Детективная история длиной в 55 лет. 1949 - 2004 годы
Часть 1.
1949 год
1
- Аркашка, негодный мальчишка, где ты пропадаешь? Иди немедленно домой - ты мне срочно нужен!
Сначала на улице раздался громкий женский голос, а затем из одного из дворов показалась его хозяйка.
На тихой улице, прямо посреди проезжей части стояли две пары столбиков, изображающие двое ворот, и две босоногие команды ребят боролись за возможность пробить по воротам противника.
Один из мальчишек прекратил игру в футбол и подбежал к женщине.
- Беги немедленно к дяде, - не снижая силы голоса, приказала женщина. – Скажи ему, что мне плохо. Пусть немедленно идет домой - я умираю. И пускай поторопится, если вообще хочет застать меня в живых...
- Бегу, тетя! - радостно ответил Аркашка и уже приготовился мчаться вдоль по улице: его команда проигрывала, и тетино поручение избавляло Аркашку от необходимости возить пацанов из победившей команды на себе. Однако смышленый мальчик не спешил с выполнением приказа - вдруг поступят его уточнения.
В это время по улице проезжала белая лошадь с телегой. С левой стороны телеги, свесив ноги, сидел немолодой мужчина. И этот-то немолодой мужчина обратился к Аркашкиной тете:
- О женщина! Если тебе так плохо, что ты умираешь, то незачем беспокоить твоего мужа. В таких случаях нужен не муж, а врач. Садись скорее в мою карету, и моя лошадка в два счета домчит тебя в больницу или скорую помощь.
- Не вмешивайся в чужие дела, если тебя не просят. Ты что, каждой бочке затычка? - умирающая уперла в бока сжатые в кулаки руки.
- Нет, уважаемая, я не затычка для каждой бочки. Я скорее для каждой бочки подпорка.
- Далась тебе эта бочка! Скажу по другому: ты нужен здесь, как пятое колесо в телеге.
- И опять ты ошибаешься. Телеге не помешало бы пятое, запасное колесо. Скажу больше: придут времена, когда телеги, на которых станут разъезжать наши потомки, без пятого колеса не будут выезжать на дорогу...
- Тоже мне Илья-пророк выискался! Кто ты такой и почему я тебя здесь раньше не видела?
- Раньше ты меня не видела, потому что меня здесь раньше не было. Я был там, где был нужнее. А зовут меня Гершеле Острополер. Может слышала обо мне?
- Может слышала а может и нет. Не должна я помнить каждого философствующего извозчика, - и резко оборвала разговор: - Всё! Я тебя выключаю. На полсотни лет! Нет, на полсотни лет и еще на пять лет для большей гарантии!
После этого женщина повернулась к племянику:
- Ты еще здесь? Ой, не могу! Этот негодный мальшишка меня доконает!
Аркашка понял, что больше глазеть нечего, и помчался к дяде на работу.
2
- Дядя, дядя! - громко орал Аркашка, вбегая на хозяйственный двор артели, в которой работал его дядя. - Бегите домой! Тете Розе плохо. Она умирает! Только бегите немедленно, если хотите застать ее в живых!
Кладовщик Иона Златкин, Аркашкин дядя, тут же запер кладовую и пошел к начальнику колбасного цеха:
- Рувим, прибежал мой племянник. Розе неожиданно стало плохо. Она требует меня к себе. Я должен немедленно бежать домой... Если хочу застать ее в живых! Вот тебе ключи от кладовой. Сложите партию сегодняшней колбасы в кладовой без меня. Справа от входной двери, чтобы не перепутать с уже имеющейся колбасой... А завтра утром все перевесим и оформим, как полагается.
- Так не положено, Иона. Пусть лучше колбаса еще одну ночь полежит в цехе...
Но Иона уже бросил ключи на стол и, взволнованный внезапной болезнью жены, побежал к себе домой.
После ухода Златкина в каморку к Константиновскому зашла Валечка Хоменко.
- А я к вам, Рувим Соломонович, зашла проститься.
- Куда же ты, Валентина, теперь?
