Часть 2.
2005 год
1
В Израиле в лесу под Бейт Шемешем, примерно посредине между Иерусалимом и Тель Авивом, собиралось украинское землячество ***-ской области.
Леонид Романович Константиновский тоже собрался принять участие в этом мероприятии. Вообще-то большую часть жизни он проработал совсем в другой области, а в ***-ской области он только родился и окончил школу, но полагал, что его сегодняшнее участие в празднике было бы приятно его покойным родителям,
Рувиму и Голде Константиновским, светлая им память.
Вы тоже заметили? Отец был Рувим Соломонович Константиновский, а сын стал Леонид Романович Константиновский. С чего бы это?
Ленчик кончил школу, поступил в институт и окончил его, стал работать на заводе - и все это, как Леонид Рувимович.
Родители радовались за него - и когда он закончил школу и получил аттестат зрелости, и когда он поступил в технический вуз, и когда он его закончил и получил диплом инженера, и когда его распределили на большой машиностроительный завод. Но когда стал вопрос о том, где ему работать на заводе, Голда заявила:
- Только не в цехе! Хватит, что Рувим был начальником цеха и сел в тюрьму за чужие проделки. Леня не будет материально-ответственным лицом. Пусть работает конструктором или технологом!
Сын не перечил матери - он и сам мечтал быть конструктором. И мечта его сбылась - его направили в конструкторское бюро отдела главного технолога.
Через несколько лет Леонида включили в списки на республиканскую премию, правда, с опечаткой, не как Леонида Рувимовича Константиновского, а как Леонида Романовича Константиновского. Леонид пошел к начальнику конструкторского бюро, но тот послал инженера к главному технологу. Главный технолог сослался на директора завода, Леня не успокоился и пошел в приемную директора.
- Александр Алексеевич, к вам инженер отдела главного технолога Константиновский.
- Константиновский из отдела главного технолога, говоришь? Проси пройти!
- Директор просит вас пройти, - пригласила секретарша удивленного инженера.
Директор разговаривал по трем телефонам сразу. Он пальцем поманил Леню к себе, крепко пожал ему руку и жестами показал, чтобы тот подтащил свободное кресло, поставил рядом с директорским и сел в него.
Звонили непрерывно - из Москвы и из Киева, обкома, горкома и ЦК партии, главный редактор областной газеты и главный режиссер областного театра, начальники цехов, смежники, поставщики и потребители.
Между их звонками директор исхитрился выслушать Леонида и узнать, в чем суть проблемы.
Потом он долго не имел времени для ответа Леониду.
Наконец он сделал перерыв в разговорах и сказал гостю:
- Леня, ты же видишь, как я занят. У меня просто не будет времени, чтобы отстоять тебя, когда какой-нибудь партийно-профсоюзный бугорок вычеркнет тебя неважно из каких соображений - излишне патриотических или националистических. У меня даже не будет времени, чтобы узнать об этом. Пожалей меня - не создавай мне дополнительных трудностей. С друзьями и в списках на наказание можешь оставаться, кем хочешь, хоть папой римским, но в списках на награждение и повышение ты у меня отныне будешь только Романовичем! Ступай теперь, у меня больше нет для тебя ни минуты...
2
Итак, Леонид Романович Константиновский, кандидат технических наук и заслуженный изобретатель Украины, собирался принять участие во встрече украинского землячества ***-ской области в Израиле. Земляки съезжались в лес под Бейт Шемешем, посредине между городами Иерусалимом и Тель Авивом.
Леонид Романович решил взять с собой на встречу какой-нибудь сувенир, который был бы хорошо знаком всем и напомнил бы о чем-нибудь, характерном для их детства.
Орденами и медалями родителей никого не удивишь. Портретами вождя и руководителей партии и правительства - тоже.
Леонид Романович разложил на столе дорогие для него предметы и стал их внимательно рассматривать - в который уже раз. Взгляд его упал на рогатку и несколько согнутых под углом 90 градусов кусочков гвоздей.
"Это именно то, что понравится всем, когда я им покажу", - подумал Леонид Романович и сунул рогатку и кусочки гвоздей в карман.
3
В лесу под Бейт Шемешем, посредине между Иерусалимом и Тель Авивом, собиралось ***-ское землячество. Некоторые прикатили на встречу на своих машинах. Большинство же приехало на специально заказанных автобусах - из Беер Шевы и юга страны, из Большого Тель Авива, из Иерусалима, из Хайфы и севера страны...
