Александр ГЕРАСИМОВ
ДРЕБЕЗГИ
ЧАЙКА
Лидия Васильевна Чайка с малолетства мечтала танцовать в балете. Тем более что росла она в стране неограниченных возможностей, и перед ней открывались такие перспективы, что и не захочешь, а представишь себя чем-нибудь эдаким.
Были уже приобретены специальные балетные тапочки с такими, знаете ли, твердыми носками, чтобы способнее было подыматься на цыпочки и кружиться в танце по всему полу на театре. И хотя купили их в комиссионном магазине, и были оне слегка велики, но мама сказала Лидии Васильевне, что набьет в тапки ваты пополам с газетой и будет как раз.
Дело оставалось за малым – нужно было пройти испытания или, как это говорится, экзамен. Тут-то и вышла закавыка. Ноги будущей балерины никак не хотели выворачиваться в нужную сторону, а вертелись с трудом, да и то, не туда, куда было положено. И приседала она как-то неловко, а, присевши, встать уже самостоятельно никак не могла. Так что нужно ее было кому-нибудь поднимать с полу, а охотников до этого было немного, да и то, какие-то пустяшные, слабосильные находились тимуровцы, а весу в Лидии Васильевне было без малого четыре с половиной пуда.
В общем, ничего путного из этой истории не вышло, а жаль. Ведь, вместо того, чтобы работать асфальтоукладчицей, Лидия Васильевна свободно могла бы сейчас завоевывать какие-нибудь международные призы и радовать искусством танца охочих до развлечений ценителей этого дела.
L’ABSURDE
Конечно же, мерзавцем Николай Григорьевич Порфирьев был изрядным. Он выдавал себя за сто двадцать восьмое воплощение Игоря Петровича Савраскина, бухгалтера Петроградского Собеса, женатого вторым браком на фрейлине двора Кузнецовой-Птифур. С тех пор как за обедом его укусила недожаренная утка, он отличался строптивым характером и был ужасно неуживчив. Порой доходило до смешного. Например, однажды потеряв свою серебряную зубочистку, он утверждал, что ее утащила близкая подруга его жены некто Фалолеева. И хотя изящный предмет гигиены действительно был найден при детальном осмотре платья Фалолеевой, все обвиняли Николая Григорьевича в излишней подозрительности и склочности. А жена все время твердила, что бремя ответственности за эксцентричный поступок подруги целиком лежит на нем, действительном статском советнике Николае Григорьевиче Порфирьеве. Никто не спорит. Но, рассудите здраво, справедливости ради, в контексте, так сказать, мировом – не абсурдна ли сама по себе такая декларация?
БРОВИЯ
Элечка не могла выговорить слово «брови», считая его бранным. Так уж получилось. Вместо этого труднопроизносимого слова, она употребляла другое, не менее трудновыговариваемое – «бровия». Таким образом, она, как бы убивала двух зайцев. Во-первых: собеседник, хотя и с трудом, но все же понимал, что она имеет в виду; во-вторых: слово «бровия» казалось Элечке гораздо более объемным и благозвучным, чем противные, какие-то незаконченные «брови». Но дело, конечно же, было в том, что наша девочка просто-таки физически не могла его произнести. Да и сами посудите – дело это не такое уж и легкое, как это может показаться на невооруженный взгляд. Сначала нужно попробовать, каково это, а после уже и рассуждать.
Как бы там ни было, Элечка выросла, сделалась хорошенькой девушкой, вышла замуж и произвела на свет одного за другим пять или шесть прелестных младенцев. И за Элечкой дети ее, научаясь говорить, отказывались произносить эти гадкие «брови». А так, как один из рожденных ею мальчиков стал впоследствии президентом страны, то из свода правил орфографии слово «брови» просто исключили, заменив его более мелодичным и плавным – «бровия».
Вот, собственно, и вся история.
ГРАЖДАНИН
Жители городка Пролетарский Белгородской губернии часто видели Николая Дмитриевича Виноплюева чинно прогуливающимся по гранитной набережной речки Гапоновки с собачкой породы чиа-хуа-хуа на руках. Вид Николай Дмитриевич имел внушительный и степенный, одет был чисто, прилично, стороннему наблюдателю и в голову бы не пришло чем зарабатывает на жизнь этот с виду достойный член общества. А был Николай Дмитриевич держателем сети татуажных притонов и подпольного абортария. В общем, тот еще был гражданин!
