы решили, что я русский? -
Я опешил, не понимая, что он имеет в виду. Виктор не стал ждать моих объяснений.
 - я полукровка. Мама немка, а папа лезгин. А вы решили, глядя на мою славянскую физиономию, что я русский. –
 - Отвратительная лезгино-немецкая рожа – раздался тихий комментарий Марата.
 - завидует – Виктор подмигнул мне - это басурманская рожа завидует нам арийцам. – он зашвырнул окурок в костер, потянулся и неспешно продолжил - все правильно и неправильно. Это Вы ощущаете себя русским, а мне по барабану кто вы. Вы, Александр Иванович, часть этноса, даже, более того, часть суперэтноса – он ткнул в меня пальцем.
 - Русско-чеченского -
Я терпеливо слушал. Еще пару дней назад поездка в Дагестан казалась мне более опасной чем в Пакистан, а сегодня я часть русско-чеченского этноса, забавно. Виктор продолжал
 - Это вы упорно ощущаете свою особенность и меня поэтому красите в свои краски, а я особенный гусь. Я, извините, ни то ни другое. Мне ваши условности смешны, а местами даже неприятны. Мой этнос самый суперический и самый глобально свободный и в географическом и и во всех других направлениях. Это великий этнос пидаразов -
       И мы выпили за «пидаразов». Потом выпили за «пидаразов» еще раз, потом Виктор излагал мне свою концепцию уже не интересуясь тем что я думаю по этому поводу, потом еще раз выпили. Потом Виктор целовал прах у женских ног, потому что бабы это самый «суперический» из всех… и т.д. Потом Виават требовала от мужчин повторения того же.
       Как добрались до дома я уже не помнил.



       Рано утром меня разбудил голос, это был голос толстой наставницы Марата. Я не понимал о чем она говорит, но по интонациям было ясно, что она очень недовольна. Дверь была чуть приоткрыта, в дверном проеме стоял мой приятель и молча кивал головой. Дослушав до конца, он аккуратно закрыл дверь и глупо улыбаясь, уставился на меня.
 - Что она тебе говорила? –
 Мой приятель имел вид потрепанный и слегка растерянный.
       - что нибудь случилось? –
       - Не знаю, наверное еще не случилось? -
Я сел на кровать и некоторое время ждал. Марат встал у окна и глядел на улицу, я понял, что разговора не будет и вышел в ванну.
       Бритва, зубная щетка, вкус мяты во рту и теплая вода разбудили меня и вернули в реальность окончательно. Кода я вышел из ванны, Марат сидел за столом и выстукивал пальцами барабанную дробь по гладкому дорогому дереву.
 - Что случилось? –
Он засунул руки под мышки и судорожно выдохнул
 - Ерунда… идиотство – сказал и снова замолчал. Я некоторое время стоял, ожидая продолжения, затем достал свою сумку и начал выбирать свежую рубашку.
 - абсолютное идиотство –
Я стоял спиной к нему, когда услышал это. Эту ночь мой приятель снова провел у своей дальней родственницы. Повернулся к нему, спросил
 - очень идиотское? –
 - Ужасно… как любовь к Родине, собственной дочери или не к ночи будет помянута, Клаве? -
Ну вот, снова за свое. Ему легче насвинячить, чем признаться в чем-либо. Высокомерен и брыклив как истинный джентльмен.
       Я снова принялся за свои рубашки, выбрал одну из них, остальные начал аккуратно упаковывать обратно в сумку.
 - Ужасное идиотство... –
Я повернулся к нему
 - ты сейчас со мной разговариваешь? -
Выглядел он растерянным и очень напряженным, так словно был напичкан адреналином.
       Он обреченно вздохнул. Я вспомнил вчерашний вечер, вспомнил как они смотрели друг на друга

 - Она замужем? –
 - нет –
 - а где муж? –
 - убили –
Убили, безучастно отозвалось в моей голове, наверное здесь так заведено.
 - а не замужним женщинам можно иметь отношения? –
 - у нее двое детей - он сказал это безучастно.
 - Хочешь выпьем? –
 - Зачем? –
 - Выпьем и нас будет двое в комнате –
Он улыбнулся.
 - не хочу –
       Сидел некоторое время молча, потом добавил, словно договорил вслух то о чем думал
 - Придурковатый был мужичок, чванливый… -
 - А за что его убили? –
Он не ответил. Стоял у окна, болезненно выворачивая шею то вправо то влево.
 - Ты влюбился? –
Он сморщился, словно в рот ему попала горькая семечка, тихо повторил
 - влюбился… в штаны наложил… –
 - ты по человечески можешь изъясняться-
 - А чего ты дурные вопросы задаешь? –
 - а чего ты выпендриваешься –
 Марат отошел от окна и без эмоций на лице сказал
       - она не первая баба которая меня за яйца ухватила – и вдруг застонал и тупо улыбнулся
       - я сдохну от нее.. -
       
       Неожиданно на боку задрожал мой мобильный, номер не определился, я нажал кнопочку и услышал незнакомый голос
 - Александр Иванович? –
 - Да –
 - Будьте любезны, пожалуйста, передайте трубочку Вашему приятелю, если есть такая возможность? – я протянул мобильный Марату.
Он взял трубку и стал говорить
 - Да… здравствуйте…да, так получилось, забыл у знакомой…там на той стороне все нормально, все без запинок…. ну, интерес, да….. нет нет… - и вышел.
 
       Мы завтракали за столом отдельно. В доме было много людей, они периодически появлялись и исчезали, некоторые из них здоровались с Маратом, другие кивали головой. Вместо привычного здравствуйте, я слышал экзотическое Асалам алейкум и в ответ Ваалейкум асалам.
       Привычное для уха, еще с советских времен «салям», слащавое и заведомо басмачье (под вечное хихиканье киношного туркмена, так словно без хихиканья они не в состоянии были общаться), здесь звучало агрессивней и безапелляционней, Салам.
       Тутошние басмачи не умели хихикать. Некоторые из них говорили мне «здраствуй», большинство «салам».
       Когда полная Заидат поставила на стол первую чашку с едой, с трудом переваливаясь с ноги на ногу, Марат подошел к плите и сам стал накладывать вторую.
 - Сиди я сам положу –
 - Вы не поверите – она обратилась ко мне, с трудом водворяя свой необъятный зад на стул – родные дети так меня не жалели как он. –
К удивлению, она очень чисто говорила на русском. При всей полноте, ее лицо сохранило черты былой красоты. В этих чертах была заметна родственная общность с вчерашней Маратовской обольстительницей.
 - среди моих басмачей он был самым ласковым мальчиком – в это время в комнату вошел один из вчерашних недобритых мужиков. Заидат махнула на него рукой, что-то сказала ему, тот не спеша ретировался.
 - подождут – сказала она.
 - а кто это? –
Она небрежно махнула рукой
 - родственники –
 - охрана – уточнил Марат.
В это время во дворе раздался шум, чей то громкий зычный голос отдавал распоряжения на горском наречии, Заидат всполошилась и тяжело охая стала подниматься. Марат поспешно донес ложку до рта и положил ее в тарелку. Через некоторое время на кухню вошел высокий плечистый мужчина.
 - Где этот поедатель свинины? – он вошел на кухню сразу заполняя собой все пространство. Зашел и вперился в Марата оценивающе и чуть насмешливо.
       Марат поднялся из-за стола. Я впервые видел его таким мальчиком. Он пожимал плечами, переминался, в секунду, из развращенного опытом зрелого мужчины превратившись в мальчика. Плечистый мужчина неспешно перевел взгляд с Марата на меня, протянул руку
 - Кадыр -
 - Александр – ответил я, ощущая очень крепкое пожатие большой и сильной руки.
 - Я родственник вашего приятеля –
 - А я коллега по работе –
 - Ага, - резюмировал он чуть поигрывая плечами. Во всем его облике ощущался физически сильный уверенный в себе человек. Он был из той породы мужиков, которые сразу захватывают лидерство в общении. Тяжелый, полный внутренней агрессии взгляд, ощущения собственного превосходства, и отсутствия какого либо сомнения.
 - Значит вы коллеги, одной масти, самой древней и самой честной. –
 - Я не журналист, я системный администратор, программист – уточнил я.
 - ну и слава богу, теперь я с еще большим удовольствием буду подавать Вам руку. – потом чуть коснулся моего плеча добавил
 - Вы садитесь, садитесь пожалуйста, завтракайте. Я уже поел – перевел взгляд на Марата – меня уже накормили. –
Марат к тому времени уже оправился.
 - Я, собственно говоря, к тебе приехал, по делу –
 - да что ты? – нарочито удивленно произнес родственник – по делу говоришь? -
 - У меня поручение к тебе –
 - Вот оно как – еще больще удивляясь сказал он – лично ко мне, с очень важным делом – он с наигранным любопытством разглядывал Марата - а мне доложили, представляешь? –
Я сообразил что речь идет о ночном похождении моего приятеля.

       В воздухе ощущалось напряжение. Я начал понимать, что поневоле стал участником семейного разбора. Мне было неловко от мысли, что я здесь лишний. Встать и выйти было неловко, тем самым подчеркивая свое участие, сидеть и делать вид что я не понимаю о чем идет речь, нелепо.
       Плечистый родственник не обращал на меня внимания. Он критично, с холодным любопытством смотрел на Марата, не спеша добавить или возразить что-то, тем самым все более накаляя и без того напряженную атмосферу.
       Ложка с супом нелепо застряла в моей руке, я осторожно положил ее в тарелку. Марат заметно покраснел и весь напрягся, словно готовился принять хорошую оплеуху.
 - Ты знаешь что у них были отношения? -
 - не было у них отношений – словно провинившийся школьник ответил Марат
 - Кадыр – вступилась толстая Заидат, и продолжила что то на своем наречье. Кадыр повернулся к ней и грозно глядя на нее сказал
 - бачу, бачу … – я запомнил непонятное словосочетание, она повернулась и молча вышла. За это время самообладание вернулось к Марату, с лица сошла краска он был заметно бледен и в нем стал просыпаться джентльмен.
 - я сам разберусь со своими делами. -
 - ах вот оно как? – Родственник некоторое время молчал, потом вдруг, подобрел и продолжил – на самом деле, и чего я переживаю – вздохнул, снова замолчал глядя в окно, не обращая внимания ни на затянувшееся молчание ни на нас с Маратом. Потом заиграл своими плечами, обдумывая, что же ему еще объяснить своему провинившемуся родственнику, выставил вперед массивный длинный указательный палец, слегка касаясь Маратовской груди, продолжил.
 - ты живой потому что я есть. Понимаешь? Ты здесь причем? Это я… потому что я. –
Он задрал палец и потряс им уточняя.
 - Я, понимаешь, я… ты здесь, совершено ни при чем – он вздохнул покачал головой, словно сокрушался из за наглости своего младшего родственника, буднично продолжил
 - тебя не убили, не унизили, башкой в сортир не сунули, не избили, так что бы ты полгода из больницы носа не высовывал… и все это потому что я… - сделал паузу.
 - Ты не ошибайся родной, не обижай нас – потом схватил Марата за ворот рубашки и чуть притянул к себе.
 - Тут тебе не Москва, там тряси яйцами. А здесь … – и пошел к двери. В дверях остановился и добавил
 - Ты сам знаешь, как у нас поступают с теми кто обижает – и вышел.
На кухне повисла неловкая тишина. Из дверного проема появилась Заидат, она доковыляла до Марата и что-то стала говорить ему, не то жалуясь, не то оправдываясь.

       Я незаметно для себя просидел в напряжении эти минуты, боясь лишний раз вдохнуть. Марат обнял свою толстую няньку, поцеловал ее в голову.
 - ты же не мальчик – сказала она с упреком, на глазах у нее снова появились слезы
 - он ее замуж звал… – она обняла Марата и несколько раз поцеловала его в голову
 - будь мужчиной - .

       Мы доедали суп наедине с Маратом в неловкой тишине. Я досадовал на себя что угодил на этот странный семейный праздник и не мог отделаться от ощущения надуманности, нелепости происшедшего. На меня всегда наводил уныние чужой конфуз. Неприятное томительное наказание быть свидетелем чужого провала, стыда.
       Но еще в большей мере меня беспокоило не столько само действо, сколько то что я был невольным свидетелем эмоций моего приятеля и его приемной матери. Я не должен был быть свидетелем этого неловкого кусочка, интимного островка чужой жизни.
       Через некоторое время Марат откинулся на спинку стула, сказал
 - Ну вот, все позади… – на его лице появились черточки высокомерия, он зло и чуть досадуя некоторое время смотрел мимо меня, потом добавил – ну и хрен с ним, аж задница взмокла –
 - И у меня взмокла –

       Через час мы шли по направлению к городскому пляжу по тенистой уютной улице все более отдаляясь от нашего «дворца».
 - Пройдемся пешком – сказал Марат, и мы неспешно зашагали по улице вдоль одноэтажных домов с одной стороны и старых каменных четырехэтажек с другой. Мы шли по тенистой стороне, молча, вдоль больших ветвистых тополей. Марат выглядел спокойным, но сквозь внешнее спокойствие проглядывало волнение и досада.
 - Что мы будем делать дальше? –
 - Мне надо побеседовать со своим родственником, раньше чем вечером не имеет смысла к нему подходить. Пообщаюсь и завтра, послезавтра домой -
       Домой так домой, подумал я, времени достаточно для того чтобы выкупаться в море и отдохнуть перед обратной дорогой. Через десять минут неспешной ходьбы мы вышли к набережной.
       Городской пляж начинался за железной дорогой перед большой просторной набережной, засаженной небольшими, аккуратными кипарисами. Море очень синее и зеленное одновременно, неожиданно распахнулось передо мной, сразу настроив меня на иной лад.
       Словно появившись из ни откуда, во всей своей необъятной ширине, оно упало на меня откуда-то сверху, как падаешь ты сам в ледяную черную прорубь. Вот-вот, только-только, я был среди уютных жарких улиц старого города и вдруг совсем неожиданно оказался перед этой необъятной зеленовато-синей громадиной. Она, эта громадина, начиналась с мелкого пышущего солнцепеком желтого песка и причудливо перемешивалась с многочисленной толпой, облаченной в плавки и купальники.
       Если ты входил в эту толпу, то море становилось ее продолжением, оно теряло свои размеры, становилось будничным и уютным как Махачкалинские улицы, теряясь среди толпы, солнечных бликов, снующих в разные стороны детей. Оно накатывалось теплой ласковой волной, заполняя нарастающим шуршанием эфир и снова откатывалось, унося за собою шорох трущегося песка.
       Но стоило только глянуть на него с высоты набережного парапета, как оно вновь приобретало свой необъятный размер, словно предупреждая тебя, поаккуратней со мной. Я как завороженный мог глазеть на него часами, содрогаясь при мысли, что могу оказаться там за фиолетовой чертой горизонта, один на один с этим зеленным красивым чудищем.
       Каспийская вода была теплее черноморской. Зеленовато-мутная она обволакивала и держала тебя на поверхности, насыщенная горькой ароматно пахнущей солью. Я выходил на берег, стряхивая с себя морские капли, ложился на горячий песок, вызывая брезгливые возмущенные реплики
 - лавочка, садись на лавочку –
 - я хочу лежать –
 - а болеть гонококком холерным не хочешь? -
Марат скучал и терпеливо парился под солнцепеком, иногда скучно оглядываясь на меня. Я был благодарен ему и за это море и за чеченские горы, и даже шестнадцать часов нудной, долгой дороги не могли разочаровать меня, убедить в том, что моя поездка была напрасной.
 - Ну хватит, в твоем возрасте недолго и перегреться -
 - да иди ты –
 - Покраснеешь как рак. -
 - Ну и хорошо –
 - станешь похожим на приезжего идиота. –
 - А я и есть приезжий –
 - не позорь меня красной рожей –
Он взял у меня мобильный нажал кнопочку и приложил телефон к уху
 - Привет … Все равно привет... Я приеду, заберу симку…
На том конце что-то говорили, Марат улыбался, кивал головой,
 - твои родственники переживают за тебя – и снова улыбался, это был другой Марат, совсем непохожий на того, который брел к морю два часа назад. Мы оделись и побрели к автостоянке. Я ощущал приятную тяжесть в прогретых, пропаренных солнцем и водой мышцах.
       