- На Южный Урал, в Башкирию. У меня там под Уфой старшая сестра живет. Она давно нас к себе зовет. Вот туда мы с ребятами и подадимся.
- Ну, пусть тебе везет в жизни. А денег на дорогу хватит?
- Должно хватить, на билет на поезд я давно уже собрала, а там свет не без добрых людей - как-нибудь на перекладных доберемся.
Рувим понял, что с едой в дороге Валечке будет трудно. Даже очень трудно. Можно сказать, что совсем голодно.
- Пошли, - решительно сказал Константиновский и повел Валечку Хоменко в коптильный участок, откуда по всему цеху распространялся пьянящий, дразнящий, зовущий к себе запах полукопченной минской колбасы - смесь запахов копченного мяса и чеснока.
Он выбрал одно, только одно, зато самое сухое колечко колбасы и затем, сам себе удивляясь, второе, такое же, завернул их в газету и протянул Валечке:
- Это все, что я могу себе позволить.
По правде говоря, он и этого не мог себе позволить, но Валечке предстоял немалый путь с Украины на Южный Урал, в Башкирию. Да не одной, а с двумя маленькими детьми. Даже не мал мала меньше, а просто обоими очень маленькими.
- Спасибо вам большое, Рувим Соломонович, и от меня, и от детей. Теперь мы уж точно доедем. А я ведь, честно говоря, сама хотела у вас колбаски попросить, но стеснялась. Понимала, что, если каждому встречному-поперечному раздавать колбасу, то и под суд можно угодить...
На глазах у Валечки от переполнявших ее чувств выступили слезы.
- Ну вот, какая я дуреха, еще и расплакалась.
- Да какая же ты, Валечка, встречная-поперечная, - смутился Константиновский и решительно прервал разговор. - Все, уходи, мне работать надо.
Начальник цеха спешил выпроводить гостью, так как опасался, что его могут застукать за разбазариванием артельного добра.
Валечка неловко чмокнула Рувима Соломоновича в щеку и низко поклонилась ему:
- Дай бог вам доброго здоровья и всех благ, Рувим Соломонович!
- А тебе счастья в жизни.
Валя вышла из цеха и растворилась в огромном мире. По крайней мере - для Константиновского.
3
В 1944 году Валечка работала санитаркой в одном из военных госпиталей на Урале, когда ее вызвали к начальству и предложили сопровождать одного из раненных, которому предстоял нелегкий путь домой на Украину с несколькими пересадками. На раздумья дали три дня.
- Соглашайся, дуреха, - посоветовали подруги. - Страну повидаешь. А то так и умрешь, ничего, кроме нашего городишки, не увидев.
И Валечка согласилась.
Выздоровевший раненный солдат-украинец Иван Хоменко оказался без двух ног, зато с обеими руками. С помощью рук он легко забрасывал свое крупное тело на небольшую деревянную платформу с четырьмя шарикоподшипниками по углам - в качестве колес, пристегивал себя к ней и лихо передвигался, отталкиваясь от дороги двумя зажатыми в руках небольшими утюжками.
Приехали на Украину в родной город Ивана. Там он еще раз узнал то, о чем знал еще в госпитале и даже раньше, еще на фронте, но продолжал надеяться на чудо.
Однако никакого чуда не произошло: жена Ивана еврейка Зоя и двое их малолетних детей-полукровок были расстреляны вместе с родителями Зои и другими евреями городка.
Валечка вместе с Ваней съездили на окраину леса, где были погребены расстрелянные.
Иван достал из кармана припасенную для этого случая бутылку мутного самогона и помянул жену, своих детей и родителей жены. Потом достал вторую бутылку и налил стакан санитарке. Валечка попробовала отказаться, но Иван посмотрел на нее страшными глазищами и приказал:
- Пей, тебе говорят!
Санитарка покорно выпила, приговаривая:
- За упокой душ рабов Божьих...
