Александр Федоров
Слово «фант» в заголовке имеет двоякий смысл – во-первых, это залог, здесь-в контексте ожидания любви, и во-вторых- нечто прошедшее, исчезнувшее.
Жанет.
Был не то конец затянувшейся лютой зимы, не то робкое начало весны, точнее, ее только первые признаки. Днем звенела капель, появлялись первые проталинки и даже робкие тоненькие струйки талой воды на дорогах, которые, правда, ночью замерзали.
Сергея Ковалева с приятелем Сашкой Неровным и другими сотоварищами из студенческого общежития, где все они и проживали, разбудили от зимней спячки эти первые дуновения приближающейся весны, и решили они всей указанной компанией пойти на вечер танцев в студенческий клуб. Вечера эти пользовались неизменным и даже скандальным успехом. На него приходили не только свои студенты, но и студиозы из других учебных заведений и молодежь из ближайшего старого жилого одноэтажного массива под названием Абиссиния.
Предъявив свои студенческие билеты на входе бдительным стражам порядка из студенческого оперотряда, они прошли в танцхолл. Как раз в это время закончили звучать из мощных звуковых колонок, развешанных по всему периметру зала, танцевальные магнитофонные записи. Затем на небольшую эстраду в углу зала взгромоздился прославленный ВИА «Орфей» со своими инструментами-гитарами, появился и ударник с палочками за могучей ударной установкой. Грянула его дробь, и ансамбль подхватил его ее в жестком, как сказали бы сейчас в стиле хэви металл, ритме. После соло ударника ансамбль еще больше взвинтил темп, в зале погас свет, и было такое впечатление, что в темноте исступленно бьется одно многоногое существо, издававшее по временам свист и удовлетворенные крики. По рядам
танцующих плясали разноцветные лучи прожекторов, еще больше возбуждая толпу танцующих.
Так продолжалось минут 15-20, потом ансамбль резко стих и удовлетворенный, распаренный народ повалил к выходу, подышать свежим весенним воздухом, покурить и, вообще, остыть. Тут как раз и нашел Сергея Сашка и сказал, что возникла необходимость проводить до дома двух девиц, к которым «приставали» абиссинские ребята. Встреча с этими товарищами, славившимися своим многочисленным участием и отменной жесткостью в драках, не сулила ничего оптимистического. Но товарищи из оперотряда, который возглавлял их товарищ по учебе комиссар Рома Жигис, только этим и удерживающийся в институте, сказал, что этих ребят уже изолировали и сейчас в комнате отряда и там проводят с ними профилактическую «беседу».
Сергей как-то наблюдал эту беседу при дежурстве в студенческой дружине, и помнил, как его неприятно поразило рукоприкладство оперативников. Он подхватили вдвоем с Шурой девушек - другие ребята, подумав, все же отказались участвовать в этом сомнительном мероприятии, быстро оделись и поехали в центр города, где жили, так внезапно появившиеся, подопечные. Их было двое, Нина и Жанна. Как потом оказалось, они были родными сестрами, почти одногодками с ребятами. Девочки были симпатичными и небезынтересными, как потом выяснилось из разговора. Шура сразу стал уделять больше внимания Нине, к вящему удовольствию Сергея, которому понравилась сразу Жанна.
Жанна была чудесного вида девушкой, небольшого роста, худенькой. Изящного телосложения, с короткой модной стрижкой темных волос. С тонким, с горбинкой, носиком и огромными черными миндалевидными византийскими глазами, которые он видел прежде только на старинных иконах Андрея Рублева. Они располагались не на одной оси, да простят читатели такой технический термин, а были наклонены внутрь, к ее точеному носику. Как потом оказалось, на облике сказалось восточное происхождение – отец Жанны был грузин. На ее тонких губах блуждала загадочная улыбка, томный, с поволокой взор проникал прямо в сердце, которое тогда просто пело.
