Начало: http://proza.ru/2008/06/19/165
Часть вторая: http://proza.ru/2008/06/19/168
Часть третья: http://proza.ru/2008/06/22/416
Часть четвертая: http://proza.ru/2008/06/27/115
Часть пятая: http://proza.ru/2008/07/03/213
Часть шестая: http://proza.ru/2008/07/07/297
Часть седьмая:http://proza.ru/2008/07/12/133
Детская психиатрическая клиника с виду ничем не отличалась от обычной больницы. Разве только веерообразными решетками на окнах. Лестничный пролет был затянут крученой сеткой, а в обитых сталью дверях отделений вместо замочных скважин зияли маленькие треугольные отверстия.
«Как в поезде», - подумал Саша. В грязно-голубой фланелевой пижаме без пуговиц и с прозрачным пакетиком в руках он вошел в палату. Дверей не было – их заменяла плотная штора, которая сейчас была отодвинута в сторону. В квадратном помещении стояло восемь коек – все они были заняты. Вернее, на них виднелись следы присутствия. И только одна, аккуратно застеленная серой в желтых пятнах простыней, явно ждала хозяина. К ней и подвела Сашу неопрятного вида медсестра.
- Располагайся. Мыло, полотенце, кружку и гребешок – в тумбочку. Это что? Зубная щетка? Нельзя. Скажешь маме, чтобы принесла тебе губочку. А то ткнешь себе в глаз – а я отвечай! На кровати днем не лежать. Не кричать. Не бегать. За шалости буду наказывать. Понял? – И она ушла, не дожидаясь ответа.
На табуретке у окна сидел крупный мальчик и остановившимся взглядом буравил пустую стену напротив. В углу Саша заметил какое-то движение: из-под кровати выползло существо лет семи-восьми с очень короткой стрижкой, худое и перемазанное в соплях. Двигалось существо как-то судорожно и бестолково. Сморщенная мордашка перепачкана в пыли . Существо подняло голову на цыплячьей шейке, осмотрелось и исторгло писклявый нечленораздельный звук, выражающий, видимо, удивление. Было непонятно, мальчик это или девочка. Судя по тому, что оно находилось в одной палате с ними – наверное, все-таки, мальчик. Александр отвернулся и, стараясь не шуметь и не привлекать внимания, стал обживать новое место.
В половине девятого маленьких пациентов загнали в палату. Все они, кроме толстого мальчика на табуретке и еще одного ребенка с очевидными признаками олигофрении, выглядели по первому впечатлению совершенно нормальными (сопливое существо, как выяснилось, проникло из соседней палаты и оказалось все же девочкой).
Дети торопливо стянули пижамы и забрались под одеяла. Мальчика-олигофрена и созерцателя стены раздела санитарка. У выхода она еще раз окинула палату хозяйским взглядом, убедилась, что никакого непорядка нет, щелкнула выключателем, прилепленным выше ее головы и задернула штору. Но не до конца, а так, что сквозь вертикальную щель был виден пост дежурной медсестры и сама медсестра, увлеченная разгадкой кроссворда.
Александр лежал на спине с открытыми глазами. По потолку периодически проползали желтые треугольники от света фар, проникающего сквозь решетку. Где-то совсем рядом раздался до боли знакомый гудок и послышался нарастающий стук колес. Саша закрыл глаза и постарался заснуть под это мерный перестук.
Утро началось с массового умывания под присмотром санитарок и жидкой овсяной каши без масла. Проведя рукой по щеке, Александр почувствовал, что она стала колючей, однако, заикнуться о бритве он пока не решился – трудно сказать, как отреагирует персонал на такую просьбу, если даже расческу с длинной ручкой у него отобрали, выдав вместо нее полукруглый старушечий гребешок, каким закрепляют начесы.
После завтрака медсестра взяла его за руку и повела куда-то по коридорам и лестницам. По пути она открыла и закрыла треугольным бруском на колечке несколько дверей. Наконец они оказались в небольшой комнате, напоминающей конференц-зал заштатного учреждения. За длинным столом сидели мужчина и женщина в белых халатах. Медсестра подвела Александра к столу и выпустила его руку.
