Во сне и наяву. Часть 4. Продолжение 10

Ребека Либстук
       XIV
Из-за болезни учительницы уроков труда не было, и нас отпустили пораньше. Матери дома не оказалось, на столе валялась записка с требованием разогреть себе на обед борщ. Меня всегда удивляли такие записки. Заглянуть в холодильник и посмотреть, что там имеется, я могла бы додуматься и без них. С другой стороны они мне нравились, потому что обещали приятное одиночество в течение нескольких часов. Непонятная ноющая боль внизу живота заставила меня, несмотря на отсутствие Мани, занять неподвижное положение на диване. Мочевой пузырь, наверное, простудила, - подумалось мне, так как беспокоившее место находилось значительно ниже желудка. Мысль о том, что придётся обращаться к врачу, напугала, и я решила от матери эту боль утаить, однако спустя некоторое время молила Бога о быстрейшем её возвращении, поскольку мне становилось всё хуже и хуже.

Выспросив подробно о характере боли, Маня понимающе кивнула:
 - Это у тебя месячные должны сегодня начаться. Иди-ка ты, ложись лучше в постель.
Я последовала совету, но вскоре боль достигла такой силы, что просто лежать было уже невозможно. Казалось кто-то, наматывая мои внутренности на руку, пытался вытащить их наружу, вывернув меня при этом на изнанку. Я каталась по кровати, сучила ногами, стонала, вставала и снова ложилась. Время от времени в детскую заглядывала Маня с вопросом: «Ну, как твои дела?» От её появления, а особенно от голоса боль почему-то усиливалась и я, не выдержав, попросила:
 - Уйди и оставь меня в покое.
 - Как ты можешь мне такое говорить? – возмутилась она. – Ведь я же мама. У меня там из рук всё валится, я места себе не нахожу - так за тебя переживаю, а ты меня гонишь.
Не имея сил что-либо объяснять, я отвернулась к стенке и услышала удаляющиеся шаги матери, потом её плач. Обиделась, - решила я. Боль на некоторое время отступила, и, прислушиваясь к всхлипам матери, я впервые задумалась об её эгоизме: мне так плохо, а она ничего не делает и только демонстрирует мне свои обиды.

Лишь к середине ночи всё прекратилось, и наутро мать посоветовала в школу не ходить, а отдохнуть дома.
 - Мам, помнишь, когда у меня голова сильно болела, ко мне скорая...
 - К чему ты это? – Маня не дала мне договорить.
 - Тогда врач сказала, что если больше месяца ничего нет, нужно обратиться к специалисту. Ты знаешь к какому специалисту обращаться нужно?
 - То была не врач, а фельдшер, причём бестолковая. Она сказала, что вот-вот начаться должны, а времени, видишь, сколько прошло.
 - Это ты сказала, - попробовала я напомнить Мане ход событий.
 - Что я сказала? Что я могла сказать? – громко и агрессивно заговорила она, снова не дав мне возможности высказаться. - Я, что, врач что ли? Вот выйдешь замуж, тогда можно будет и к гинекологу обратиться, а пока ты ещё девочка, никто ничем тебе помочь не сможет. Все девочки во время месячных мучаются.
 - Все-е? – удивилась я, готовая признаться о разговоре с Люськой, но Маня опять не захотела меня слушать.
 - Ну, не все, однако многие. У меня, к примеру, всегда сумасшедшие боли были. Помню, мама моя к аптекарю бегала, так он ей пару капель опиума дал.
Внутри меня зародился и просился наружу вопрос, почему вместо того чтобы пойти в аптеку мать сидела и рыдала, но не успела я раскрыть рот, как снова нахлынул поток её рассуждений:
 - Эту проблему ты от меня унаследовала. Что ж поделаешь? Нет – что б что-то хорошее перенять: красоту, например, - я внимательно на неё посмотрела, задумавшись, что бы из этой внешности мне хотелось иметь. Перехватив мой взгляд и, казалось, прочитав мысли, Маня пояснила, - ты на меня теперешнюю не смотри. Это я, как за папу твоего замуж вышла, сильно сдала, а в молодости, знаешь, какой красавицей была... Один цвет лица чего стоил. А у тебя, - она скорчила сочувствующую рожу, - вон по всему телу прыщи пошли, да и без них...
Не договорив, она вышла во двор, а я усердно отгоняла мысли о том, что через месяц всё это может опять повториться.