Жанна, потом Сергей стал называть ее - Жанет, была студенткой филологического факультета Университета, а он как раз был любителем чтения, пристрастился с детства к нему, как к наркотику. Когда компания, разбившись непроизвольно на пары, прогуливалась в направлении дома Жанны, она спросила, как Сергей относится к мистике и, недослушав ответа, стала читать прославленного «Ворона» Эдгара Аллана По. И в нужном месте он подхватил ее декламацию: - « Гость какой-то запоздалый у порога моего, гость – и больше ничего!». Она с удивлением посмотрела на Сергея, и сказала, что в переводе К. Бальмонта здесь не так, но, пожалуй, у Сергея перевод в этом месте лучше. Как потом выяснилось, Сергей был знаком с переводом В. Бентаки. Они оживленно поспорили о сравнительных достоинствах обоих переводов, завязался непринужденный разговор о книгах
Тут был и Селинджер с его «Над пропастью во ржи» и неизвестная ему «Уловка 22» и многое другое.
Было уже довольно поздно и девушки засобирались домой. Еще в самом начале встречи Сашка довольно прямодушно спросил,- « А что вы делаете 8 марта?». Дело шло как раз к этому светлому празднику. Девчонки понимающе переглянулись – вырвались, мол, от одних непрошенных кавалеров, а нарвались на других.
Поэтому, когда они дошли до их дома во дворе кинотеатра « Комсомолец», Сережка стал лихорадочно соображать, каким образом, не так прямолинейно, как Сашка, продолжить их, начавшееся так многообещающе, знакомство. И не нашел ничего лучшего, как попросить эту самую Хеллеровскую «Уловку». Книга была ему милостиво вынесена, и он несмело спросил о телефоне, по которому можно было бы позвонить для отдачи книге прекрасной ее хозяйки, и он от нее был любезно получен. Все в Сергее ликовало и пело. Как оказалось, Шуре телефона не дали, и он был приятно удивлен моей удачей, которой не примянул воспользоваться в своих «корыстных целях».
Прошло несколько дней, и Сергей позвонил по телефону Жанне, как было условлено, о передаче книги. Они встретились, побродили по городу, и условились о дате новой встречи. Вот так они и начались.
Встречи стали частыми, несколько раз в неделю, долгими, до поздней ночи. Ну, как рассказать об этом времени? Они были счастливы, затерявшись в улочках и переулках старого Саратова... Они гуляли по безлюдному в это позднее время Приволжскому району, с запущено-романтической старой, еще дореволюционной застройкой. Там попадались такие дворы, ну просто настоящие римские виллы, со старым полуразвалившимся давно не работающим фонтаном, таким же старым особняком в классическом стиле, старинными фигурными лавками, на которых они часами сидели и целовались. И подобных домов, каждый интересных на свой лад, было тогда много. Эта была другая планета, планета их любви.
А между тем весна развивалась по всем своим каноном, от земли шли теплые парные животворные флюиды, которые странным образом действовали на Сергея – нападало беспричинное веселье, такое, что просто лететь хотелось, а на лице бродила неизъяснимая улыбка. Он совсем забросил учебу, не ходил на лекции, отсыпаясь днем за ночные радости, голова была всегда, как будто хмельная, а душа постоянно находилась в состоянии перманентной радости.
Во время прогулок с Жанет их заприметили пожарные, которые, единственные, кроме их, не спали в эти призрачные, уже не столь длинные, как зимой, ночи. Они гостеприимно приглашали пару погреться ночью в свое старинное здание пожарки с каланчой на верху, поили их горячим чаем и угощали страшными рассказами «про пожар». Так же Сергея заприметили пассажиры легкового Уазика, которого, случалось он, останавливал, идя домой. Те же ехали на какую-то вахту часа в 2 ночи. Завидев его худую фигуру, целеустремленно тащившуюся в общежитие, они уже сами, без его останавливающего жеста, притормаживали и сажали в машину, довозя до самого родного общежития.