- Ты что городишь? - заорал инвалид. - Никакие они не рабы Божьи! Они же не православные христиане, они - евреи. Понимаешь - евреи. И за это, только за это их расстреляли. А ведь детям моим было всего-то пять лет Манечке и три годочка сыночку. Три годочка! Всего-то три годочка было Тарасику, - и он заплакал. Заплакал, как маленький ребенок.
- Три годочка! Всего-то три годочка...
Валечке давно уже пора было возвращаться в госпиталь, а она все не могла оставить безногого инвалида одного. Понимала, что один он пропадет.
И она осталась с Иваном. Они сняли комнатушку на окраине городка. Валечка устроилась работать санитаркой в местную больницу. Иван стал учиться у старого часовщика ремонтировать часы.
Но периодически Иван пропадал, и Валечка бегала разыскивать его по пивнушкам и погребкам.
Когда Валечка забеременела, они расписались. Свидетелями в ЗАГСе и гостями за столом были друзья Ивана Голда и Рувим Константиновские.
Родилась двойня, и их назвали также, как и убитых фашистами детей Ивана - Манечка и Тарасик.
Казалось, ничего не предвещало беды. Только Валечка замечала, что несколько раз Иван оговаривался и называл ее Зоей.
Потом он исчез, нигде его не могли найти. Пока кто-то не догадался поискать возле того места на краю леса, где были зарыты расстреляные евреи.
Иван висел на дереве, предварительно отстегнув от себя свою деревянную платформу с шарикоподшипниками. Таким образом он позаботился о том, чтобы веревка не оборвалась от излишнего веса.
На похоронах Валя сказала Голде и Рувиму:
- Когда-нибудь я сама расскажу детям о трагической смерти их отца. Я только не хочу, чтобы это сделали раньше меня посторонние недобрые и грубые люди. Я не хочу также, чтобы недобрые люди припоминали им это в самый неожиданный или неподходящий для них момент. Поэтому мы должны как можно раньше уехать отсюда...
4
Ночью к Константиновским громко и требовательно постучали в дверь и окно одновременно.
- Кто там?
- Открывайте! Милиция.
Рувим зажег свет и стал, не торопясь, натягивать брюки. Жена его Голда стала надевать платье.
Стук повторился, громче и настойчивей.
- Дайте нам одеться, - в ответ закричала Голда.
Рувим щелкнул замком и открыл дверь. В квартиру вошли три милиционера в гражданском и двое понятых. Один из милиционеров, очевидно старший, скомандовал двум другим:
- Приступайте!
А сам тут же сел за стол и начал писать протокол обыска.
Шум разбудил девятилетнего сына Константиновских, тот надел шнаны, тапочки и подошел к двери.
- Ты куда, пацан? - остановил его голос старшего из милиционеров.
- Во двор. Пописать хочу.
- Сопроводи, - приказал старший одному из милиционеров.
Через несколько минут они вернулись. Голда обняла мальчика и прижала его к себе:
- Не пугайся, сынок. Ты уже большой и должен знать, что жизнь состоит не только из октябрятских звездочек и пионерских костров, но также из ночных обысков. Ты должен ничего не бояться в жизни. Поэтому, чем раньше ты, Ленечка, встретишься с милицией и обысками, тем раньше будешь готов к взрослой жизни.
Очевидно, милиционеры не нашли того, что искали, потому что старший сказал:
- А теперь продолжим обыск у вас на работе.
- Нет, - возразила Голда.- Сначала мы все, и милиционеры, и наша семья, и понятые, подпишем протокол обыска у нас на квартире, а потом вы продолжите обыск на работе.
- А какая разница: сразу же подписать оба протокола или по одному? - расцвел в белозубой улыбке старший из милиционеров.
- А та разница, что протокол должен быть подписан на месте обыска и сразу же после произведения обыска, - твердо ответил ему Рувим.
- Кто вам такое сказал? – удивился старший из милиционеров. - Это буржуазная демагогия.
- Да нет, товарищ старший следователь, и нас на курсах так учили, - неожиданно заявил один из милиционеров.
- Сколько ученых развелось, - огрызнулся старший следователь, - только преступлений не становится меньше. Ладно, подписывайте здесь... Кто желает...