Дни становились длиннее и, сделав уроки, я иногда уходила к Вале или проводила время с Галей. Однако у Вали по прежнему два раза в неделю были тренировки, а Галя зачастую пропадала у кого-нибудь из своих одноклассников. В таком случае мне ничего не оставалось, как довольствоваться компанией Бориса. В один из подобных вечеров, когда я, сквозь повисшую в его руках и разделяющую нас газету, сидя с ним за обеденным столом, рассказывала последние новости, он вдруг, отодвинув от своего лица шуршащие листы, спросил:
 - Ну, а дядя Коля к тебе больше не приходит?
 - Дя-дя Ко-ля? – от моего удивления слова выползали нараспев. – Он же где-то в больнице.
Потеряв бдительность, я выдала свою осведомлённость о том, что родители почему-то от меня скрывали, однако Борис не придал этому никакого значения и продолжил:
 - Знаю, что в больнице. Но мало ли... Вдруг он оттуда, из больницы, к тебе является?
 - А ему можно из больницы уходить? – мне вдруг стало страшно.
- Вообще-то нет, - Борис недовольно усмехнулся, - Но, может быть, ты хочешь, чтобы он к тебе приходил...
 - Да, я твоего Колю терпеть не могу! – недоумение, возмущение и тревога смешались во мне в одно целое - Я боюсь и ненавижу, когда он сюда приходит!
 - Так всё-таки приходит? – отец смотрел на меня осуждающе.
 - Я его видела последний раз, когда мама ему деньги давала, - в ответ на взгляд, мой голос автоматически принял оправдательные нотки.
 - Теперь, что, уже мама ему деньги даёт? – выражение лица стало скептическим.
Понимая, что он мне не верит, я уточнила:
 - Он у неё занял, потому что ему надо было рано утром что-то купить.
 - Так он, что, вечером сюда приходил? И поздно? Давно? – усмешка напрочь покинула его лицо.
 - Давно. Наверное, полгода назад. Ты тогда ещё в Краснодаре работал. И поздно. Я уже чуть не уснула.
- Что значит, чуть не уснула?
- Ну, я специально не спала, потому что мама, говорила, что мне всё снится.
Видя в глазах отца некоторый интерес, я рассказала ему обо всех визитах Коли, включая и беседу Мани с Беллой Наумовной.
 - А тогда он тоже за деньгами приходил? – Борис смотрел сквозь меня куда-то вдаль.
 - Откуда я знаю? Говорю же тебе, один раз слышала только то, что он пришёл, другой раз – как он ушёл...
- Ну, и как ты думаешь, много она ему денег заняла? – снова на лицо набежала скептическая улыбка.
 - Думаю, что много, потому, что она их взяла не из шифоньера, а из матраца?
 - Откуда?!
 - Ну, под матрацем, или где вы там деньги храните – не знаю. Но кровать скрипела долго, пока она их доставала.
Лицо Бориса стало землисто-серого цвета, и, не допив чай, нервно отодвинув чашку, он пошёл спать, даже не посмотрев телевизор.

Этот бестолковый разговор уже поутру был мной почти забыт, но, спустя несколько дней, Маня встретила меня из школы с гневным лицом. Даже волосы её, казалось, излучали искры зла и недовольства.
 - Ты зачем папе рассказала, как дядя Коля ко мне за деньгами приходил?! Ещё когда это было, а ты всё никак не успокоишься. В конце-концов тебе должно быть стыдно, докладывать ему каждый мой шаг! Может, будешь ещё следить, сколько раз я в туалет хожу?
 - А что такого я сказала? Он же вернул тебе деньги. И потом, ты не предупреждала, что это секрет, - искренне удивилась я.
 - Уже большая. Сама должна знать, что нечего рассказывать то, о чём тебя не спрашивают.
 - Но, он же спрашивал...
 - Что он у тебя спрашивал? Зачем? – Маня злилась так, что все предметы не ставила на стол, а швыряла.
 - Откуда я знаю, зачем? Кушал и читал в это время газету, а потом вдруг про дядю Колю стал расспрашивать.
После этих моих слов в комнате наступила тишина. Мимика Маниного лица была очень подвижной, но вслух она произнесла только короткое:
 - Хорошо, иди.