Жанет ухаживала за одинокой сухонькой сморщенной старушкой, которая прожила одна в таком же старом покосившемся трещиноватом каменном домике. Она случайно познакомилась с ней в магазине, в очереди. Разговорилась с ней, пожалела, проводила до дома, помогла отнести немудрящие покупки. Родных у старушки не было совсем, и она одиноко доживало свой век, забытая всеми и всем. Они часто навещали ее совместно. Старушка была образованная, дворянка, прожила очень интересную жизнь и на память отнюдь не жаловалась, поговорить умела и любила. Часами они, выполнив ее незатейливые просьбы, которые еще надо было уговорить ее высказать, слушали ее мемуары «…про Киев, про турку, про чудных зверей».
Их роман развивался стремительно. В мае студенты его группы досрочно сдавали экзамены и уезжали на лагерные сборы, в «Белоруссию родную». Наверное, современная молодежь не знает тогдашнюю военную песню:- «Белоруссия родная, Украина золотая, наше счастье мы стальными штыками оградим…». Вот и студентов собирали, чтобы хотя бы 2 месяца они ограждали штыками общее счастье, в том числе, наверное, и Сережкино с Жанет.
А она стала какая-то нервная, настроение у нее часто менялось, видно ее мучила какая-то неотвязная мысль. То она всем своим видом отталкивала Сергея, то исступленно целовала его и требовала делать это еще и еще.
Как-то в мае он пригласил ее в свое общежитие. Перед этим я предупредил своих сожителей по комнате, чтобы они на это период куда-нибудь исчезли. Они сидели одни, разговаривали, пили вино. А потом Жанет неожиданно сказала: -«А хочешь, я разденусь?».
Он сказал, что хочет.
Когда он провожал ее поздно ночью - дежурная по общежитию долго не хотела открывать нам запертую дверь и грозила всяческими санкциями – Жанет была вся какая-то надломленная, грустная и задумчивая. Провожать его на вокзал она не пришла. А через несколько недель, в лагере, в ответ на вал его неотвеченных писем пришло письмо от ее отца, которое все объяснило. Жанет не перенесла операцию на сердце, которую она долго откладывала до отъезда Сергея, ни словом не обмолвившись мне об этом и строго-настрого запретив это делать своей сестре Нине, которая встречалась с Неровным. Сергей до сих пор помнит ее в последние дни их встреч, тихую и задумчивую, погруженную в свои невеселые мысли, от которых она до конца ограждала его, любимого. Никогда он себе не простит, что не понял ее состояние, не заставил открыться, не разделил всего ужаса ее ожидания.
ВЕРИК.
Много лет прошло, но до сих пор первое появление Веры, как небольшой видео ролик сохранился в памяти Глеба очень точно, почти, как в компьютере.
Открывается внутрь двора, с короткими зелеными тенями от растущих там деревьев, залитого полуденным южным солнцем, калитка в высоких воротах, окрашенных синеватой, порядком выцветшей краской. И в проеме калитки появляется стройная, высокая, длинноногая, резковатая в движениях девушка, с округлым смеющимся лицом, с длинными каштановыми волосами, собранными сзади в пучок, в сарафанчике в горошек, беленьких босоножках. Она перешагивает высокий порог калитки, поворачивается и закрывает калитку на щеколду. Все.
Глеб с приятелем Борисом в это время сидели в глубине двора, в тени, вкушая послеобеденную сиесту. Его как током пронзило это появление. Дело это происходило в небольшом черноморском городке близ Тамани, наверное, поэтому и дальнейшие события так перекликаются с повестью нашего прославленного поэта Юрия Михайловича Лермонтова. Правда заранее оговорюсь, что покушений на личность Глеба никто не осуществлял, хотя, возможно, и планировал. Конечно, это было летом, когда студенческая компания, состоящая из студенческой же супружеской пары и Глеба с Борисом, решили отдохнуть после трудов праведных в Универе.
