В связи с участившимися в средствах массовой информации инсинуациями по поводу отдельных периодов биографии нашего знаменитого соотечественника, выдающегося писателя Олега Лукошина, мы, Фонд, гордо носящий его имя, вынуждены выступить с опровержениями особо лживых фантазмов, касающихся его личности, и предоставить некоторые разъяснения, способствующие, по нашему мнению, закрытию этой темы на веки вечные.
Да, биография Лукошина имеет немало белых пятен: будучи человеком эмоциональным и импульсивным, он, безусловно, был способен на совершение отдельных поступков, повсеместно именуемых сомнительными и заслуживающих всеобщего порицания, но, побойтесь бога, приписывать ему то, что умудрялись в силу своей глубоко извращенной натуры совершать лишь такие изверги рода человеческого, как Чарли Мэнсон и Тэд Банди – это уже выходит за все приличные и даже неприличные рамки, которые отчего-то раз за разом стремится расширить наша нелепая и порочная пресса.
По сути, все газетные «сенсации» и «разоблачения», связанные с именем Лукошина, касаются в большой степени одного единственного эпизода, того трагического события, произошедшего летом 2008 года в редакции уважаемого литературно-публицистического журнала «Новое знамя Октября». Событие это, как известно, получило в прессе звучное освещение и преподносилось под броскими заголовками «Кошмарная бойня в редакции», «Кровавая литературная баня», «Редакторский холокост», «Лукошко с гранатами для журнала» и тому подобными. К сожалению, сразу после трагедии чьи-то воспаленные и недалёкие умы посетила дикая идея, что человеком, совершившим хладнокровное умерщвление всего творческого коллектива редакции журнала, был именно он, писатель Олег Лукошин.
Мы, люди, хорошо знавшие Олега Константиновича, безраздельно верившие ему, наблюдавшие за ним и в минуты триумфы, и в часы печали, прекрасно понимаем, что этот кристальной души человек, эта материализованная совесть человечества, это воплощение всего лучшего, что было и есть в людях, ничего подобного совершить не мог в принципе. Но как объяснить падким на сенсации журналюгам и их узколобой читательской пастве, что они заблуждаются? Как донести до их маразматичного сознания, что они гонятся за призраками? Как убедить их в обратном, если беспощадный маховик псевдо-сенсационных разоблачений уже запущен, и его жадные механизмы требуют ежедневной подпитки?
Только твёрдой и аргументированной позицией, верим мы. Только тщательной и последовательной работой с людьми. Мы убеждены, что здравомыслие восторжествует, и светлое имя Олега Лукошина будет навсегда очищено от скверны.
Итак, что же произошло тогда? Наш Фонд располагает обширными свидетельскими показаниями, материалами правоохранительных органов а также многочисленными частными расследованиями, чтобы произвести достаточно точную реконструкцию событий того летнего дня 2008 года. Предлагаем её вашему вниманию.
Жаркий и влажный июльский день в редакции «Нового знамени Октября» протекал с обычной рутинной безсобытийностью. Молодые редакторы Калерия Чумовая и Василиса (по паспорту, как ни странно, – Василиск) Пичужкина, уже вовсю мечтавшие о скором отпуске, вяло и неохотно просматривали отдельные страницы безбрежных рукописных кип, которыми от пола до потолка было завалено всё свободное пространство кабинета. Собственно говоря, свободного пространства в кабинете не было вовсе: он весь состоял из рукописей. Девушки наугад вытягивали несколько листов из завалов, забавно уворачиваясь от несущихся вслед за ними с бумажных холмов рукописных лавин, и почти беззлобно матеря уборщиц, которые никак не приводили всё это добро в порядок. (В скобках заметим, что уборщиц в редакции вот уже несколько лет как не было, ибо за те деньги, что здесь платили, не соглашались работать даже кривые, горбатые и покрытые проказой таджикские старухи). Впрочем, рукописные завалы давали и некоторые преимущества. Например, возможность не посещать туалет (который в редакции не работал ещё больше, чем самая никчемная таджикская старуха и был заколочен крест-накрест двумя берёзовыми жердями). Захочется девчонкам пописать – заберутся они на бумажную гору, задерут юбку, да и все дела. А по большому если припрёт, то и бумага всегда под рукой. Красота!