- Вот наш пациент. Я могу идти?
Мужчина молча кивнул. За спиной Саши хлопнула дверь. Он поздоровался и подошел ближе.
Женщина приторно улыбнулась.
- Здравствуй. Сашенька! Садись на любой стул, который тебе нравится.
Александр сел на тот, что был ближе.
- Я – твой лечащий врач. Меня зовут Маргарита Михайловна. А этот дядя – большой ученый. Он очень тобой заинтересовался, - она немного выждала, - так что ты нам хочешь рассказать?
Александр устало взглянул на нее, потом на «большого ученого» и ответил:
- Ничего.
- Совсем ничего? – с наигранным удивлением поинтересовалась Маргарита Михайловна, - А почему же ты здесь оказался?
- По направлению из диагностического центра. На плановое обследование. Мне нужно заключение о моем психическом здоровье. И давайте сразу к делу. Я готов ответить на любые вопросы.
Врачи переглянулись.
- Мы обязательно зададим тебе много вопросов. У нас впереди много времени. А пока скажи, нравится ли тебе здесь? Не обижают ли? Может, у тебя есть какие-то просьбы, пожелания?
- Есть. Буду очень признателен, если мне предоставят возможность бриться. Хотя бы раз в два-три дня.
- Но ты ведь хотел бороду? Разве не так? – лукаво улыбнулась врач.
- Здесь не совсем подходящая для этого обстановка. Вы не находите? – в тон ей возразил Александр.
- Ну, хорошо. Мы обсудим это позже. Еще что-нибудь?
- А еще… не мог бы я, извините, справлять естественные надобности не при женщинах?
Маргарита Михайловна посерьезнела.
- А вот этого пока нельзя. Пока мы кое-что не выясним.
Александр саркастически хмыкнул.
- Суицидальных наклонностей у меня нет.
Они снова переглянулись и мужчина что-то негромко сказал по-латыни.
Беседа продолжалась около часа. За это время Саше предлагали картинки с какими-то кляксами, чтобы он ответил, на что они похожи. Задали несколько тысячу раз слышанных вопросов: «Когда это началось?», «Тебе кто-нибудь сказал, или ты сам так решил?», «Мама излишне строга с тобой?», «Не подвергался ли ты каким-то действиям со стороны взрослых, которые были бы тебе неприятны?», «Ты считаешь, что быть ребенком – плохо?» После последнего вопроса Саша едва сдержал смех: «Ты решил, что ты взрослый, потому что у тебя растет борода?»
- Нет, я решил отпустить бороду, потому что я взрослый. Впрочем… выгляди я более… приемлемо, в этом бы не было необходимости.
На третий день по распоряжению Маргариты Михайловны ему разрешили пользоваться безопасной бритвой под присмотром санитарки. Александр был безмерно рад этой поблажке, а то соседи по палате уже начали приставать с вопросами, а в планы Александра вовсе не входило заводить дружбу с умалишенными детьми (а они при ближайшем рассмотрении все-таки были все умалишенными, в чем Александр вскоре убедился). Кто-то страдал повышенной возбудимостью и реактивностью, кого-то посещали «видения». Один мальчик, похожий на белокурого ангелочка, рассказывал всем вновь прибывшим о своих родителях, которые завтра или послезавтра его заберут, и он поедет с ними в круиз, потому что папа у него – бизнесмен, а мама – артистка. Потом Александр узнал, что родители «маленького принца» были обычными клерками, и что два года назад они погибли во время теракта. Ребенка доставили в реанимацию, и юный организм быстро справился с легкими ранениями. Но малыш так и не поверил, что папы с мамой больше нет. Саше было до слез жаль маленького страдальца, но он понимал, что не в силах ему помочь.