Устроители встречи организовали грузовики с пластмассовыми креслами и разборными столами. Те из участников встречи, которые приехали раньше других, быстро смонтировали под редкими деревьями столы круглой формы, поставили вокруг них кресла и расположились за столами. Вновь прибывающие находили столики, вокруг которых сидели земляки из их городков и подсаживались к ним.
Каждый выкладывал на стол еду и обязательную бутылку вина или водки. Но чаще всего - пляшку горилки, на дне которой покоился маленький стручок красного перца.
Всеобщее внимание привлек бравый старик, прикативший на встречу на белой лошади. Он лихо сидел на ней верхом, без седла и стремян. Старик подъехал к столику, за которым сидел Леонид Романович и спросил, легко спрыгнув с лошади:
- Принимаете?
- Конечно, - ответил ему Константиновский и вежливо поинтересовался: - Как вас звать - величать?
- Зовут меня Гершем, а величают ласково Гершеле Острополером. Может слышали обо мне?
- А как же, - откликнулся Леонид Романович, - и даже кое-что запомнил.
- В самом деле? - обрадовался спешившийся всадник.
- Конечно. Ну, например, вот этот рассказ. Вы пришли в синагогу, а вас спрашивают: - "Реб Герш, что вас заставило согласиться пойти на службу к цадику ребе Боруху Тульчинскому, зная его несносный характер?"
- И что я ответил?
- "Пойти на службу к цадику ребе Боруху Тульчинскому меня заставили шесть причин: наличие дома жены (это раз), наличие четверых детей (это уже 5 причин) и отсутствие дома хлеба. Итого - шесть."
- Ну, спасибо, уважили старика.
- Реб Герш, можно задать вопрос: вы жили в нашем городке?
- Нет, я не жил в вашем городке. Но я проезжал через него. И это дает мне право сидеть за вашим столом. С вашего разрешения, конечно. А как вас зовут?
Константиновский не сомневался, что имеет дело с артистом, которого устроители встречи пригласили для развлечения публики. Поэтому первым его желанием было тоже назваться именем одного из героев-шутников из народных сказок и анекдотов – скажем, Мотькой Хабадом или Шаей Файфером, Бинькой Дибеком или Иослом Маршаликом.
Но что-то его остановило, и он назвался своим именем:
- А меня зовут Леонид Константиновский.
Как только Леонид назвал себя, оживилась старушка лет восьмидесяти, до этого тихо и мирно сидевшая в другом конце их стола.
- Вы случайно не сын Рувима Соломоновича Константиновского и его жены Голды?
- Да, я сын Рувима Соломоновича Константиновского и его жены Голды.
- Ой, какая же это радость для меня, - запричитала старушка. – Встретиться с сыном таких дорогих мне людей - Рувима Соломоновича и Голды Константиновских. А ваши родители?
- А мои родители умерли, светлая им память...
- Пусть земля им будет пухом! Какие это были чудесные люди... Если бы не Рувим Соломонович, я бы сейчас, наверное, не сидела за этим столом... Я вам обязательно должна об этом рассказать...
4
Леонид встал из-за стола и подошел к старушке.
- Залик, - повернулась старушка к своему соседу, очевидно, мужу. - Знакомься, это же Ленчик Константиновский, сын Рувима Соломоновича и Голды Константиновских. Я тебе много про них рассказывала... Это ничего, что я вас называю так, как вас в детстве называли - Ленчиком?
- Ничего...
- Что-то от радости я совсем соображать перестала. Даже представиться забыла. Молодой человек, я ведь Валентина Хоменко. Вам родители обо мне не говорили? Ну, да это не важно... После смерти Вани Хоменко, моего первого мужа, я поехала с двумя маленькими детьми, Манечкой и Тарасиком, с Украины на Южный Урал, в Башкирию, к моей сестре... Вам родители не рассказывали об этом, нет?
- Конечно, рассказывали. Да и сам я хорошо помню похороны дяди Вани Хоменко...
Леонид помнил и то, что инвалид войны дядя Ваня Хоменко повесился, но решил деликатно умолчать об этой подробности.
Помнил он и то, что городские власти не позволили похоронить Ивана Хоменко ни возле рва, где лежали его растрелянные фашистами жена и дети, ни возле братской могилы советских воинов, освобождавших их город от фашистских захватчиков.
