Навеяно рассказом "Собаки" Микаела Абаджянца.
В нашем дворе, с одной стороны огороженным забором от долгостроя, холеная, в дорогом ошейнике овчарка появилась внезапно, заявив всему дому о себе громким лаем. Она выскакивала из вырытой на стыке дома и забора, напоминавшей гнездо, ямы, в два прыжка одолевая расстояние до подъезда и ближайших к нему подступах и её раскрытая зубастая пасть с рвущимся из глубины глотки трубным Гауууу!, периодически перемежающимся со злобным рычанием, оказывалась в пределах досягаемости любого смельчака, пытавшегося прорваться к родному очагу. Красота породы была несомненной, темный нос, пятнышки- брови над подчеркнутыми темно-коричневой шерстью глазами, светившиеся умом и яростью, устойчиво-большие лапы, хвост, задранный вверх, как меч рыцаря, крепкие белоснежные клыки и розовый влажный язык- собака была воплощением всего лучшего в своей породе, даже откровенные противники всего собачьего рода не могли не признать её устрашающую красоту. Мускулистое, покрытое блестящей шерстью, пышущее здоровьем тело, рвалось в бой, металось и приводило в трепет всех обитателей нашего подъезда, привычный ритм жизни которых оказался парализованным. Никакие подкормки, увещевания, угрозы н помогали хотя бы на время успокоить разбушевавшееся животное.
Мать смотрела с балкона заблокированного подъезда на собаку, лай которой уже достиг истерических нот и вдруг, присмотревшись к собачьему "гнезду", увидела там, с высоты девятого этажа, какое-то шевеление. С бьющимся сердцем она вернулась в комнату, в спешке ударившись об угол шкафа, схватила хранившуюся в нем реликвию семьи- старинную подзорную трубу и вновь выскочила на балкон. Так и есть, подозрения матери оправдались: несколько смешных, беспомощно шевелящихся пушистых комочков в "гнезде"- щенки. Как-то враз опустились руки, стало ясно, что животное не успокоится, будет защищать своих детенышей от мнимых врагов до последней капли крови.
До прихода сыночка из школы оставалось всего часа два, заложников материнского инстинкта собаки по ту и другую сторону от двери подъезда накапливалось все больше. Люди стояли в растерянности, переговаривались, стараясь перекричать лай, о планах возможной нейтрализации беснующегося животного,но главное слово "убить" никто не решался произнести вслух. Мать вздохнула и набрала номер телефона службы, занимающейся отловом бродячих собак...
Когда сыночек вернулся из школы, двор снова наслаждался привычными звуками, издаваемыми проезжающими троллейбусами, автобусами, машинами вперемешку с детскими голосами. Кто-то из соседей забрал щенков из "гнезда", которые были такими же породистыми, здоровыми и красивыми особой овчарочьей красотой, как и их мать, чтобы отдать в "хорошие руки". Не было уже во дворе ни фургона, на котором увезли мохнатый трупик, ни людей в униформе с мелкокалиберной винтовкой в руках, ни собаки, которая после первых двух не вполне удачных выстрелов вернулась притихшая к своим детенышам, свернулась клубочком, укрыв их своим телом и, не издавая ни звука, с нестерпимой мукой в глазах смотрела, как люди входили и выходили из подъезда, оглядываясь на нее все ещё с опаской, приняла третий "контрольный" выстрел, избавивший её и от боли и от тревоги за потомство.
А мать, дождавшись, когда маленький мальчик, наигравшись, поужинав и сделав уроки заснул безмятежным сном, дала волю душившим слезам жалости и сострадания к собаке, замешанном на одном из самых сильных человеческих инстинктов в природе.