Вы получите то, что вы хотите,
Но захотите ли вы то, что получите?
Детям нужно дать крылья и корни. Крылья – чтобы они могли лететь в будущее. А корни– чтобы они знали, куда возвращаться. Серёга был случаен в этой жизни, так же случаен, как и простое растение. Хотя бы то же перекати-поле. Ветер носил пацанёнка по жизни, перекидывая с одного песчаного бархана на другой, но всё никак не мог докинуть его до плодородной почвы, а только манил обманчивыми оазисами.
Откровенно говоря, и сам Серёга родился как-то нелепо. Случайный пьяный сперматозоид – такой же, как и двое, решивших получить удовольствие, - по неизвестной поддатой синусоиде добрался вдруг до яйцеклетки первым – в тот самый момент, когда получился Серёга.
Осень
Познакомились мы по случаю. Я расплачивалась на кассе в магазинчике за углом, как почувствовала, что кто-то тянет меня за рукав.
- Тетенька, - сказал чумазый белоголовый мальчишка, - дайте мелочи на хлебушек!
- Ага, конечно, - хмыкнула я. – А ты себе вместо хлеба клей купишь.
- Ну тогда дайте десять рублей, я вам песню спою! - не стал отрицать он.
- Как тебя зовут-то?
- Серёга, - утёр он грязный нос не менее грязной манжетой.
Мы вышли из магазина и разговорились. Серёге оказалось 10 лет, за плечами – подвалы, клей, попрошайничество и родители-алкоголики. Безнадзорник. Жил на улице, при том что родители были живы и более-менее здоровы. Существовать рядом с ними, по словам Серёги, было ещё хуже, чем в подвалах с ватагой таких же бездомных пацанят.
- Мамка бьет, если не принесу на выпивку, чего мне с ней жить? Я самостоятельный! – с гордостью заявил он.
- А отец?
- Ха, бати у меня и не было никогда! – отмахнулся Серёга.
Таких детей много. Больше, чем мы можем себе представить. По официальной статистике, в Петербурге сегодня зарегистрировано 2500 беспризорных детей. По неофициальной – в десятки раз больше. Они выползают из подвалов рано по утрам, как полчища чёрных усатых тараканов, которые рассыпаются по городу в поисках хлебных крошек и возвращаются, когда насытятся. Но Серёга отличался от них. Слишком умные глаза, не по-детски серьёзные фразы и… он очень хотел жить иначе.
Наступил сентябрь. Несмотря на холод и ветер, мы отправились на залив. Потом полезли на крышу. Многие петербуржцы любят сидеть на крышах, это вообще одно из главных городских развлечений, но вряд ли какой-то горожанин чувствовал к крышам такую же болезненную тягу, как Серёга. Петербург давил, конусообразно нависал над ним, душил в облаках автомобильного дыма, подавлял личность. Сбежать можно было только наверх. А куда еще бежать со дна?
Зима
Серёгу я встречала не то, чтобы постоянно, а так – время от времени. Самое «хлебное» место его было возле того круглосуточно работающего магазина. Местные алкоголики, любившие раздавить бутылочку, не отходя от кассы, не меньше любили и развлечения. Серёгины песни были востребованы, а значит – был и постоянный заработок.
Отправляясь за хлебом, я всегда клала в карман лишнюю десятку – знаете, так некоторые женщины подкармливают бездомных кошек. Конечно, это не то же самое, но мне было жаль этого мальчишку, который мог бы учиться и стать … ммм.. странно звучит… полноценным членом общества. И не хуже, чем некоторые, уж вы мне поверьте.
Когда подмораживало, Серёга отправлялся спать домой. «На теплотрассах и в подвалах слишком холодно», - объяснял он. Однажды я пошла проводить его. Конечно, я ожидала увидеть всё, что угодно, но к неожиданностям человек никогда не бывает готов.
В тёмном проёме открытой обшарпанной двери я увидела стены, покрытые лохмотьями обвисших обоев. В нос ударила волна нестерпимых запахов. Пол - сваленные в кучу бутылки, размокшие коробки и кучи тряпья – свалено так, что ступить некуда. «Как же и где же он спит?» - испуганно подумала я. В затемнённом коридоре показалась фигура с всклокоченными патлами. Шаркая и держась за стены, шелестя обрывками обоев, двигалась в нашу сторону. «Кого там чёрт принёс?» - каркнула она. «Мам, всё нормально, это я» - звонко крикнул Серёга и повернулся ко мне: «Проходи, чего ты?» Но я уже бежала вниз по ступеням, подальше от всего этого, «Боже мой, разве возможно, что такое существует, разве может быть такая жизнь, зачем я во всё это ввязалась», - проносилось в моей голове, а ступеньки пролетали под ногами, и все хотелось скорее, скорее, забыть, забыть о только что виденном, повторяя себе, как маленький ребёнок, что ничего не было, ничего не было, что всё мне показалось, показалось, показалось!.....