       На стоянке нас встречали как желанных гостей, учтиво и дружелюбно. Охранники стоянки принадлежали к клану могучего родственника. Члены боевого коллектива зарабатывали себе сами на хлеб.
       Мы проехали через весь город, въехали в жилой массив и остановились у девятиэтажки.
 - Может быть, мне посидеть в машине? – спросил я на всякий случай.
 - не говори ерунды, пойдем -
       Молодая мама жила на втором этаже сразу в трех квартирах, занимая этаж целиком. Это была богатая квартира, обильно обставленная дорогой мебелью из натурального резного дерева.
       Она встретила нас в коридоре, прислонившись к стене, по прежнему стройная, гибкая но на этот раз не такая смелая.
       Всякие отношения обременяют душу лишая ее равновесия, даже мимолетные столкновения с коллегами по работе. Страсть особое чувство.
       Я был молод, был страстно влюблен в свою жену, и я помнил каким ураганом прошлась в моей душе эта испепеляющая штука, любовь. Память чувств самая долгая память.
       Глядя на них я чувствовал щекотливое чувство причастности, словно сладкая патока щедро протекающая рядом, своими брызгами, своим неуловимым, но мощным ароматом касалась меня. Я искренне сочувствовал своему приятелю, но мне было некомфортно от сознания, что я поневоле ему мешаю.
       Марат встал против нее, тоже прислонясь к стене. Так они молча смотрели друг на друга, пока я не начал сожалеть о том, что не остался в машине.
 - тебе что-нибудь говорили? – спросила она. Он покачал головой.
 - Не ври, что случилось? – он снова закачал головой.
 - Александр Иванович, что там случилось? –
Я решил сказать правду. Я почувствовал это сразу. Наверное, от зависти, а что с ним случалось до сих пор? Что было в его жизни, чем мог бы гордиться этот уже немолодой, высокомерный и ранимый коллекционер женских сердец? Что кроме побед случалось в его жизни до этих пор, понимал ли он это так же как понимаю я.
       Нет любви на века, нет преданной жертвенности, когда приходят будни, нет безрассудного желания отдавать, ничего не выклянчивая взамен, когда начинаешь замечать, чем пахнет белье, нет ничего вечного даже в таком мизерном формате как наша никчемная жизнь. Он трусливый глупец, мальчишка. Если бы он понимал, как скоро ему, на самом деле, по большому счету, станет пусто. Я сказал правду.
 - Ваш родственник, Кадыр, говорил Марату о традициях – я замялся,
 - чтобы он бросил меня? – она медленно покусывала губу, словно решая как ей поступить,
 - все что будет, будет завтра, правда любимый? – Он ухмыльнулся.
 - тебя ведь никто еще так не называл? –
Тут мне стало невмоготу.
 - Я наверное поеду потихоньку -
 - да вы не переживайте Александр Иванович, вы нам совершенно не мешаете – и так же не глядя на меня спросила,
 - Когда ты уезжаешь? – Он пожал плечами.
 - Если ты обманешь меня до отъезда, я сама тебе убью – он кивнул головой.
 - А потом езжай куда хочешь –
 - И ты меня отпустишь? –
 - если ты готов отпустить все что держал в своих руках… - он снова ухмыльнулся,
Мне снова стало невмоготу, я потихоньку повернулся и направился к выходу.
 - так, стоп - Марат схватил меня за руку.
 - через пару часов, к двум мы должны быть у Вовчика в банке. Я ему звонил, он хочет меня видеть. Перекусим, съездим на загородний и к Вовчику -
       
       Меня усадили резать лук, всучив мне ножик и пластиковую доску, Марат ломтями нарезал помидоры в сковородку, а его вновь осмелевшая любовь разбивала в чашку яйца, взбалтывая их и посыпая солью. Мы поджарили лук на сковородке, смазав ее сливочным маслом, затем жарили помидоры, а потом залили все это яйцами. Получилось очень вкусно.
       Марат рассказывал как готов был променять собственные яйца на одно яйцо во времена своей службы в красной армии. Как после смерти отца его упекли на Сахалин со второго курса университета, как он рыбалил с вилами в руках, выбрасывая на берег киту с горбушей, и как падал в обморок от удовольствия, когда фельдшерица делала ему надрез на ягодице, удаляя фурункул.
 - ты бы мог с этой фельдшерицей…? – Возмущалась Виават.
 - тетенька, знаешь я какой…когда мне режут фурункул на жопе… -
 - я убью и тебя и твой фурункул… -
       На кухню, откуда-то из недр необъятной квартиры, вышла худая, диковатая старушка. Следом за ней выбежала двухлетняя девочка. Девочка подбежала к маме, ухватилась за юбку, с любопытством разглядывая незнакомых ей дядек. Старуха сухо кивнула нам и принялась вытряхивать из шкафов коробки и упаковки. Она была недовольна нашим присутствием, но вероятно не имела прав высказывать собственные суждения. По едва уловимым признакам я понял, что няня была очередной родственницей необъятного клана. Эта специфичность уже не удивляла меня, я ел помидоры с яйцами и как свой среди своих, без стеснения, наблюдал как молодая мама кормит помидорами свою дочь и на ушко громко шепчет ей
 - Баба недовольна, ругается наша баба, да, Зуленька? –
Маленькая Зуленька молча открывала рот, не спеша пережевывала пищу и так же медленно проглатывала ее, кивая маме. Она неотрывно, не моргая рассматривала нас, переводя свой детский воловий взгляд то на Марата, то на меня. Смотреть на двухлетнего ухоженного, спокойного ребенка было приятным занятием. Зрелые отцы это понимают. Марат смотрел на нее иначе. Он смотрел внимательно, словно пытался высмотреть для себя что особое. А что можно высмотреть, глядя на маленького ребенка? Быть может, он думал о том, что эта девочка очень скоро станет предметом раздражения, глупый, взрослый мальчик.
       Виават поставила девочку на пол и что-то строго сказала старой няне. Та взяла девочку за руку, в другую взяла манную кашу и не глядя на нас вышла.
 - мы возьмем с собой детей – сказал Марат.
 - Зачем тебе мои дети? – насмешливо ответила она, он промолчал.
       
       

       Мы снова оказались у моря, на этот раз на загороднем пляжу. Здесь было чуть ветреней, но гораздо свободнее. Пляж растянулся на несколько километров, был чище и пустыннее.
       Я единственный раз глянул на Маратовскую прелестницу и больше этого не делал. Она была еще привлекательнее в строгом женском купальнике. Я как мужчина очень хорошо понимал своего молодого приятеля.
       Редкие, местные, очень местные мужчины, кидали жадные взгляды на нашу красавицу. Никто не глазел на нее открыто, но это было заметно. Если бы мне довелось оказаться здесь наедине со своей любовью, я вероятно испытал бы сильный дискомфорт.
       Некоторая часть пляжной публики являла собой забавную породу мужиков, на мой взгляд, напрочь, отсутствующую в Москве. Я уже пригляделся и даже принюхался, в какой то мере, к особой манере, особой стати, местных джентльменов.
       Они стояли в живописных позах, периодически осматривая собственные мышцы на груди, затем на руках, выглядело это достаточно комично, но никто не обращал на это внимание. Вероятно, люди привыкли к этому, и только один Марат раздражался и не стеснялся в едких комментариях
 - на всем черноморском побережье не отыскать столько козлов, сколько у нас отыщется на десяти квадратах пляжного пространства. – он говорил это не скрывая злости
 - любимый ты волнуешься? –
 - Родная, за тебя переживаю. На всем пляже только двое мужиков тебя не разглядывают – она вдруг стала серьезной.
 - Хорошо, я пойду переоденусь. – в это время в небольшой горке одежды лежащей прямо на песке под платьем нашей красавицы зазвонил Маратовский телефон.
 - Все Вовчик, - говорил Марат – едем, сейчас перекусим и через полчасика будем. -
       Мы наскоро оделись и направились к шашлычной, от которой исходил невероятный шашлычный аромат. Марат нервно переминаясь, ждал пока шашлычник подаст ему наши порции, а мы стояли в сторонке, вдыхая ароматы баранины, в предвкушении глотая слюнки. Я деликатно продолжил прерванный разговор.
 - Вы очень быстро отреагировали на переживания моего приятеля – она поняла меня с полуслова и отвечала без кокетства.
 - Знаете, Александр Иванович, мы с покойным мужем часто сорились, и жили нехорошо. Он был красивым, сильным мужчиной, но мне было неинтересно с ним. Он не ревновал меня и никогда не оскорблял, даже тогда когда мы сильно ссорились, но он изменял мне, у него было много женщин. Он считал себя в праве иметь много женщин и не скрывал это и месяцами не подходил ко мне. А я с ума сходила… Я его не любила, но я была молода и он был красивым, он тоже был молод… Я и сейчас молода и мне незачем скрывать это. Однажды когда я… я перешла грань и сказала что тоже… он так сильно избил меня. Меня никто никогда не бил, я бы умерла от унижения… знаете как это мерзко когда тебя избивают. Я бы умерла, если бы не поняла… что… - она остановилась и чуть улыбаясь краешками губ продолжила через некоторое время.
 - лучше мужика бабой обозвать, лучше ударить его, чем угрожать ему… –
 - а что Вы поняли? – мне показалась, что она недоговорила главного. Она ответила запросто, без стеснения и игры.
 - Я поняла, что нужна ему -

       Мы снова ехали по направлению к городу, Марат за баранкой моего авто, выглядел мирно, его любовь наводила на губах красоту, смытую морской водой, а я вспоминал омоновцев на въезде в Чечню, Виктора с премудростями, вспоминал тот неприятный осадок при слове «чужой». Чужой, опасный, враг. Потому что не похож. Потому что ведет себя иначе.
       Наша русская баба сказала бы чуть иначе то, чем Виават. Но и та и другая готовы прощать своим мужикам обиды, там где есть чувства. Какая между ними разница?
       Все что нужно и важно для жизни везде одинаково. Только глупость имеет свой особенный яркий колорит, как эти пляжные атлеты. И еще думал о том, что если бы я, в свое время, не позволил в свой адрес высказывать некоторые реплики, возможно, наши отношения с Машей были бы иными. В эту минуту я очень отчетливо почувствовал, что мне всегда мешал страх. Страх оказаться лишним, страх быть навязчивым, страх не быть на высоте, страх что тебе скажут что ты не такой.
       За что бабам нравится мой приятель, бесцеремонный и необязательный? За то, что он не заглядывает им в глаза, выискивая там особое разрешение? За то что знает что если тебе не сказали нет, значит, тебе говорят да?
       Я, всю свою заурядную, обыкновенную жизнь, любил одну женщину, полагая что все другие так же как она готовы сказать мне «ты не такой», а он менял их без раздумий, без напряжения, тут же стряхивая с себя, как вчерашнюю пыль, забывая или не придавая значения словам любви или словам ненависти.
       Я смотрел на него сбоку, впервые в жизни пытаясь разглядеть мужика с позиций женщины.
       Умные проницательные глаза, умеет быть деликатным, вредным, чутким, когда в этом есть нужда. Он заслуживает внимания красавиц.
       Его любовь, занятая на заднем сидение своими губами, столь выгодно отличная от других своей прямотой, в длинной череде его побед, где были более интеллигентные и более образованные красавицы, наверняка видит это тоньше моего, и уж во всяком случае, ценит это по более меня.
       