Вот вытаскивают они бумажку за бумажкой, прочтут по предложения и в сторону отбрасывают. Изначально известно, что рукописи, пришедшие по почте, в любом случае в печать не пойдут, а вид-то делать надо, что работаешь! Хоть и за гроши здесь горбатятся, а никуда ведь больше таких некрасивых не возьмут. Да и главный редактор, Иван Сергеевич Чубынин, запросто может заглянуть и строгим-престрогим голосом спросить: «Как оно?..» Хоть и не вполне понятно, что он имеет в виду в такие моменты, но, скорее всего, именно работу. Кстати, Иван Сергеевич за стенкой сидит, а так как стены в редакции изрядно облупились и кое-где уже приобрели отверстия, то любое слово, сказанное нормальным человеческим голосом, он великолепно слышит и порой неадекватно на него реагирует. Потому молодые редакторы бумагой шуршать стараются погромче, а разговаривать потише – чтобы босс не учухал.
- Калочка, ты представить себе не можешь, - жарко шепчет на ухо подруге Пичужкина, - каким этот Миндаздраил знойным и дерзким оказался! Ну ты его знаешь, он дагестанский поэт.
- А, да-да-да! – кивает Чумовая, вспоминая что-то. – Я была как-то раз на его поэтическом вечере.
- Такой волосатый, прямо как Кинг Конг – я просто торчу от него! «Можно, - говорит, - я слегка поглажу вас по левому полужопию во время исполнения танго»
- Да ну! – поражена Чумовая. – Вот прямо так и сказал?
«Да ведь и мне то же самое предлагал», - думает она обиженно.
- Именно! – подтверждает Пичужкина. – А я отвечаю: «Что это ты задумал, горец?» Ну, я вроде как злюсь, но и задорно в то же время говорю. Потому что всё-таки хочется, чтобы погладил.
- А вот мне бы ничуть не хотелось, - отвечает Чумовая, помимо своей воли вспоминая, как Миндаздраил тискал её тощую задницу на банкете по окончании поэтического вечера.
- Короче, включает ди-джей танго, - продолжает Пичужкина, - мы выходим на середину танцпола, волосатые ладони дагестанского рифмоплёта обвивают мою талию и правая совершенно определённо начинает спускаться ниже линии бикини. В этот самый момент…
В этот самый момент раздался сухой и неприятный кашель, и в ка-бинет заглянул Чубынин.
- Как оно?.. – глухо выдал он, обведя глазами помещение.
Девушки приняли благообразные позы, выхватили по пачке листов из бумажной кипы и погрузились в чтение.
- Читаем, Иван Сергеевич, - отозвалась Пичужкина.
- С утра до ночи читаем, - заверила Чумовая.
- Что пишут хоть? – неожиданно продолжил тему Чубынин и вместо того, чтобы, выполнив надзорную миссию, ретироваться, приблизился к редакторским столам.
- Да обыкновенная параша, Иван Сергеевич, - успокоила начальника Пичужкина. - Не стоит вашего внимания.
- Херня на постном масле, - согласилась Чумовая.
- Что за автор? – спросил Чубынин, кивая на рукопись в её руках.
Чумовая взглянула на первую страницу и чуть не поперхнулась собственной слюной.
- Лу… - издали слог её дрожащие губы.
- Луко… - дрожащие губы смогли оформить мысль в два слога.
- Ллллллллл… - язык почти не слушал её. – Это он! – завизжала Чумовая. - Это опять он! Тот самый придурок, от которого всех нас тошнит!