Помнил он и те слова, которые сказал над гробом своего фронтового товарища отец Леонида Рувим Константиновский:
- Смерть солдата Ивана Хоменко еще раз напомнила нам, что до сих пор нет ни обелиска возле того места, где были расстреляны полторы тысячи советских граждан еврейской национальности, ни даже приличной дороги к месту их гибели...
За эти крамольные, ни с кем не согласованные слова вызывали потом Рувима Константиновского в горком партии и обещали отнять у него партбилет...
И, как показали дальнейшие события, свое обещание они очень скоро сдержали. Даже слишком скоро... Подозрительно скоро...
... Видно, был кто-то, давно готовый помочь им в этом...
- А о том, что ваш отец дал нам на дорогу два кольца копченной колбасы, ваши родители вам рассказали? Вы знаете что это такое - два кольца копченной колбасы? Ведь, если бы кто узнал и донес, его бы за это могли судить. А мы этой колбасой втроем, с Манечкой и Тарасиком, кормились всю дорогу. Ну и, конечно, сухарями, которые я насушила на дорогу. Этих двух колец нам хватило и на дорогу и еще на три дня после приезда хватило бы... Но я все, что мы не успели съесть, сестре и ее детям в качестве гостинца отдала – так сестра потом говорила мне, что они в жизни такой вкусной колбасы не ели, ни до этого, ни после... А Тарасик, когда вырос, стал морским офицером, полковником... Как и мой второй муж... Вот!
- Не полковником, а капитаном первого ранга, - поправил Залик.
- Вот именно - капитаном первого ранга... А Манечка - врачем... А я вторично вышла замуж и со вторым мужем приехала в Израиль. Я ведь только на могиле жены Ваниной Зои и их детей Манечки и Тарасика впервые узнала, что фашисты расстреливали маленьких детей только за то, что они евреи. А ведь расстрелянным Ваниным детям было всего-то пять лет Манечке и три годочка сыночку Тарасику.
И она заплакала.
Можно было только удивляться зигзагам человеческих судеб - эта женщина уехала к своей сестре в Башкирию, на Южный Урал, где смыкаются два материка, Европа и Азия, и морями не пахнет, чтобы там встретить и полюбить морского офицера! И не просто морского офицера, а еврея, чтобы потом вместе с ним оказаться в Израиле и там увидеться с сыном Рувима и Голды Константиновских.
Тем, кто слушал ее сбивчивый рассказ, трудно было стразу сообразить, что у покойного солдата Ивана Хоменко было две пары детей, которых звали Манечка и Тарасик. Первых, пятилетнюю Манечку и трухлетнего Тарасика, фашисты расстреляли. Вместе с их матерью-еврейкой и всеми евреями городка. А после войны у Ивана Хоменко и этой старушки, тогда молодой женщины, родились близнецы, вторые Манечка и Тарасик. И эти-то Манечка и Тарасик стали - девочка врачем, а мальчик моряком, капитаном первого ранга.
Леонид ощутил, как сильно бывает у людей чувство благодарности, если спустя полвека эта старушка помнит те два колечка колбасы, которые дал ей на дорогу его отец. А ведь к себе домой, для жены и сына, его отец никогда не приносил с работы колбасу. Не зря ведь следователи начали свои обыски с их квартиры – они были уверены, что найдут у Константиновских дома колбасу – и не нашли!
И он испытал чуство гордости за своего отца.
Леонид плеснул себе и Залику в пластмассовые стаканчики немного горилки, а старушке хотел налить виноградного вина, но она задорно тряхнула головой:
- И мне тоже крепкого!
И они стоя, не чокаясь, помянули сначала всех расстрелянных евреев городка, а потом – отдельно - Рувима и Голду Константиновских, родителей Леонида, и Ивана Хоменко.
5
Как только Леонид вермулся на свое место за столом, к нему подошел мужчина примерно одного с ним возраста.
- Меня зовут Аркадий. - сказал мужчина. - А я тебя помню,
- Почему же я тебя не помню? - удивился Леонид.
- Потому, что ты учился в городской школе, а я в железнодорожной. И еще я хорошо помню твоего отца. У него был велосипед, и он всюду ездил на велосипеде. Правильно?
- Правильно.
- И манера езды у него была особенная - держась за руль только одной рукой. Сколько лет прошло, а я всё хорошо помню. Правильно я говорю?
- Правильно.