       Мы снова оказались в центре неподалеку от набережной. Глубокая тенистая, уютная улица напомнила мне чем-то старый Арбат. В банк, где работал старый приятель Марата, вела добротная офисная дверь, незаметная снаружи.
       Володя оказался веселым жизнерадостным крепышом. Он по мужицки широко ударил по моей ладони, представился
 - Володя Федосеев –
 - Александр Иванович – вместо меня произнес Марат.
 - понятно – ответил Володя. Я сообразил, что тем самым Марат сразу указал что со мной надо разговаривать уважительно.
       - это Арслан - Володя указал на рыжего скромного парня тихо сидевшего рядом и
хищно уставился на Марата
 - Ну ты как –
 - Никак – коротко ответил Марат – а ты? –
 - А я как. – улыбка не сходила с его лица. – у меня девочка родилась –
 - так ты Вовчик под этим делом? –
Володя пожал плечами
 - Сам бог велел – он указал ладонью на стулья
 - по этому поводу – и достал откуда то из за компьютера две большие двухлитровые пластмассовые бутылки. В бутылках была белая жидкость, оказавшаяся очень терпким непривычным на вкус вином. Когда Володя развернул на столе сверток бумаги, я не удержался от возгласа, потому что на бумаге был сыр.
 - О – произнес я
 - ага – тут же отреагировал Володя – сразу видно Вы понимаете толк в закуске –
Он поднял пластмассовый стаканчик и так же иронично, но более пафосно, продолжил
 - давайте выпьем за отцов, благодаря которым не закончится род человеческий, за искусных отцов, за тонкое умение, за ажурную, филигранную работу. – Мы выпили.
 - Не то, что этот аварский гвоздь – он указал на своего светловолосого приятеля.
 - У меня все впереди, я буду стараться – скромно ответил тот.
 - У тебя не получится, тебе нужна помощь – затем зажал себе рот пальцами, словно совершил оплошность и расхохотался – я имел в виду Викусю, консультацию. -
 - Да, ладно, говори – скромно улыбаясь, ответил приятель.
Володя недоуменно уставился на не тронутый стаканчик с вином
 - Викуся, ты чего не пьешь? – Викусей Володя назвал Виават.
 - я эту гадость пить не буду – спокойно ответила она. С этого момента наша красавица приобрела для меня имя. Я сам не замечал того, что незнакомые непривычные для меня имена вызывали во мне внутреннее неосознанное неприятие. Стоило мне услышать из Володиных уст ироничное, Викуся, как я тут же почувствовал недостающую, лишающую меня комфорта, деталь. Викуся, Вика.
       Я не собирался так ее называть, но с этих пор, для меня, она обрела имя.
Марат примиряющее махнул рукой.
 - наливай, выпьем и я сбегаю чего-нибудь соображу и для нас и для Викуси – он особо надавил на это слово, Викуся, но она осталась равнодушна.
 - напьемся в гавно, а братцы? Сегодня такой хороший день – он повернулся к ней, чуть тише спросил
 - будешь со мной пить? –
 - с тобой буду – так же тихо ответила она.
Володя с любопытством наблюдал за ними
 - А вы ребята, чего? А? –
Она поднялась, оправилась и подчеркнуто произнесла
 - Когда напьетесь, насплетничаетесь и когда у вас будет что выпить, тогда позовете меня – и вышла. Володя проводил ее удивленным взглядом, потом перевел взгляд на Марата.
- ты старый пердун и здесь поспел? -
 - Володя, у нас есть более старый пердун, имей к нему уважение. Сегодня не мой праздник, давай выпьем за твою Наталью. –
Мы выпили за Наталью, выпили еще, потом снова выпили и вскоре достаточно сильно захмелели. Белое вино оказалось очень крепким, вскоре я ощущал лишь горечь, уже не замечая, как с каждой новой порцией хмелею все больше и больше.
 - нет, ты расскажи как ты выучил немецкий язык – говорил Володя подталкивая своего светлого приятеля.
 - Я и сам не заметил как. У нас в ауле в библиотеке был Фауст Гете, но на немецком -
Володя скорчил рожу. Он делал нам знаки, словно говорил «такая мелочь, был Гете, но на немецком», его приятель был сдержан
 - я решил прочесть – Он говорил уверенно, но с выраженным акцентом
 - ему надо было прочесть… ну и…-
 - и все –
 - а ну скажи что-нибудь. –
Он ответил на немецком.
 - что ты сказал: -
 - я сказал, «что сказать» -
 - скажи, тридцать три лягушки квакали под мостом –
Арслан сказал.
       Я ничего не понял, я просто не поспевал за ними, вино не давало мне сосредоточиться. Они шутили на свой особый лад и покатывались от смеха. Арслан улыбался.
 - ну скажи еще, теперь на немецком – сквозь смех выдавил Володя. Арслан снова произнес ту же фразу. Теперь она звучала по другому, но я снова ничего не понял.
       Обнаружив мои попытки навезти резкость, Марат с Володей буквально попадали от хохота. Просмеявшись, Марат успокоил меня
 - я тебе завтра все объясню. –
Постепенно разговор приобрел более строгий характер.
 - 93 год – говорил Володя. – вымершая, обезлюдевшая Махачкала, полная задница, зашуганные менты… вот-вот, оно должно было состояться, ан фигушки, в Дагестане свой навоз, особенный, покушаешь отравишься. За шесть лет блокады вся эта уголовная лабуда осела там, потому что здесь им никто ничего не отстегивал. –
 - А почему – интересовался я.
 - Клановая солидарность, это Вам не халва по рубль двадцать, не наедешь ни на кого. Если бы не мобилизующая и консолидирующая сила ФСБ, они вместе с Чеченцами сожрали бы Москву живьем –
 - что это значит? –
 - А Вы спросите у Арслана -
Я повернулся к Арслану. Он чуть застенчиво стал объяснять.
 - Я торговал оргтехникой в Москве и мне пришлось, помимо легального бизнеса, приторговывать краденой оргтехникой, которую мне навязали земляки. А примерно с 96 начался адресный – он замялся – ну… акция. Я думаю что, подстрекаемые прокуратурой, милицией и ФСБ московские уголовники, а может и не уголовники, начали отстрел Чеченских и Дагестанских группировок. Я не мог капитану ОВД объяснит что я не бандит, пришлось драпать. -
       Он говорил с легким стеснением, в отличие от Владимира, разгоряченного алкоголем, и поэтому казался мне менее агрессивным.
 - Вы Владимир не любите Москвичей – заключил я
 - А кто ж их любит? – возмутился Володя. – позвольте Александр Иванович, Москва, – он ткнул пальцем в потолок, - столица нашей родины, а я как истинный патриот своей малой родины хочу спросить Вас, если у Вас в Москве есть Люберецкая, Солнцевская группировки, почему это у Вас не должно быть Махачкалинской? Чем Вас наши какашки не устраивают? -
В разговор вступил Марат, он обратился к Арслану
 - а ты как думаешь, собственность поделена в Махачкале? –
 - Я думаю, что к 96 году уже все поделили. -
 - А в Москве? – спросил Марат.
 - В Москве, наверное, еще долго будут делить –
 - старые песни – Володя безапелляционно махнул рукой. Арслан скромный в общении со мною и Маратом, в разговоре с Володей был более агрессивен. Друзья были старыми спорщиками.
       - песни старые, но конкретные. Местничество не только клановый феномен, это социальный феномен. -
       - ну да конечно… вокруг нас до хрена банановых республик и везде все на феномене держится -
       - там где мало государственности там много чего случается - из их общения было видно, что они коснулись старой темы. Оба приобрели чуть растрепанный, петушистый вид. Марат разлил очередную порцию вина, с любопытством и заметным удовольствием приготовился слушать.
 - а чем тебя уголовный кодекс не устраивает? –
 Арслан повел бровями, вздохнул, словно пытался избавиться от излишек внутреннего пара.
 - уголовный кодекс это тоже свод правил. Я не против осмысленных правил, просто я хочу сказать, что менталитет тоже навязывает социуму определенные правила. Можно рассуждать об этом, но влиять на это невозможно – он встрепенулся, выпрямился, словно хотел поведать нам что-то важное
 - это он во всем виноват, - указал на Володю - он каждый раз реагирует на это болезненно. Мы на самом деле имеем разный генотип, я холерик, он сангвиник -
Володя медленно сфабриковал из своей пятерни увесистую фигу и сунул ее по направлению к другу
 - Вот тебе генотип -
 - конечно… Я попал за Ростовым в КПЗ, совершенно случайно. Шел по станции и меня загребли. Меня держали в собачнике три дня, первый день помордовали, потом перепугались, не знали что со мной делать. Вот вам менталитет, вот вам генотип, раскладываю по полочкам. Отобрали двести баксов и стали запугивать, иди отсюда не то будет хуже, я не струсил. Меня отдубасили и кинули в собачник, для следующей смены составили протокол, якобы я был пьяным и оказывал сопротивление. Убить нельзя много народа знает, надо было сразу убивать, а отпустить не получается, деньги требую назад. И бить больше не пытались, а знаете почему?
 - почему –
 - потому что я не боялся, того кто не боится не хочется бить. Я этому сержанту не мог других слов говорить - Он моментально изменился, побелел, замешкался, пытаясь справиться с волнением
 - педераст – подсказал Володя.
 - ну да… только два слова, вот это слово и убью.
 - а причем тут собственность? –
 - не перебивай, я тебя не перебивал – Арслан пытался казаться спокойным
 - на третий день появился следователь, с ним я говорил по другому. Сказал как есть. Денег нет, рано или поздно появятся родственники, буду апеллировать, обвиняя Вас в фашизме, национализме, зачем Вам чужая головная боль. Он понял во первых, что столкнулся с грамотным кавказцем, во вторых понял что ему чужого геморроя не нужно. Деньги вернули, дали подписать бумажку, что претензий не имею. Неделю не мог уехать, холодно, зима, деньги заканчиваются, а я как дурак у районного отделения дуба даю по вечерам, сержанта выслеживаю. Выследил, убил бы. –
 - собственность здесь причем? – Володя пытался успокоить своего приятеля
 - такие бараны как этот козел, надави на него, последние штаны тебе отдадут –
 - а такие орлы как ты будут мстить –
 - Да именно так,- он постепенно успокоился, на щеках его снова появился румянец.
 - Убил бы, если бы нашел. Сержант исчез, испарился… За неделю понял, что собаку, которая тебя укусила глупо наказывать. –
Володя, чтобы не нервировать своего приятеля дружелюбно молчал, Марат до этого спокойно наблюдавший за дебатами неожиданно спросил
 - так кому из Вас повезло? –
 - мне повезло – он окончательно успокоился. – Я мог бы струсить и мучаться потом, а мог бы и не струсить, а как потом жить… - помолчал и улыбнулся
 - пять тысяч... – помотал головой - у нас тоже бараны есть, но они воспитанные, а тех… баранов никто не воспитывает… -
       Затем Арслан рассказывал, как перебивался случайными заработками, будучи еще студентом университета. Он говорил, не путая падежей, на чистом русском языке, но с заметным акцентом.
 - Отдавали за пять штук, практически даром. Кировец на ходу, живой. Мы приехали туда к четырем часам, привезли наличность. В машине сидели еще четверо родственников, у каждого автомат, а они подогнали Кировец к другому краю поля. Они не хотели подгонять его поближе, говорили, давайте деньги, мы говорили, деньги получите, когда Кировец вот здесь, перед носом будет стоять. Никак договориться не могли, тоже … вот так, автомат к автомату - он поморщился
 - Эти Чеченцы крепкие ребята, наехать, напугать… отпор не дашь, на голову сядут. -
 - Ну и что наехали? – снова поинтересовался я.
 - на Арслана кроме камаза ничего не сможет наехать - вмешался Володя.
 - А вы Арслан женаты? –
 - Да я женат, у меня мальчик. – я подсел к нему поближе.
 - Скажите, вы бы позволили своей жене выпивать с нами? – он замялся на некоторое время
 - Понимаете, это зависит от ситуации. Вообще то у нас это не принято. -
 - Значит, для женщин существуют другие правила? –
 - Везде существуют правила. Немножко вина, почему нет. Я ни разу не видел пьяную аварку. –
Володя с Маратом, до этого с любопытством прислушивавшиеся к нашему диалогу, дружно начали острить
 - давайте выпьем за пьяных аварок – предложил Марат
 - Предлагаю ввести единицу трезвости для пьяных аварок, один пьяный даргинец - предложил Володя.
 - Скажите Арслан, а эти чеченцы, они сильно отличаются от Вас? - он немножко замялся и чуть стесняясь ответил
 - наверное, нет. Мы все отличаемся друг от друга. Я аварец, ваш друг лакец, мы немножко разные, Вы москвич, вы этого не заметите. –
 - Значит, между собой вы дружите, а с чеченцами нет? – Он почти смутился
 - так получается, они там мы здесь, между нами нет вражды –
 - но и доверия нет – он в ответ пожал плечами
 - а вы допускаете, что те чеченцы, продавцы Кировца, боялись вас так же как вы их-
 - мы их не боялись –
 - остерегались –
 - Александр Иванович, дались Вам эти чеченцы, поднимайтесь и говорите тост –
Володя подал мне очередной пластиковый стаканчик. Я взял его в руки и начал подниматься, но меня остановил Марат.
 - Саш, ты пьяный, говори сидя, ты у нас самый старый пердун, мы тебя больше всех уважаем –
 - Спасибо Вам ребята за уважение, давайте выпьем за Володину дочь, за то чтобы у Арслана тоже все получилась, очень точно. Меня уже давно так не уважали как здесь. Мне с Вами хорошо. -
       
       В это время дверь отворилась и в комнату вошли Виават-Вика и высокая женщина тридцати пяти – сорока лет в строгом черном костюме и высоченных шпильках, отчего казалась еще выше. Володя и Арслан дружно повскакивали, уступая места.
 - Это Елена Борисовна, наша начальница, главный бухгалтер. Это Марат, мой приятель. А это Александр Иванович, уважаемый человек из Москвы – Володя пододвинул один стул поближе ко мне
 - Вот вам Елена Борисовна, магнит попритягательнее, он будет ухаживать за Вами.-
       Елена Борисовна села рядом со мной, Виават-Викуся подсела к Марату. Она была в длинной юбке ниже колен, непринужденно раздвинула ноги, так как это делают девчонки и чуть сутулясь, уперлась обеими руками в стул. Елена Борисовна Борисовна была в юбке до колен, поэтому аккуратно сдвинула их набок положив обе руки на колено.
 - Елена Борисовна мы тут выясняли кто из нас самый пьяный –
 - Самый пьяный ты Володя, как всегда. –
 - Обижаете Елена Борисовна, я самый умный. –
 - в прошлый раз ты был самым красивым. А что вы пьете? – поинтересовалась Елена Борисовна.
 - Они пьют гадость – вставила Вика.
Мы «сгоняли, отоварились», сообразили быстренько что то с закуской, через час я уже не чувствовал ни горечи ни вкуса того что пью. Стоило мне лишь слегка расслабиться как речи и их смысл отдалялись от меня куда-то в дальний конец комнаты, лица и жесты обретали самостоятельную жизнь, отдельную от их назначения и смысла.
 - А вы слышали, что творится в … – прозвучало название населенного пункта
 - Свинство, там творится – говорил Арслан.
 - А кто ж им виноват? –
 - Виноваты государство, менты. Люди выращивают картошку, капусту и не могут ее спокойно продать –
 - А кому сегодня легко? Не жуй гавна, потихоньку все придет в норму- говорил Володя.
 - Само по себе в норму ничего не придет. Вымогательство будет бесконечным, если ему не противодействовать –
 - Ага, а для начала надо отрастить бороду…-
 - Это следствие, а причина бардак, который уже принял абсурдные размеры. -
 - Ни ты ни я от этого бардака не стали похожи на озверелых орангутангов. –
 - Ты говоришь как шовинист –
 - А ты как ваххабит –
 - ты даже с хохлами общего языка найти не можешь –
 - да пошли они… -
Марат с ленивым любопытством наблюдавший за своими друзьями, поднял свой стаканчик громко и резко сказал
 - Молодежь, горячие кавказские парни, - на секунду все притихли, тихо и учтиво добавил
 - заткнитесь пожалуйста. Давайте выпьем за наших женщин – поднялся, чуть пошатываясь, выпрямился – предлагаю пить стоя. –
Все дружно и радостно поднялись. Я тоже попытался встать, но меня остановила Вика.
 - Вам можно сидя –