- Лукошин? – изумилась Пичужкина. – Это действительно он?
Не веря подруге, она выхватила рукопись из её рук и вперилась подслеповатыми глазами в имя автора.
- Это он… - безвольно опустила она руки. Страницы, одна за другой, стали выскальзывать из дрожащих пальцев и веером стелились по полу.
- Подождите, подождите, - попытался прояснить ситуацию Чубы-нин. – Значит, этот сумасшедший графоман Лукошин снова отважился прислать нам свою говённую рукопись?
- Да! – выдохнули хором девушки.
- Тот самый Лукошин, кому мы уже отказывали пятьсот тридцать два раза?
- Да!
- Тот самый Лукошин, который нелестно отзывался о талантах и умственных способностях наших постоянных и любимых авторов Зохана Прищепкина, Герасима Садулбекова и Дэни Гусько?
- Да! – злорадно, но как-то испуганно вышептали молодые редакторы.
- Тот самый Лукошин, который не еврей, не сын поэтессы и даже не москвич, но при этом рассчитывает на то, что сможет быть литератором?
- Мы не виноваты, - завыли в голос Чумовая с Пичужкиной, - что он такой. Он сам, он сам!!! Что мы только ни делали, чтобы избавиться от него! Он в снах уже к нам является и смеётся там противно-препротивно. А знаете, как тяжко после таких снов на работу ходить и на литературные форумы ездить? Нет, не знаете, потому что вам он не снился, у-у-у-у-у…
Иван Сергеевич с частотой не меньше ста герц менял окраску лица с красного на зелёную, затем на жёлтую и, минуя мимолётную фиолетовость, вновь возвращался к индейской красноте кожных покровов.
- Дайте мне рукопись! – наконец глухо выдавил он.
- Что? – изумлённо, не вполне понимая смысл сказанных главным редактором слов, переспросили Чумовая с Пижучкиной.
- Дайте мне рукопись, мать вашу!!! – завопил Чубынин, покрываясь пятнами неопределённой окраски.
- Что вы с ней собираетесь делать, Иван Сергеевич? – испуганно прошептала Пичужкина.
- Просто дай мне её, девочка! – сквозь зубы процедил главред.
Василиса встала на карачки и лихорадочно собрала рассыпавшиеся по полу листы. Обхватив рукопись обеими руками, Чубынин некоторое время свирепо взирал на неё, вращая глазами и желваками, а затем произнёс:
- Я расскажу вам, что я сделаю с этой рукописью… Я сделаю с ней то, что не решался сделать с бумагой ни один здравомыслящий человек. Я сделаю с ней то, что никогда не приходило на ум жителю среднерусской возвышенности. Я сделаю с ней то, от чего содрогнётся само мироздание, а звёзды заплачут термоядерными вспышками. Я сделаю с ней то, от чего Лукошин уже не сможет оправиться… Я найму парочку ребят из Южного Бутова – вы наверняка представляете себе тот специфический антропологический тип Homo sapiens, который водится там, все эти бесшабашные парни с паяльниками под мышкой и «Зелёной книгой» Муамара Каддафи под подушкой - мне не нужна толпа, всего парочка – я поставлю им два баллона пива, ну хорошо, три, чтобы у них не осталось никаких сомнений, хотя, по-моему, и двух должно хватить с лихвой, так как даже за один баллон южнобутовские парни без малейших сожалений продают своих матерей и сестёр в бродячий цирк-шапито, которые сотнями рассылает по всей матушки-Руси нещадно эксплуатируемый ощутившим реальное бабло сыном Юрия Никулина дух его великого и парадоксального отца - я шепну им всего пару слов, точнее три, нет, пять, именно пять, этими словами будут «Делайте с ней, что хотите!» – да, именно это я и произнесу, а затем я просто отдам им эту паскудную рукопись – просто отдам, и всё! – и тогда…
- Остановись, амиго! – вдруг разнёсся по коридорам редакции спокойный и суровый голос.