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ
Числам он уделял особенное внимание. Например, в метро: через турникет проходил только в седьмую вертушку; первому вагону предпочитал второй и садился непременно лицом к двери, что бы видеть входящих; на эскалаторе старался встать на нечетную ступеньку и т.д. Он полагал, что его светило (Луна) указывало ему на предпочтительность нечета перед четом; пасмурной погоды перед солнечной; покойного созерцательного положения перед безудержным весельем и плясками. При всем этом, его нормальным состоянием был скорей некоторый сумбур, нежели упорядоченность и размеренность. Переходя улицу, он обычно не обращал внимания на сигнал светофора, практика продолжительного пребывания за границей приучила его к этому. В кафе, не обращая внимания на неудобства и ворчание официантки, он нередко садился за неубранный столик. В этом случае ему важнее был вид из окна.
Будучи человеком не очень удобным, Игорь Сергеевич, тем не менее, довольно легко сходился с людьми, и был часто любим ими за кажущуюся простоту его и готовность к помощи и участию. Политалантливость, свойственная ему, была привлекательна для окружающих и помогала в общении. Обладая порядочным слухом, он довольно прилично пел, что выгодно выделяло его в обществе из ряда занудных людей, не знающих, чем занять собеседника. Был он, так называемой, душой компании, постоянно вызывая огонь на себя в случающихся неловкостях; его можно было сравнить с тем человеком на корридах и родео, который своими штуками отвлекает внимание разъяренного быка от оступившегося тореадора. В наступившие новые времена все эти замечательные свойства перевешивали его недостатки и помогали в продвижении по службе.
Однако ни это, ни что-либо другое, не радовало его, и он терпеть не мог сборища в большинстве своем глупых, озабоченных одним только добыванием личной известности людей, называвших себя сливками гламурного общества. Им он предпочитал покойное сидение в своей полутемной комнате в любимом кожаном кресле, купленном по случаю в антикварной лавке, и чтение французских переводных романов семнадцатого века, из которых любимым был «Виктор, или Дитя в лесу» – книжка без обложки, сочинения г-на Дюкре-Дюминиля.
И все бы ничего, не будь он сволочью необыкновенной.
ЛИПОСАКЦИЯ
Сергей Петрович нуждался в срочной липосакции.
Липосакция, конечно, не переливание крови, вроде бы, можно и подождать. Только Сергей Петрович ждать не хотел. Он совершенно ничего не хотел даже слышать о том, чтобы подождать. Подайте ему липосакцию и все тут! Сатрап, какой!
Но в уездном городке Лжевске не было пункта, где населению оказывали бы эту модную услугу. В Лжевске даже станции переливания крови не было, хотя казалось бы...
В местной амбулатории было только неподъёмное, привинченное к полу кресло для осмотра женщин, оставшееся от дамской консультации, расформированной по невостребованности еще в шестьдесят третьем году, узкий стеклянный шкап с пузырьками и корытцами для кипячения инструментов, облупленный, выкрашенный белой краской навечно запертый сейф да выцветшая, крытая абрикосовой клеенкой кушетка, служившая днем для приема редких, захворавших какими-нибудь пустякам лжевцев. Ночью же она давала отдохновение грузному телу фельдшера Иртенева Петра Гавриловича, по-совместительству так же сторожа и провизора, как это обыкновенно бывает в маленьких населенных пунктах.
В общем, условий для липосакции не было решительно никаких. Так что поскандалил Сергей Петрович маленько, поскандалил, да так и остался с носом, хотя и грозился написать в Москву самому министру здравого хранения.
