О САШКЕ КУЗНЕЦОВЕ, СЕРЖАНТЕ
(Отрывок из повести «Записки «афганистанца»)
Однажды в батальоне был устроен непонятный медосмотр. Новый фельдшер-прапорщик осматривал у всех руки. Мне на ухо велел зайти попозже. Я зашёл. Прапор указал на маленькую родинку с обратной стороны моего локтя и спросил:
- Что это?
- Родинка.
- Сейчас вижу. Свободен, и никому ничего не говори.
Я пожал плечами и вышел. В роте ко мне подошёл сержант Сашка Кузнецов:
- Зачем тебя вызывали?
- Сам не знаю. Что-то родинку у меня смотрел фельдшер… - Я показал Кузнецу руку.
- Всё ясно, - сказал он, - родинка маленькая и прямо на вене находится. Прапор думал, что это прокол от шприца.
- Ну и что? - не понял я.
- Со склада на днях украли аптечки, а там промедол в шприц-тюбиках. Он в аптечке для обезболивания раненых предусмотрен, а кое-кто им в вену колется и балдеет. Это же наркота, - сообщил мне всезнающий Сашка.
Очень интересный человек Саня Кузнецов. Русский, но жил в Баку с детства и отлично знал азербайджанский язык. Неплохо стрелял. Из автомата попадал в высоко подброшенную фуражку.
О стрельбе. Помню, Саня зашёл в палатку и с выпученными глазами начал рассказывать: - Ну, вы, мужики, знаете, как я стреляю. Так это ерунда. Мы сегодня с пацанами за батальоном по консервным банкам долбили. К нам подошёл афганец, ну, из этих, что всяческую мишуру на обмен нам таскают. Стоит такой, весь брелоками да очками фирменными обвешанный, смотрит на нас и улыбается. А потом говорит кое-как по-русски, дайте, мол, и мне стрельнуть. Ну, я думаю разрешить ему ради интереса разок пальнуть. Магазин отцепил от автомата, один патрон ему в стволе оставил, да ещё рядом ребята встали на всякий случай, чтобы он в кого из нас не залепил. Афганец присел, да как-то не по-бойцовски, сел на зад и ноги скрестил. Потом просит, чтоб ему мишень поменьше поставили, в банку, мол, любой попадёт. Тогда я из кармана достаю двухкопеечную монету, с Союза ещё завалялась, и ему, в шутку, предлагаю. А тот закивал, самое то будет. Я монетку установил на камень, отошёл и говорю ему, стреляй, дорогой. А расстояние такое, что монетку еле-еле видно. Он прицелился и нажал на курок. По камню только искра сверкнула… и нету монеты. Вот стрелок-то. Басмач, видать, настоящий, а что ты ему предъявишь-то? Улыбнулся нам только с хитрецой и пошёл себе дальше.
Когда в роте пошла мода делать себе татуировки, Саня периодически делал себе то одну, то другую наколку. Если не нравилось, он прикладывал к накожному рисунку тряпку, смоченную в густом растворе марганца, и сжигал изображение вместе с кожей. Таким образом он уничтожил очередную крупную татуировку на бедре. Нога сильно воспалилась, распухла. Сашка говорил ротному начальству, что приболел и отлёживался в палатке. Ходил он еле-еле. Я видел, как он снял бинты с раны. Смотреть на месиво из гноя, кожи и крови было страшно.
- Сашка, ты чего к доктору не идёшь? Останешься ведь без ноги, - сказал я ему.
- Ага, а меня потом за членовредительство в дисбат.
- Но ты же наколку делал, а не спецом повреждение себе нанёс.
- Кто-то станет разбираться?
И ведь вылечил себе ногу, не покидая палатку.
А один раз Кузнецов заключил пари с солдатом из другой роты, что выдержит прикосновение зажжённой сигареты в течение определённого времени к руке через бумагу. Спорили на приличную по солдатским меркам сумму. Кажется, на 25 рублей чеками. На руку Саня положил чек «Внешпосылторга» (ими нам выдавали жалованье) копеечного достоинства, а к чеку прижал огонёк сигареты. Именно через чек и требовалось держать огонёк, простая бумага прожжётся, а чек – нет. Несколько минут Сашка молча выдерживал это испытание. Потом солдат, что поспорил с ним, спросил:
- Как ты терпишь?
Сашка ответил:
- А я уже не чувствую боли. Вот сначала, да…
Это было его ошибкой. Через секунду второй спорщик, поняв, что проиграл, кричал, что Кузнец мухлюет, сигарета прижата несильно… Сашка тоже разорался и послал солдата подальше. А на руке у него остался страшный ожог…
Незадолго до дембеля мы в роте праздновали чей-то день рождения. Выпили по такому случаю, разговорились. Кузнецов предложил солдатам нашего призыва встретиться через год после увольнения у него в Баку. Идея понравилась.
Мы были молоды, уверены в себе и, хотя до увольнения из СА оставалось ещё около двух месяцев, никто не сомневался, что встреча состоится.
У меня хранится армейский блокнот, где рукой Александра записан его домашний адрес, телефон и указано, что он будет три дня подряд, с такого-то по такое, встречать нас на одной из станций Бакинского метро.
В 1982-ом году я не смог поехать в Баку. А в 1988-ом оказался в Ереване вскоре после начала карабахского конфликта. Я тогда работал следователем милиции и в столицу Армении прибыл в командировку для работы в следственной бригаде Генеральной прокуратуры СССР. Из Еревана я позвонил по телефону Кузнецова в Баку. Мне ответили с акцентом, что такой человек здесь никогда не проживал. Я переспросил номер для уточнения. Оказалось, я не ошибся при наборе.
Что сталось с Сашкой? Переехал ли он раньше из Баку или пострадал в ходе конфликта – мне неизвестно. Надеюсь на лучший исход. Я всегда считал, что Кузнец найдёт выход из любого положения. В Афгане он никогда, ни при каких ситуациях не терялся.