харакири
«Я люблю тебя. Ты мой единственный, я живу тобой. Я хочу быть с тобой всегда, хочу любить тебя вечно. Мррр…» - она перешла на кошачий язык. Мурлыкая, она лизнула мочку уха, потом шею, потом грудь. Нежно укусила плечо, погладила под одеялом живот.
Он знал, что она абсолютно искренна. Но ничего не мог с собой поделать. Маленькая злобная гусеница поселилась в его голове и не собиралась её покидать. «Подожди секунду, милая. Я сейчас». Жена обиженно надула губки, будто от того, сможет он или нет, не зависело если не всё, то очень многое.
Он сел на край кровати. Обхватил голову руками, пытаясь сосредоточиться. Стало только хуже. Жена отвернулась к стене. Она не могла видеть его в подавленном состоянии. Это подрывало её жизненные устои, лишало чувства защищённости. Словно рушилась та самая каменная стена, за которой она, как за ним. Тьфу, наоборот.
«Посмотрим, что мы имеем. Я не могу из-за всего этого расслабиться и спокойно заняться сексом. Но если я этого не сделаю, всё станет хуже и мне точно станет не до постельных сцен. Замкнутый круг. Нет выхода!»
Муж застонал. Он не знал, что ему делать. Он вышел из спальни, прошёлся по тёмной квартире. Попытался представить себе что-нибудь возбуждающее. Каждый раз, когда он думал о сексе, перед глазами вставал распорядитель отдела исполнения предписаний, размахивающий указом секретаря администрации о всеобщей демографической мобилизации. «Наша нация стареет – вы знаете об этом? Так вот, вам, также как и ещё 25 сотрудникам отдела чертежей и схем, было предписано в ближайший месяц зачать ребёнка. Вашей жене сколько лет? Двадцать три? Отлично, значит, я не ошибся и ничего не перепутал. Значит, смотрите – зачнёте ребёночка – вам премия внеочередная, два оклада. А не зачнёте – у специалистов нашего отдела найдётся способ вас переубедить. Работайте».
Нужно, нужно отвлечься, вспомнить самые их с женой приятные моменты. Первый день и первую ночь в этой квартире, их медовый месяц, встречи под дождём, или тот раз когда…
Муж неосознанно перевёл взгляд в самый неосвещённый угол комнаты. Оттуда незамедлительно выглянул гаденький распорядитель. Он потирал свои мерзкие ручонки и бормотал: «Гражданин инженер, пройдёмте со мной. Моё начальство хочет задать вам несколько вопросов касательно срыва сроков плана демографического роста». Распорядитель хихикнул и исчез. А муж, обливаясь потом, осел в кресло. «Дожил, уже галлюцинации начались. Короче, хватит думать. Надо действовать. Время у меня ещё есть. Женат я, к счастью, не на женщине, а на чуде - красавице, умнице, такой ласковой, такой понимающей…». Муж понял, что нахождение в холодной неосвещенной гостиной, обставленной мерзкой, полуказённой мебелью, не способствует романтическому настрою. То ли дело тёплая спальня - мягкий свет, мягкая постель - тёплая жена.
Муж вернулся на своё место и нырнул под одеяло. Жена глядела на него распахнутыми от восхищения глазами. Никогда ещё так не смотрела. Умница. Она словно хотела проникнуть к нему в глаза, стать им, слиться с ним. Это не просто инстинкт, это правда любовь. Она не хочет, чтобы он пострадал, поэтому так старается.
Он протянул руку под одеялом, нащупал тёплую кожу, бархатистую и нежную. Она прильнула к нему всем телом. Он закрыл глаза, с лёгкостью нашёл её губы своими.
И он почему-то представил, как сперматозоиды – миллионы этих головастых клеток – рвутся вперёд, как спортсмены в спринтерском забеге. В огромной трубе они плывут, теряя на каждый миллиметр тысячи соратников-бегунов. И вот уже лишь избранные – сотни две-три – добираются до огромной круглой клетки. В стремлении пробиться внутрь они тратят последние силы и умирают все до единого, в тщетной попытке добраться до содержимого яйца. Со смертью последнего сперматозоида муж слышит мерзкий, издевающийся голос распорядителя: «Время вышло, гражданин инженер! Кто не успел, тот опоздал. Придётся прогуляться до нашей лаборатории, чтобы вы, наконец, поняли, как важны сроки – для вас, для меня, для нашего завода, для города, для всей страны. СОПРОВОДИТЕ ЕГО!»
Муж вскочил с постели, как ошпаренный. «Лежи и не двигайся!» - провизжал он жене. Слёзы текли по его лицу, и он уже не стеснялся их. Жена заплакала за ним следом. Но с кровати не встала. Медленно, словно по минному полю, пошёл он в гостиную.
Всё бесполезно. Наверное, это какой-нибудь невроз или расстройство психики, связанное с половой функцией. Но разве им это докажешь?
Он прекрасно знал, каким образом в отделе исполнения предписаний учат выполнять предписания. Ему, скорее всего, отсекут палец на ноге. Или два. Там у них работают лучшие специалисты, после спецслужб, конечно. На нашем заводе хватает двух мастеров заплечных дел. Они справляются за пятерых каждый. Акустика у них в лаборатории – мама не горюй! Вопли нерадивых сотрудников разносятся по всему этажу, иногда их слышно и на улице.