МИЛЛИОНЕР
Александр Иванович Лекшин считал, что за его персональные заслуги все ему должны. Немного. Примерно по трёшнице с носа. Если бы каждый житель нашей необъятной Родины дал Лекшину три рубля, то на период с 1955 по 1984 год Александр Иванович стал бы обладателем самого крупного состояния в стране. Эта мысль постоянно согревала душу нашего героя. Ему очень хотелось поделиться с окружающими. Нет, не деньгами (Боже упаси!) а, так сказать, в моральном плане. Однажды Александр Иванович даже набросал небольшой планчик по этому поводу. Подсочинил тезисы и, кажется, собирался выступить с ними на ближайшем собрании пайщиков жилищного кооператива. Но в его проекты вмешалась злая судьба в лице следователя городской прокуратуры Кисина Игоря Юрьевича, который, следователь, с двумя понятыми соседями посетил в 8.30 часов утра 12 сентября 1967 года квартиру Лекшина и предъявил ему ордер на обыск его, Александра Ивановичевой, личной собственности на предмет выявления в ней скрытых (под четвертой по счету от окна подпиленной половицей) нетрудовых доходов, натасканных Александром Ивановичем с 7-й, имени Парижской Коммуны швейной фабрики, где он трудился грузчиком-экспедитором на полторы ставки.
НЕВЕСТА
Марья Степановна была девушкой, что называется, на выданье. В этом качестве она пребывала уже лет пятнадцать как. Однажды к ней действительно посватался один подпоручик, очевидно рассчитывавший получить за ней приличное приданое. Но, обнаружив свою ошибку, исчез, только его и видели. С тех, почитай, пор никого стоящего и не было. И очень плохо. Ведь каждая девушка достойна хоть маленького счастья.
ПИЭСА
-Какие вы, право, проказники, барин! Вот увидите, маменьке вашей расскажу! Вот, как Бог свят, расскажу!
-Не правопроказники, а правозащитники, душенька! Ах ты, какая сладенькая! Словно орешками кормлена! Дай я тебя поцалую!
-Что вы, барин, срам-то какой! Ведь увидят же! Отстаньте! Ну, вот ей Богу, привязался! Наказание Господне! Будет Вам! Вон пристав, кажется! Евлампий Никитич! А барыня нынче не принимает. Мигрень у нее, нерв какой-то застудила. (В сторону) И где оне нервов эстолько берут? Нам бы ихи болезни (три раза плюет через левое плечо). Да отстань же ты, противный мальчишка! Небось, к Амалии-то Львовне не больно-то пристаешь!
-Да что Амалия – урод записной! А ты – дура! Я тебя с собой в город хотел взять, жила бы, как сыр в масле каталась. В городском саду на карусели вместе крутились бы.
-Так я вам и поверила, на каруселе. Вы вон и Акульке в прошлом годе, чего обещали? А оно вона, как вышло! (уходит)
Молодой барин садится на скамейку, крепко задумывается.
Затемнение.
УДАЧА
Леонид Борисович Острецов мечтал достичь высот социальной лестницы. Задача, хотя и была ясно очерчена, в силу импульсивности характера Леонида Борисовича, все время как-то выскальзывала из прицела. В разное время суток он представлял себя то нефтяным магнатом (не обязательно саудовским шейхом, можно и нашим, лишь бы денег побольше), то хозяином сети крупных казино (только – чур, чтоб ему в автоматы резаться было бесплатно), то удачливым контрабандистом, то наследником значительного состояния в иностранной валюте.
Однажды ему довелось, как это говорится, подержать фортуну за хвост – недалеко от интуристовской гостиницы Лёня напал на сложенную вчетверо сиреневую купюру достоинством в 50 000 югославских динар. Сделав вид, что завязывает ботинок, виртуозным движением опытного карманника он смёл с асфальта денежку и спрятал ее в носок. Однако, придя домой и заглянув в экономический справочник, начинающий валютчик гр. Острецов Л.Б., 1974 г.р., ранее несудимый, с некоторым разочарованием узнал, что найденная сумма не стоит бумаги, на которой напечатана.
Особенное положение в обществе, по мнению Леонида Борисовича, было штукой в жизни немаловажной, если не сказать первостепенной. Поэтому Лёнечка, с измальства наслушавшись разговоров взрослых, старался выйти из ряда вон. Презирая сверстников, всякий раз при удобном случае давал понять, что он, дескать, не чета им, и ребячьи игры его не интересуют; и что он, если захочет, то и прыгнет выше всех, и пробежит быстрее, мараться только нет охоты; на спор мог прочесть наизусть, почти без запинки, весь «Вересковый мёд» в переводе Маршака; намекал, что недавно открыл истинный закон всемирного тяготения и тайну извлечения золота из ртути, слюды, бертолетовой соли и жеваной промокательной бумаги.
