Детство я провела в Америке. Мама вышла замуж за финна, а потом его бросила, получив постоянную визу. В Финляндии мне дали двойное имя: Эмили Люсьен. По рассказам мамы мой финский отец настаивал на «Эмили», а мама хотела назвать русским именем Людмила, но по-фински оно не звучит, поэтому мама нашла компромисс, назвав меня только для себя Люсей. В магистрате она записала на европейский манер «Люсьен». Впрочем, Люсьен меня никто не называет. В школе я всегда была Эмили и только с мамой Люся.
Финский папа куда-то делся, когда мне было года три, я его и не помню. Зато очень хорошо запомнился отчим – пожилой еврей, забравший маму с ребенком в Сент-Питерсберг. Маме очень нравилось его имя – Самуил Яковлевич, она называла его «мой Маршак». Мама шутила, что родившись в Ленинграде, она умрет в Санкт-Петербурге, только американском. Когда мама уезжала из СССР, еще не переименовали город Ленина. Мама и не предполагала, что жизнь ее повернется так, что возвратившись в родной город и купив там квартиру, Лилия Николаевна будет ждать результата своего пророчества: в каком Санкт-Петербурге придется умирать?
Она продолжала общаться с Маршаком и регулярно летала в Америку и Англию, где живу я. Самуил Яковлевич очень хороший человек. Он заставил маму учить английский, поступить в колледж и получить настоящее американское образование. Правда, мама им не воспользовалась, так как всю эмигрантскую жизнь остается домохозяйкой. Маршак огорчается: пропало образование! Он купил два места на кладбище, заказал нарядные надгробия с золотыми буквами. Но даже после этого мама продолжает сомневаться, где же ее похоронят.
Мама подолгу задерживается в Питере. На всякий случай договорилась о возможности захоронения урночки с собственным прахом на Богословском кладбище, где покоится ее дед. Самуил Яковлевич разводит руками, поражаясь непрактичности своей русской жены. Он тоже навел справки и узнал, что похороны в России намного дороже, чем в Америке.
...Дом залит закатным светом. Сиреневые отблески проникают через огромные, до пола, окна, через два иллюминатора на крыше, через распахнутые во двор двери. Вот уже десять лет, как Самуил Яковлевич живет в коттедже на берегу Мексиканского залива. Рохлин проработал тридцать лет и три года на заводе по переработке нефти. Химик по первому образованию, полученному в Советском Союзе, он сделал карьеру в Штатах, дослужившись до начальника лаборатории. Агент по недвижимости, бывший ленинградец, предложил не очень дорогую виллу, которую построил какой-то чудак из Скандинавии. Здание из красного кирпича вполне походило на стандартные коттеджи, рассеянные вдоль залива, если бы не странные окна на потолке. Самуил Яковлевич называл их иллюминаторами или обсерваторией. Сквозь них можно наблюдать в ясную погоду звездное небо. Днем же дом заливало солнце. Его беспощадные лучи проникали повсюду, мама искренне недоумевала, зачем нужно было делать «дыры» в потолке?
- Не могу больше! Я не знаю, куда деваться от света, у меня началась слепота. Глаза болят, когда я смотрю вперед – там солнце, когда я поворачиваюсь – зарево пожара преследует меня, а когда я поднимаю голову, то вижу ужасное алое небо! Слушай, Маршак, он был крези, этот архитектор?
Круглый Рохлин скатился с дивана, от жары ему лень выпрямляться, тем более ходить, широко расставляя ноги. Последние годы он предавался упоительной лени в собственном доме на берегу Мексиканского залива, любуясь роскошными закатами. Самуилу Яковлевичу было не под силу встать и опустить жалюзи, отрегулировать кондиционер, запереть двери. Нажав толстым пальцем на пульт, выключил телевизор и только после этого ответил:
- Почему я буду беспокоиться о каком-то шведе, когда я уже четыре раза говорил тебе, что у строителя нашего дома была полярная горячка, это еще хуже, чем белая, от которой отбросил коньки твой муж. А этот сбежал от северной ночи, ему не хватало света. Дай волю, он бы весь Техас и Флориду застроил бы домами с иллюминаторами. Но люди не дали, так как кто-то решил, что здесь и так солнце 180 дней в году. Спрашивается, что делать в остальные 180 дней, когда нет солнца?
- Слушай, Самуил, я от твоих звезд спать не могу! Я все время засыпаю, уткнувшись в подушку, разве это нормально для порядочной женщины?