Елена Борисовна медленно потягивала темное вино, и не проявляла особого интереса к беседе. Она наклонила голову в мою сторону, спросила
 - Александр Иванович, как Вы себя чувствуете? –
 - Я себя чувствую очень пьяным –
 - Может сделать Вам чаю? Помогает –
 - Мне неплохо, даже очень неплохо, просто я пьян. –
 - Как Вы попали к нам? –
 - А я не попал, вот Марат, командировка… –
 - Пойдемте, я сделаю Вам чай, здесь душно – она поднялась, я встал вслед за нею. Пол качнулся подо мною, Марат протянул ко мне руку
 - Как ты себя чувствуешь? – я отмахнулся
 - Нормально, я пойду чаю выпью. –
Марат внимательно смотрел на меня. Я осторожно обошел стулья и медленно направился вслед за Еленой Борисовной.
       В кабинете Елены Борисовны было гораздо свежее, даже слегка холодно. Она усадила меня на небольшой диванчик и принялась хлопотать у бокового шкафа.
       Горячий чай не трезвил, но помогал мне сосредоточиться. Я пытался продышаться, голова была тяжела, в глазах слегка двоилось. Если я не прилагал усилий, для того чтобы видеть предметы четко в их контурах коварные контуры начинали разбегаться.
       Немного собравшись, я с удивлением почувствовал, что внутренне все еще был со своими молодыми товарищами. Общение с незнакомой высокой женщиной требовало от меня других усилий. Я пытался взбодриться, но больше по привычке, чем от дискомфорта. Я не знал как говорить, не знал о чем надо говорить, поэтому решил ничего не говорить. Большие разбухшие листки плавали в чашке, я аккуратно собирал их с губ, через минуту в пальцах у меня были три крупных листочка.
 - Давайте я выброшу – Елена Борисовна протянула ладонь. Я смотрел на ее ладонь и не знал как поступить. Она спокойно выжидающе смотрела на меня. Если бы я был трезв, я бы встал и выбросил эти листочки сам, но я был пьян и я был смел. Я положил комочки ей на руку. Кисть была мягкой и теплой.
 - Вам не скучно с нашей молодежью? – спросила она.
 - нет, они гораздо умнее меня, они очень добрые –
 - ну, ни такие уж они и добрые – и чуть погодя,
 - а я себя чувствую идиоткой рядом с ними. Мне проще когда дебет с кредитом сходится – она грустно улыбнулась
 - Рядом с ними мне хочется, напиться, наплясаться, позажиматься как в студенческие годы -
Елена Борисовна была высокой худощавой женщиной, с небольшой грудью и крепкими красивыми бедрами, она была почти на голову выше Вики.
 - А не получается ни напиться, ни поплясать, только расстройство -
 - Вам не с кем поплясать? – спросил и сам почувствовал, что задал бестактный вопрос.
 - здесь не с кем - она словно обрадовалась продолжению темы. Глядя мне в глаза, добавила
 - в этом зверинце свои правила. –
Я вспомнил слова молодого аварца «везде есть правила», сказал не задумываясь
 - везде есть правила –
 - А вам по вкусу наши правила? –
 - здесь больше общения, я забыл, когда в последний раз говорил по душам со своими знакомыми –
 - Вы редко выпиваете в Москве? –
Я не сразу уловил ехидство в ее словах. Сообразил и уже собирался ответить, но в это время заметил ее насмешливый спокойный взгляд. Она читала мои мысли у меня на лице, ее забавляли мои усилия и поздняя реакция.
 - Ну да, то есть нет, Я редко пью. И практически не пью вина. Для того, что бы поговорить по душам, действительно… лучше выпить, так проще –
 - Да это так. Вы мужики одинаково устроены -
Я поднял голову, сфокусировал взгляд на ее лице. Она смотрела на меня больше с любопытством, нежели со скукой, скорее изучая меня, чем вслушиваясь, в то что я говорю.
 - А Вы иначе? –
 - А вы сами не замечали? –
 Она была или слишком дружелюбна или кокетлива, я смирился с тем что она слишком трезва а я пьян. И снова до меня с запозданием дошел двойной смысл ее слов.
 - Что вы имеете в виду? –
 - А вы что имеете –
И опять я попал впросак. Может быть она и не имела в виду ничего иного. Но странное дело, я не испытывал смущения, мне казалось, что ее более привлекало, чем веселило, то что мы занялись такой игрой в слова. А может быть наше чаепитие затянулось? Я попытался встать, но Елена Борисовна остановила меня
 - не спешите, никуда Ваши друзья не денутся. Они поручили мне поухаживать за Вами –
Я послушно плюхнулся на диванчик.
- Какой Вы пугливый Александр Борисович -
Она достала из шкафа бутылку вина, спросила
 - Можно я выпью еще? -
 - Я не буду –
 - А Вам и не надо, - села напротив меня, поправила край юбки, заложив ногу за ногу, чуть пригубила свое вино
 - Вы не похожи на журналиста -
 - Я не журналист –
 - И на водителя Вы не похожи. –
 - Я работаю системным администратором в редакции -
 - и на программиста Вы не похожи. –
 - Да, когда есть заказы, я занимаюсь программированием. – Елену Борисовну не интересовали различия между системным администрированием и программированием.
 - Вы испугались, когда я сказала что здесь не с кем потанцевать – она смотрела на меня, слишком долго задерживая на мне свой взгляд, без хамства и без кокетства, и я понимал, что Елена Борисовна пытается наладить со мной особые отношения.
       Я вспомнил своего «смелого» приятеля, все о чем думал в автомобиле по дороге сюда, и вдруг почувствовал горячую волну внутри, где-то в животе под сердцем, так как это случалось со мной много лет назад.
       Я видел перед собой женщину, которую старался не замечать на протяжение часа, на которой годы еще не оставили своего отпечатка, которая по прежнему была женщиной и не боялась этого. Я видел ее сильные худые колени, видел краешек подкладки под юбкой, я мог протянуть руку и начать медленно задирать эту чертову юбку пока не увижу ее белья, я почувствовал как кровь ударила мне в лицо и я увидел что она заметила перемену. Чего я, собственно говоря, постоянно решаю все за всех. Женщина пытается наладить со мной отношения, а я переживаю… а за что я переживаю? Пусть все будет, как будет. Я ведь никому не навязываюсь и ничего ни у кого не ворую. Я сказал ей.
 - Хотите я с Вами потанцую? –
Она достала откуда-то маленький, ароматно пахнущий платок, послюнявила его, и аккуратно вытерла мне краешек губ
 - хочу -

       Она протянула мне руку и повела на улицу, я это понял сразу. Появляться в таком одуревшем виде на глаза Марату и его приятелям мне не хотелось.
       Таксист привычно кивнул головой и мы рванули с места выруливая между припаркованными машинами. Я не заметил как мы проехали полгорода, вошли в подъезд и оказались на третьем этаже.
       Она жила в просторной светлой квартире. Дома у нее было скромно и чисто, как бывает чисто у женщин привыкших к одиночеству.
 - Елена Борисовна – сказал я, она резко обернулась и я увидел как она взволнована
 - не называй меня так, Скажи Лена - я кивнул головой, я все еще был пьян.
 - Лена, я хочу кушать –
Она сидела напротив и смотрела как я ел. Я был голоден, все еще пьян, а она сидела напротив и молча смотрела на меня. Она дождалась пока я доем, взяла меня за руку и повела в свою спальню. Я стоял в ее спальне и не испытывал не малейшего стеснения. Она решительно отодвинула мою руку, когда я попытался стянуть с себя штаны, расстегнула молнию, потом нагнулась и быстро стянула с себя, вытащив из под юбки, яркий белый комок. Стянула до колен мои трусы и толкнула на кровать. Села на меня верхом и прижалась без поцелуя губами к моим губам. Потом крутила бедрами примеряясь ко мне и пытаясь сесть на меня плотнее, закрывая глаза и слегка задыхаясь и когда все получилось стала мелко сотрясаться, постанывая и выламывая мне кисти. Я смотрел на нее снизу вверх и мне было чертовски хорошо, и совершенно спокойно, словно я проделывал это с нею сотни раз, потому что ей было хорошо. Она сдавила меня в последний раз, медленно опустилась ко мне и улыбнулась не открывая глаз. Ее волосы щекотали мой нос, а ее плоть обжигала меня.
 - Господи как хорошо – шепнула она, - я такая бессовестная, мне стыдно… я даже не знаю кто ты такой -
 - а мне не стыдно, теперь можно не стыдиться – у меня чуть заплетался язык.
 - Саша, а ты женат? – я покачал головой.
 - пока ты здесь ты не женат – я молча согласился.
 - ты почему молчишь? – шептала она.
 - мне хорошо –
 - у тебя много было женщин? –
 - нет, ты вторая –
Она открыла глаза.
 - это правда? –
 - да -
 - А первая? –
 - Я уже больше года не сплю с нею –
 - Ты не хочешь спать с нею? –
 - Не могу – ее лицо было в десяти сантиметрах от моего, она изучающее разглядывала меня, словно только теперь, впервые получила такую возможность, рассмотреть меня внимательно.
 - ты чувствуешь какая я горячая внутри? –
 - ага -
 - это потому что ты мне очень нравишься –
 - я пьяный –
Она улыбнулась
 - тебе не тяжело? –
 - мне хорошо –
 - когда я тебе надоем гони меня, сама я тебя не отпущу –
 - хорошо –
 - Сколько тебе лет? –
 - Сорок пять –
 - а мне тридцать восемь, я моложе тебя… возьмешь меня с собою? –
Я кивнул головой. Она выпрямилась, медленно впиваясь в меня ногтями
 - ой - и снова стала мелко сотрясаться, постанывая и снова закатывая глаза.
Потом снова опустилась и ее волосы снова упали мне на лицо.
 - вот дура, - шепнула она – гони меня
 - не могу – я тоже перешел на шопот – тебе нравится? –
 - нравится, мой размерчик –
Я больше не мог выносить этой пытки
 - не шевелись - еле слышно, скорее выдохнул. Она оперлась на руку, уперев ее в подушку, и победно улыбаясь, смотрела на меня, а я чувствовал, что не могу открыть глаз и только идиотски улыбался в ответ.

       Я сделал шаг, который мог сделать много лет назад. Я это почувствовал, проснувшись утром, и сразу вспомнив как я здесь оказался. Я вспомнил это за миг до того как проснулся. Голова слегка побаливала, но на душе было просто и спокойно, словно из нее выдавили страх, как выдавливают пасту из тюбика. Просто взяли и выдавили без остатка. Мне было непривычно спокойно и просто от сознания, что я нашел женщину с которой не испытывал стыда и страха.
       Я лежал и знал, без усилия и без раздумий, что она не единственная с которой я смог бы почувствовать это, но я так же запросто знал, что именно ее, ее а не кого то другого, судьба подкинула мне и незачем искать в этом иной смысл.
       За дверями спальни был слышен шум. Я отыскал свои трусы под кроватью и вышел на кухню. Лена стояла у плиты и что-то жарила на урчащей сковородке. Она была в очень короткой ночной рубашке, я впервые мог разглядеть ее потому что она была почти голая а я был наконец таки трезв. У нее были худые острые плечи, маленькие груди и сильные стройные ноги. Под светлой короткой ночной рубашкой был виден красивый крепкий зад. Она обернулась. Это была строгая, уверенная в себе женщина
 - Разглядел? – она улыбалась, так как улыбаются люди привыкшие принимать решения, просто и деловито. Я кивнул головой
 - Нравлюсь? – я снова кивнул.
Она подошла ко мне и усадила меня на кухонную табуретку, я успел запихнуть себе в рот кусок хлеба и кусок вчерашней холодной котлеты. Она снова на меня села так откровенно и близко, что мне снова стало жарко и сладко.
 - Саша смотри на меня – я поднял на нее глаза, дожевывая котлету. Она наклонилась ко мне и стала покусывать меня в жующие губы. К тому моменту когда я прожевал котлету нам было уже хорошо.
 - с котлетой слаще? – спросила она, я кивнул головой.
 - ты сегодня скажешь что-нибудь? Я еще не слышала от тебя ни одного трезвого слова. –
 - хочу чаю – сказал я.

       ……………………………..

