Я бросила ее под подушку. В первый день все так и осталась. Но на второй, войдя в номер – ахнула! Моя сиреневая скромница, главным достоинством которой, как я до этого считала, был малый объем и невесомость, вдруг заявила о себе: «Посмотрите, как я хороша!» На покрывале цвета старого золота, вернее, на подушке, прикрытой этим покрывалом, расположилось нечто женственно-кружевное, перехваченное в талии, с юбочкой, уложенной в складки. А бретельки – одна лежала на воображаемом плече, другая - беспомощно сползла с него. И бантик, который почему-то всегда развязывался, был завязан. Даже жаль было разрушать эту картину.
Я поняла, что мне сделан намек (не сама же рубашонка разлеглась!) – но как! Если даже и намек, то это работа художника, а за работу надо платить. Что я и сделала.
На следующий день натюрморт изменился. На золотом покрывале лежала белая подушка, и верхняя часть сиреневого лежала на белом, а "юбочка" склонилась в сторону второй, пустующей постели, словно искала себе пару. И уже обе бретельки сползли с плеч. «Посмотрите, как я одинока…» – сообщала картина.
И так, день ото дня сюжет картины менялся. В ход была пущена вторая подушка – думка, которая однажды была пристроена в ногах постели, выделяясь на золотом фоне неожиданным бликом. Или большая подушка закрывалась покрывалом, а думка укладывалась в изголовье, и на ней оставались только бретельки, а нижняя часть, словно платье времен Наташи Ростовой, оказалась подхваченной под бюстом. Или юбочка укладывалась в виде цветка...
Сиреневая скромница превратилась в светскую красавицу. Она наслаждалась курортной жизнью. Я освободила ее от ночной повинности – стала надевать сарафан и перешла спать на вторую постель, оставив прежнюю в ее полное распоряжение.
Словом, все получали удовольствие, причем, художница (не поворачивается язык называть ее горничной) - даже двойное, так как в следующий раз, помимо материального поощрения, я выразила восхищение, написав на открытке "bravo".
Ей стало не хватать красок в палитре – все варианты исчерпаны. Тогда я оставила лиловый поясок от пеньюара. Купаясь в море, в нетерпении ожидала возвращения в номер, чтобы посмотреть, что художница сделает с новым оттенком. Представляла, как она распояшется: может быть, изобразит подобие стебля к цветку или перехватит им талию, а может, завяжет пышным бантом...
Художница очень сдержанно воспользовалась яркой краской. Она сложила поясок гармошкой и спрятала его под рубашкой, выпустив лишь один маленький кончик чуть выше талии, а второй - немного ниже. Да, отменный вкус и чувство цвета! Оставленное мною украшение из индийских камней отказалась использовать, вернув его на столик.
Хотелось ли мне увидать художницу? И да, и нет. Скорее – нет. Тайна интересней.
Но однажды из-за дождя я задержалась в номере и, покидая его позднее обычного, увидела горничную возле моей двери. Совершенно неожиданно она радостно кинулась ко мне и расцеловала. Представилась: Драгица Ракич.
Прощалась очень деликатно, издалека помахав рукой. Правда, пока я дожидалась лифта со своим чемоданом, Драгица заглянула в номер и, убедившись, что ей оказано внимание, снова помахала рукой и кивнула в знак благодарности.
Сентябрь 2005. «Croatia».