Рассказ. Жизнь подчиненная стремлению сдохнуть с фейерверками.
…Это и на самом деле из-за жары, от которой слабо спасали даже кондиционеры, была встреча без галстуков. А потому они почти ласково называли друг друга по именам – Махмуд, Джордж и Владимир.
Не решаемых проблем было предостаточно, и они сразу договорилась, что прессе сообщат о движении переговоров в правильном направлении, после чего разговор в основном кружился вокруг вкуса поданных омаров, чрезмерно жаркой погоды и ужасных современных тенденций киноиндустрии. Каждый ощущал скуку, но пресса ждала – «сложных и затяжных переговоров», потому после омаров бурно обсуждался черничный десерт и малиновый чай. В заключении они даже позволили себе алкогольный коктейль.
Поздно вечером они разошлись по номерам, предварительно дав очень короткую совместную пресс-конференцию, смысл которой сводился к тому, что вряд ли можно ожидать чего-то конкретного от столь тяжелых переговоров, но следует отметить, что все движется в правильном направлении, и завтра их ждет еще один сложный, но, наверняка, продуктивный день.
Перед сном каждый из них достал свой заветный чемоданчик. Они нежно гладили красную аккуратненькую кнопку. У Джорджа она была эротично округлая, а вот у Владимира и Махмуда кнопка была угловато квадратного вида, как автомобили в восьмидесятых, да и чемоданчики у них были одинаковые, только с надписями на разных языках.
После этой приятной процедуры все трое как обычно крепко уснули…
Отец назвал его Махмудом. Типичное арабское имя.
Махмуд был еще молод – ему не было и тридцати. Но он был не по годам мудр. Говорят умный человек знает как выпутаться из сложной ситуации, а мудрый в них не попадает. Для Махмуда не было сложных ситуаций – мир был прост, потому что все дороги вели в рай. Сегодня ли, завтра ли, а может вчера. Этой дорогой уже ушли каждые девять из десяти его товарищей, и одному Аллаху было известно зачем он оставил его. Но находясь здесь и сегодня он тоже знал волю Пророка.
Раньше он часто двигался вперед либо же напротив уходил назад совершенно не понимая смысла происходящего, отдаваясь воле всевышнего и прорицанию старших товарищей. Так было с двенадцати лет когда он впервые взял в руки автомат Калашникова и встал в строй для борьбы с иноверцами с Севера. Менялись иноверцы, товарищи уходили в рай, сраженные вражескими пулями, а он все куда-то бежал. Все бил и искал врагов, бил и искал. Так прошло пятнадцать лет, - больше половины его жизни.
Почему так было Махмуд не знал, не догадывался, да это его и не интересовало, - зачем засорять себе голову глупостями, когда каждую секунду рискуешь попасть на исповедь к пророку, так и не сделав ничего значительного в деле освящения Мира. Стоит ли размышлять, о том что его религия переживала возраст великой экспансии, тринадцатый- четырнадцатый века своей жизни. У врагов-христиан в это время, так же бились все кто мог, и бились неистово под заменами религии в последних решающих Крестовых походах.
Жизнь Махмуда была одной большой войной, одним длинным Походом полумесяца. Он взял оружие в руки в двенадцать, но пули летали над его головой абсолютно всегда, - с рождения. Менялись только места, время и враги. При этом сколько Махмуд не бил иноверцев их становилось все больше. О размерах муравейника который он постоянно ворошил, Махмуд даже не хотел думать. Однако как-то Махмуд вспомнил, что в первом своем бою его отряду противостоял небольшой взвод иноверцев, каждого из которых он впоследствии запомнил в лицо, когда их тела разложили на земле после боя. Молодые солдаты, не многим старше его со звездами на пагонах, показались ему такими жалкими. Но сейчас он дрался уже с бесчисленными, безликими полчищами врагов.
Махмуд редко думал о себе и своей жизни, так как та не принадлежала ему, и от того дрался исступленно полагаясь на правильность дела, доверенного ему Аллахом. Он не роптал, он лишь хотел все изменить, скорее это закончить. Раньше он не знал как, но здесь и сегодня он уже видел волю Пророка.