 
       Я шел вдоль дороги, высматривая такси, пытаясь вспомнить, где же я мог оставить свой телефон. Деньги были на месте, ключи от автомобиля могли быть у Марата, свой телефон я мог оставить в банке или в такси. Я смутно помнил последние часы, до того момента пока не оказался в спальне. Мне было чуть тяжело от выпитого, но прекрасно пусто и легко на душе. Такого бездумного прекраснодушного опустошения я не испытывал сто лет.
       Я почти привык к Махачкалинской влажной жаре и даже мокрая рубашка и влажные комкающиеся трусы не могли испортить мне настроения. Широкая двухполосная дорога вела в город. Мир был полон простора, света и ярких красок.
       Через полчаса я входил в тенистый маленький дворик нашего «дворца».
 - Где тебя черти носят? – Марат был зол. Он протянул мне мой телефон
 - Пьяница, держи –
Потом недовольно разглядывая меня, покачивал головой.
 - пойдем, покормлю – я отказался.
 - Болит? – спросил Марат
 - нет –
 - я все твоей дочери расскажу. -
 - отстань –
Марат еще некоторое время разглядывал меня, оценивая мое состояние, потом сказал
 - хочешь, ложись спать, а не хочешь, поехали. Мне надо за город, я вчера так и не пообщался со своим родственником. –
Я чувствовал себя разбитым, но мне было хорошо. Оставаться наедине с самим собой в тихой скучной комнате мне не хотелось.
 - поехали – сказал я.
       Мы выбрались за город, на трассу, которая шла по направлению к Москве. Позади слева, осталась гора Таркитау, с городской суетой и автомобильным чадом. Справа тянулись дачные участки.
       Вскоре Марат свернул к морю и мы оказались на огороженном участке, застроенным всевозможными постройками и небольшими коттеджами.
 - Где это мы? – спросил я, оглядываясь по сторонам.
 - Мы на месте, ты мне скажи, где ты был вчера? -
 - не твое дело –
Марат, весело улыбаясь, изучающее смотрел на меня.
 - Оцарапанная душа долго болит, не искушай ее сладкими пряниками – я не обращал внимания на ехидство.
 - Тебе Клаву не жалко? – Я не стал отвечать, я вышел из машины.
       День потихоньку набирал обороты, солнце слепило и жарило вовсю. С моря, из-за небольшой песчаной гряды, тянуло запахом йода, легкий ветерок приятно обдувал мокрую спину. Мы дошли до центрального кирпичного здания, единственного на территории, с каменными колоннами у входа. На боку у Марата зазвонил телефон
 - да.. да я на месте…ну да…я не могу быстрее это не зависит от меня… я же сказал… - нажал кнопку и поморщился словно у него начали болеть зубы.
 - опять знакомый? -
 - там купальни, там можешь обсушиться, проголодаешься, заскучаешь, подходи сюда – Марат махнул мне рукой на прощание и вошел в здание, злой и недовольный. Я направился к морю. Метров через двадцать у края асфальта, перед песчаным спуском к морю, ко мне подошел крепенький мужчина, очень кавказского вида, схватил меня за локоть, пытливо и удивленно глядя на меня, спросил
 - ты кто такой? –
 - я Александр Иванович –
 - Чегооо? – протянул он брезгливо, словно держал в руках больную истощенную кошку, потом спохватился
 - Вы с Маратом приехали? –
 - Ну да –
 - Извините, у нас здесь посторонние не ходят, отдыхайте, пожалуйста. Если что надо, говорите, сделаем сразу – вежливо отошел в сторону. Он моментально изменился, превратившись из чернявого, наводящего страх, бесцеремонного хама, в подчеркнуто вежливого уважительного друга.
       Моя персона приобретала вес лишь в рамках моего статуса. Лишившись его на мгновение, я вероятно перестал бы весить вовсе. И без должного веса был бы выдворен за пределы территории пинком под зад. Я сам, поневоле, чувствовал себя более значительным, оттого что я не сам по себе а с Маратом. Подчеркнутое уважение так же приятно как неприятно подчеркнутое хамство.
       Теплая двадцати пяти градусная вода оказалась тем самым лекарством, которого мне не доставало. Я был единственным купальщиком на пляже длинной в триста метров. Плавал подолгу, впитывая телом каспийскую воду, затем лежал на чистом песке, пока солнце не иссушало до истерики кожу, затем снова погружался в воду испытывая блаженство, и не понимал почему черноморское побережье ломится от народа а здесь нет ни одного беспечного приезжего. Неужели все дело в хамстве?
       Море казалось мне неиссякаемым источником волшебной целительной влаги, перенасыщенным магическим концентратом.
       Через полтора часа лечебных процедур у меня тряслись ноги и руки от голода. Я не чувствовал более своего затылка, мне хотелось есть и пить. Я оделся и пошел по направлению к каменному зданию.
       Марат стоял перед входом у колонн, курил, нервно стряхивая пепел под ноги. Я с ходу заявил
 - Есть хочу, поджилки трясутся -
 - пойдем – он думал о чем-то своем, не обращая на меня внимания. Мы подошли к металлической террасе накрытой пластмассовым шифером. Марат вошел, коротко бросил в открытую дверь
 - поесть осталось что-нибудь? –
Через минуту ему подали поднос, на котором вповалку, рядом с чашкой, лежали куски мяса, жареная осетрина и ломти лаваша. В чашке была яичница с жареными помидорами. Сначала я съел яичницу, трясущимися руками заталкивая ломти ароматного лаваша в рот, затем застывшую баранину и напоследок не спеша, доел осетрину. Затем облизал пальцы и понял, что настал тот благодатный час, когда я лягу в обед и усну, ни секунды не раздумывая о том, удастся ли мне заснуть.
       Марат заметно повеселел, глядя на то, как я поглощал еду. Взял в руки поднос, произнес
 - Однако – отнес поднос и расплатился.
 - Сколько? – спросил я
 - нисколько, пойдем. Я получил заряд бодрости и здоровья, глядя на тебя. –
 Мы шли по направлению к стоянке. Рядом с нашим автомобилем стояло несколько больших машин, преимущественно джипы.
 - Мне надо дождаться ответа, мы вернемся домой вместе с братвой и через час другой свободны. Наша миссия выполнена. –
 - что это значит? –
Он внимательно посмотрел на меня
 - как что значит? Домой. –
 - так быстро? –
 - не хочешь? –
 - Нет, не хочу – откровенно признался я.
 - задержимся на денек – потом посмотрел на меня и поднял два пальца
 - на два дня –
Мы стояли у машины, Марат достал сигареты закурил
 - Вот видишь, Саша, как получается… ты всегда готов дать совет, но тебе мешает твоя деликатность, хочешь моего совета? –
 - я не боюсь советов, говори –
 - А ты рискни, хуже тебе не станет –
 - ты полагаешь, до этого у меня все было так плохо –
Он докурил сигарету, умелым движением зашвырнул окурок далеко в сторону
 - Твоей девочке ты нужен так же как тебе твой отец, твоя Клава, твоя ходячая условная рефлексия. В штаны наложишь, ублажая то, что может уважить эскадрон гусар, хочешь выжить, рви с кровью. –
Я не знал, что ответить своему приятелю. Он в одночасье, одной грубой, злой фразой, подбил то, что не укладывалось в моем сознание долгих двадцать лет.
 - А ты? -
 Он вздохнул и ухмыльнулся в ответ
       
       Через некоторое время к стоянке подошла кавалькада крепких энергичных мужчин, впереди был родственник Марата. Он выглядел озабоченным, уставшим, увидев меня, протянул руку.
 - Здравствуйте Саша, как Вам отдыхается – и не дожидаясь моего ответа сел в свой большой джип. Машины тронулись одна за другой, быстро срываясь с места, словно подталкиваемые мощной пружиной. Мы пристроились в хвост колоны.
       Впереди перед нами ехал джип с иностранными номерами. Я указал пальцем на номер, спросил
 - почему не регистрируют? –
 - это чеченцы – коротко ответил Марат.
Мы неслись со скоростью более ста километров. Смело обходя препятствия, прижимая к обочине встречные машины. На первом посту перед въездом в город колона чуть сбавила скорость, нахрапистыми уверенными гудками, звучащими как мощный утробный рев трехтонного быка, расталкивая скопившиеся автомобили. Милиция терпеливо ожидала пока мы проедем мимо.
       В городе клаксон переднего джипа не замолкал, иногда минутами, не прерывая своего рыка. Вой, свист и рык, перемежаемые световой сигнализацией, сопровождали нас без остановки. Я понял, что для нашего «родственника» нет ничего невозможного в Махачкале. Некоторые прохожие провожали нас любопытным взглядом, большинство не обращали внимания на нашу кавалькаду.
       За несколько кварталов до дома, нас остановили четыре гаишника выкинув вперед полосатую палочку. Первые три машины пронеслись мимо, не сбавляя скорости, предпоследняя резко затормозила, остановившись на середине дороги, мы стали следом за нею в десяти метрах. Участок дороги в этом месте был достаточно широким, для того чтобы автомобили могли обходить нас, не создавая затора. Один из гаишников подошел к джипу и стал что-то говорить. В это время головная машина, а следом за нею и все остальные, резко развернувшись, нарушая все возможные и не возможные правила, подъехали к нам. Из второй машины вышло несколько человек, подошли к работникам милиции. Они о чем-то говорили, затем один из них взял гаишника за локоть, тот резко вывернул локоть, закричал с сильным акцентом.
 - Кто ты такой чтобы указывать мне? -
Все дверцы всех передних джипов открылись одновременно, на дорожный асфальт вышло сразу около десяти, двенадцати человек, в руках у некоторых были небольшие похожие на «шмайсер» автоматы.
 - что у них такое – спросил я
 - черт – Марат обернулся, словно хотел поддать назад, затем повернулся и напряженно продолжил ожидание развязки инцидента.
       Тот, что общался с гаишником, наклонил голову и снова схватил его за локоть. На этот раз гаишник очень резко выдернул руку и еще громче заорал
 - за неподчинение… услышал я обрывок фразы.
 - Придурки, какого хрена они остановились? – Марат выглядел встревоженным.
 Из передней машины вышел «родственник». Он шел широко вышагивая и энергично размахивая длинными руками, в кулаке его был зажат пистолет.
 - берета – тихо произнес Марат.
Он подошел к гаишнику и что-то сказал ему, тот ответил. Я видел движение губ, но ничего не слышал. Он снова что-то произнес, гаишник не шелохнулся. Он был напуган. «Родственник» еще раз что-то сказал и спустя мгновение начал ровно поднимать пистолет. В тот момент, когда дуло поравнялось со лбом гаишника, я услышал хлопок. Если бы он дал ему шанс… Грузный, чернявый милиционер опал вниз, словно могучий невидимый гигант громадной острой косой скосил ему ноги. Оставшиеся трое гаишников стояли без движения. На их лицах не было ни удивления, ни страха. Они напряженно ждали. Их руки висели плетьми на их автоматах, не касаясь автоматов.
       Я видел их лица, на них не было мимики.
       Некоторое время все стояли, ожидая действия. Затем осторожно расселись по машинам и резко набирая скорость, понеслись прочь.
       Марат осторожно объехал труп гаишника, не замечая, автомобиля сзади, чуть не упершегося нам в бок, затем вдавил педаль акселератора, машина с воем и пробуксовкой рванула вперед, впечатывая меня в кресло.
       Через минуту мы были дома.
       
       Но это же убийство, думал я про себя. Это обыкновенное убийство. Это обыкновенное убийство, снова и снова проносилось в голове. Среди белого дня, на глазах у сотен свидетелей, застрелили работника милиции. Просто застрелили потому что помешал. И никаких проблем. Просто взяли и убили, потому что не послушался… потому что не струсил?
       
       Эта местная «специфика» медленно, исподволь приобретая все более реальные осмысленные ощущения, угнетала меня, все более и более вызывая досаду и возвращая к реальности. Они живут в другой стране… Я не думал о том, что убийство само по себе отвратительно. Я привык к тому что кто-то кого-то где то всегда убивает. Но не на улице и не среди белого дня. Такой роскоши не может позволить себе даже президент.
       И лишь спустя некоторое время, оглядевшись, увидел, что без последствий ничего не останется.
       Марат напряженно размышлял о чем-то. Дом постепенно наполнялся незнакомыми людьми, половина из них названивала своим знакомым, по сосредоточенным лицам, коротким гортанным фразам, и общему духу тревоги, я понял, что объявлен общий сбор. Марат упорно названивал куда-то снова и снова прислоняя трубку к голове, наконец дозвонился. В углу без движения сидела Заидат, в глазах у нее стояли слезы, напряжение сковало ее толстую, тучную фигуру.
 - да я должен доложить Вам…. нет… ситуация совершенно экстренная… - раздраженно выкрикнул - вы выслушайте меня не перебивая… -
И коротко изложил, словно читал репортаж для новостей, все что случилось в последние полчаса. Договорил и нажал кнопку
 - Собирайся –
 - А ты? –
 - Собирайся –
Он осмотрелся, словно не понимал, что же ему предпринять далее, затем подошел к своей мачехе и сел рядом. Положил руку на ее пухлую ладонь. Она периодически закрывала глаза и тогда слезы копившиеся в них, ручейком скатывались по ее морщинистым щекам. Затем снова открывала их и снова глаза постепенно заполнялись влагой.
       Пара десятков автомобилей плотным кольцом перегородили дорогу с разных сторон. За эти полчаса в доме незаметно для нас собралось около сотни человек. Некоторые из них деловито сновали по дому, другие усевшись на корточки чинно беседовали между собой. В руках у всех без исключения было оружие. Некоторые были вооружены пулеметами и гранатометами.
       Марат, словно очнувшись, подошел ко мне, спросил
 - ты вещи собрал? - я покачал головой. - Пойдем –
Мы поднялись на второй этаж, в нашей комнате вдоль наружной стены на полу сидело несколько мужчин. Некоторые из них имели вид обыкновенных горожан, другие напоминали мне тех живописных «абреков», которые часто мелькали в недавней чеченской войне на экране телевизора.
       Марат быстро запихивал мои пожитки в сумку. Он делал это не пытаясь быть аккуратным, комкая брюки с рубашками вперемежку. Бросил туда же зубную щетку, затем махнул рукой, словно хотел сказать «не до мелочей», спросил
 - документы, деньги при тебе? –
 - да –
 - держи ключи – бросил мне ключи от автомобиля
 - Вперед -
 Мы спустились во двор прошли сквозь толпу вооруженных людей, подошли к калитке.
 - Куда? – спросил нас бородач с пулеметом, крепкий жилистый мужик лет пятидесяти, пятидесяти пяти, увешанный пулеметными лентами.
 - ему надо уехать – Марат указал на меня
 - поздно – холодно ответил бородач.
Марат лихорадочно перебирал в голове варианты.
 - сумку оставь, с сумкой могут шлепнуть, деньги при тебе – махнул рукой - один хрен отберут. Выйдешь, поднимешь руки, помурыжат недельку и отпустят, в крайнем случае, звякнешь моему знакомому, номер должен был остаться, давай – он отложил мою сумку к стене, добавил
 - с богом –
 - иншалах – добавил бородач.
Я стоял некоторое время перед калиткой, потом повернулся
 - Я без тебя не пойду –
 - Саш, не дури –
Я покачал головой. Марат некоторое время смотрел на меня
 - тут такая мясорубка будет… -
Я молчал. Он подождал некоторое время, потом сказал
 - ладно, с женщинами выйдешь -
Бородач с любопытством слушавший нас, поправил ленту на плече, подмигнул мне.
Следующие полчаса я постепенно осознавал, периодически испытывая омерзительное сосущее чувство страха под желудком, что эти сутки могут оказаться последними в моей жизни.
       На некоторых лицах читалось напряжение, другие были спокойны. Одни тихо переговаривались между собой, другие молча ждали. Те из них, что понимали степень опасности выглядели сердитыми и сосредоточенными как Марат, другие просто ждали минуты когда можно будет вновь заняться своими делами.
       Я смотрел на этих бородатых, небритых людей, видел их ироничные спокойные глаза и не мог поверить, что они не испытывают страха. Марат выглядел озабоченным, он ни на секунду не переставал размышлять, словно пытался найти выход. Я точно знал, что ему страшно. Двое молодых ребят, двадцати лет, отложив автоматы, резались в карты
 - Десять рублей положи – говорил один из них
 - ашак матрос, карта положи –
 - ай, зачем такой жадный -
 - будьте любезна – все это выговаривалось с жутким акцентом и перемежалось гортанными фразами. Другой, постарше, сонными глазами безучастно смотрел на них все чаще и чаще хлопая ресницами. Его затрапезный пролетарский вид, говорил о нем что дома его ждут дети, жена, старая мать, а он держал в руках оружие, так же запросто как до этого держал инструменты на работе. Просто стоял и тупо хлопал ресницами, пытаясь побороть сон, навеянный натруженными часами.
 - Эй товарищ дундук, так нагло мухлевать бывает разве? –
 - на войне Рамазан, все бывает –
Я не мог избавиться от саднящего чувства тревоги. Двое молодых картежников не могли меня убедить в том, что мне нечего опасаться. От напряжения устали ноги, я подобрал сумку, поставил у стены и сел на нее, оперевшись о кирпичную кладку. В голове носились шальные мысли. Хороша компания для того чтобы отправиться на тот свет - подумал и сам себя переспросил, а чем тебе компания не устраивает?
       Невысокий худощавый мужчина, напротив, периодически зевал, подолгу прикрывая рот кулаком. Когда он зевнул в очередной раз, я безучастно отметил: ему тоже не по себе. Рядом с ним сидел молодой человек внешне более похожий на студента университета, нежели на боевика. Он с любопытством исподтишка, рассматривал меня, не скрывая иронии, но не проявляя хамства. В такой компании он мог оказаться только благодаря своему родству, это было заметно по тому, как он общался с остальными и еще более по тому как он выглядел. Это был цивилизованный молодой «горожанин». Он знал всех по именам, не общался ни с кем подолгу, со скукой ожидая, когда же это все закончится.
       Бородач - пулеметчик, до этого стоявший у входа, подошел ко мне и сел рядом на корточки. Он поставил свой громоздкий пулемет (похожий на те, что я видел в кино про немцев), рядом со мной, достал из бокового кармана сигареты, сунул одну в рот, другую протянул мне.
 - я не курю –
 - молодец, - указал на пачку – яд, не могу бросить –
Затянулся, медленно выдохнул и обернувшись ко мне спросил
 - Боишься? -
 - боюсь – незатейливо ответил я
 - правильно, бояться надо, не боятся только бараны. –
На его лице не было видно ни страха, ни напряжения. Он просто курил, в ожидании развязки.
 - А сам, откуда? -
 - из Москвы – он покачал головой,
 - молись, если страшно, перед смертью надо молиться -
Меня стало подташнивать. В голове пронеслось - он хоть сам понимает что говорит?
 - мы должны умереть? -
Он поплевал на окурок, притушил его между пальцами и не спеша сунул в тот же боковой карман.
 - Заидат ругается, не разрешает здесь курить -
Затем вытянул руку, указывая в дальний конец двора.
 - Забор видишь? –
 - вижу –
 - если будут стрелять, перелезь и ложись под ним -
 - а женщины? – он снова обернулся, с любопытством разглядывая меня, ответил
 - женщин не тронут, если живые останутся –
 