- То-то же! И тебя, мальца, он учил ездить на своем, взрослом велосипеде. Правильно? То-то! Видишь, как я всё хорошо помню! До мелких подробностей. Я ведь помню и то, что, когда твоего отца посадили, ты продолжал ездить на его велосипеде... И тоже держась за руль только одной рукой. Как твой отец. А потом ты стал ездить, держа руки в карманах. Я помню, что ты ездил, вообще не держась за руль... Видишь, какая у меня память!
Аркадий замолчал. Молчал и Леонид, соображая, почему его собеседник посчитал нужным напомнить ему в праздничный день о том, что его отец сидел в тюрьме.
После небольшой паузы Аркадий продолжил:
- Тут вот послушаешь иных старушек, Божьих одуванчиков, так твой отец просто святой. А как же, дал женщине с маленькими детьми целых два колечка колбасы на дорогу! А ведь он, если смотреть правде в глаза, эту колбасу украл.
- Во-первых, отец дал Валентине Хоменко ту колбасу, за которую он сам нес материальную ответственность, а значит, насколько мне известно, был просто обязан любым способом возместить ее. А во-вторых, у кого - по твоему - он эту колбасу украл?
- У моего дяди украл. Я - племянник кладовщика Златкина. Дядя только один раз в жизни доверил ключи другому человеку, и его тут же обокрали.
- Кто же его обокрал?
- Тот, кому он доверил ключи!
- Понятно – твой дядя доверил ключи моему отцу. Выходит, мой отец его обокрал. Так?
- Так!
Услышав такое обвинение, Леонид решил не щадить Аркадия.
- А зачем твоему дяде нужно было доверять ключи моему отцу? В этом не было никакой необходимости. Все очень просто. Сначала твой дядя обворовал собственный склад, а потом подбросил, вернее – бросил ключи от склада на стол моему отцу и убежал раньше, чем мой отец успел сообразить, что к чему!
- Что ты понимаешь? Тетя была при смерти! Ей неожиданно стало плохо. Она послала меня к дяде и просила сказать ему, чтобы дядя немедленно бежал домой... Чтобы успеть застать ее в живых! Понимаешь? Тетя умирала...
- Нет не понимаю. Если твоя тетя умирала, зачем же ты побежал к дяде, а не в скорую помощь? И если уж ты прибежал не в скорую помощь, а к дяде, почему тогда твой дядя сразу же не побежал к твоей умирающей тете, а пошел бросать ключи на стол моему отцу? Почему он не побежал к тете вместе с ключами?
- Что ты понимаешь? Дядя от горя не соображал, что делает, и потому отдал ключи твоему отцу. Как начальнику цеха. Никогда никому не отдавал. А тут не соображал, что делает, и отдал. Дядя воспитывал нас, сирот-племянников. И такого человека твой отец обокрал!
- Лучше бы твой дядя не воспитывал сирот-племянников, а отдал бы их в детский дом. Глядишь, тогда бы из тебя, может быть, порядочный человек получился. А то он засадил вместо себя честного человека, да еще и тебя для этой цели использовал! - неожиданно раздался голос человека, ранее назвавшегося Гершеле Острополером и до этого не принимавшего участия в разговорах за столом.
6
Итак, неожиданно раздался голос человека, в самом начале встречи назвавшегося Гершеле Острополером и до этого не принимавшего участия в разговорах за столом:
- Аркадий! Твой дядя проворовался, и тогда твои тетя с дядей хладнокровно подставили и засадили в тюрьму вместо дяди честного человека. Да еще тебя, малолетнего, для этой цели использовали!
- Меня для этой цели использовали? - с угрозой в голосе спросил племянник Златкина.- Ты это видел?
- Да, я это видел!
- Ты можешь это доказать?
- Да, я могу это доказать!
И Леонид вдруг понял, что это никакой не артист, а настоящий, живой Гершеле Острополер.
- Ну, что ж, попробуй! – ухмыльнулся Аркадий.
- Что ж, попробую... В тот день ты с другими мальчишками, как обычно, играл в футбол прямо посреди проезжей части улицы. Твоя тетя сначала закричала тебе из своего двора: - "Аркашка, негодный мальчишка, где ты пропадаешь? Иди немедленно домой - ты мне срочно нужен!" Но ты продолжал играть футбол, и тогда она совершенно здоровая вышла на улицу и громко приказала тебе: - "Беги немедленно к дяде. Скажи ему, что мне плохо. Пусть немедленно идет домой - я умираю. И пускай поторопится, если вообще хочет застать меня в живых..." -"Бегу, тетя!" - ответил ты и даже приготовился бежать за дядей, но замешкался, потому что в это время мимо по улице проезжала телега и возница заговорил с твоей тетей. Так?