Здесь, - в убогой комнате десять метров под землей, освещенной единственной лампочкой без абажура, на нештукатуреных стенах висели агитационные плакаты, с которых к активной борьбе призывали бородатые соратники, размахивая автоматами Калашникова. Эти плакаты не производили на Махмуда никакого впечатления, ибо он сам был свирепейшим из бородачей. Это была дань юношеской борьбе.
Не считая свернутого в углу коврика для молебен, - обязательного предмета каждого мусульманина, в комнате было всего две вещи. Первой - была парта из местной школы. Эту парту присланную по линии гуманитарной помощи ООН когда-то сам Махмуд еще подростком помогал заносить в новую школу. А потом продолжилась война, и школу разбомбили еще в августе того же года.
Стол был совмещен с лавкой, и Махмуду, никогда не учившемуся в школе, это показалось очень удобным. Часто когда он засиживался допоздна, лавка становилась довольно удобной кроватью, особенно для человека привыкшего неделями спать под открытым небом в горах на твердых камнях.
На этой парте лежали две книги ровно значимые сейчас в жизни Махмуда – «Коран» - его жизненная стратегия, и «Проблемы использования атомной энергии», - спасительная жизненная тактика.
Второй же значимой вещью в этой комнате было божество - устройство напоминающую стиральную машину, на котором были нанесены знаки обозначающие радиацию и советская маркировка «Центрифуга Ц-3С». Вот она хитрая машина, которая позволит перевести количество в качество, и сжечь раз и навсегда, тот, казалось не иссекаемый, разворошенный муравейник иноверцев. Дотла.
Дотла, дотла, дотла. Голова Махмуда шла кругом от этих мыслей. Если у них все получится, то тогда он сможет гордо держаться на встрече с пророком, сможет увидеть похвалу в его глазах.
Каждый мечтает о своем – один о стройной пышногрудой юной деве, другой о перемене мироустройства, хотя толком не знает чем его не устраивает существующее и каковы будут последствия этой перемены. И когда мы о чем-то мечтаем, то на половину мы уже этим обладаем. Потому-то так сложно выходить из мира грез.
Высокий привычный визг центрифуги, сначала сменился низким гулом, а потом и вовсе стих. Из аппарата шел белый дым.
Махмуд нехотя покинул мир грез, и подошел к центрифуге. Открыв заднюю крышку, он увидел опалившийся силовой провод.
Махмуд проклинал руководство, купившее устаревшее советское оборудование, давно выработавшее свой ресурс. Хотя он знал, что братья такие же фанатики как он. Просто нужно очень много центрифуг. Центрифуги дорогие, а хорошие центрифуги - очень дорогие. Махмуд мысленно попросил прощенья у товарищей.
Так уже несколько раз случалось, причем поломка была одна и та же. Инструкция требовала вызова ремонтников. Однако тех было мало по сравнению с ненадежностью советской техники, и по тому заказ исполнялся несколько дней.
Махмуд не мог так долго ждать, Аллах в нем - не мог так долго ждать.
Помниться прошлый раз ремонтники просто зачистили провод до неповрежденного места и подцепили его обратно. Махмуд видел, что там еще оставался немалый отрезок провода в запасе, смотанный в к клубочек.
Аллах не может ждать. Махмуд решил, что сам исправит на время машину, и позже вызовет ремонтников, чтобы они поставили новый кабель. Махмуд полез в центрифугу…
Силовой кабель вырвало из рук Махмуда. Обгорелого и парализованного его бросило на плакаты соратников. Тело мешком свалилось на пол. Но хуже всего было то, что кабель упал на метал центрифуги, озарив прибор яркой вспышкой. Лампочка потухла, но свет пылавшей центрифуги освещал, выгоравшую дотла комнату. От жара пылали плакаты, горела парта, горели две важные книги.
Махмуд был при памяти, он просил Пророка простить его, за то что он подвел своих соратников и не смог воплотить мечтания Пророка в реальность. Когда огонь пожирал бесчувственное тело Махмуда, в его голове крутилась лишь одна мысль – я хотел, как лучше, я хотел, как лучше!