Чубынин выронил рукопись на пол и, коряво переставляя ноги, обернулся на голос. Перед редакторами стоял высокий и статный человек в чёрной маске, чёрной водолазке, чёрном плаще, чёрном трико, чёрных ботинках с высокой шнуровкой и чёрном-пречёрном автомате в руках, предположительно М-16. За спиной его болталась красная сумка с надписью СССР, до краёв наполненная холодновато-матовыми гранатами. Девушки тихо, но безнадёжно описались.
- Что плохого ты увидел в этой рукописи, компанеро? – снова задал проникновенный вопрос незнакомец. – Чем не мил тебе человек по имени Олег Лукошин? Отчего ярость так затуманила твоё сознание, что ты хочешь переступить черту, отделяющие поступки благородного кабальеро от поступков неблагородного шакала? Почему, в конце концов, ты не хочешь напечатать роман, ну или хотя бы повесть этого блистательного мастера пера?
В этот момент Чубынин решил, что он знает, кто стоит перед ним.
- Лукошин? – шепнули его подрагивающие губы. – Зачем ты пришёл сюда?.. Ты же не собираешься пускать в дело эту вещь, что так нехорошо поблёскивает в твоих ладонях.
- Да или нет? – не вступая в дискуссию с главным редактором, спросил Человек в чёрном.
- Что да или нет? – задрожал тот всем телом, предчувствуя нечто особенно нехорошее.
Человек усмехнулся.
- Сейчас до тебя дойдёт быстрее, - молвил он и направил автомат-ную очередь в хрупкое тело молодого редактора Калерии Чумовой. Жуткий предсмертный выдох вырвался из девичьего чрева. Чумовая перевернулась со стула и распласталась на полу. Ручейки крови побежали по паркетным изгибам. Умирая, она успела нацарапать пальчиком, смоченным кровью, слово «лук» на валявшемся поблизости листе с чьими-то стихами.
(Почему-то впоследствии какие-то недоразвитые фантазёры стали считать эту предсмертную надпись редактора доказательством вины Олега Лукошина. Где здесь связь, объясните нам? Как взаимосвязаны лук и Лукошин? Неужели умная и волевая девушка, какой без сомнения являлась Чумовая, не потерпела бы ещё три секунды до смерти и не написала бы всю фамилию полностью, будь она уверена в том, что её убийца действительно Олег Лукошин? Но нет, она написала лишь «лук» - то есть девушка просто вспомнила самый свой любимый овощ. А быть может какие-то эротические фантазии, связанные с одной из головок этого незаменимого в питании продукта. Никакой связи с Лукошиным, это же ребёнку понятно!)
- Так да или нет? – снова переспросил Человек в чёрном бледного как мел Чубынина.
- Простите, - принялся паясничать якобы не врубающийся в ситуацию главред, - но я действительно не могу понять, о чём идёт речь.
Вторая очередь прошило тело редактора Василисы Пичужкиной. Она повалилась прямо на Чумовую и какое-то время картинно дрыгала конечностями. Она всегда любила повыпендриваться.
Перед смертью, как выяснилось позже, Пичужкина успела надиктовать на встроенный в свой мобильник диктофон следующую фразу: «Это Лукошин, это он убийца! На груди его водолазки – вроде бы от Gucci – серебром выгравированы крупные литеры «О» и «Л».
(Этот предсмертный бред, разумеется, имеет ещё меньшую доказательную ценность, чем даже накарябанное кровью слово «лук». «О» и «Л» - представьте себе только! Да это мог быть кто угодно! Хоть Олле Лукойе из сказок Андерсена. Почему вы не обвиняете Лукойе, слабоумные газетчики, а норовите обвинить ни в чём не повинного Лукошина? А? Что, нет ответа?..)