       Нас покормили жидкой похлебкой, из большого чугунного котла. Один из тех, кому достался кусок мяса, весело прокомментировал
 - надо было мента с собой захватить, шурпа была бы с мясом – я вспомнил человека с запрокинутой головой. Наверное, из той дырочки, что была в его голове, вытекла и темнела теперь на светлом асфальте небольшая темно красная лужица, глянцевой крови.
       Томительно и незаметно летело время. Я просидел у стены до вечера. Люди за эти несколько томительных часов освоились со своим положением, сидели и лежали прямо на каменном полу, вытянув ноги, позабыв первые напряженные минуты. Некоторые отходили в дальний конец двора, мыли в тазике руки и ноги, для того чтобы помолиться. Становились на колени, сводили кисти вместе, вывернув их ладонями к себе, словно держали книгу, и склонив голову, застывали на двадцать, тридцать секунд. Несколько поклонов и опять все заново. Большая часть не принимала в этом участие, не обращая никакого внимания на молельщиков.
       На улице постепенно стемнело. Включили свет, девочка двенадцати лет еще раз обошла двор, выметая пыль с каменных плит.
 - теперь кровать чистая – пошутил кто-то, кто-то крикнул - Зулейха, чирак … – и дальше что-то не понятное. Снова стало темно.
 - рекогносцировка – послышалось из темноты, с исковерканными и очень жесткими к и г.
 - светомаскировка, оулея -
К одиннадцати появился Марат. Отыскал меня, сел рядом
 - Ну, как ты? –
Я только теперь сообразил, что за все это время ни разу не задал ему такого же вопроса. Мне стало неловко за себя. Он не выпендривался, не хорохорился, когда ему было страшно, и первое что сделал, попытался решить мои проблемы. А я, старый пень, от страха все позабыл.
 - Нормально, а ты? –
 Марат наклонил ко мне голову и чуть тише сказал
 - Похоже, наши проблемы решатся без крови –
 - А как же мент? – так же негромко спросил я
 - Похоронят – послышалось из полумрака. Голос был заспанным, хриплым и с тем же характерным, выраженным акцентом.
 - они все твои родственники? – еще тише, чтобы не вовлекать в разговор посторонних спросил я
 - Нет – прошептал Марат
 - почему они говорят на русском? –
 - потому что аварцы на лакском не хотят говорить – не таясь, негромко, но внятно сказал из темноты сосед справа.
 - Французкий язык произошел от лакского, это язык для людей с круглой головой – и дальше в подтверждение своих слов
 - Жюла мур жюл жуплавю, жюла ми лямул ллу – добавил голос из темноты на «французском» и продолжил.
 - у аварцев голова квадратная, там круглые слова не помещаются – похоже, что это был голос того самого «студента».
 - ага – кто-то лениво отвечал ему – и гавно у тебя Ахмедик пахнет одеколоном -
 - здесь есть аварцы – пояснил Марат. – пойдем, ляжешь на деревянном полу –
 - нет, я буду здесь –
 Постепенно все стихло. Кто-то тихо посапывал, кто-то хрипло дышал.
 - Вай, Расул хватит обниматься. Жена снится, наверное? -
 - места нет – спросонок оправдывался Расул.
 - место вон там, чуть левей, возьми себе. Спать страшно, слушай, с тобой – толпа оживилась на некоторое время, комментируя услышанное. Кто-то пошутил, нарочито расстягивая
 - сладенький Мага -
 - Вах, - отшучивался Мага с жутким акцентом – я не сладенький, я воняю –
Кто-то сдерживая смех сказал
 - вонючий Мага – кто-то в темноте добавил - Мага скунс – постепенно народ успокоился и через некоторое время раздалось заунывное ровное пение. Красивый бархатный голос затянул протяжную песню, очень ритмичную и очень древнюю, судя по необычному напеву.
 - эту песню Заидат пела мне на ночь – прошептал Марат - это баллада о коварстве… отравленный герой, посылает последнее прости… и так далее. Она пела ее и постукивала меня по голове. Так что от этой песни у меня даже печенка засыпает. –
Голос пел и пел, никто не прерывал его.
 - Марат –
 - чего –
Мы переговаривались шепотом, не видя друга - друга.
 - Этот парень студент, что говорил на французском… –
 - Ахмед? –
 - да, он что тоже вундеркинд? –
 - Помнишь, Вовчик попросил Арслана сказать «тридцать три лягушки» –
 - ну… не помню –
 - сначала он сказал это по аварски, потом по немецки –
 - ну и что? –
 - нам было весело а ты напился в зюзю. «Жюла мур жюл жуплавю» означает все наше в нашем кармане. Это лакский. –
 - а я думал французский –
В это время на улице раздалась короткая автоматная очередь. Песня смолка. Стреляли в метрах пятидесяти. Хлесткая автоматная дробь, словно кнутом располосовала ночную тишину. Некоторое время все вслушивались, затем кто-то громко крикнул
 - эй, хайван, мимо -
 - все будет нормально – прошептал Марат.

       Я заснул на голых камнях ничем не прикрывшись, потому что нечем было накрыться, подложив сумку под голову, в окружение полусотни вооруженных людей. День был полон событий и впечатлений, я спал крепко, без сновидений и ни разу не проснулся за ночь.
       Утром меня растолкал, сосед справа. Он указал мне на мою сумку, внутри которой тихо звучала трель телефона. Я вынул мобильный, на экране высветилось имя, «Лена».
 - Привет –
 - я все знаю, как ты там? –
 - пока нормально –
 - я тебе весь вечер звонила, почему ты не звонил? -
Я только теперь сообразил что ни мне, ни Марату не было ни одного звонка за весь вечер. Тело ныло от непривычно жесткой «постели», я еще не пришел в себя, постепенно вспоминая вчерашнее напряжение и сознавая свое положение.
 - почему ты не остался у меня? -
 - Лен, все будет нормально –
 - ты хоть сам понимаешь, куда ты влип? –
 - все будет хорошо –
 - кто тебе сказал, что будет хорошо –
 - Марат говорил, что все обойдется без крови –
 - Господи, - голос в трубке был строгим и приглушенным. – Саша, это не твоя война, да пошли они к чертям, пусть хоть перегрызут друг друга, тебе зачем это, Саша…? –
 - Лен, подожди –
 - ну почему ты не остался…–
 - да погоди ты -
 - Я боюсь за тебя, я хочу чтобы ты приезжал ко мне в гости, часто-часто. Они же звери… когда дело доходит до драки, они очень жестокие -
 - не волнуйся, все обойдется –
Она молчала некоторое время. Потом, чуть успокоившись, сказала
 - я буду молиться за тебя -
 - я тебе перезвоню –
 - я сама тебе буду звонить –
Сообразив, что не могу выйти за пределы двора, я снова обостренно почувствовал опасность, притаившуюся за створками красивых ажурных ворот. Я невольно поймал себя на сравнении, как бы я чувствовал себя в подобной же ситуации, окажись на той стороне московский спецназ, вместо местного, и понял, что мои шансы были бы существенно выше. В этой, возможной, маленькой и судя по всему беспощадной войне, не будет пленных. Мне, на короткое мгновение, снова стало не по себе от тошнотворного чувства страха.
       Нас снова накормили жидким бульоном. Продукты были в ограниченном количестве, еда была умеренной.
       Люди добродушно комментировали качество бульона, ели стоя, аккуратно принимая двумя руками тарелки, возвращали их через некоторое время, и сразу отходили, уступая место другим. Даже в этом незатейливом действе мне была заметна иная стать, иные, неведомые навыки и правила. Они делали это так, словно были сыты и уверенны, что их накормят. Без спешки, соблюдая умеренность и достоинство. Словно демонстрация жадности, особенно в таком деле как аппетит, было делом недостойным чести зрелого мужчины. Я вспомнил умеренных в еде чеченцев, хлеб и сыр под звездным небом.
       Надо ждать, терпеливо ждать, все утрясется.
       В обед вынесли телевизор, поставили его рядом со входом на кухню. Большая часть не обратила на это никакого внимания, некоторые, позевывая, глазели на экран телевизора. Из дома вышел Марат, подошел и молча сел рядом со мной. Мы единственные были не вооружены среди вооруженного до зубов, плохо выбритого воинства. Марат вытянул ноги, откинулся к стене и закрыл глаза. От вчерашней нервозной озабоченности не осталось и следа, он выглядел спокойным и немного уставшим.
 - Где твое оружие? – я наклонил к нему голову, чтобы не слышали другие. Он прочитал иронию в моих словах, ответил улыбаясь, так же тихо
 - Я похож на этих долбо…в? – Мне стало веселее. За два прошедших дня, реальность и без того насыщенная колоритом и событиями раздвинула пространство вокруг меня, рождая ощущение временности, словно все что происходит со мною, происходит где то не здесь, и закончится, как только я выйду наружу.
- Нас выпустят отсюда? – Марат наклонился впритык к моему уху и совсем перешел на шепот.
 - ребята с той стороны – он указал большим пальцем на ворота – ответственные люди. Я сам чуть в штаны не наложил, ты так уж близко не принимай к сердцу все что видишь. Все станет на свои места со временем. -
       К вечеру народ столпился у телевизора. Шел Московский репортаж о событиях касавшихся нас непосредственным образом. Я пытался разглядеть картинку за спинами, видел мелькавшие кадры, с вооруженной толпой, пешим строем идущей по дороге. На какое-то мгновение мне показалось, что я увидел нашего бородача – пулеметчика, увешанного пулеметными лентами, подобно матросу революционеру, только этот в отличие от того был в тюбетейке вместо бескозырки.
       Толпа заметно оживилась. Кадры воодушевили толпу и даже внесли заметное волнение в общее настроение. Комментарии были различными, но все они без исключения были очень темпераментными.
       Сзади подошел Марат, в руках у него была моя сумка. Взял меня за локоть, сказал
 - Иди за мной. – Мы поднялись на второй этаж. В нашей комнате никого не было
 - Что там происходит? – он отмахнулся - это братья аварцы спешат на выручку – закрыл дверь, достал из тумбочки початую бутылку коньяка, горсть конфет, налил мне почти полный бокал.
 - пей, напьемся, время пойдет незаметнее. Сегодня будем спать по человечески, а завтра деру дадим. –
Внизу раздалась барабанная дробь, хлопки в ладоши, энергичные короткие крики
 - что это такое? – Марат махнул рукой - это праздник победы –
Я подошел к окну выходящему во внутренний двор.
       Внизу, посреди двора, толпа расступилась кольцом. В центре образовавшегося круга, выделывая сложные коленца, танцевал мужчина, остальные энергично выкрикивая, дружно хлопали в ладоши. Танцор, резко выкручивая кулаки, выделывал ногами сложные быстрые па. Это была лезгинка.
       Я залпом допил свой бокал. Уже через мгновение мне стало жарко, а еще через мгновение я был счастлив. Еще не успело пройти чувство жжения, а мне уже было легко и спокойно. Я обернулся, Марат лежал на койке, заложив руки за голову
 - Иди посмотри – он покачал головой
На место первого танцора выскочил второй. Он буквально выпрыгнул из толпы, без понуждения и уговоров, так словно делал это каждый день и делал с удовольствием.
       Я не раз видел этот странный, колоритный танец на экране телевизора в исполнение вылизанных штатных танцоров, видел первые чеченские танцы 93 годов, с папахами и кинжалом в руках, их решительную угрозу и неприязнь обусловленную памятью генов. Видел в этом утрированную специфичность и невозможность русскому человеку, вот так вот, с ножиком в руках, грозить врагу.
       И вот теперь наблюдал его не только во всей его живой, сырой прелести, но и в контексте пережитого и прочувствованного. Все в нем, и динамика и настроение, выражало энергию и агрессию. Быть может так проще воевать с собственным страхом?
       Когда на место второго танцора выскочил третий а вслед за ним еще один, я понял что в этой толпе все умельцы. Среди них не было тех кто не умел танцевать.
       На этот раз, в отличии от той, чеченской лезгинки, я не испытывал неприязни к танцорам. Коньяк и ощущение близкой развязки почти роднили меня с горячими небритыми ребятами.
       Отчего у нас никто не умеет танцевать? А когда танцуют смотреть неловко, с водкой, с пролитым компотом и капустой. От того ли что русскому человеку хватает слов для выражения или от того что нет нужды грозить кому либо выкручивая локти да коленки?
       А может от того что не обучен с детства гордости, твердому уважению к себе самому, пытлив без нужды и стыдлив, а когда не стыдлив, являет собой особую породу русских космополитов. Не тех про которых говорил Виктор, но тех что зовут себя патриотами, с Кутузовского, в кожаных куртках и бойцовских сапогах?
       Или же от того что давно уж у нас каждый сам по себе, без роду, без племени. Доверяя боли свои и страхи лишь второй родной душе, если есть таковая, а ежели нет так и вовсе не доверяя в этом мире никому, кроме телевизора?
       Может быть, прав мой приятель когда говорил о русской интеллигенции, ведь только умелая душа может жить в ладу с собой, не теряя себя среди толкотни, рыночной слякоти, твердо знающая что есть в мире любовь и доверие?
       Да бог с ними со всеми… Наверное разучились, решил я глядя вниз, закусил конфетой и с облегчением отметил про себя. Уж лучше с водкой и капустой чем с пулеметами и автоматами. Взял в руки бокал, подошел к Марату, сказал
 - наливай -