Тело Махмуда сгорело дотла. Дотла…
Отец назвал его Джорджем. Одно из самых распространенных североамериканских имен.
Джордж был неопределенного возраста – где-то между тридцатью и пятидесятью. Он многое повидал в жизни, особенно для довольных своей жизнью и зачастую страдающих эгоцентризмом североамериканцев. Нет, он тоже твердо знал, что живет в лучшей из стран на земле, в этой звездной системе, а может даже и всей галактике. Просто он был одним из тех, кто выбрал для себя нелегкий путь защитника всего чистого и светлого, от грязных темных сил. Он знал, что для того, чтобы девяноста девять человек жило мирно, один человек должен быть отменным воином. «Как ты можешь знать, где белое – если ты не встречался с черным?» - любил повторять его отец, тоже военный, погибший при выполнении секретной миссии ради родины далеко за ее пределами.
Джордж был горд собой как человек выполнявший самое необходимое дело. И сегодня, стоя на палубе авианосца патрулирующего Персидский залив, он думал именно об этом. Вообще он не часто думал, так как его жизнь была подчинена долгу, а в долге нет места размышлениям. Но сегодня вольный ветер овевал его лицо, и, наверно, именно он пробуждал мысли Джорджа.
Он подумал, что сегодня воскресенье. Он вспомнил, те редкие счастливые воскресенья, когда они с его младшим сыном – Джорджем Джуньром ходили на матчи Доджерсов. Джорджу Джуньеру тогда было десять, и он без устали рассказывал отцу новости пропущенного в морских походах сезона. «Моя кровь!» - с удовлетворением думал Джордж. Те воскресенья.
В другие дни его уже бывшая вторая жена не разрешала им видаться. Она говорила, что мальчик должен привыкать к отчему, что с отчимом ему будет лучше, ведь он всегда дома.
Первая жена Хелен тоже от него ушла. Она не выдержала. Хотя чего она не выдержала? Войны? Голода? Унижений? Нет, просто та хорошая жизнь, которую защищал Джордж развратила ее. Привыкнув ко всему, человек не может отказаться не от чего. Она обвиняла его, что он ничем не интересуется кроме своей работы. А когда он возражал ей, что только благодаря таким как он, так хорошо живут такие как она, и что это честь для него и одновременно долг,- она кричала ему, что никогда ничего никому не была должна. Они развелись, и Хелен сказала, что он испортил ей жизнь.
У них с Хелен была уже взрослая восемнадцатилетняя дочь Алиса. Красивая умная девчонка. Но вот уже два года как они не разговаривали. Это случилось, после того как она заявила ему словами своего бой-френда антиглобалиста, что он убийца невинных людей. Что эта соплячка, никогда в жизни не покидавшая родного штата, могла знать о людях и их невинности? Видела ли она как подрывается на мине бронетранспортер полный наших невинных парней. Иногда в таких разговорах, во времена когда они еще общались, Алиса заявляла опять же словами своего дружка, что человек взявший в руки оружие потерял невинность. Соплячка оскверняла защитников.
После того как Джордж Джуньер спросил робко у него, убивал ли он когда либо, их отношения тоже разладились. Примерно два года назад сын стал избегать его.
Если самые близкие платили такой неблагодарностью, то что же говорить об остальных. За два последних года он был на Родине только раз. Его не понимали и он не понимал. Но он прощал. Он прощал, ибо эти люди не ведали, что творили. Но ведь по тому и не ведали, что он отлично делал свою работу.
Джордж стоял на палубе возле своего самолета. Его еще не убрали. Не считая солидного, но бесполезного счета в банке, это все что у него было. Хотя если бы не этот свободный ветер, дувший в лицо, то он сказал бы, что у него есть все: казенный кров, вкусная еда, развлечение. Но сегодня, он понимал, что этот самолет его жизнь. Он был его орудием труда, его другом помогавшим ему защищать людей и служить высшим целям демократии.
