Темень, десятый час, всё в снегу, трое стоят у остановки и разговаривают. Один поднимает голову и смотрит прямо на подъезжающий автобус, показывает на него рукой, все жмут друг другу руки, и когда автобус уже останавливался все одновременно уходят в одну и ту же сторону.
Вот и всё что видел тогда Дмитрий Фёдорович из окна автобуса, вполне возможно, что этот автобус ходит по Нарьян-мару до сих пор. А Дмитрий Фёдорович теперь живёт в Питере, он политолог, что звучит круто, годов ему где-то в районе тридцатника. А в нарьян-дыру его занесло, потому что проблемы отношений субъектов с центром сейчас актуальны и яркий их пример разворачивается именно здесь и сейчас.
В каждый свой приезд Дмитрий Фёдорович много работает головой, ну там вытёсывает выводы из опросов населения или отпиливает факты нужного размера в архиве и так далее голова ведь инструмент многофункциональный как-никак, недавно он даже по нашему «заполярью» рассказывал своё виденье происходящего. А в своей большой работе на собранном материале он планировал сколотить головой такую штуку, чтобы с разных сторон было возможно, много разных видений с единым лейтмотивом, разумеется. От работы отвлекали только колкие неистребимые мыслишки - «ну нафиг им было прощаться, если они все пошли в одну и ту же сторону?», или «Почему именно когда они завидели автобус? Что это для них означало?».
Даже сейчас только отогреваясь после похода среди покрытых инеем пятиэтажек он рассматривал дёргающиеся руки Валерия Сергеевича и думал: «Ведь наверняка всё просто, даже очень, ну например…».
Через минут пять, нет пятнадцать, в редакцию войду я. Только что сидя в автобусе, я рассказывал встреченному знакомому, как круто работается внештатником, вернее это он,напустив лёгкое разочарование на свою угрюмость, сказал, что всё у меня круто, узнав что за полполосы материала мне заплатили штуку. Вышел он в Качгороде я довольно зевнув слегка удивился, что это ему здесь понадобилось? Автобус же ехал дальше.
Прошлым вечером мне позвонил Валерий Сергеевич, я его сразу узнал и был не особо счастлив – меня отвлекли от войны с Зулусами это притом, что я только-только разнёс их рудник с железной рудой и без мечников они были обречены!
Тем не менее, я сделал вид что обрадовался, кстати, узнал я его голос сразу, и это почему-то было матёрому журналюге в радость. Потом я был информирован о Дмитрии Фёдоровиче, понял, что вообще он, его дела, его мнение это кусок уж больно жирный и потому им займутся люди серьёзные вроде Ольги Павловны или того же Валерия Сергеевича, но кое что сгодится и для такого как я… Спрашивается что же такое есть за душой у высококвалифицированного специалиста питерского разлива что может интересно, подчёркиваю интересно, отобразить для заполярных читателей какой-то студент педучилища, взятый в газетку из-за кадровой недостаточности? Учтите, что пишу я исключительно о проблемах молодёжной жизни в округе, конкретно о том, как здорово сходить в лес с ночёвкой, это одна моя статья, а вторая о том что в городе есть несколько любителей выварить из листа железа нечто вроде меча да потом подубасить этим друг друга так что у одного из них мизинец теперь никогда не разогнётся, правда здорово!
Разумеется, здорово! Здорово было, что Дмитрий Фёдорович родился, дедсадил и школярил в Нарьяне и только потом благополучно отсюда свалил, чего я и себе желаю, так что интервью было бы очень интересным если в нём прозвучал диалог поколений, ещё молодых и уже нет. «Знаешь, особенно думаю, будет интересно найти такое, что волновало молодых людей и тогда и сейчас, только не слишком общее, как например любовь там, музыка… подбери нечто связанное именно с нарьян-марской спецификой» - так наставлял меня Валерий Сергеевич.
И вот захожу в редакцию я, мне представляют Дмитрия Фёдоровича, в голове по замкнутому кругу проворачивается мысль: «если вы не знаете, что сказать то попробуйте с задумчивым видом повертеть свои очки или даже слегка погрызть дужку, вполне возможно что за время образовавшийся паузы вы придумаете что-нибудь» и где я откапал такую чушь?
-А давайте – наконец придумал я – пройдёмся по городу так, наверное, вам будет удобнее вспоминать.
Не лучшая в моей жизни фраза, но он кивнул. На своих боссов я не взглянул – было боязно видеть их реакцию.
Пройтись по городу… в Нарьян-Маре конец осени всё завалено падающим снегом хрустящем как пенопласт. Дует холодноватый ветерок терпимый как издевательства мента… Что то меня на все эти уподобления пробрало, значит, в голове уже начал пинаться ножками контур будущей статьи, хотя снег сейчас скрепит совсем не как пенопласт, похоже но гораздо мягче, в отличие от пенопласта не раздражает.
-Знаете Роман – сказал мне Дмитрий Фёдлрович – тут я смотрю, ДК сносят, давайте посмотрим на это поближе.
Ну, если великий человек из телевизора просит, то остаётся только направить свои стопы к ДК.