За этим прошла жизнь. И только на прошлой неделе Леонид Борисович с удовлетворением отметил, что мишень поражена. В среду, вставши в очередь за бесплатной похлёбкой, он рассчитал, что на этот раз ему достанется порция со дна котла, особо ценная в глазах местных клошаров – половник гороховой гущи с ошмётками мясца и такими вкусными, копчеными свиными хрящиками. И, представьте себе – попал!
ПРИВЫЧКИ
Николай Иванович Ревзиков любил плотно покушать. Еще ему нравилось переходить улицу на красный сигнал светофора; ковырять в носу; спать во время общественных собраний; надевать шелковое, женское нижнее белье и туфли на высоком каблуке. Так же Николай Иванович обожал хорошо чихнуть, для чего носил во внутреннем кармане пиджака небольшое страусово перо, чтобы щекотать себя в носу, вызывая тем самым искусственное чихание. Лето Николай Иванович предпочитал проводить заграницей, где-нибудь на экзотических островах, попивая коктейли с труднопроизносимыми названиями из половинок кокосовых орехов или, на худой конец, из простых стаканов; но в этих случаях он требовал украшать их большим количеством крохотных бумажных зонтиков, вишенок, трубочек, соломинок и прочей ерундовины и страшно сердился, когда ему в этом отказывали. Что греха таить, еще одной страстью Николая Ивановича была охота на беззащитных млекопитающих небольшого размера, например кротов или ежиков, но ни одного из них ему, слава Богу, так и не удалось подстрелить. Прекрасно понимая, что это нехорошо, Ревзиков не стеснялся: в обществе пускать ветры и обвинять в этом соседа; мучить слабых; перебивать собеседника; вступать в спор со старшими; воровать газеты из соседских почтовых ящиков; обижать детей и отбирать у них игрушки; крошить пенопласт и разбрасывать его по всему двору; скандалить в коллективе; громко кашлять и сморкаться в платок во время исполнения музыкального произведения; ставить подножки прохожим; неверно указывать дорогу иногородним путешествующим; разбирать трамвайные пути; плевать в лестничный пролет; зачитывать библиотечные книжки; не возвращать деньги, взятые в долг; прокалывать шины стоящих во дворе автомобилей; лизать мерзлое железо; подглядывать в замочную скважину женской туалетной комнаты; пачкать заборы и стены домов дешевой губной помадой, специально для этого купленной в аптечном киоске; привязывать к кошачьим хвостам порожние жестяные банки, а потом хохотать, наблюдая за тем, как мучается обезумевшее от страха животное; лазать пальцами в общую солонку; заворачивать салазки дамам; красть туалетную бумагу из общественных уборных, создавая тем самым ненужный ажиотаж вокруг этой проблемы... Да мало ли чего еще любил этот негодяй. Но ни кто об этом не догадывался, потому что Николай Иванович умел очень ловко скрывать свои пороки.
РЕЦЕПТ
Естли взять немного простой сулемы и стереть таким же количеством латинского порошку, затем взять подходящую посуду и влить в нее сперва очищенного живичного скипидару, потом всыпать полученный от стирания агент, три грана жженого куриного потроха, по полфунта черного дымного пороху, магния, бертолетовой соли да красного фосфору, да перемешать, то получится очень хорошо.
СНЫ
Подмиралову снились сны. То есть снились они ему, конечно, не каждую ночь, но зато цветные и объемные, навроде голограмм, которые однажды Анатолий Лукич видел в краеведческом музее города Скрябина, что на Волге, когда был там, в командировке по служебной надобности, а когда образовалось свободное время до отхода поезда, то он и зашел, тем более что вход был бесплатный.
Если сказать точнее, то сны виделись Подмиралову с четверга на пятницу. Всю неделю – ничего, а как четверг – пожалте бриться – сон, так сказать в руку. Вот незадача!
И все бы — ничего, а только снилась всякая дрянь. Даже обидно было – изображение качественное, а показывают черт те что. Трубы какие-то гнутые; теснота кругом – не проехать, не пройти; толпа народу незнакомого... в общем – бред собачий, да и только.