       …………………………………………………



       Утром следующего дня мы ехали по направлению к дому, где жила Лена. Я помнил направление, но не мог отыскать дорогу, набрал номер, услышал голос
 - Лена, привет, я еду к тебе, не могу отыскать, где ты живешь – она стала объяснять, я переспрашивал, пытаясь сориентироваться, Марат выхватил телефон
 - Елена Борисовна, это я… да… понятно, хорошо, скоро я привезу его… как он себя чувствует? Нормально, да не волнуйтесь Вы…
Вскоре он подвез меня к знакомой девятиэтажке, напоследок бросил
 - вечером увидимся, готовься, завтра домой… -
Я поднялся на третий этаж, не успел коснуться двери, как она открылась, на пороге стояла Лена. Я запомнил ее уверенной и спокойной, на этот раз она была напряжена и чуть испугана. На носу у нее были очки. Она пропустила меня, и немного стесняясь, стояла и смотрела как я снимаю обувь.
       Я в третий раз видел ее в ином качестве при иных обстоятельствах. Мы стояли друг против друга и оба понимали, что видимся в таком качестве в первый раз. Я не ожидал, что буду испытывать неловкость а она видимо заранее думала о том что я буду трезв и снова стану разглядывать и оценивать ее.
 - Хочешь есть? – Я согласился лишь бы отвлечься и чем-то заняться
 - чаю или кофе.-
Она кивнула и пошла на кухню. Она была в красивом платье до колен, на ногах ее были домашние пухлые шлепанцы. Наверное, она чувствовала спиной, что я смотрю на нее. Я сидел на маленьком кухонном табурете, а она расставляла чашки на столе. Затем села напротив ожидая пока закипит чайник и поеживаясь сказала.
 - Хотела надеть шпильки, как то неловко, подумаешь вырядилась как дура - я мотнул головой
 - Не подумаешь? –
 - нет –
 - ты опять молчишь… ты все время молчишь, а мне неловко. Мы только и успели с тобой… поесть и … переспать. Ты даже не знаешь, какая я -
 - а мне все равно какая ты, ты мне нравишься и все… -
Она улыбнулась, неловкость покидала ее
 - если ты обнимешь меня, я перестану чувствовать себя идиоткой -
 - хорошо – согласился я - просто обнять? И все? -
 - нет не все…

       Мы лежали в ее спальне и больше не испытывали неловкости. Она смотрела в потолок, улыбаясь своим мыслям
 - Саша –
 - чего –
 - ты мне правду сказал, о том что я у тебя вторая? – ну вот… мне стало весело
 - правду –
Она повернулась ко мне
 - а ты у меня первый – в ее глазах была ласка и ирония. Мне было хорошо лежать рядом с женщиной, которая выражала мне нежность и приязнь. Я понимал, что мне не обязательно знать, какой я, первый или последний, что она думает, как судит, главное, что ей хорошо со мной, а мне с нею.
 - не веришь? –
 - верю – ответил я.
 - ты такой деликатный… ты будешь ездить ко мне в гости? –
 - у тебя чайник выкипит –
Она отбросила одеяло и побежала на кухню.
Мы пили чай, потом просто лежали на диване и глазели на телевизор. Лена лежала на боку, подложив руку под голову, спрашивала у меня о моей дочери, о моей маме, любил ли я кого-либо до жены, какая она. А я не задавал ей вопросов. На некоторые вопросы я отвечал, на другие просто кивал головой
 - ага –
 - что ага, ты не агакай, говори мне правду –
 - какую правду? –
 - у твоей жены большая грудь? –
Я рассмеялся
 - не помню –
 - не ври -
 - У нее омерзительная здоровенная грудь, мне всегда не нравились женщины с большими … -
 - сиськами – подсказывала Лена
 - да, увижу что у кого-то большие… и сразу плохо… –
 - Ты ненавидишь баб с большими сиськами? –
 - ненавижу -
Она поцеловала меня в краешек губ
 - А я как увидела тебя сразу, нет не сразу, минут через пять решила, что просто так не отпущу тебя. Ты мне сразу понравился.-
 - Чем это я мог понравиться? –
 - А ты не такой как наши банковские Москвичи -
 - А они какие? –
 - Хитрые, выхолощенные. Я родилась и выросла здесь, привыкла к колориту… А ты очень простой и смелый. –
 - Я смелый? – Мне стало забавно, смелым меня никто еще не называл.
 - Да, у тебя открытый, честный взгляд. Ты большой и добрый. Ты лучше местных орлов - она сказала это и сразу осеклась. Наверное, она прочла на моем лице, то чего я не спрашивал у нее и не хотел знать. Она уселась рядом со мной, скрестив ноги, взяла меня за подбородок, повернула к себе
 - Саша смотри на меня – просто и деловито стала рассказывать.
 - У меня были отношения с одним человеком, это было очень давно. Он отнял у меня восемь лет жизни и когда мне стукнуло двадцать восемь, женился на своей… на местной чумайсатке… А потом ничего и не было. А то что было и вспоминать противно… -
 - Лен, это твое личное дело… – она перебила меня
 - так говорят, когда нет дела до того с кем говоришь – Встала и пошла на кухню.
       По телевизору шел репортаж о том как местные граждане захватили здание Гос. Совета.
       Вооруженные люди в гражданской одежде, запрудили площадь, входили и выходили из большого правительственного здания. Диктор говорил обо всем этом так словно, то что случилось было нехорошо по сути но было всего лишь недоразумением, ошибкой. Так словно кто-то не понял кого-то, погорячился. Это продолжение нашей истории, понял я, но мне это было уже не интересно. Я поднялся с дивана и поплелся на кухню.
       Лена стояла у холодильника ко мне спиной.
 - Что тебе приготовить? –
 - я уезжаю завтра – она кивнула не оборачиваясь.
 - что ты будешь есть? Есть мясо мороженное, яйца, может помидоры с луком пожарить? -
Я убедился, что она не хочет со мной расставаться, мне стало проще. Я знал что это так, но все равно не решался первым сделать шаг. Не замечая того, я до последнего дня отгонял от себя мысли о расставании, все случилось очень быстро, у меня просто не было времени думать об этом, и кроме того, я боялся, я как всегда боялся, что мне могут сказать нет. Я сразу, еще вечером, впервые оказавшись в ее спальне, почувствовал, что в моей жизни что-то круто переменилось и что я готов к этой перемене, что я хочу изменить свою жизнь. Но я не знал, а точнее боялся того, захочет ли она менять что-либо в своей жизни.
 - Я живу с отцом в коммуналке, но я хорошо зарабатываю, мы сможем снимать квартиру… не в центре конечно, но… - Она повернулась ко мне, на лице у нее была улыбка. Она снова смотрела на меня, улыбаясь так же как в спальне, победно и иронично.
 - я уже не молод, но если ты не боишься… -
 - я ничего не боюсь, а ты не боишься? -
 - А мне терять нечего –
 - и мне нечего –
 - до сих пор у меня не было проблем с заработком –
 - я сама могу зарабатывать, я ведь банкирша -

Мы готовили еду, потом я перестирывал свое белье. Лена пыталась отобрать у меня мои тряпки, но я не дал ей этого сделать.
 - а мои будешь стирать? – спрашивала она
 - нет, свои будешь стирать сама, и мои будешь… потом –
 - а если не буду? –
 - а я тебя поколочу -
 - а ты сейчас поколоти – кокетничала она
 - у меня уже сил нет… - признался я.
До вечера мы обсудили все наши проблемы. Мне было радостно и уже не тревожно. Я все еще не мог привыкнуть к мысли о переменах в моей жизни, но знал что дело сдвинулось и теперь уже не в моей воле остановить его.
       
       Ближе к вечеру позвонил Марат
 - Санек, нас пригласили на свадьбу – и пояснил, что свадьба состоится вечером, что не идти нельзя, здесь не принято отказываться от приглашения, что женится брат Арслана и что я ему понравился, потому что только хороших людей зовут на свадьбу. Я был растерян, не зная что ответить. Мне не хотелось идти ни на какую свадьбу, я был сыт впечатлениями и устал от событий последних дней.
 - Я не могу, объясни деликатно –
 - Саша это невозможно – Марат перешел на строгий, поучительный тон.
 - отказаться значит обидеть –
 - ты обманываешь меня –
 - какая нужда мне обманывать тебя? Сашенька ты мне мозги не парь, не ставь меня в идиотское положение –
 - Я не могу, мне неловко, ты подари денежку, сколько надо за меня, а я не могу. Я не один, в конце концов –
 - Ага – Марат перешел в наступление – ну-ка дай трубочку Лене Борисовне –
 - иди к черту – Лена стояла в сторонке
 - кто это? –
 - Марат, на свадьбу какую-то зовет –
Лена взяла трубку, пообщалась, затем вздохнув развела руками
 - иди уж, погуляй напоследок –
 - А ты? –
 - а я буду тебя ждать -
 - я не буду пить –
 - еще чего, на свадьбе нельзя быть трезвым. –

       Мы встретились и стояли в ожидании рядом с большим банкетным залом, местного дворца бракосочетаний. Через минуту вышел Арслан и проводил нас за отдельный столик.
       Свадьба была большой. В зале стояло три длинных стола, вдоль каждого плотно сидели гости. Мужчины и женщины раздельно, за отдельными столами. Только за маленькими столиками, такими же как и наш, несколько групп сидели вперемежку, мужчины вместе с женщинами. Всею свадьбой заправлял пожилой мужчина, патриарх, с микрофоном в руках, сидевший за отдельным столом с наиболее уважаемыми родственниками. Он говорил негромко, все слушали его, некоторые делали вид что слушают. Между столами ходил бравый мужчина тридцати лет с большим прутом в руках. Этим прутом он грозил тем кто не уделял должного внимания тамаде, следил за порядком и тишиной, в то время когда произносился очередной тост. Роль тамады заключалась в передаче слова и краткой характеристике того кто говорил.
       