Все эти, казалось бы, ничего не значащие разговоры, сопровождающиеся повышенной нервозностью каждого из родителей, давили удручающе. Быстро сделав уроки, я ушла к Вале, радуясь отсутствию у неё в этот день тренировок. Вернулась, когда уже стемнело, в надежде, что, Борис уляжется спать пораньше, однако он не спал и даже не лежал на диване. Его облик красовался посреди кухни, и как только я переступила порог, на меня обрушился громкий шквал возмущений:
 - Где ты ходишь?!! Почему тебя не было дома?!!
Мой взгляд испуганно впился в часы: может быть у Вали они остановились и уже времени около одиннадцати, раз Борис так орёт. Но стрелки показывали всего лишь половину восьмого.
 - У Вали я была. А что случилось?
 - Что случилось?!! Ты ещё спрашиваешь? – Борис не собирался снижать тон, - Ты специально попозже пришла! Чтобы со мной не видеться? Знаешь, значит, что виновата! Боялась мне в глаза посмотреть?
Оторвав взгляд от часов, я направила его на лицо Бориса. Когда-то давно оно мне казалось родным и красивым. Теперь же, искажённое злостью – виделось уродливым.
 - Ты сам каждый вечер уходишь и не хочешь со мной разговаривать, - к моему недоумению добавилась обида.
 - А теперь мне на тебя ещё и смотреть противно!
Чтобы избавить его от неприятных ощущений, я направилась в детскую.
 - Куда пошла? - Остановил он меня, - Ты мне ничего не хочешь сказать?
Попытка заглянуть Борису в глаза и прочесть там, чего он добивается, оказалась тщетной. Упрекающий в том, что мне должно быть стыдно, вдруг сам отвёл взгляд.
 - Мне мама всё про тебя рассказала, - обращение было скорее к стенке, чем ко мне. - Так это у тебя, оказывается, скрипела кровать. Она тебя отругала, а ты за это на неё гадости говоришь?!!
Ничего не понимая, я всё-таки постаралась уловить хоть какой-то смысл услышанного. У меня скрипела кровать? Однако она, пожалуй, всегда скрипит в те дни, когда уснуть долго не могу.
 - И мама меня за это не ругала, - сказала я вслух.
 - Очень плохо, что не ругала. Тебе ещё и по рукам надо было надавать.
А при чём здесь руки? И какие такие гадости я говорила? Но спросить это мне не удалось, потому что, хлопнув дверью, Борис ушёл в спальню.

Из школы я возвращалась почти бегом с искренним желанием застать мать дома. Может, она объяснит, чего Борис хочет?
 - Вот идиот! – Фыркнула Маня, усмехнувшись. - Не обращай на него внимание. Меня всю жизнь к каждому столбу ревновал, теперь и до тебя добрался.
Борис меня ревнует? Но к кому и в связи с чем? Нет, Маня наверное, что-то из моего рассказа не так поняла.
 - Чего это он должен меня ревновать? Насчёт тебя – это понятно. Он не хочет, чтобы на его месте оказался другой муж. Но другого отца я же себе искать не буду. Это просто невозможно, - озвучила я свои мысли.
 - Да, не в этом дело, - Манин голос стал мягким, почти ласковым, - Ты уже выросла, почти оформилась, скоро мальчики на тебя поглядывать будут...
 - А я в чём здесь виновата? Чё он на меня вчера орал? Ведь пока ещё никто не поглядывает. Я у Вали всё время была...
 - Да-да. Я-то тебя прекрасно понимаю, но отец твой, честно говоря, плохого о тебе мнения.
 - Почему? Что я такого сделала?
 - Да так, - она выдержала долгую паузу, напустив на лицо какую-то многозначительность, потом продолжила, - летом однажды голая на диване спала.
Не поняв, что именно Маня имеет ввиду, я внутренне возмутилась, не находя ничего страшного, если человек спит голый, тем более летом.
- А, может, мне жарко было? Ты, вон, тоже летом под простынкой без ночной рубашки спишь.
 - То ночью, а это случилось днём. Знаешь, девочке в твоём возрасте должно быть стыдно лежать голой, даже летом. И вообще, какое-то время надо, чтобы ты вечерами дома сидела. Будешь подавать ужин, со стола за ним убирать. Думаю, он, глядя на это, успокоится.
Видя всю нелепость упрёков и обвинений, я всё-таки решила на следующий день никуда не уходить. Борису старалась угодить во всём: подавала, убирала, заглядывала в лицо, а в четверть десятого, чтобы стать в его глазах совсем хорошей, сообщила:
 - Я, наверное, уже спать пойду.
 - Что?! - он уставился на меня так, словно я стояла полностью раздетая в окружении огромной толпы людей, - В девять часов спать? И что ты там, в постели, собираешься делать? Я чувствую, что тебя пора уже за это отлупить.
Полная непонимания, отчаяния, обиды и страха я разревелась.
 - Плачешь? – спросил он снисходительно, однако презрение в его глазах не исчезло, - Это хорошо, что ты плачешь. Так вот, что я тебе скажу: возьми себя в руки и прекрати ты этим делом заниматься. Спать в постели надо! Тогда и дядя Коля являться не будет.