ДК, сносили потому что профицит у городского бюджета был уж совсем неприличным и потому город мог себе позволить с лёгкой грустью сковырнуть с себя заслуженный дом культуры, вместо того чтобы капитально его ремонтировать. Тем более что капремонт требовал столько, что нечто по настоящему крутое с Кино, банкетными залами, танцполом, и другими культурными плюшками обходилось чуть-чуть дороже требуемой на него суммы.
Если вас волнует моё скромное мнение то ДК жалко, привык я к нему, а культурный центр можно и в другом месте построить. Здесь я вспомнил что вообще-то мне надо трещать, выбивая информацию из Дмитрия Фёдоровича как пыль из ковра, а не размышлять о своём.
Вообще от редакции до ДК пройти-то надо два шага не больше. Тем не менее, мне казалось, что время идёт, идёт и идёт, когда мы прошли за ограждение вокруг свежих развалин, я, чувствовал себя так, словно уже час иду рядом с этим уставившимся себе под ноги человеком пытаясь, переключится с ДК и себя любимого на интервью как таковое.
Тут-то окружающее стало важнее для меня не то что себя любимого, но даже интервью. Место и общая расстановка в нём стали единственным и более чем достаточным наполнением для моего сознания или что там прячется за этим словом на самом деле. Город держал нас в себе и был совсем не слышен. Неподвижный экскаватор, гармонировал с лежащими инструментами, и никто нас не остановил, всё было безмолвно. Здесь с фасада разрушения были незаметны – щербатая пробоина зияла с той стороны, что глядела на офис Лукойла. И главное, всё вокруг НЕ было покрыто инеем, спящая работа растопила его!
Дмитрий Фёдорович уверенно шагал вперёд. Некоторое время остановившись у ворот я любовался этим движением в измерении статичности. Потом я бросился за ним.
В ещё сохранившийся холл, дальше, через проход, ступая по битому кирпичу и плитам, на открытою всем ветрам сцену, он развернулся ко мне… Я ничего не понимал.
Зачем вот так здесь ходить и зачем постоянно перебирать груз одной единственной странности?
Как можно разглядывая через мутное стекло только-только разлепившимися глазами, этот заиндевелый город, вечно представлять эти три выхваченные светом фонаря из полярной ночи фигуры.
В этой точки земного шара ты некогда с задранной головой всматривался в падающие на лицо снежинки, воображая их звёздами через которые нёсся твой звездолёт. Рисовал звездолеты, на уроках английского смело, заявляя, что твои самые лучшие. Лучшие мгновения… лето, вечер, вся банда возвращается по пескам и как только жизнь обращалась дерьмом он снова ступал потёртой сандалией на разъеденную песками тундру превращающуюся на лето в настоящую пустыню и вдыхая тёплый с экстрактам счастья воздух продолжал свой путь. Путь среди карликовых берёз и заросших травой озёр и с промокшими на болоте ногами с наслаждением узнать у двух непонятных теток, что вот ты с Ильюхой дошел через тундру в аэропорт от самых «искателей». «Искатели», люди в «Искателях» ходили в поликлинику, на работу или как он в детский садик и никто ничего не искал, тем не менее, на лесозаводе или в городе он всегда был «искательским» и нифига не понимал, почему эти город и лесозавод надо так твёрдо от него защищать. Защищать себя с друзьями, а потом в третьей школе, защищать себя одного и каждый раз не понимать, неужели это так интересно – травить, доводить, бить, ржать, ржать, ржать. Ржать, сначала натужно и ненатурально, потом, глядя на недоумённые рожи друзей всё веселее и веселей, наслаждаясь своим противостоянием и раскручиваясь всё больше и больше волнуясь лишь об одном, как же всё это закончить. Закончить поскорей, сколько можно приходить на уроки в ночной темноте и уходить с занятий в ту же ночную тьму, эта полярная ночь может ведь и с ума свести…
Свести всю эту промороженную ожиданием жизнь в троих неизвестных непонятно почему попрощавшихся, чтобы пойти вместе. Постоянно замолкая посреди разговора и застывая над клавиатурой. Что можно сказать этому пареньку-журналисту, что можно сказать вообще кому-нибудь? Что дело не в чувстве оторванности от «большой земли», не в угнетённости от заполярного климата у родившегося и выросшего в средней полосе, что там ещё было? Развлечения приходилось выдумывать самим для себя, но не это, не это главное, сколько не перебирай эти составляющие они так и останутся забытыми в тундре мешками цемента – окаменевшей бесполезностью…
Уходили мы под ворчливые матюки разозлившегося мастера.
Дмитрий Фёдорович думал, что возможно общее приключение позволит, как то поживее провести интервью и что из этого города надо как то валить, только вот как?
Я думал, что надо поскорее слить этого недоделанного журналистика и пораньше засесть в архив и ещё про то, что надо бы этого паренька спросить какая из нормальных закусочных находится к архиву ближе всего.
А вместе мы задавались одним и тем же вопросом: почему молодой журналист не повернётся к политологу и отчаянно так не зашепчет: «верни мне мою молодость, верни мне мою молодость, верни мне мою молодость»?