Аркадий не отвечал.
- Так! Возница обратился к твоей тете со словами: - "О женщина! Если тебе так плохо, что ты умираешь, то незачем посылать мальчика за твоим мужем. В таких случаях нужен не муж, а врач. Садись скорее в мою карету, и моя лошадка в два счета домчит тебя в больницу или скорую помощь." Так?
Аркадий продолжал хранить молчание.
- Так! А что ответила твоя якобы умирающая тетя? -"Не вмешивайся в чужие дела, если тебя не просят. Ты что, каждой бочке затычка? - "Нет, уважаемая, я не затычка для каждой бочки. Я скорее для каждой бочки подпорка," - ответил ей немолодой возница. - "Далась тебе эта бочка! – профессионально продолжила дискуссию твоя мнимо умирающая тетя. – Если тебе не понятно, я могу сказать и по другому: ты нужен здесь, как пятое колесо в телеге." - "И опять ты ошибаешься, - ответил возница. - Телеге не помешало бы пятое, запасное колесо. Вскоре придут времена, когда автомобили без пятого колеса не будут выезжать на дорогу..." Так? Так!
- Тогда твоя тетя закричала: - "Тоже мне Илья-пророк выискался! Кто ты такой и почему я тебя здесь раньше не видела?" А мужчина ответил ей: - "Раньше ты меня не видела, потому что меня здесь раньше не было. А зовут меня Гершеле Острополер. Может слышала обо мне?" Так? Так!
- На это твоя тетя ответила неопределенно: - "Может слышала, а может и нет. Не должна я помнить каждого философствующего извозчика!" После этого она резко оборвала разговор и заявила: - "Всё! Я тебя выключаю. На полсотни лет! Нет, на полсотни лет и еще на пять лет для большей гарантии!" И только тогда она повернулась к тебе: -"Ты еще здесь? Ой, не могу! Этот негодный мальшишка меня доконает!" И уже после этого ты помчался к дяде на работу. Так? Так!
- Допустим... А ты откуда это все так подробно знаешь?
- Потому что немолодой возница, который сидел на телеге, был я. Прошло 55 лет, назначенные твоей тетей, и, как видишь, я заговорил... И я свидетельствую, что ты прекрасно видел, что тетя жива и здорова и не собирается умирать. Но ты знал также, что тете и дяде надо, чтобы у дяди на работе подумали, что тетя умирает, и прибежал со лживым известием к дяде на работу. И то, что дядя от горя не соображал, что делает, и потому отдал ключи отцу Леонида, - это была заранее спланированная ложь. Твои дядя с тетей заранее все продумали и подготовили, а потом твой дядя побежал в милицию с ложным доносом на начальника цеха Рувима Константиновского!
- Один свидетель не считается! - неожиданно оскалил зубы Аркадий. - Надо не меньше двух свидетелей!
- Пожалуйста, - ответил на это Гершеле Острополер. - Найдется и второй свидетель!
- Откуда он найдется, если ты был там один? - немедленно парировал Аркадий.
- Прекрасно! Значт, меня ты помнишь! Совсем не плохо... А второй свидетель - это моя белая лошадка. Она может подтвердить, как все было.
- Что может подтвердить твоя белая лошадь?
- Всё! - ответил Гершеле.
- Всё! - согласно закивала головой Белая Лошадь.
От волнения Леонид Константиновский полез в карман за платком, но почему-то вытащил из него не платок, а рогатку. Он посмотрел на нее удивленно, потом наставил ее на Аркадия и сказал, глядя тому прямо в глаза:
- Жаль, что мне не девять лет и я не могу сказать, как когда-то в детстве: -"Слушайте все. И все вы будете свидетелями. Этот тип посмел оскорбить память о моем отце. Я выбью ему глаз, если он еще раз посмеет оскорбить память о моем отце. И любому, кто посмеет оскорбить память о моем отце, я тоже обещаю выбить глаз. Один из двух, но выбью обязательно. Понятно?"
Потом Леонид Константиновский повернулся к Гершеле Острополеру:
- Спасибо вам, Гершеле! Сегодня вы помогли мне защитить добрую память о моем покойном отце.
- Я очень жалею, что мне не повезло, что я не смог защитить вашего отца, когда он был еще жив – на следствии или на суде.
- И все же: защитить доброе имя человека, даже после его смерти - это не так уж мало.