- Ну при чем тут звезды? Кого это интересует? Что ты, не дай Бог, космонавтка, что ли? Спать не можешь? Вот тебе вечерние новости: «В результате глобального потепления и наводнений Санкт-Петербург будет смыт с лица Земли к 2072 году». Спокойной ночи, дорогая!
Вот так всегда. Ложились они с закатом, вставали с восходом. От Мексиканского солнца у мамы начинались головокружения, от еврейского жизнелюбия Маршака аллергия на евреев, и она уезжала в Россию, в свою питерскую квартиру. Самуил Яковлевич жаловался мне на русскую жену, называя ее подружкой Путина – иначе откуда столько денег на перелеты? Мама ограничивалась тем, что сообщала соседям в Питере, что муж ее, мексиканский феодал, совсем не интересуется личной жизнью супруги, не разделяет ее хобби и вообще не встает с дивана в своей вилле на берегу моря. Роза Абрамовна из 20 квартиры поддакивала: «Так и правильно! Оно безопаснее, там, по телевизору показывали, акулы на пляжи выпрыгивают!» А сама думала: «Вот ведь, с жиру бесится, из Америки по два раза в год летает, дочь в Англии пристроила, одного мужа в Финляндии уморила, еще и на иудея зуб точит!»
Я и не предполагала, что мой звонок станет для мамы важным событием, которое выльется в целую экскурсию - не просто для родственников из российской провинции, которые продолжали любить город трех революций и мечтать о посещении Эрмитажа, а для всех нас. Лиля (назовем ее так для краткости, на европейский манер) когда-то работала экскурсоводом в Царскосельском музее. Но Пушкина она не любила, а увлекалась в тайне от коллег историей древнерусского зодчества. Лиля обожала старинные монографии о северных русских городах.
Она уезжала одна, получив бесплатную профсоюзную путевку в Пушкинские горы, на повышение квалификации, а сама заворачивала в Псков, чтобы побродить по средневековому городу, который она представляла себе не иначе, как форпост времен легендарной Ганзы. Этот городок Лиля обошла весь, изучив каждый памятник. Она могла цитировать Грабаря, зачитывалась трудами о древнерусской культуре Лихачева. Но у Лили не было слушателей. Багаж знаний ее тяготил, очень хотелось поделиться со мной. Мама горестно вздыхала: «Разве Эмили интересна история России?»
Надо сказать, что тогда, когда я позвонила матери из Лондона, мне действительно было не до России, а тем более исторических перипетий стран ганзейского договора. Для мамы же мой звонок грянул, как гром среди ясного неба: дочь приезжает и хотела бы посмотреть что-нибудь такое, необычное, могла бы мама устроить поездку в глубинку? Лиля поняла, что я приеду не одна – неужели ей будет представлен зять? Я сначала замялась, а потом попыталась объяснить, что это еще не муж, это очень известный человек, в общем, сама увидишь. Но не надо никаких приготовлений! Они остановятся в гостинице – ну мама, так надо! А потом хотели бы только втроем, то есть вместе с ней, куда-нибудь отправиться, на поезде или на рейсовом автобусе. Не беспокойся, мама, все расходы они возьмут на себя.
Летним вечером Лиля, Люся (теперь я называю себя так ) и очень приятный англичанин, не молодой и не старый, по имени Алан, оказались на улицах Пскова. Мы бродили по центру, заходили в Троицкий монастырь. Исследовали уже закрытые помещения, довольствуясь обзором подвальных этажей музейных зданий. В окнах вставлены железные решетки, к которым прикреплены железные ставни. Лиля проводила для нас экскурсию, и мы слушали, что «сочетание белого камня, дубовых дверей и кованого железа было типичным для русского Севера. А дома с утолщенными стенами сохраняли былую значительность крепостей».
Алан разбирался в архитектуре, он сразу оценил уникальность Пскова. Спокойная гладь стен, узор проявлялся лишь в обработке крылец и окон, говорила ему о многом, об особом русском направлении, о котором он читал в ученых книжках. Ему очень понравились монастырские строения – особенно звонницы. Сильное впечатление произвела надвратная икона. Алан сравнил ее с дверкой в сказочный мир, который для него, протестанта, привыкшего к аскетизму в церковной архитектуре, кажется слишком экзотическим и даже аляповатым. Лиля стала спорить: Псков – это воплощение духа благородной простоты, здесь нет никакого барочного декора, тем более византийской «аляповатости». Но Алан мягко улыбаясь, настаивал, что именно на фоне торжественной строгой глади белых стен ограды монастыря, его главной церкви, вдруг появившийся приземистый пролет ворот как бы приглашает в диковинный мир, а затем это ощущение сказочности усугубляется живописным пятном иконки.