       Пожилой сухонький тамада, заранее извинился, что говорит на аварском, часть своих речей он говорил на русском, тогда когда это требовала ситуация. Я выпил первую рюмку, чтобы чувствовать себя комфортнее и более не пил, поднимая рюмку вместе со всеми, чокаясь и поднося ее к губам, потому что сообразил, что это действие носит обязательный характер и не пить за здоровье, значит проявлять неуважение к тому за кого пьют. Выпивать отдельно от других, наливая себе, когда тебе этого захочется, здесь было не принято.
       К нам подошел Арслан, спросил, все ли у нас есть, налил себе рюмку, выпил с нами. Тамада окрикнул его, погрозил пальцем
 - Я смотрю, за этим столом демократия, конституция, смотрите у меня, сейчас ОМОН пришлю –
Вся свадьба, весело обернулась, разглядывая нас. Арслан скрестил руки на груди, в знак согласия.
       Женщины за соседним столом пили водку, только в отличие от мужчин пили осторожно. Я вспомнил слова Арслана, с улыбкой отметил про себя, пить можно, напиваться нельзя.
       Женщины делали это не таясь, молодые пили чуть жеманно, всем видом демонстрируя свое отношение к питью, совсем молоденькие и не замужние не пили вовсе. Среди женщин было много симпатичных, приятных на вид, некоторые были похожи на сочный перезрелый персик с Махачкалинского рынка. Полногрудые ухоженные женщины выглядели раскованными и довольными без печати патриархального террора. Я сам не заметил того как перестал замечать их колоритное своеобразие.
       Народ захмелел, все чаще есаул грозил своей палочкой нарушителям тишины во время очередного тоста. Люди переговаривались вполголоса, не обращая внимания на того кто произносил тост, деликатно пряча улыбки. Я вспомнил события двухдневной давности.
       Теперь уже не верилось, что все это было со мной. Здесь на свадьбе как и там на войне я был плотно окружен непохожими на меня людьми. Но эта свадьба с ее непривычным акцентом, не могла выбить меня из реальности. Все здесь было необычно, но я ощущал время и себя самого среди людей.
       Загремела музыка, непривычная и очень звонкая, зарядил мелкой дробью барабан. Сбоку на самом краю банкетного зала, там где размещались музыканты, на стуле сидел плотный полный мужчина и выдувал в маленькую дудку особенную громкую музыку. Ему помогал барабанщик за большой ударной установкой. Мелодия была без нот, более похожая на трели большой одуревшей от собственных воплей птицы. Вперед вышла пара, начала чинно медленно танцевать. Женщина ходила по кругу, мужчина теснил ее, иногда загораживая ей дорогу, она оборачивалась и шла в другую сторону. Затем женщина передала раскрашенную, обернутую пестрой лентой, палочку мужчине и ушла. Тот пошел по направлению к столам, выбрал себе новую партнершу, они танцевали некоторое время, и вот уже мужчина передал палочку женщине. Теперь она выбирала из толпы себе нового партнера.
       Потом свадьба снова выпивала и закусывала под периодические тосты, иногда тамада шутил и предлагал выпить просто так, молча, на что народ реагировал с особым энтузиазмом, потом к моему удивлению был медленный танец. За свои инструменты встали обыкновенные музыканты, зазвучала медленная эстрадная мелодия. Пузатый и потный обладатель свирели сидел рядом и чинно закусывал, в ожидании своей очереди.
       Молодежь танцевала, медленные танцы. Парни приглашали девушек, с отрешенными лицами, молча водили их под звуки музыки, деликатно поддерживая за талию. Все как у нас, пожалуй, единственное отличие было в том что редкий Москвич с такой осторожностью держал бы свою партнершу за талию, тем более, молча глядя в сторону, сохраняя суровое выражение на лице.
       Я выпил еще раз и несмотря на свою относительную трезвость сидел без скуки и напряжения, мне было любопытно наблюдать за свадьбой, но еще больше мне хотелось вернуться к Лене.
 - ты о чем призадумался? – наклонившись ко мне, спросил Марат
 - ни о чем, смотрю на людей –
 - не скучай, сейчас поедем по домам. –
Владимир, захмелевший и веселый, взял в руки свой стул, подсел ко мне с другого боку
 - Александр Иванович, как Вам на войне? Что Вы чувствовали? –
Я не знал, что отвечать, мне надоела война и разговоры о ней. Я не мог объяснить Володе, что мои личные обстоятельства заботили меня более, нежели эта короткая и неожиданная война. Я пожал плечами.
 - Вы очень мужественный человек –
Ну вот, еще один человек счел меня смелым героем
 - Почему? –
 - Вы попали в переделку, и не делитесь впечатлениями – я кивнул.
Закончились танцы, снова началась чья-то ответственная речь. Я наклонился к Марату
 - что это за штука такая была, вроде дудки у того музыканта? –
 - эта штука называется зурна –
 - а где жених? –
 - вон там в уголке сидит –
 - а почему в уголке? –
 - а где ему еще сидеть? –
 - а невеста? –
 - а невеста дома ждет -
В это время мужик с прутом незаметно подкрался откуда-то сзади и ударил Марата, затем врезал Володе, а потом больно наотмашь жиганул палкой и по моей спине. Удар был не шуточным, и очень болезненным.
 - а ну-ка подъем – грозно проговорил он
 - есаул, что случилось? – спокойно глядя в нашу сторону, спросил тамада
 - дезертиры, господин тамада, сачки – мужик с прутом, развел руками. Марат поднялся и подмигнул мне, я понял, что мое избиение есть часть игры.
 - что они делают? Конституцию сочиняют? -
 - пить не умеют – спокойно отвечал есаул. Мы стояли втроем посреди громадного зала, Володя недоумевая, разводил руками. Я честно пил, говорил весь его вид.
 - Ну давай учи, мы подождем –
Свадьба с любопытством наблюдала. Есаул подменил наши рюмки на вместительные бокалы, наполнил до краев, молча указал нам на них. Марат с Володей подняли свои бокалы, я вслед за ними.
 - Вперед - сказал есаул
 - до краев – шепнул мне Марат и выпил свой бокал, я следом.
       Есаул повернулся к тамаде в ожидании приговора. Разговоры стихли, все с любопытством наблюдали за нами.
 - я не понял – привередливо сказал тамада – за что они выпили? – по рядам прошел смешок.
 - пьяницы… молчуны… наливай – послышались реплики. Есаул снова наполнил наши бокалы. Марат поднял свой, я вслед за ним.
 - за здоровье жениха и невесты – громко произнес Марат
 - ура – выкрикнул Володя и осушил снова свой бокал, я следом. В бокале было около ста граммов водки, пить второй раз мне уже не хотелось. Есаул снова выжидающе уставился на тамаду. Тот молчал некоторое время потом, спросил.
 - Ну как есаул, твое мнение? -
 - По моему, ничего… хорошие ребята –
 - ладно, пусть гость из России садится, а вот эти двое не умеет кричать ура. – Есаул снова наполнил Маратовский и Володин бокалы. Володя облизав губы, бодренько ухватился за свой бокал, Марат обреченно поднял свой, громко отчетливо произнес
 - за здоровье жениха и невесты, за здоровье нашего уважаемого тамады, за здоровье всех присутствующих –
 - Ура, Ура, Ура – прокричал Володя и залпом осушил бокал.
 - Ай молодец – раздались крики. Марат поднес к губам водку и начал неспеша пить.
Он медленно и ровно, выпил до середины, затем покачнулся, с усилием продавливая в глотку алкоголь, допил до конца, перевернул свой бокал. Водка успела ударить ему в голову, он слегка покачивался.
 - ай сагол – закричала свадьба, веселье продолжилось.
       
       В один из объявленных перекуров мы вышли на улицу, свадьба продолжала шуметь и веселиться без нас. Марат был пьян, он периодически тяжко вздыхал, его чуть покачивало, двести, двести пятьдесят граммов водки, выпитые за один присест, были большой дозой для его стройной аккуратной фигуры. Теплый душный вечерний воздух не способствовал быстрому отрезвлению. Мы с Володей чувствовали себя прекрасно. Алкоголь разошелся по крови, мне было тепло и весело, я был не прочь выпить еще.
Раздался звонок, я поднес трубку к уху
 - Саша, ну как ты там? - звонила Лена.
 - Мы идем по улице, ушли со свадьбы –
 - Ты не один? –
 - Нет, я с Володей с Маратом –
 - Ты пьяный? –
 - Лена, я честно за всю свадьбу выпил две маленьких рюмочки, но к нам подошел мужик с палкой, треснул ею как следует и заставил выпить меня два фужера водки -
 - Тебя одного? –
 - Ну почему, Володя выпил три фужера –
 - понятно, забирай свою компанию и ко мне, нечего тебе шататься по улицам. –
Я запихал свой мобильник в карман, обернулся к приятелям
 - слышали? – Марат низко наклонив голову отрицательно покачал ею, Володя глядя на него закатился бодрым смехом. Он передразнил своего приятеля
 - ничего не слышали –
 - нас Лена зовет к себе –
Повод для продолжения веселья вдохновил нас с Владимиром. Мы решили купить водки, коньяка для Лены
 - минералки и чая – все так же, не поднимая головы, произнес Марат.
 - видите, Александр Иванович, он не потерян для нас – резюмировал Володя и с любовью, страстно поцеловал своего приятеля в низко опущенную голову.
       Я потратил кучу денег на такси, в поисках алкоголя, купил дорогущую бутылку коньяка и даже держал в руке маленький букетик каких-то твердых коротких цветов. Эти цветы надергал Володя в одной из городских клумб. Перед самым подъездом, Марат остановил меня, сказал тихо без эмоций
 - дай минералки –
Запрокинул ее и на наших глазах не спеша выпил большую часть бутылки, упорно продавливая ее в себя. Затем, пошатываясь, отошел к ближайшим кустам. Его стошнило, он умылся остатками воды и так же не спеша подошел к нам.
 - я готов -
       
       Мы стояли на пороге, Лена критично разглядывала нас
 - Елена Борисовна отгадайте, кто из нас самый трезвый – сказал Володя. Лена подвинулась, пропуская нас
 - заходи, вечно трезвый -
Я сидел на маленьком кухонном стуле, был по хорошему пьян, и мне казалось что я вернулся домой. Я был здесь своим, меня ждали и из-за меня терпели моих приятелей. На плитке закипал цветастый маленький чайник, Лена нарезала колбасу, Володя выколупывал вилкой малосольные маленькие огурцы из банки.
 - Елена Борисовна – говорил Володя – никто не виноват. Он налетел сзади, отдубасил нас своей дубиной и заставил выпить все до капли, мало того, мы еще орали ура. –
 - ага, силком в глотку – кивала Лена
 - Александр Иванович невинная жертва обстоятельств, а вот… – он двумя руками указал на Марата, тот сидел, не открывая глаз, изредка поводя бровями. – так и вовсе пал на поле брани –
 - может уложить его? – спросила Лена. Марат тяжко вздохнул и не открывая глаз ответил
 - Мне горячего чая, я еще покажу им кузькину мать –
Лена подошла ко мне обняла меня за голову
 - наливай Володя – поцеловала меня в макушку
 - а ты знаешь что Александр Иванович берет меня с собой? -
 Володя не ожидал такого продолжения, он опешил на некоторое время, затем кивнул головой, словно хотел сказать, ничего не поделаешь.
 - и останешься ты один в этой дурацкой Махачкале. –

       Мы напоили Марата чаем, он безучастно сидел рядом с нами не встревая в беседу. Лена выпила коньяк, я после второй рюмочки почувствовал, что более пить мне не стоит. Долгие сборы, езда по городу, остудили меня. Водка пропитала организм и более не веселила. Третью рюмку Володя выпил с Леной
 - пора домой, а все таки Александр Иванович, что вы чувствовали там, когда угодили в засаду –
Я по прежнему не мог, а главное не хотел думать об этом, и понимал, что не смогу объяснить этого Володе. Как объяснить человеку, что самое главное в этом, мое нежелание понимать это. Я не знал как мне к этому должно относится
 - Я не знаю, мне было не по себе. А почему Вы Володя об этом спрашиваете? –
 - не знаю, любопытно… есть эта жизнь и есть другая –
 - вы как-то делите свою жизнь? –
 - я ничего не делю – Володя рассмеялся. – ладно – он махнул рукой
 - что будем делать с Маратом? –
 - мы его уложим в зале – Лена встала и вышла в зал.
В дверях Владимир протянул мне руку
 - прощайте Александр Иванович, может и не увидимся больше –
 - Увидимся, Володя, я на черное море больше не поеду, так что ждите в гости. –

       ………………………

       Мы никуда не поехали. Утро было тяжким, Марат выглядел подавленным, у него болела голова, он смотрел на нас еще не трезвыми глазами и слегка морщась стонал
 - Чаю, чаю. Сегодня никуда ни едем, завтра –
Ближе к обеду я забрал автомобиль со стоянки и мы с Леной выехали далеко за город, остановились в деревянном коттедже у моря и до вечера купались.
       К счастью никто не глазел на мою Лену, народу здесь было на порядок меньше чем на городском пляже, а те что были не обращали на нас внимания.
 - это городские – пояснила мне Лена, - те что спускаются с гор и еще не обтерлись, они создают проблемы, ну их к черту… зверье - она положила мне ладони на щеки и снова подобрела
 - пошли они все. Господи, как мне хорошо с тобой -
Лена как и все Махачкалинцы, не проявляла интереса к морю. Она иронизировала надо мной, и весь день провела в душном, деревянном коттедже. Все окна и двери были открыты нараспашку, по комнатам гулял теплый иссушающий ветерок.
       Я нагревался до закипания, ветер высушивал кожу, на губах оседал тонкий слой песчаной пыли, и я снова шел к воде позабыв о времени, потерявшись в пространстве, ощущая лишь грохочущий шорох ветра в ушах и теплую прохладу нагретого моря у ног.
       Здесь у берега, стоило лишь замереть и прислушаться, шум прибоя постепенно вытеснял шум ветра, заполняя собою берег, поднимаясь невидимою волной вверх к небу и наваливаясь на видневшиеся вдали горы. Мир утопал в этом шуме, я чувствовал что пройдет еще пара мгновений и мне уже ни вынырнуть не выбраться наружу. Я открывал глаза и делал глубокий вдох.
       Море имеет свой голос, стоит лишь окунуть голову в соленную воду и замереть прислушиваясь к его треску, непривычному тембру. Мир в такие мгновения сужался, вплотную приближаясь к моим ушам, касаясь моего лица. Море синело, отдавая зелеными бликами, от меня до самого горизонта.
       Потом я возвращался в коттедж, а там была Лена. Она кормила меня, доставая из пакетика нехитрую еду, потом шла к чайнику, ее костлявые стройные кисти болтались у ее крепких, сильных бедер, она нагибалась и я замечал под ее коротким халатиком ее белое белье, выпуклый бугорок между ее ног, она оборачивалась и улыбаясь спрашивала
 - куда уставился? Опять? – от нее пахло песком, она была готова перемешать свою кровь с моею, и делала это так словно не было ничего на белом свете чище и благороднее моего большого рыхловатого тела.
       Потом поправляя мои волосы на лбу, подложив руку под голову говорила
 - как же твоя жена умудрялась не ладить с тобой, ты наверное ее затрахал –
 - я больше не буду –
 - кого не будешь? – иронично разглядывала меня и добавляла
 - еще чего… -
К вечеру слегка опухшие от сна и духоты мы выехали обратно по направлению к городу. Я отогнал машину на стоянку, когда вернулся было уже темно. Мой телефон молчал, мне не хотелось выяснять поедем ли мы завтра, домой. Я готов был провести свой отпуск у Лены.

       …………………………

       Я проснулся утром, солнце только - только окрасило верхушки деревьев. Лена лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок.
 - надо идти на работу, не пойду –
 - у тебя не будет проблем? –
 - будут, не пойду –
 - не ходи -
Потом я перебрался на диван. Потом в трусах и шлепанцах сидел на кухне, радуя своим аппетитом Елену, потом снова перебрался на диван, потом снова на кухню.
       Прямо за окнами начиналась горы, люди сновали по улицам, суетливо проносились авто. Я был сыт, мне было спокойно, день тянулся минута за минутой без сожаления и спешки, мне ничего не хотелось, мне никуда не хотелось, и мне никого более не хотелось видеть.
       Вечером раздался звонок, Лена встревожено вышла к дверям и вскоре вернулась, за ее плечами стоял Марат. Она выглядела чуть растерянной. Марат держал в руках свою походную сумку с вещами.
 - ребята вы меня извините, но мне некуда податься –
 - как некуда? – наверное поссорился с Викусей, решил я. Марат поморщился
 - Я завтра с утра еду домой, хочешь, поехали вместе, нет, я на поезде доберусь –
Я уж было открыл рот, но Марат перебил меня
 - вам придется меня потерпеть – я снова попытался спросить его, он снова меня перебил
 - всего один вечер – обернулся к Лене - потерпите? –
Она кивнула головой
 - кладите сюда свою сумку – потом обернулась ко мне и добавила
 - и ты собирайся –
       
       …………………………………….

Так закончилась моя Махачкалинская командировка. Нелепая и счастливая.
       Лена перебралась в Москву. Отец согласился продать квартиру, мы живем втроем. Дочь спокойно отнеслась к моей женитьбе, а бывшая жена, которую за последние пять лет я видел всего лишь один раз, нашла для меня единственные слова: чтоб ты сдох, сказала она. Сказала это спокойным, остывшим голосом и побежала дальше по своим делам. Я не чувствую себя виноватым в ее судьбе. Мы оба виноваты и невинны в одинаковой мере.
       Иногда мы соримся с Еленой, но не обижаем друг друга. Володя по прежнему живет в Махачкале. Нашего могучего родственника уже нет в живых. Мой приятель женился на своей Московской подружке. У них родился сын. Я с Леной езжу на Каспий, он с женою на черное море.
       Это было под новый год, мы были почти трезвы, я спросил его
 - а все таки… –
Он ответил просто и деловито, ухмыляясь, словно попал в смешную переделку
 - Ах, Санек, полезная еда та, что без выкрутасов … все нормально… бог миловал. –
 - так ты не жалеешь ни о чем? –
 - ни о чем не жалею -
Наверное, он сказал правду.