Джордж приблизился к ракетам на крыльях. Он их нежно погладил. Стрелы демократии, не раз доказывавшие свою правоту. Они понимали его, они бесприкасловно слушались. Их не надо было убеждать, как тех людей, которые своей демократической демагогией тормозили демократию. Джордж любил эти ракеты.
… В следующий боевой вылет одна из ракет во время пуска взорвалась под крылом самолета Джорджа, в последний раз пополнив его счет. На похоронах звучали пламенные речи о его геройстве и не напрасности его миссии. Собралась вся его до селе разъединенная семья. Его похоронили с почестями. Джордж Джуньер бросил горсть сырой земли и быстро удалился. Было воскресенье и у входа на стадион «Доджерсов» его ждал отчим…
…Володя рос без отца. Хорошо это или плохо - Володя не знал, так как с одной стороны он видел как тяжело его матери поднимать и ставить его на ноги, когда у них в доме вечно не хватало денег, а с другой стороны он видел, что у большинства его сверстников из полных семей, кроме того же отсутствия вечно пропиваемых денег добавлялось еще и присутствие отцовских побоев. Когда Володя вырос, то сам понял как тяжело мужику на Руси во все времена.
У него была тяга. Тяга выбиться, доказать, добиться. Когда он закончил школу, то трезво расценивал свои силы, не о каких театральных и цирковых не думал. Володя хотел жизненную профессию, денежную, матери помочь, самому на ноги встать.
И дядька тогда трезво с матерью рассудили, что чем на инженерешку какого идти, пусть лучше в военное идет: -Чай человек с ружьем голодным не останется, ибо если вдруг не дадут, то может и сам взять.
И пошел Володя не просто инженерешкой, а в лучшие ракетные войска. Учился и совмещал учебу с любовью к необъятной Родине. Стал понимать долг свой, заключавшийся в обороне лучшего на земле строя от множественных внешних врагов.
Когда Володя закончил училище, то оказалось, что прав был дядька – родина дала хороший оклад и работу не пыльную, с постоянным карьерным ростом – лейтенант, старший лейтенант, капитан, майор, подполковник, полковник. Только звезды успевай бить.
К хорошему окладу прилепилась сразу красивая девчонка. Красивая и верная, что на любой край света.
И родина послала в живописную тайгу для борьбы со злыми иноземными врагами, где в глуши полной хранился алмаз – шахта со стратегической ракетой.
Володя поехал с громадным подъемом, так как чувствовал в том свое призвание, а нет ничего более важного в жизни, чем найти и выполнять свое призвание, тем более что ему досрочно присвоили очередное звание – капитана.
Но недолго длилась идиллия. Прожив год в тайге, он узнал, что пока он здесь ждал врага внешнего, командование проворонило врага внутреннего. Великая Родина саморазложилась. Вертолеты перестали летать, потому что нефть потекла из страны в отдельно взятые карманы, которые требовали перемен. Зарплату резко ставшую мизерной, выдавали с перебоями, да и купить, ничего кроме хлеба на нее не получалось из-за отсутствия чего-либо.
Красивая жила с Володей по инерции еще год, а потом поехала погостить к маме. Год они писали друг другу, пока она не сбежала от него и мамы в Москву с новой до селе не виданной категорией рабочего класса – коммерсантом.
А Володя после пяти лет жизни в глуши стал по не многу выпивать. Благо если ракеты не перезаправляли уже два срока, то спирт для техники присылали исправно. Хотя и технике он не попадал. Но Володя понимал, что так было задумано, что бы не думать. Володя слышал о тяжелых войнах на материке, как оказалось, со своими.
Он понимал, что та идея за которую он должен был и хотел раньше умереть являлась для него чистым обманом, который использовали его учителями в своих целях. Он был пешкой. Но какой солдат не мечтает стать генералом.
Почему он оставался здесь один? Раньше он этого не понимал, но сегодня стоя у смотрового окна, глядя на застывшую прекрасную громадину СС-20, пустив слезу гордости, он это знал. Потому что он - мессия. Бог, в которого он не верил, - дал ему эту силу. Он выбрал его покончить с этой вакханалией безволья. Он дал возможность ему поставить мир на колени перед долгом.