Может быть, его будут прижигать паяльником или раскалённой кочергой. Возможно – кислотой или щёлочью. Но что он знал точно, что такая мощная физическая боль шокирует его. С детства боялся боли. Даже сейчас при мысли об этом у него трясутся руки. Но и это не самое страшное – подумаешь, боль. Самое главное, что после этого он точно не сможет выполнить предписание – у него не встанет до самой старости, даже если его полюбят все девушки этого мира. А это значит, что он будет получать взыскание за взысканием, пока не сядет в тюрьму или – если у прокурора будет плохое настроение – не ляжет на полку в крематории. Наш великий департамент и заботящаяся о нас администрация очень не любят, когда кто-то не выполняет их предписания. Вот так.
За тёмным окном завывал злой зимний ветер. Он бросал ледяную крупу в стекло, а инженеру казалось, что это распорядитель воет и стучится, пытаясь нарочно вывести его из душевного равновесия.
Проходя мимо единственного украшения в квартире, муж остановился. Провёл рукой по гладкой поверхности. Эту ширму он получил от отца, тот в свою очередь – от своего отца, привезшего её из Японии. Тогда эта маленькая, но гордая страна ещё не была ядерным пепелищем. И её жители чтили традиции предков. На ширме в традиционной японской манере был нарисован самурай, стоящий на коленях с коротким мечом в руках. Его голова была обращена к солнцу, а острие меча упиралось в живот. Самурай готовился сделать сэппуку, а по-простому – харакири, ритуальное самоубийство. Так самурай – японский рыцарь – мог поступить во многих случаях. Например, если не смог выполнить приказ сёгуна и выжил или каким-то иным способом запятнал свою честь. Честь для самурая была дороже жизни, а позор – невыносимым бременем.
Жена за стеной перестала плакать и начала выть, кусая подушку. Она, такая умница, такое чудо – ничего не могла сделать. Она выла, но не пыталась ему помешать – знала, что другого выхода нет. Жаль оставлять её одну. Вернее, не одну. Поскольку, возраст жены вполне детородный и проблем в этой области у неё нет, ей подберут другого сам… партнёра. Более устойчивого психически и более активного сексуально. Может быть, она даже полюбит его почти так же, как когда-то любила своего самого-самого.
Услышав хруст, он понял, что хрустят его зубы. Поздно спохватившись, муж согнулся пополам, стараясь не закричать.
Позор и мучения – вот что ждёт его впереди. И хоть этот мужчина и не был самураем, но свой кодекс чести у него был. И из него следовало, что боязнь насильственной боли – невыносимый позор. Нельзя, чтобы из-за него страдала жена, это недопустимо. Эти проблемы следовало решить. Когда перед самураем открывается несколько дорог, он выбирает путь, ведущий к смерти – кажется, так? Проклятая память, подводит в такой ответственный момент. Короткого кривого меча у него, конечно, не было, зато было кое-что другое. И оно уж точно не подведёт.
Трясущимися руками он нащупал в темноте створку верхнего отделения серванта, открыл, просунул руку во тьму, достал картонную коробочку. Закрыл створку, сел на диван, поставил на журнальный столик коробочку, открыл её. Достал маленький, меньше его ладони, пистолет. Открыл сбоку заслонку для заправки боеприпасов. Пистолетик мог стрелять дротиками, оперёнными иглами, резиновыми пульками, ракетами, петардами и хлопушками, струёй газа или жидкости. Несмотря на маленький размер, скорость снаряда вылета снаряда была очень большой. Зато отдачи не было совсем, как и звука от выстрела. Чудо военной техники. Уж что-что, а военная промышленность и оружейная наука в этой стране развивались семимильными шагами и брали высоту за высотой. Очень хорошо. Гражданам страны всегда будет, чем свести счёты с жизнью, если что.
Самый последний самурай достал из коробочки упаковку патронов – тоже маленьких. Пять штук соединённых проволочкой снарядов с разрывной начинкой. Он ничего не почувствует, даже если чуток промахнётся. Зарядив в маленькую пушку один-единственный маленький патрончик, он взвёл курок и приставил дуло к своему животу, надеясь на то, что пуля войдёт в спинной мозг и оборвёт мучения. Жена в спальне притихла. Может, уснула? Спокойной ночи. Будь счастлива, рыбка моя.
Муж слегка надавил на спусковой крючок. Этого было достаточно, чтобы запустить механизм, отпустивший взведённую пружину из сверхсжимаемого материала. Чтобы отпущенная пружина толкнула снаряд из алюминия, начинённый обладающей 15-кратной силой упругости сверхчувствительной взрывчаткой. Чтобы снаряд за малую, почти не определяемую долю секунды преодолел расстояние от бойка до синтетической майки, прошёл сквозь неё, затем сквозь кожу, слой жира, мышцы брюшного пресса, слои соединительной ткани, желудок и достиг позвоночника. Чтобы от удара о позвоночник взрывчатка сдетонировала за ещё меньший промежуток времени. Чтобы взрывная волна и тепло, выделившиеся при этом, разорвали и разметали нижнюю половину того, кто привык называть себя хозяином этой квартиры, инженером, мужем, а ушел самураем, рыцарем несуществующей страны.
Красные пятна на паркете и обивке мебели ещё долго не давали покоя новым хозяевам квартиры. Конечно, нехорошо, когда в квартире умер человек, да ещё и вот так вот… Но квартиру не каждый день дают, а отказываться из-за такого пустяка, после 5 лет в бараке для мелких служащих… Да ещё и с двумя детьми…