Ирина Болеславовна - молодая жена одногрупника, которую все так любили называть за красивое, редко встречающееся у нас польское отчество и отменную интеллигентность далеко не в первом поколении, и Мамыр – сиречь Сашка, ее муж, разместились у родителей Ирины. Глеб с Борисом же сняли крохотную душную комнатенку в одноэтажном домике на одной из центральных улиц города, что потом каждую ночь напоминало о себе совсем не лучшим образом. Впрочем, об этом позднее.
Любезные хозяева жили в летнем флигельке, а весь дом сдавали под организованного и неорганизованного туриста. Как раз рядом, в комнате, в которую можно было попасть через небольшую прихожую, расположилась приятная группа из трех девушек из Златоуста, приехавшая, в отличие от Глеба и Бориса, дикарей, организованно, по путевке.
К ней и принадлежала Вера, чье ошеломляющее появление открыло это повествование - студентка педагогического ВУЗа. Впрочем, народ там попался пестрый – требовательная девочка Алла, красиво сложенная брюнетка с пышными волосами, студентка одного из московских институтов, которые высокопоставленные родители премировали путевкой на юга набраться новых впечатлений и вообще, отдохнуть.
Третьей была широкая в кости, сухопарая Валентина, с задумчивыми горящими глазами, смотрящими в себя, на узком, треугольном, с заметными черными усиками, лице.
Она работала в автоколонне диспетчером и училась в институте на вечернем отделении.
Цели Валентины были прописаны на ее лице, да потом она и сама поделилась ими с нами – жизнь проходит год за годом, интересного в ней мало, работа и вечерняя учеба поглощает все время. Поэтому она решила съездить на юг и там за месяц отдохнуть, как говориться, на полную катушку, взять от жизни все, что можно.
Можно сказать, что эту программу-максимум она, кажется, успешно претворила в жизнь. Уже через несколько дней после приезда, она стала возвращаться домой поздно вечером, т.е. ночью, к неудовольствию ворчащей хозяйки, открывающей ей калитку. Правда, эту проблему она довольно быстро решила и стала лазить в окно своей комнаты, которое ей по стуку открывали любезные соседки. Утром невыспавшиеся глаза ее уже не горели, а полыхали сухим пламенем, опухшие искусанные губы она горделиво несла, не гляди ни на кого, а темные, как синяки, следы на шее от пламенных поцелуев, которые она тщетно пыталась скрыть припудриванием, все равно предательски доносили о неправедно прожитой ночи. Потом были и слезы и истерики…
Но мы отвлеклись, об этой девице больше не будет сказано ни слова. Перейдем же к главной героине этого повествования – Вере, Верику, если вам будет угодно.
Довольно быстро ребята перезнакомились с девушками, статная девица Алла вцепилась – иного термина трудно применить - в красавчика Бориса, который ей вяло отвечал, ну, а у Глеба постепенно начались развиваться отношения с Верой.
Днем девицы проводили на пляже, если не ездили на экскурсии по ближайшим окрестностям. Довольно скоро обнаружилось, что они питаются в одном летним кафе, накрытом брезентовым пологом, близ городского пляжа, только на разных раздачах. У девиц было комплексное питание, т.е. небогатый выбор комплексов из вторых, первых и др. блюд, которые стоили одинаково.
Еда отпускалась по талону «завтрак», «обед», «ужин» с определенным напечатанным числом месяца, на которые, правда, персонал столовой обращал мало внимания. Главное, сходился бы месячный итог.
Народу в «вольной» раздаче было – не протолкнуться, а у них гораздо меньше.
Обычно одна из девиц вставала в очередь, а другие подносили еду к столикам прямо от того места раздачи, к которому подходила «смотрящая». А в конце раздачи она же отдавала талоны на кассе на все полученное пищевое довольствие.