Над тумбочкой Саша прилепил пластырем календарь и мысленно вычеркивал дни, оставшиеся до выписки (вычеркивать по-настоящему было нечем, карандаши и ручки не полагались). Добиться посещения туалета в одиночестве так и не удалось. Днем санитарка постоянно находилась рядом с открытой настежь и привязанной дверью, провожая бдительным взглядом всяк туда входящего. Ночью туалет закрывался на ключ и ходить надо было на горшок в коридоре. Александр терпел, сколько мог, стараясь улучить момент, когда санитарка сама скрывалась за дверью «служебное помещение», либо дожидался пожилой нянечки, что дежурила в вечернюю смену – она великодушно соглашалась отвернуться, пока он справлял нужду. Правда, при этом требовала, чтобы Саша с ней разговаривал – наверное, с целью убедиться, что он еще не утопился в унитазе…
Единственное, на что Александр не мог пожаловаться – это на скуку. Каждый день его ждали то беседы с врачами (а пару раз его даже показывали как «неведому зверушку» студентам – те, кстати, проявляли гораздо больше такта, даже подвергая его «перекрестному допросу». Было видно, что ребятам, все же, немного не по себе. Но возможно, это объяснялось скованностью перед преподавателем и боязнью допустить ошибку, грозящую незачетом). Несколько раз ему снимали энцефалограмму, один раз даже проверяли на «детекторе лжи».
До истечения срока оставалось около недели, когда вечером после отбоя Александр, как всегда, лежал без сна (трудно было привыкнуть засыпать раньше десяти-одиннадцати, особенно при отсутствии трудовой усталости). Его внимание привлек неясный шум со стороны туалета. Кажется, это были звуки потасовки. Он встал и осторожно выглянул из-за шторки. Медсестры на посту не было. Саша пошел на шум, доносившийся из-за угла. Он свернул к туалету и замер, шокированный ужасной картиной. С ног до головы вымазанный экскрементами ребенок, в котором Саша с трудом узнал девочку, виденную им в первый день госпитализации, корчился на полу, а медсестра с покрасневшим от гнева перекошенным лицом, схватив несчастную малышку за шею, тыкала ее носом в скомканную грязную простыню. В другой руке у тетки было мокрое, скрученное жгутом полотенце, которым она время от времени хлестала девочку по спине, приговаривая:
- Я тебе покажу – в постели сраться! Жри свое говно, дрянь!
- Что Вы делаете?! – сорвавшимся от возмущения голосом, крикнул Александр, - Прекратите издеваться над ребенком!
Медсестра от неожиданности вздрогнула, но, увидев, кто этот нежданный свидетель, успокоилась.
- Ты что здесь делаешь? Марш спать!
- Отпустите ее немедленно! Я завтра же расскажу врачам, что Вы тут вытворяете!
Запыхавшаяся тетка брезгливо отшвырнула съежившееся существо в угол коридора, пинком ноги послала туда же грязный комок белья и наклонилась к Саше, дыша в лицо смесью гнилых зубов и табачного перегара.
- Скажешь? Ну, валяй, рассказывай! А я расскажу, что ты по ночам дерьмо из горшков жрешь и сам с собой разговариваешь. Припаяют тебе диагноз, и тогда мы с тобой тут по-другому разговаривать будем! Как ты думаешь, кому поверят?
И она победно покачивая животом, проплыла мимо него, на ходу стягивая резиновые перчатки.
Саша подошел к девочке. Она сидела, обхватив себя руками за острые коленки и колотилась крупной дрожью. Саша старался, чтобы его голос звучал как можно мягче, - Пойдем, я помогу тебе вымыться. Он подошел к поддону для мытья горшков, включил воду и потер руки под струей, - Смотри, мыться, понимаешь?
Девочка несмело потянулась к воде.
«Интересно, она вообще может ходить?» - с сомнением подумал Саша. Малышка ползком добралась до корыта, перевалилась через край и, подставив голову под теплую воду, покорно замерла, стоя на четвереньках. Сначала, зажав кран пальцем, чтобы увеличить напор, он смыл основную грязь. Затем сходил в палату, достал из тумбочки мыло, полотенце и свои запасные трусы. Вернувшись, он стянул с девочки мокрое загвазданное белье и чуть не заплакал от жалости: ребенок был, казалось, на последней стадии истощения. Саша осторожно вымыл малышку, вытер вафельным полотенцем. Его трусы были ей велики, пришлось вытянуть резинку и укоротить ее, завязав узлом. Девочка смотрела на него со страхом и недоверием, но уже не дергалась и не шарахалась от каждого его движения. Александр улыбнулся как можно ласковее.