Когда нечего терять, теряют принципы. Многие мечтают о том, чтобы их жизнь была легкой. Обычно считается, что для этого нужно много денег. Мать Серёги, по-видимому, решила проблему с точностью наоборот, добившись того же результата: она перестала их зарабатывать. Совсем скоро её жизнь превратилась в нечто среднее между жизнью растения и животного. Моральные проблемы больше не терзали душу, и все заботы были одинаковыми изо дня в день: найти где поесть, что выпить и где поспать. Оказывается, такая жизнь тоже приносит счастье.
Только перейдя определённую черту, человек понимает, что он ее перешел и оказался в запретной зоне, из которой очень сложно и порой невозможно вернуться назад. После осознания собственного ничтожества остается только предаваться терзаниям и ненавидеть себя, либо заткнуть рот совести и идти дальше. Обычно во втором случае путь ведет только вниз. Совесть и ее угрызения время от времени просыпаются, и их можно заглушить только алкоголем или психотропными средствами: последний выбор зависит от того, сколько у вас денег.
А Серёга в этом – и с этой - жил.
«Знаешь», - сказал он мне потом, доверчиво нырнув под локоть, - «Я всё жду лета, когда можно будет свалить и жить по-людски, по хорошему…» Сейчас я думаю: а что же этот мальчик считал хорошим?
Весна
Если уж папе Карло не удалось выстругать из деревяшки то, что ему хотелось, то что уж говорить о детях? Вот о чём подумала я, когда узнала, что Серёгу поместили в психиатрическую больницу. До того я видела его всего лишь раз, - в течение зимы он почти не появлялся, выходил в летней рубашке и не по размеру большой вязанной фуфайке с взрослого плеча.
Я встретила его совсем другим, чем раньше. Ущемленным, подавленным, словно ощипанный цыпленок. Серёга неловко втягивал голову в плечи и переминался с ноги на ногу, затягивая для местных калдырей всю ту же единственную песню из личного репертуара.
Когда человек сломлен и подавлен, глубоко ущемлен чувством собственной неполноценности, - он не может сохранить бодрость духа. Когда человек угнетен - что-то происходит с его душой - и это что-то сразу видно в опущенных плечах, походке и взгляде. Серёга уже не смотрел задорно и вызывающе на них, противопоставляя себя опустившимся и видя в этом какую-то гордость. Глаза Серёги выдавали его неуверенность, его дикую презрительную зависть. К тем, кто заставлял его петь на морозе из-за десятки, и ко всем тем, кого Серёга считал виноватым в собственной участи.
Лето
В последний раз, когда мы виделись, я ехала на машине по Советской улице. Серёга сидел на поребрике и расчёсывал ссадины на ноге. «Эй!» - окликнула его я, остановив Фольксваген. – «Хочешь, вместе поедем?» «Хочу!» - Вскинулся он. «А ты хоть знаешь, куда?» - Улыбнулась я, пристёгивая его ремнём безопасности на заднем сиденье. «Мне всё равно, только бы подальше отсюда».
Я решила отвезти его в лес, чтобы мальчишка хоть как-то развлёкся. Схватив перочинный нож, Серёга самозабвенно полосовал им ветки кустов и высокую траву. Над верхушками деревьев курчавились синим дождевые тучи. «Смотри», - я присела на корточки и ковырнула лезвием трухлявый пень. – «Вот эти грибы вокруг называются опята». «Опята», - радостно повторил Серёга и стал осторожно срезать их под корень. Внезапно хлынул дождь. Мальчишка вскрикнул: «Ой, летний дождь!», распростёр вверх руки и, махая ими, словно крыльями, стал кружиться под бьющими с неба струями воды. Я побежала прятаться под пушистую игольчатую ель. С поляны доносилась весёлая мелодия Серёгиной песни. Той самой, что он пел на протяжении всего года по заказу. Только на этот раз она звучала как гимн.
Осторожно, чтобы не попасть под дождь, я отодвинула еловую лапу, под иголками которой прибежище от дождя нашли муравьишки. Над поляной двойным коромыслом нависла радуга. Серёга кружился по сочно-зелёной мокрой траве, подпрыгивая и горлопаня слова, самозабвенно вытягивая верхние ноты торжественно звучавшей песни. «Так вот оно какое, Серёгино счастье», - подумала я и прихлопнула севшего на щёку комара.