Голда и Рувим Константиновские внимательно перечитали протокол, проследили, чтобы все милиционеры и понятые подписали его, подписали протокол сами и заявили:
- Поехали на работу. Только к кому на работу, к мужу или жене? Вы же не сказали, кого подозреваете и что ищите!
- Шуточки шутить изволите? Конечно, к Константиновскому Рувиму Соломоновичу, - ответил старший следователь.
- Я тоже поеду с тобой, - заявила мужу Голда.- Вон их пятеро против одного. Один ты с ними можешь не справиться.
- Ай-яяй, - покачал головой старший следователь. - Вы что же, собираетесь ребенка оставить одного?
- Какая забота о детях! - саркастически покачала в ответ головой Голда.- Если вы так переживаете за детей, то почему разбудили ребенка среди ночи? Почему не пришли к нам вечером, когда Ленчик еще не лег спать?
- Хорошо, можете поезжать вдвоем, - согласился старший следователь. Спорить с вами – только напрасно терять время. Мы ведь тоже люди и тоже спать хотим. И не забудьте захватить с собой ключи от цеха.
- Ленечка, умничка, запрись и ложись спать. И никого без нас в дом не пускай, - родители поцеловали ребенка и вышли вслед за милиционерами и понятыми.
Ленчик запер дверь, не стал гасить свет, лег в кровать и заплакал.
5
Приехали на хозяйственный двор артели. Константиновский достал ключи, отпер замки и открыл дверь колбасного цеха. В нос ударил волшебный запах смеси копченного мяса и чеснока..
Все вошли в помещение цеха. Старший следователь твердой походкой прошелся по помещению и быстро подошел к партии свежей колбасы.
Его физиономия не могла скрыть разочарования. Казалось, он не ожидал увидеть столь диковинный продукт, как полукопченная колбаса, в таком неожиданном месте, как колбасный цех.
- Сколько здесь колбасы? - спросил один из милиционеров.
- Точно не скажу. Процесс копчения еще идет. Но около тридцати килограммов будет. А точнее покажет взвешивание.
- Взвешивайте, - приказал своим помощникам старший следователь.
Взвесили колбасу, ее оказалось 28 килограммов и 400 грамм.
- Что же вы так не точно? - ехидно заметил старший следователь.
- Я же вам ответил: "Точно сказать не могу. Процесс еще не окончен. Что-то ОКОЛО тридцати килограммов будет." Оно и есть ОКОЛО тридцати килограммов. ОКОЛО! ОКОЛО!
А про себя Рувим подумал: "В эту разницу вошли и ненужное продолжение процесса копчения, и вес двух колечек, которые я дал Валечке Хоменко".
- Ладно, ладно, не надо нервничать. Я пошутил. А ключи от склада у вас при себе? – и повторил: - А ключи от склада у вас при себе?
- При себе.
- Тогда откройте нам, пожалуйста, склад.
- С удовольствием. Но сначала мы составим протокол обыска колбасного цеха.
- Экий вы формалист, право!
- Сначала мы составим протокол обыска колбасного цеха, - медленно и твердо повторил Рувим. - Затем вы пригласите сюда кладовщика Златкина, и он вам сам покажет свое хозяйство. А без него я открывать склад не стану.
- Но вы ведь открывали без него склад вчера вечером.
- Нет, я не открывал без него склад вчера вечером. Зачем мне было открывать без него склад вчера вечером?
- Ну как же, чтобы сдать на склад партию вчерашней колбасы.
- Но ведь вы только что сами взвесили у меня в цехе партию этой самой вчерашней колбасы.
- Почему же вы не сдали на склад партию вчерашней колбасы?
- Я не стал ее сдавать на склад без кладовщика Златкина.
- Но у вас же были ключи от склада...
- Повторяю. Я не стал переносить колбасу на склад без кладовщика Златкина. Между прочим, в цехе условия хранения несколько иные, чем на складе. В цехе процесс копчения продолжается сам по себе. Из-за этого, кстати, вес колбасы уменьшается. Что вы и подтвердили своим взвешиванием.