- Меня зовут Саша. А тебя как зовут? Ты умеешь говорить? Не умеешь? Ну, ничего. Пойдем, я провожу тебя в твою палату.
Девочка шмыгнула, из ее носа выскочила длинная желтая сопля. Александр осторожно подобрал соплю краем полотенца. С удивлением отметил, что девочка была бы очень симпатичным ребенком, если бы не патологическая худоба, огромные блестящие черные глаза занимали, казалось, пол-лица. Маленький тонкий прямой носик, остриженные под машинку волосы, вероятно, могли быть роскошными. Она что-то промычала и посмотрела на дверь, за которой скрылась медсестра. Саша понял.
- Не бойся. Она не придет. Спать пошла. И мы пойдем спать. Пойдем?
Девочка не трогалась с места.
- Ну, как хочешь. Я пойду. А ты потом тоже иди. Не сиди тут долго, а то замерзнешь, - он повернулся, чтобы уйти. И тут ему ударило в затылок четко-отрывистое, звонкое, как удар колокола в тишине:
- Любовь.
- Что?
- Я – Любовь, - внятно повторила девочка.
- Люба?
- Люба.
С того дня Люба не отставала от него ни на шаг, даже ночью пыталась забраться под его кровать. Александру пришлось мягко, но настойчиво выдворить ее обратно, в девчоночью палату.
Ей было семь лет, но передвигалась она в основном на четвереньках. Максимум – скрючившись и держась за стенку. Тогда ее тоненькие ножки, согнутые в коленях, дрожали от напряжения. Но видно было, что Люба старается. Саша, когда она таким образом сопровождала его в прогулках по коридору, заметил это и стал поддерживать девочку под мышки, чтобы ей легче было принять вертикальное положение. Разговаривала Люба мало и только когда рядом не было посторонних. Матери своей она не знала – та отказалась от малышки сразу после ее рождения. До семи лет Люба жила в детском доме, а потом ее перевели в интернат.
- А сюда-то ты как попала? – не понимал Саша, - Ты же нормальная!
- А я есть отказалась, - хихикнула Люба.
- Зачем?!
Девочка помрачнела, на ее лице застыло недетское выражение горького опыта и разочарования.
- Я не хотела в интернате. Там все девчонки оказались больше меня. А я – новенькая. Они меня били. И тогда я перестала есть. И меня отвезли сюда.
- А сейчас все равно не ешь?
- Ем… немножко, чтобы не помереть совсем…
- Так нельзя! Смотри, ты ходить уже не можешь!
- А если я «вылечусь», меня назад отправят, - испуганно замахала руками Люба.
- Здесь, что ли, лучше?
- Конечно, лучше.
- Но ведь здесь тоже бьют.
- А-а! – девочка беспечно тряхнула головой, - здесь бьют не каждый день. И несильно. Только Маринка эта, - она покосилась в сторону сестринского стола и перешла на шепот, - Она злая. А другие – ничего. Да я сама дура – наелась из помойного ведра, вот и пронесло.
- Зачем из ведра-то ела?
- Мне в столовой много есть нельзя – заметят, - Люба виновато улыбнулась, - А жрать-то хочется…
Александр мучительно скрипел мозгами. Длительное пребывание среди малолетних психов сказывалось на умственной деятельности не лучшим образом. Но что-то придумать было необходимо. Причем срочно. Потому что до выписки оставалось три дня.
Накануне оформления выписных документов его снова вызвали к Маргарите Михайловне. Врач выглядела усталой и невыспавшейся.
- Саша, давай поговорим, как взрослые люди.
- Давно пора.