План зрел долгими пьяными от разбавленного лейтенантами спирта ночами. Зрел по мелочам, после того шанса, который сначала Володя и не заметил…
Как-то два года назад на приборной панели загорелась красная зловещая лампочка и по инструкции был вызван ремонтник с большой земли. Который через два месяца таки приехал.
Молодой парень из Москвы в звании младшего лейтенанта. У Мальчика было все о чем мог только мечтать Володя, - он привез с собой отличную выпивку, сигареты, фотографию красавицы жены и дома под Москвой. Одет он был с иголочки.
Осмотрев на следующий день шахту, Мальчик вышел из нее с горевшими глазами. Он срочно стал звонить в Москву.
- Михалыч, удача! – услышал случайно разговор Мальчика с Москвой слегка пьяный Володя,- шифровальный блок накрылся, то что арабам надо, можешь брать со склада, я тут на прямую соединю, хрен с ним, нашим и так сойдет, никто и не узнает. С тебя половину бабла, я то уж знаю чего он стоит! Салют!
Потом Мальчик уехал, записав в журнал, что была проведена замена блока дешифрации.
Сначала Володю взяла страшная злость, что он в этой глуши потерял все, играя по старым правилам, и даже ружья у него не было, чтобы взять себе свое, лишь табельный пистолет в тумбочке, а Мальчик, который навязал новые правила, сам брал себе обманом все.
Болела и пухла от мыслей голова. Смыть плевок и уснуть не помогал спирт. Три дня в пьяной полудреме крутилось – «Неужели дядька ошибся, и у меня нет ружья?» Мысль была проста, но в голове в бессознательной части эту мысль от сознательной отделяла китайская стена принципов. Через три дня спирт и негодование пробили в ней брешь: «- Но ведь у них нет принципов!» И в эту брешь влез спасительный для души вывод: «-Вот же мое ружье!» - ласково промолвил Володя глядя в окно шахты и повалился наземь, счастливо захрапев.
Проспавшись, оказалось что Володя еще не забыл, что он учился быть не только человеком с ружьем, но и инжинеришкой. Раскрыв вечером на дежурстве контрольный блок, Володя без удивления обнаружил, что три провода заходили в блок дешифрации и через простенькое реле выходили из него. Расчет Мальчика был прост – из Москвы придет какой-то сигнал, который должен подтвердить командир в шахте, и не кто не будет проверять шифрованный он или нет, ведь явно сначала как-то свяжутся друг с другом. Сигнал замкнет реле и разрешит командиру подтвердить пуск.
Володя закрыл контрольный блок и закурил. От того чтобы стать богом, его отделял лишь собственный разум. Докурив сигарету он встал и очень просто, так как решают, например, что пить за завтраком – чай или кофе, решил: «- Нет, не отделяет!».
… Стоя здесь и сейчас у смотрового окна на СС-20 он думал, что бог, партия, или случай, - что в принципе одно и то же, дали ему шанс все исправить, стать кем-то большим, чем затюканным человеком с ружьем… В реле уже стояла перемычка.
Володя вытер слезу радости и небывалого эмоционального подъема, подошел к двери и запер ее на замок, вернулся к пульту, достал из тумбочки, зацепив случайно табельный пистолет, маленькую бутылочку из-под коньяка наполненную разбавленным спиртом и залпом осушил ее. Потом он достал из кармана бумажку с кодом и стал подтверждать готовность ракеты к пуску. Нажал ввод. Ракета летела вроде бы на Нью-Йорк, хотя это интересовало Володю меньше всего.
Все страшно загудело. Володя приготовился. Гул нарастал, но почему-то ничего не происходило. Володя подошел к смотровому окну.
Пламя как-то вяло струилось лишь из одного сопла, а вскоре и вовсе пошел лишь какой-то дым. На контрольномр табло замигали лампы, презрительно завизжал звуковой сигнал. «Володя-инжинершка» объяснил «Володе с ружьем», что топливо все-таки необходимо менять по графику, и что этого можно было ожидать. Тогда «Володя с ружьем» потянулся за табельным пистолетом…