Девичье сердце не камень, и девчонки стали подкармливать ребят – то некоторые из их групп уезжали досрочно и отдавали талоны им, кто-то каждый день уезжал на экскурсию и талоны тоже оставались. Им, бедным студентам, все это было весьма кстати и принималось с подлинным энтузиазмом. Вечерами Глеб с Борисом бродили с девчонками по городу, сначала все вместе, потом разделавшись на пары согласно указанной выше диспозиции.
Глебу нравилась Вера своей внутренней чистотой, искренностью и непосредственностью, убежденностью, независимостью. Была из обычной рабочей семьи, одевалась просто. Папа у нее был по национальности молдаванин, мать -
русская, и она, как это часто бывает у метисов, унаследовала от обеих наций лучшее, выглядела очень оригинально и выделялась из толпы какой-то безоглядной веселостью, всегда смеющимися глазами и гордо откинутой назад небольшой аккуратной головкой. Многие «отдыхающие» на нее заглядывались, но безрезультатно.
Постепенно они все больше и больше времени начали проводить вместе. Парни начали ездить с девчонками на экскурсии в Новороссийск, Геленджик, Анапу и другие места. А вечерами Глеб с Верой часами сидели на лавочке в парке, на горке, в полной темноте, рассказывали о себе и своих мыслях. Потом пришло время и жарких поцелуев и объятий. Никогда Глеб не забудет ее счастливый смех, когда они возвращались домой, обнявшись, или взявшись за руки.
Как-то раз кому-то из них пришло в голову изменить программу вечернего отдыха и выкупаться в ночном море. Надо сказать, что это, как они это потом узнали - им рассказали пограничники в соответствующее время в соответствующем месте, было категорически запрещено, море – ведь это граница.
Ночь была тихая, безлунная. На пляже не было не души. Мерцали только яркие южные звезды.
Они быстро разделись и поплыли рядом друг с другом. Вода была как парное молоко, теплее воздуха.
Припляжная часть берега моря была не обжита, пуста, да и освещения никакого на пляже не было, поэтому проплыв несколько десятков метров куда-то, как они думали от берега, они, решив повернуть назад, внезапно поняли, что не знают, в какой стороне этот самый берег. Им стало как-то не по себе. Как раз в это время сзади них несколько раз гавкнула собака, сверкнул луч фонаря.
Когда радостные они выбрались на прохладный песок, искать одежду им не пришлось - в этом им любезно помог пограничный наряд, терпеливо поджидающий нас с собакой у найденной ей одежды. Документов у них, конечно, не было, поэтому дальше события развивались по сценарию, указанному выше. Впрочем, не потребовалось предъявлять даже документы, с ними вежливо поговорили, уточнили биографические данные и отпустили с миром. Они явно были похожи больше на влюбленных, нежели, чем на шпионов.
Как-то случилась у них размолвка, по какому-то совершенно пустяшному поводу, как это часто случается у любящих. И они стали избегать встреч дома, перестали вообще видеться.
Все это время Ирина сватала Глебу свою местную подругу, Ленку. Ирина была девушка добрая, и честно хотела, чтобы всем было хорошо, так хорошо, как было хорошо тогда им с Мамыром .
Глеб, талантливый, но неотесанный поселковый парень, очень много почерпнул у нее в части культуры, искусства – в частности совсем не известной ему живописи импрессионистов, барбизонцев, академистов, прерафаэлитов, художников Возрождения и т. д. и т. п.
Она пробудила у него общий интерес к искусству, как таковому, благо в это время оно было в чести. На толстые литературные журналы невозможно было
подписаться, литература по искусству – альбомы художников, книги, можно было купить только случайно или с переплатой. Диски с записями хорошей классической, джазовой музыкой, или роком тоже продавались из-под полы втридорога.