- Я не шучу. Завтра ты отсюда уйдешь. Что ты собираешься делать дальше – зависит от тебя и от твоей мамы, которая, как мне кажется, не совсем понимает серьезность проблемы и вообще настроена идти на поводу у твоих прихотей. С этим я ничего не могу поделать. Но я хочу об одном тебя попросить: прежде, чем на чем-то настаивать, подумай хорошо, как отразятся твои действия на окружающих. На близких тебе людях. Подумай о том, что ты коверкаешь их жизнь. Знаешь, в чем отличие настоящего мужчины, настоящего, если хочешь, героя? В том, что он способен пожертвовать собой ради других людей. Да, у тебя очень неординарное устройство психики. И я понимаю, что тебя очень мучает это несоответствие. Но разве сознание того, что ты переносишь страдания не просто так, а ради великой цели, ради счастья и спокойствия родных и близких, что ты приносишь в жертву свое простое, материальное обыденное земное счастье ради того, чтобы их жизнь не была омрачена постоянными неразрешимыми трудностями, разве это не наполнит твою жизнь высоким смыслом? Не поможет стойко переносить лишения и смириться со своим непростым положением? Вернись к матери. Не ломай жизнь Веронике и ее сыну. Я направлю тебя к хорошему специалисту, он поможет тебе вернуть прежнюю внешность, чтобы ты смог снова адаптироваться среди ровесников. Здесь у тебя была возможность снова окунуться в их среду. Пусть это не совсем то, но за этими стенами ты сможешь лучше себя проявить. Пойдешь в школу, сможешь «с нуля» адаптироваться в коллективе . Ты, получив опыт взрослой жизни, будешь иметь перед другими детьми преимущество. Ты будешь для друзей старшим товарищем, авторитетным наставником, лидером… И не обязательно стремиться к взрослой жизни во всех ее проявлениях. Ведь мудрость и рассудительность не всегда зависят от возраста. Конечно, придется принять некоторые условности. Но живя в обществе, мы все подчиняемся тем или иным правилам. От этого не уйдешь. А главное, внутренняя, духовная жизнь – она ведь гораздо важнее внешней! Ты мог бы стать настоящим героем, Саша. Что скажешь?
Александр мрачно взглянул на нее и потупился.
- Я, наверное, не герой.
- Уверен?
Саша молчал. Кажется, врач сказала все, что хотела, и теперь слово за ним.
- У меня к Вам одна просьба, Маргарита Михайловна.
- Да, все, что смогу.
- На отделении есть одна девочка, Люба…
Вернулся Александр в этот день поздно, за полчаса до отбоя. Люба ждала его на их обычном месте встречи – у среднего окна коридора. Она была в слезах.
- Кто тебя обидел? – его кулаки сжались в бессильной ненависти ко всему злу, посмевшему покуситься на это чистое создание.
- Никто. Ты завтра уходишь. Я тебя больше не увижу.
Она стояла, держась за подоконник, изо всех сил стараясь выпрямить свои слабые ноги. Александр опустился на кушетку, увлекая девочку за собой.
- Послушай, Люба, я говорил с доктором. С Маргаритой Михайловной. Она сказала, что держать тебя здесь вечно не сможет. Тебя или выпишут, или… отправят на отделение хроников. Ты представляешь, что это такое? Там люди – хуже животных. И свободы еще меньше, чем здесь. Там тебя напичкают таблетками так, что ты и правда свихнешься. Превратишься в бессловесную тварь!
- Ну и пусть. Лучше так…
- Не говори так! Прошу тебя.
- А какая разница? У меня никого нет. Я никому не нужна.
- Неправда! У тебя есть я. Ты нужна мне. Маргарита Михайловна позаботится, чтобы после выписки тебя определили в другую группу… Придется поставить тебе небольшое замедление развития… Но зато ты будешь в группе с более младшими детьми, и тебя некому будет обижать. Поняла? А я потом тебя обязательно найду. Я тебя не оставлю. Веришь?
- Верю, - эхом отозвалась Люба.
- Только обещай мне, что будешь кушать и вообще будещь хорошей девочкой. Обещаешь?
- Обещаю…, - Люба порывисто обняла его и прошептала, - Я буду тебя ждать… Всегда буду ждать.
ОКОНЧАНИЕ: http://proza.ru/2008/07/18/227