Не имея больше сил анализировать, рыдая, я ушла к себе в детскую, дождалась, с точностью до секунды, десяти часов и улеглась. Когда в спальне погас свет, попробовала в своей голове собрать всё в кучу: «пора отлупить», «прекрати этим делом заниматься», «Коля являться не будет». Снова вспомнилось, как Эдик «просто так» бил меня до синяков, но на этот раз казалось, что родители тогда всему этому даже радовались. Отец ушёл спать, лишь после того как я расплакалась... И меня вдруг осенило, о каком случае «голая на диване» говорила Маня... Ужас и паника охватили всё моё тело, мозг, мысли...
Мать сказала, что я уже выросла. Вот, оказывается, почему Коля так зверски со мной поступил. И чем старше я буду, тем страшнее издевательства придется мне терпеть. Но я так не хочу! Я хочу жить, как все другие дети... или не жить вообще. Стало вдруг обидно, что пару месяцев назад я не выпрыгнула из окна. Сейчас бы меня уже никто ни в чём не обвинял, потому что меня бы уже не было, а красовалась бы где-то на кладбище небольшая могилка. Но, ничего – завтра суббота и можно будет попробовать…

По дороге в школу я размышляла над тем, почему только мне хочется умереть. То, что среди окружающих детей кому-то ещё в голову приходят мысли о самоубийстве – даже представить себе было трудно. Да и мне вся жизнь, протекающая за пределами дома, казалась весьма привлекательной. Может быть, можно жить где-нибудь в другом месте? В интернате, например. Конечно же! И тогда всем будет хорошо. Прокрутив в голове некоторые события, я была уже уверенна, что родители так себя со мной ведут, только потому, что я им мешаю, и моему решению они непременно обрадуются.

 - Мам, я вот, что хочу тебе предложить, - осторожно начала я разговор, - Если я вас чем-то не устраиваю, если я для вас какая-то не такая, ну, плохая или ещё там чё, то давайте, вы меня просто отдадите в интернат. Захотите, будите в гости приходить, ну, а не захотите – можно и не приходить.
Мать какое-то время смотрела на меня молча и испытывающе, потом сердито спросила:
 - Что это ещё ты надумала? Что значит, ты нас не устраиваешь?
 - Понимаешь, я в тот день, когда однажды с головной болью раньше из школы пришла, то хотела... - я решила во всём признаться, дав понять, что если меня в интернат не отдадут, то всё равно меня у них не будет. Но признаться было как-то трудно, и я попробовала начать издалека, - Я ведь тогда всю ночь проплакала...
 - Так ты ночами ещё и плачешь! - оборвав меня на полуслове, она заговорила очень громко, взглянув на дверь зала, словно хотела, чтобы, читающий там газету Борис, мог тоже её слышать.
Не снижая тона, она продолжала возмущаться, но только в этом крике трудно было уловить, в чём же моя перед ними вина. Ясно было одно: в интернат они меня не отдадут.

(продолжение следует)