- Так да или нет, амиго? – задал в третий раз свой странный вопрос беспощадный маньяк в чёрном.
- Подожди, компанеро, подожди! – вставая на колени, взмолился Чубынин. – Ведь у нас всё не так должно развиваться. Ты ещё не достал свою красивую тёмно-коричневую гитару, которую без сомнения украл у самого Пако Де Люсии – заметь, это комплимент, а не наговор, - ты ещё не сплясал на столе и не спел проникновенную и зажигательную песню мексиканской группы Los Lobos. Ты ещё…
- Значит, нет? – сделал вывод Человек в чёрном и навёл на Чубынина автомат.
- Не-е-е-е-ет!!! – завопил главный редактор «Нового знамени Октября». – В смысле, да, да. Я согласен, я говорю «да». Я на всё согласен. Я готов опубликовать в журнале твой роман! Он выйдет в следующем номере, буквально через месяц. Ты сможешь потерпеть месяц, амиго? Всего месяц, а потом – потом ты станешь нереально знаменит, нереально богат. Мы будем работать в паре, ты и я, писатель и редактор, стихийность и здравомыслие, огонь и бытовой огнетушитель… Э-э-э, да мы с тобой горы свернём, дружище!!!
Человек в чёрном достал сигару и, чиркнув спичкой о ляжку, закурил. Затем трагически покачал головой.
- При чём здесь роман, компанеро? – спросил он. – При чём здесь твой убогий журнал? При чём здесь вообще Лукошин, которого я знать не знаю и начал с него разговор просто так, для того чтобы с чего-то начать? А? При чём здесь всё это? Неужели ты так и не понял, что я требовал дать ответ, будешь ли ты наконец расплачиваться за ту уйму кредитов, что набрал во всевозможных магазинах или не будешь?
Шокированный таким поворотом Чубынин потерял дар речи. Потный, трясущийся, он смотрел на Человека в чёрном снизу вверх и вспоминал свою первую купленную книжку, которой стал сборник рассказов какого-то карачаевского писателя. Перед смертью, как ни странно, все вспоминают самый нелепейший момент своей жизни.
Человек в чёрном вложил дуло автомата в рот Чубынина и нажал на спусковой крючок. В следующую секунду мозг редактора выплеснулся на обветшавшую стену кабинета замысловатым узором, в котором особо буйные фантазёры увидели крайне примитивную копию знаменитой картины Пабло Пикассо «Девочка на шаре». Абсурд, разумеется. Как мозги могут сложиться в картину?
Затем Человек в чёрном ещё в течение пятнадцати минут ходил по редакции, забрасывая кабинеты гранатами и бормоча какие-то эмоциональные фразы. Что-то вроде: «Понабирали кредитов, интеллигенты сраные…»
Думаем, что приведённая реконструкция событий уже избавляет Олега Лукошина от каких бы то ни было подозрений. Есть, однако, отдельные господа, которые ни в какую не желают верить этой версии и утверждают, что последняя часть беседы главного редактора Чубынина и Человека в чёрном придумана нами для обеления Лукошина. Мотивом совершения преступления они называют обиду знаменитого писателя на всё редакторское братство. Обиду, вы можете себе представить такую глупость!
Идиоты, на что вы рассчитываете? К чему вы стремитесь? Верите ли во что-то святое? Неужели поиски компроматов на великого человека – единственное дело ваших никчемных жизней? Остановитесь, безумцы! Лукошин – это наше всё! У нас не было и не будет другого такого человека!
Самое смешное, что эти господа почему-то упорно игнорируют наиболее веский довод в пользу невиновности Лукошина – довод, который не позволил привлечь его к ответственности во время проведения следствия. Дело в том, что Лукошин имел стопроцентное алиби. Будучи членом Армии Спасения, в тот самый день он находился в далёком государстве Зимбабве, где совершенно бескорыстно кормил грудью умирающих от голода малолетних негритят.
Есть ещё вопросы?