Дело шло к окончанию пребывания на отдыхе, и студенческая компания решила устроить отвальную. В центре городка располагался шикарный открытый белоснежный ресторан без окон и стен, с прямоугольными белыми же колоннами, такими же белоснежными наружными ограждениями и крышей, с белоснежным фонтаном посреди зала. Вообщем, праздник, в который ты можешь всегда придти.
Глеб был мрачен, много курил, что ему не было свойственно. На бедную Ленку, подружку Ирины, он совсем не обращал внимания. В ассортименте вин было прекрасное коллекционное шампанское марки «Брют» местного завода «Золотая балка» с множеством медалей на этикетке. Не обращая внимание на удивленные взгляды друзей, он поглощал один бокал шампанского за другим.
Дальнейшее Глеб помнит смутно. Помнится, как он, пошатываясь, угрюмо и вызывающе брел домой по пустому центральному проспекту посреди цветочной дорожки из огненных канн, и собирал из них букет. Как он не попал в милицию - одному богу известно. Видно он действительно покровительствует влюбленным.
Постучав в свое окно, Глеб прошел в свою комнатушку с помощью уже заспанного верного Бориса, положив собранный громадный букет, частично вырванных с корнем цветов, у порога комнаты Веры, Верика, как он ее ласково называл, и завалился спать. И хотя прямо в двух метрах от него всю ночь ездили тяжелые цистерны с виноградным соком к стоящему в конце улице винзаводу - вот они «преимущества» центральной улицы, мгновенно уснул, почему-то, счастливый и довольный собой.
Утром девчонки сразу разобрались, откуда появился и кому предназначается букет. Конечно же, Глеб был сразу «прощен» - чувствуется, что для этого уже давно поджидался лишь повод, и уже вечером, на их скамеечке, под сенью дерев, он снова слушал милый голосок.
Между тем подходило время расставания. Они, как трезвые взрослые люди, обменявшись адресами, решили предоставить события своему течению, проверить свои чувства и ничего не решать сейчас, на тот момент и…и разъехались. Вера – догуливать свои студенческие каникулы, а Глеб – начинать трудовую жизнь, т.к. учеба его закончилась, и он получил направление на один из оборонных заводов в КБ. Поступили они, конечно, в чем-то легкомысленно, не понимая, как они подходят друг другу, какое это редкое и счастливое стечение обстоятельств - их встреча и как трепетно надо к ней относиться.
По приезду между ними сразу возникла интенсивная переписка. Они отчаянно скучали друг без друга, без конца вспоминая их встречи,- « А помнишь ты сказал…А ты вот говорила, что…».
Приехав на завод и явившись в отдел кадров, Глеб узнал, что к работе его допустят не скоро, для этого должен придти откуда-то специальный «допуск к работам и документам», а попросту - «форма».
И, не долго думая, он на другой уже день был в аэропорту. Тот был весь забит потными от летней жары желающими улететь во все уголки нашей прекрасной родины – ведь был самый разгар отпускного сезона.
В здравом уме, при других обстоятельствах, Глеб бы туда, конечно, и не сунулся. Но сейчас он и не думал, что ему не удастся улететь. И, как говориться, «Audces fortuna juvat» - смелым судьба помогает – и судьба а, главное, люди участливо относились к нему и примерно через сутки, выстояв с десяток часов в орущей, толкающейся, беспорядочной толпе не одну очередь, на перекладных рейсах он добрался до Магнитогорска.
Голодный, невыспавшийся, смертельно усталый, он как сомнамбула упорно двигался к одной цели - дому Веры.
Так, расспрашивая сограждан, он переехал по мосту через реку Урал из Европы в Азию, дивясь из окон трамвая на разноцветные дымы – красные, черные, желтые, поднимающиеся из высоких кирпичных труб металлургического комбината. Переехав одновременно из нового современного города, построенного до войны, в малоэтажный, старый, ветхий, часто деревянный – детище первых ударных пятилеток. На улицах не было ни деревца - видно разноцветье дымов успешно заменило деревья. Проехал мимо горы Благодать - основного месторождения магнитного железняка – теперь вместо горы красовался огромный конусовидный кратер, а руды была вся вычерпана.