Пошел, значит, Анатолий Лукич (друзья посоветовали) к тетке одной. Та раскинула карты и говорит: «По всему видать, – говорит, – казенный дом тебе, голубок, светит». А сама с него и денег брать не схотела. Во как!
Короче говоря, вскоре посадили Подмиралова Анатолия Лукича, тридцать третьего года рождения, русского, ранее несудимого, за милую душу посадили, голубчика. Только брызги полетели в разные стороны. Такие, брат, дела. А и правильно сделали, что посадили. А ты не воруй!
СТАРЫЙ МАНЬЯК
Последнее время попадаются какие-то не те. И чем их только кормят? Ни вида, ни фигуры. Какие-то замухорики. Да и то сказать, раньше в районе через каждые два шага – гастроном, через три – пельменная или закусочная. А сейчас все под бутиками. Конечно, место-то нажористое. Забот заметно прибавилось. Связь с прессой, туда-сюда. Простой бельевой веревки теперь не достать. А чем душить прикажете? То-то и оно-то. Дров, опять же, надо запасти – зима не за горами, а с отоплением вечные проблемы. Сколько раз ходил-жаловался в ЖКХ, да что толку. Совсем уже обнаглели сволочи. А сейчас еще новость, за капремонт начисляют, вот что удумали. Прям, хоть ложись да помирай. Денег такую прорву, откуда взять? А того не учитывают, что у маньяков свой внутренний мир и тонкая психическая организация. И всем на это наплевать. Шутка ли сказать, столько народу вокруг! Опять же метро не охвачено. А это почитай шестьдесят-семьдесят процентов дееспособного населения. Вот и смекай. Думаю попроситься на другой, более спокойный участок. В соседнем лесничестве место предлагали. А что? На свежем, понимаешь, воздухе, грибочки, ягоды то да се… Да... промчались годы золотые... Завтра так им и скажу – либо надбавка за выслугу лет, либо ауфвидерзеен. Так то, господа хорошие! Нашли дурака!
ТЕМНАЯ ЛОШАДКА
Кирсанов отказывался прислуживаться. Ему, видите ли, было тошно. Нет, служить он был готов, но как только нужно где-нибудь прислужиться — увольте. Цаца, какая! Надо же, придумал тоже. Все прислуживаются, можно сказать, не щадя живота двадцать четыре часа в сутки, а этот чистоплюй не может, понимаете ли. Его тошнит. А тошнит – так прими лекарство от этого дела. Вон их сейчас, сколько в аптеки понавезли – за неделю не выпьешь.
Нет, с Кирсановым давно следовало бы разобраться. Верно за ним было замечено – все в лес, а он по дрова. Все в хоровод, а он один, знай себе, пляшет. Это, говорит, танец энергичный; его, говорит, нужно танцовать индивидуально, не взирая на табели о рангах, не делая, так сказать, различий между полами. Эвон, куда загнул!
Однажды Семенов, Николай Митрич, так и сказал мне в доверительной беседе: «Это, – говорит, – не нашего поля ягода». И как в воду глядел – на следующем партийном собрании Кирсанов заявил самоотвод с поста общественного обвинителя и, на глазах у своих товарищей и приглашенных из центра саентологии, покинул помещение Красного Уголка, после чего исчез в неизвестном направлении. Вот и делайте выводы. Да, проглядели мы человека, а ведь присмотрись к нему повнимательней – другое было бы дело. Может, и не потеряли бы полезную нашему обществу единицу.
ШАПКА
Ликсперова нельзя было назвать человеком отрицательным. Но и, безусловно, положительным человеком он, конечно, не был. За ним всегда нужен был глаз да глаз. Вот, что, например, произошло с этим негодяем не далее, как в прошлый вторник. Проходил он, подлец, мимо городового и, как это было положено, не сошел с тротуара на проезжую часть и не снял перед военным, лицом официальным, слугой, так сказать, закона, шапки. Ну и, как это следовало понимать? Чему же тут удивляться, если городовой на эту наглость отреагировал незамедлительно и самым, как говорится, естественным образом (т.е., надавал мерзавцу тузанов, да так, что эта самая шапка закатилась, один Бог знает куда; и как ее потом не искали, никак не нашли; так что пришлось, потом новую шить; а одна только подкладка из саржи почти полтора рубля стоит)?