Конечно, рядом виднеются окна-бойницы, тянущиеся по низу, они приземляют восторг и удивление входящего. Конечно, православные воспринимает все по-другому, они крестятся на икону, они ее боготворят. А он, Алан Смит, вот так увидел старый Псков, он нашел его «вери фанни», то есть весьма забавным. Лиля хмурилась, а я улыбалась. Я еще не рассказала матери, что Алан Смит имеет годовой доход в пару сотен тысяч фунтов стерлингов. Правда, я затрудняюсь определить, сколько же это получается в евро за месяц, да и неважно на самом деле. Главное, что у этого человека есть деньги и есть возможность тратить их. Я точно знаю, что помимо ценных бумаг, наш денди, прогуливающийся сейчас по Пскову, располагает двумя поместьями в Уэльсе и где-то в Нормандии, а также английскими фермами и шотландским замком.
Больше всего Алан гордится своими познаниями в археологии и древней архитектуре. У него есть свои острова в Тихом океане, купленные у правительства Чили. Там находится лаборатория, в которой любитель древностей хранит мумии. К счастью, подумала я, глядя на главную достопримечательность Пскова – дом купца Поганкина, Алан не сможет приобрести этот дом, то есть выдающиеся Поганкины палаты!
До меня доносилось мамино экскурсоведческое: «Дух благородной простоты, которым отличается творчество псковичей, тем не менее присущ нашей архитектуре! Обратите внимание, Алан, в простоте заложено величие. Вот чему нужно учиться вам, европейцам», - тут мама сбилась, так как миллионер повернулся и чихнул от всей души. «Да, так вот, у Алана есть лаборатория, в которой он хранит мумии. Они привезены Бог знает откуда: из Египта, с острова Пасхи, даже с Кавказа», - рассказываю матери по дороге в гостиницу.
«Мама, я и не предполагала, что в Закавказье есть могильники, в которых лежали мумии. В павильоне Алана поддерживается микроклимат Кавказа, представляешь? В нем построены двухэтажные конические башенки, точно такие, как в естественных условиях». Мы не очень огорчились тем, что Алан отправился спать в отдельный номер. Я продолжала монолог, который волновал меня больше, чем мою слушательницу. Вдруг я стала фантазировать на ходу, на меня напало вдохновение, которого не было в Англии уже много лет. «Мам, когда мы спустились в подвальное помещение, настоящее подземелье, в слабом мерцании лампочек я увидела тело, лежащее на деревянных подмостках.
- Смотри, какие мужественные черты лица, наверное, какой-нибудь вождь? - я осветила фонариком мумию. – Ты знаешь, Алан, я где-то читала, что при мумификации использовались особые благовония и мед.
- Нет, в горах Кавказа, как и на Пасхе, все осуществлялось исключительно силами природы, - Алан ворошил тростью пах мумии. - Надо же, труха. Мыши съели потроха.
Смешно, правда?
…Мам, ты спрашиваешь, что я в нем нашла? Деньги? Ну это очень важно, правда! Хотя, знаешь… Я хотела встретить мужчину, который смог бы меня подчинить, которого я бы называла господином в самые интимные моменты. Мам, давай начистоту, ведь это желание каждой женщины – встретить очень сильного мужчину. Нет, не такого – чтобы быть за ним, как за каменной стеной, чтобы обеспечивал и так далее, а чтобы подчинил в постели. Это же самое главное, мама!» Лиля слушала меня, вероятно, с ужасом. Она что-то пролепетала, мол, Лондон щепетильный в ТАКИХ подробностях ее не интересует. Но я не обиделась, так как видела, что на маму как будто напал столбняк. Она была растеряна.
В ту ночь я уснула сразу, но просыпалась и видела, что у мамы горит лампа. Наутро Лиля сказала, что пыталась читать роман, который нашла на моей тумбочке.
От поездки в Псков осталось странное ощущение. Маме что-то не понравилось. Однажды я получила от нее письмо по электронной почте, к которому была приложена фотография. Лиля отсканировала из старинной немецкой книги иллюстрацию с изображением трех мумий. Неприятно смотреть на эту картинку: жалкие подобия людей, вещественные доказательства человеческого безобразия, фетиш смерти. По-видимому, в центре находится мужчина. Судя по его позе, он господин, так как две фигурки справа и слева от него застигнуты смертью в позах, запечатлевших страдание. В письме мама сообщила вычитанный в этой книге факт: индейцы в древнем Перу хоронили умершего вождя с живыми женщинами, чаще всего матерью и одной из жен. Им давали снадобье, но все равно, какая дикость, правда?