- А почему же тогда вы не перенесли колбасу на склад?
- Потому что это не просто перенос колбасы из колбасного цеха на склад. Это передача материальных ценностей. В данном случае партии колбасы весом около 30 килограмм. И ответственности за них, за эти самые материальные ценности, за партию колбасы весом около 30 килограмм. Для этого требуется присутствие обеих сторон. И подписи обеих сторон. А кладовщика Златкина не было!
- А где был кладовщик Златкин?
- А это вы выясняйте у него. Он бросил мне на стол ключи от склада и убежал.
- Часто ли кладовщик Златкин оставлял вам ключи от склада?
- Первый раз.
6
Составили и подписали протокол обыска колбасного цеха.
Послали за кладовщиком Златкиным и привели его.
Константиновский положил на стол ключи от кладовой.
Златкин взял их и открыл кладовую.
Взвешивание обнаружило на складе недостачу 30 килограмм колбасы.
И тут Златкин заплакал. Взрослый мужик плакал, как баба, и все приговаривал:
- Ни в чем не виноват. Только на одну ночь доверил ключи другому человеку, и тут же обокрали.
Он замолкал на пару минут и снова начинал рыдать, теряя дыхание и захлебываясь собственной слюной. Ему подносили стакан с водой. Он глотал воду и начинал захлебываться водой. Успокаивался и опять заводил ту же пластинку:
- Ни в чем не виноват. Прибежал племянник и сообщил: жена моя при смерти. Жене неожиданно стало плохо. Жена просила, чтобы я немедленно бежал домой... Чтобы успеть застать ее в живых! Жена умирала... Жена умирала... Жена умирала...
Он снова захлебывался собственной слюной и водой из стакана, успокаивался на минуту и опять начинал причитать:
- Я не соображал, что делаю. Зачем-то отдал ключи начальнику цеха. Никогда никому не отдавал. А тут не соображал, что творю. Только один раз в жизни доверил ключи другому человеку, и тут же обокрали...
Неожиданно он встал в полный рост, воздел руки к потолку и взвыл:
- Люди, поимейте же совесть. Я воспитываю сирот-племянников. И такого человека вы обокрали!
Он не называл воров по имени, но ясно было, в чей в огород летели стрелы.
И хотя Константиновским было ясно, что кладовщик сваливает свою недостачу на Рувима, поскольку всего несколько дней тому назад начальник цеха Константиновский сказал кладовщику Златкину, чтобы тот прекратил свои темные делишки, но и Рувиму, и Голде было по-человечески жаль этого так искренне рыдающего немолодого уже мужчину. Тем более, что тот, действительно, не отправил сирот-племянников в детский дом, а одевал, обувал и кормил их на свою небольшую зарплату.
7
Во вторую мировую войну, в разгар Корсунь-Шевченковской операции гвардии сержант Константиновский Рувим Соломонович вместе со своим ныне покойным другом Ваней Хоменко вступил в Коммунистическую партию. Но коммунист не имеет права позорить великую партию Ленина - Сталина, и еще до суда подсудимого Константиновского исключили из партии.
О его неприглядных делах, о многочисленных хищениях им социалистической собственности, о его попытке свалить вину на невиновного ни в чем кладовщика Златкина был помещен хлесткий фельетон в местной газете.
На перемене к Ленчику подошел Мыкыта Зябченко по прозвищу Мызя - дважды второгодник и самый крупный в классе ученик.
- Гы, - сказал Мызя, - колбаски хочется!
И ткнул Ленчика кулаком в живот.
На следующей переменке он опять подошел к Ленчику:
- А твой отец вор и преступник, - сказал на этот раз Мызя. - Завтра принесешь мне кольцо колбасы. Га-га-га!
Ленчик молча собрал свои книги и тетради и пошел домой, не дожидаясь последнего урока.
Назавтра в классе перед уроками Мызя подошел к Ленчику и радостно приветствовал его:
- Принес колбаски, сын ворюги? Или забыл про уговор, воришка?