И вдруг он въехал в район, где зеленела травка, росли белоствольные березки. Странное, не похожее на прежние место. Потом он узнал, что оно так и называется – Березки. Сердце дрогнуло - это здесь. И вот уже Глеб звонит (помните начало?!) в высокую деревянную калитку, расположенную у небольшого приземистого деревянного (!) дома. Волнуется, аж губы дрожат.
И тут словно вихрь распущенных волос налетел на него – и он только слышит крик:-«Глеб!» и чувствует, как гибкие руки обвиваются вокруг него и ее горячее губы прижимаются к его губам: -«Приехал!».
Круг замкнулся.
Леля.
Как уже говорилось, Ирина Болеславовна была добрая девушка, и, видя как Виктор неприкаян в жизни, обделен женским вниманием и любовью, она, по своей инициативе решила познакомить его с Леной, дочерью своей более старшей подруги, которую все и в семье и в среде близких знакомых звали - и она сердилась, если кто позволял иное – нежно и ласково - Лелей.
Намерение было твердое и похвальное, Виктор был, конечно, согласен, осталось лишь найти было повод для первой встречи, а там уж как бог пошлет. Мама Леночки тоже, кажется, не возражала, - девушка уже заканчивала Университет, а ни с кем еще не встречалась, да и желания особого не имела. Хотя была отнять не дурнушкой, а наоборот, красивой девушкой яркого южного типа, с нежным румянцем на белой коже лица, трогательной родинкой у рта, с короткой стрижкой волнистых вьющихся волос. Конечно, на Виктора были даны самые лучшие рекомендации – мол таких и мальчиков нынче не бывает. Но, согласие – конкорд, было не полным.
Как потом Виктору говорила Леля, эти настойчивые предложения познакомить «хорошим мальчиком» вызывали у нее чувство отторжения. «… И зачем мне это нужно и для чего?»,-думала она.
И тут на помощь пришел случай. К на гастроли приезжал первый раз джаз-роковый ансамбль Алексея Козлова, уже имевшего очень большую известность и всячески зажимаемого тогдашними официальными култрегерами.
Виктору удалось путем очень сложных комбинаций купить четыре билета – два предназначались Ирине и Мамыру, ну а два – Лене и ему, быть может. Потому как до последнего часа Леля отказывалась идти в филармонию, и только настойчивые уговоры Ирины, да и не в последней степени любопытство к нашумевшему ансамблю склонили, наконец, девушку к этому самому согласию. « Схожу, - подумала она, - что, с меня убудет, а ансамбль, говорят интересный».
И вот Витюша стоит с билетами в руках у дверей филармонии, как ни странно, в отличном расположении духа –имеется в виду, что почему-то нисколько не волновался. На горизонте появилась моя студенческая супружеская пара, а с ней незнакомая девушка, на которой лица, как говориться не было. Нервничала и Иринка, оказывается, в последнюю минуту Леля наотрез отказалась идти на концерт.
Но вот все треволнения позади, мы в зале. Концерт был потрясающий, ничего подобного Виктор, на пример, не слышал. Драйв просто стеной шел. Народ бесновался, свистел, выскакивал на сцену. Видно предчувствуя это, администрация долго не начинала концерт, охлаждая возможные будущие страсти, во время концерта несколько раз совершенно неожиданно гас свет в зале, и отключалась звуковоспроизводящая аппаратура.
Ну, что там концерт, вот девушка была…драйв от нее, если можно так выразиться, шел вообще не с чем не сравнимый. Ему нравилось в ней все – и облик, и ее
смущающиеся черные южные глаза, когда мы встречались с ней взглядом, и смеющиеся губы.
