Сначала я ее любил. Мышка выглядывала из-за дверцы шкафа и блестела глазками. Я назвал ее Настенькой, именем прелестной девушки, чтобы показать ей мое небезразличие.
Мужчины приходили – удивлялись моей дури, а женщины сразу говорили: "Вот народит она тебе мышат!"
– Да как же народит? – удивлялся я. – Она же понимает, что здесь нельзя, тут люди бывают, ко мне и гости приходят…
Потом она стала ходить и на людях – никакой морали!
Затем, когда я уехал, она так надоела моему другу, что он поставил капкан, а потом стал травить ее ядом для крыс. Из этого ничего не получилось, на яде было написано: "Травить 14 дней". Чтобы ему было не так стыдно передо мной за свое живодерство, мой друг сказал, будто она могла "сгрызть мои картины".
Потом она народила мышат, перестала быть для меня мышкой Настенькой и так меня достала, что я стал интересоваться, как залить все дырки алебастром.
Она прогрызла их все, а потом, когда нагло прошла спокойно рядом со мной и мимо меня, я нашел палку – часть рамы от моей картины – и погнался за ней. Опять погнался, стукнул и не убил, потому что в последний момент промахнулся, потому что раздвоился: мне стало ее жалко. И не смог убить. Пусть живет пока, гадина.
Ударяя и промахиваясь, я вспомнил разом две истории:
анекдот про Ходжу Насретдина, как он яд для крыс продавал, и роман "Трое, одна и еще один", в котором героине до смерти надоели три гения, и она влюбилась в надежного "земного" Володю. Но когда он из-за ревности приставил к ее виску пистолет, она вспомнила, что, когда гении из-за нее ссорились, пепельница всегда летела мимо, а этот ее любимый надежный "земной" Володя сейчас по-настоящему в нее выстрелит…
И оставил я крысу жить.
До тех пор, пока мой зять приедет и основательно зальет все дырки.
Теперь она ходит, а я думаю, ну и пусть ходит, вот приедет зять и зальет все дырки. Так и живем, я и крыса.
И еще одна серая мышь жила у меня.
Я его прогнал. Тот самый друг. Американец.
Я вдохновлял его писать со мной книгу о культурах Запада и Востока и о России, роль которой в мире – найти баланс между внешней и внутренней свободой: свободой выбора, практикуемой на материальном Западе, и духовным поиском Вселенной в себе на Востоке.
Правильно говорят, что если хочешь стать счастливым, приведи в дом козла, а потом его выведи.
При знакомстве или прощании он говорил, сияя улыбкой и всем телом, что был рад познакомиться, а за глаза называл всех придурками, особенно именитых людей. Если кто-то просил его сделать что-то по дружбе, он считал, что его используют, работал только на себя и только за деньги.
Полы после его учеников и чашки за него и за себя целый год мыл я.
Хоть я и старше. Нет, потому, что я старше. Пример подавал.
– Ты меня уважай хотя бы за то, что я старше!
– Я тебя за то, что ты старше, не уважаю! У нас не так, как у вас!
Но дело, по большому счету, в другом.
Живя рядом со мной, с живым автором метода саморегуляции, общаясь со мной целый год на уровне высоких философских тем, он так и не применил метод саморегуляции для своих учеников при обучении их иностранному языку.
– Слушай, не можешь обучать методике и не надо, – говорил я ему, – но пусть хотя бы обычную разминку до и после урока сделают твои ученики, ведь это снимает нервные зажимы, и урок пройдет успешнее!
Он разминки так и не сделал.
Для чего же люди живут рядом друг с другом? Для того, чтобы обмениваться опытом, переходить на новый качественный уровень!
А сосед мне зачем?
Он, зашитый мною алкоголик, бледнел, когда я выпивал пива, ходил с каменной физиономией. Как будто не он у меня живет, а я у него. Из-за деликатности я прятался от него с пивом, в собственном доме. Я в своем доме прятался! Он отблагодарил меня тем, что сказал: "Я боюсь, что если ты выпьешь, может что-нибудь случиться!"
Я обрадовался, думаю, друг, за меня беспокоится!
А он говорит: "Газ, например, забудешь выключить или воду открытой оставишь, затопишь меня!"
Я, который ему помогал (а не он мне), обалдел: "В России, не знаю как у тебя в Америке, больше меня для тебя никто не сделал, а ты, оказывается, меня боишься!"
Не за меня боялся, что я могу упасть, например, а за себя.
Я и сказал: "Будешь бояться только за себя – один и останешься!"
Борьба идет не между сильными.
Борьба идет потому, что слабые борются с сильными.
Слабые потому и слабые, что вместо того, чтобы искоренять свои слабости, возводят их в ранг достоинств и придуманной философией себя еще при этом оправдывают. Других же критикуют и поучают.
Серость – от излишних амбиций. Ничего полезного не делает, а права качает.
– Не уйду, – говорит.
Пригрелся.
Я, говорит, за то, что ты старше, не уважаю.
А зря!
Не то снял бы штаны, да выпорол!
И я его прогнал.
Анекдот про Ходжу Насретдина мне мой дедушка рассказывал. Ходжа продавал яд для крыс, и, когда длиннющая очередь закончилась, последний догадался спросить Ходжу о том, как пользоваться ядом.
Ходжа ответил: "Поймаешь мышь – и в глаза ей засыпь".
Мне сказала приятельница:
"Твоя проблема в том, что ты всех сажаешь на свою голову".
– Да, ко всем изначально отношусь хорошо. И не собираюсь меняться. Смотрю, кто как реагирует. Нормальный человек реагирует нормально. А другие – как свиньи. Так что, как золото из руды отмываю.
– Много счастья намыл?
– Единицы, но это и есть счастье. Оно дорогое.
– Человек чаще помнит то, что делает сам, и не помнит того, что делают для него.
– Это и отличает людей от животных.