Ленчик ничего не ответил и молча пошел к классной доске. Он поднял правую руку и сказал, размазывая левой рукой по щекам сопли:
- Слушайте все. И все вы будете свидетелями. Мызя оскорбил моего отца. Я выбью ему глаз, если он еще раз посмеет оскорбить моего отца. И любому, кто посмеет оскорбить моего отца, я тоже обещаю выбить глаз. Один из двух, но выбью. Понятно?
- Да я тебя раздавлю, - завопил Мызя.
- Ты можешь со мной сделать, что угодно - убить меня , раздавить, но тебе это уже не поможет: ты на всю жизнь останешься с одном глазом!
После этого Ленчик достал из кармана рогатку, вложил в нее согнутый под углом 90 градусов кусок гвоздя, натянул рогатку и стал искать, во что бы ему выстрелить. Не найдя ничего более подходящего, он выстрелил в электрическую лампочку, достал из кармана еще один кусок гвоздя, вложил в рогатку и приказал Мызе:
- Собери осколки, Одноглазый!
Мызя послушно стал собирать осколки, приговаривая:
- Да я что? Я только хотел пошутить...
Одна наивная девочка спросила:
- А почему Константиновский назвал Мызю Одноглазым?
- Чтобы тот лучше помнил про обещание, которое нам дал Ленчик, - ответила ей другая девочка.
И класс покатился со смеха.
8
Вскоре состоялся суд.
На скамье подсудимых был только начальник цеха Константиновский. Кладовщик Златкин проходил на суде, как свидетель.
В 1953-м году умер Сталин, отец всех времен и всех народов. И отца Ленчика Константиновского по амнистии отпустили домой.
Долгими вечерами перебирали Рувим с Голдой, кто мог сделать на него ложный донос в милицию. Ведь уже при обыске следователи знали, что у Константиновского ключи от склада и шили ему ограбление склада.
Голда не сомневалась, что настучал на него Златкин.
- Тут двух мнений быть не может, - утверждала Голда. - Он проворовался, и чтобы свалить на тебя свою вину, решил подбросить тебе ключи и разыграть сцену с умирающей женой.
- Так-то оно так. Но ведь, если ты права, он и сам рисковал, у него же на складе была недостача. Не будет нормальный человек так рисковать, - возражал муж. - Ведь я-то здесь сбоку припеку. Притянут за уши. А по-настоящему должны были судить Златкина.
- Правильно, нормальный человек так рисковать не будет, - возражала ему жена. - Но он ведь не нормальный человек. Он вор и стукач. И к тому же ничем он не рисковал. Он был уверен, что милиция своих доносчиков всегда прикроет... И, кстати, нельзя упускать из виду следующее очень важное соображение. Милиция прекрасно знала, что у тебя ключи от склада, но она ничего не знала о том, что ты дал колбасу на дорогу Валечке. А это могло быть только в том случае, если доносчик а) видел, как Златкин бросил ключи тебе на стол, и б) отсутствовал на хозяйственном дворе артели, когда к тебе пришла Валечка. Именно Златкин – единственный! – а) был в цехе и видел, как тебе на стол были брошены ключи от склада, - ведь он сам их и бросил и б) именно он отсутствовал на хозяйственном дворе, когда к тебе пришла Валечка. И еще: вес недостающей колбасы у Златкина на складе был в точности равен весу той колбасы, которую - по его планам - ты должен был перенести из цеха к нему на склад! У тебя бы нашли недостачу, а на склад вообще бы не стали заходить! Но ты не знал о его планах и не перенес колбасу из цеха на склад. И тогда он заявил, что его обокрали.
- В чем, в чем, Голдочка, а в логике тебе не откажешь, - смеялся Рувим.
Казалось бы, железные доводы Голды не оставляли места для сомнений. Но сомнения оставались, ибо был в артели еще один работник, о котором все знали, что он стукач.
Так и ушли на тот свет родители Ленчика, не придя к твердому мнению, кого надо благодарить за те три с половиной года, которые провел за решеткой Рувим Соломонович.