Виктор был в ударе, сердце бухало в груди молотом. Комментировал происходящее, и как мне казалось, довольно удачно. И это, а, наверное, в большей степени эмоциональное воздействие музыки, незаметно растопило лед отчуждения, и, после проводов Лели домой, в его записной книжке значился заветный номер телефона. Да, музыка оказалась волшебной силой, которая нас еще «не связала», но подтолкнула друг к другу.
И начались встречи… Они бродили по городу и говорили, говорили… и все им было мало Была весна, цвела сирень… и был апрель. Голову у Виктора напрочь снесло.. О чем мы только не говорили - и о прекрасном острове Крым в реальном исполнении и подаче Василия Аксенова, о Гаутаме – что значит постигшему истину, просветленному..
А между тем, Леля заканчивала учебу в университете, у нее начались госэкзамены. Ее родители не ожидали столь бурного романа. Виктор был приглашен сначала на дачу, где в неофициальной обстановке я и познакомился с ее родителями. Наверное, впечатления были не самые худшие, потому стал он бывать и в их огромной сталинской квартире. Люди они были не бедные, оба преподаватели в ВУЗе. Помнится, как Виктор и Леля пили шампанское вдвоем у них на квартире за окончание учебы, а все сосуды и вазы в комнате, даже два фарфоровых тазика были заполнены пурпурными розами – все это вчера принесли гости на вечер, посвященный окончанию института.
Надо сказать, что она была избалованным ребенком, родители и бабушка в ней души не чаяли и все решали за нее, а ее совершенно не заботила своя дальнейшая судьба - этим занимались мама и папа. У мамы была очень востребованная врачебная специальность, поэтому, наверное, были и связи и деньги.
А Витя чувствовал себя неважно – донимала хроническая пневмония, а может и что-то потяжелее. Его всего корежило, он похудел, хотя и до этого не страдал избытком веса, болела грудь, любовь ему явно шла не на пользу. Он шел на свидание, а у него ноги подкашиваются, слова поначалу из себя не мог выдавишь. Она не замечала его состояния. Но побродив с Лелей и ему становилось вроде лучше. Положительные эмоции поднимали тонус.
Жил он тогда, парубок из небольшого крымского городка, на квартире, работал, питался нерегулярно, вот и обострились болячки. И еще – он очень ощущал их социальное неравенство. Ему было трудно вообразить, как он впишется в эту семью, а Лелю бы на квартиру родители вряд ли отпустили да и сама она бы не пошла. Жить у них и волей-неволей пользоваться их основательной квартирой, хорошим к нему, Виктору, отношению он не мог. Хотя родители были хорошие и к нему относились довольно доброжелательно – возможно, не последнюю роль играло то, что он был парнем их любимой дочери.
Пришло время расстаться на лето – Виктор оставался в городе, на работе, а Леля уезжала в Крым, в Планерское. Уж столько он разговоров наслышался об этом
чудесном месте, побывал и сам, правда, значительно позднее, и без Лели. Его как-то покоробило, что она совершенно не сожалела о расставании, не пригласила, хотя бы из вежливости с собой в какой-то форме. Она была поглощена только собой.
Прощание было долгим, бурным, с клятвами и уверениями. Потом пошли письма. Помнится слова из письма о прощании: «Сначала я хотела написать, что и как думаю о нас, но прошло несколько дней – и мне стало просто смешно вспоминать наши проводы». Возможно, после нескольких дней отдыха на море все это действительно показалось ей мелким и смешным, соленое море все смыло. А Виктору показалось все горьким и странным.
Все свои чувства он излил в большом сумбурном письме. Ответа не последовало. Дни проходили за днями, вот уже и Леля должна была вернуться. Виктор решил, что если между нами было что-то настоящее, надо дождаться ее зова. Он не последовал.
Все фото в моих произведениях сделаны автором и могут быть опубликованы лишь с письменного согласия автора и со ссылкой на авторство Фёдорова Александра Георгиевича Copyright ©