Белая гадость лежит под окном
Я ношу шапку и шерстяные носки.
Мне везде неуютно, и пиво пить в лом.
Как мне избавиться от этой тоски...
В. Р. Цой - Солнечные дни
1. Явь
Ну почему зимой так не хочется любить?
Снег, снег, снег... кругом один снег.
Снег на стекле, снег на губах...
Снег в сердце, снег в мозгах, снег в мошонке...
Последнее тепло души отдано дыханию. Дыхание согрело полумертвые губы. Губы, влажные и теплые добрались до стекла. Из мокрого пятнышка вниз побежала капля. Второе агрегатное состояние...
Катится вниз, словно по эскалатору.
Как я тогда...
Последний эскалатор уносит ее вверх. Одну. Без меня. Толстая тетка в форменном кителе, владычица движения, говорит мне с презрением: "Что стоишь, догоняй".
Кто-то что-то сказал?
Я не слышу.
Все вокруг заполнил немой шепот:
"Оглянись, оглянись, оглянись... И все вернется... Только оглянись".
Она на вершине. Не оглянулась...
Обернулась.
Обернулась золотой птицей с чужеземного герба и упорхнула.
"Нет!" - кричу я, перескакивая через ступеньки.
"Нет!" - реву я, стремясь ввысь.
Я почти увидел Небо.
Я почти увидел Солнце...
Ступеньки сложились в стальную ленту. Я качусь вниз, в преисподнюю; и свиноподобная тетка пришивает заплатки на мою разодранную одежду. Дырявит тупой иголкой новые раны на коже...
Бедная, бедная капля... Ты никогда не заберешься обратно, наверх, к своему Морю Спокойствия на оконном стекле.
За которым нет Солнца, нет Неба.
За которым я увидел Луну. Неважно выкованный Желтый Серп. Бугристый и в зазубринах, болтается в небе. Давным-давно мертвый, над мертвой натурой. Ждет начала звездной жатвы.
Напрасно ждет часа звездной жатвы.
Все давно уже сжато, обмолочено, высушено, выпечено и продано. От звезд остались только соломенные искорки. Но Желтый Серп этого не знает. Он слеп и глух от рождения...
Потому что родился он в пустоте.
Пора впустить естественный спутник погреться.
Погреться в теплой постели.
Я открываю окно.
Ветер-удалец, он ждал, таился за стеклом. Первым ворвался. Залетел в ухо, цирковым пони проскакал по извилистым извилинам. Вылетел из другого уха. Заметался, долбясь о стены. Шут с ним, пусть расшибет свою бестолковую башку, не жалко.
Я снимаю Желтый Серп с ржавого крюка. Ножницами аккуратно углубляю вырез: завтра все еще убывающая Луна. Засовываю ночное светило под подушку. Забираюсь под лоскутное одеяло.
Я не хочу спать.
Но надо.
Я хочу спать.
Гуд бай, снег.
Может, сегодня, мне присниться жизнь...
2. Сон
"Эй, Раб, очнись" - окрик сливается с лязгом цепи. Моя цепь длинная, очень длинная. Плетенными восьмерками тянется сквозь всю плантацию, исчезает за лунным горизонтом.
И где-то там она кончается...
Нет, не правильно.
И где-то там она начинается. Растет из каменного столбика с каменной табличкой. На табличке мое имя и два четырехзначных числа. Через тире.
"Эй, Раб, пошевеливайся".
Я начинаю орудовать атомной мотыгой, разгребая снег. Старинный инструмент гудит, щедро разбрызгивая окрест струйки альфа-частиц.
Желтый лунный снег. Желтая гадость, как таблетка толченого аспирина. Такой же горький и бесполезный. С запахом аптеки.
Разгребаю лунный снег, освобождая из больничного плена ровные ряды белых ландышей. Они заполонили все вокруг, затопили Море Спокойствия. Тонкие зеленые веточки с белоснежными немыми микро-колокольчиками.
"Кому они нужны, на какой праздник они отправятся? В каком мире их ждет смерть увядания? Или смерть от ножа палача-кулинара и пышные похороны в ресторанном салате?" - задумался я.
"Опять не работаешь?" - мой любимый надсмотрщик, золотая птица с чужеземного герба склонилась надо мной. Заглянула в глаза. Обняла металлическими крыльями.
Я слышу запах крови.
"Пожалей, пощади мою сонную артерию" - шепчу я...
3. Пробуждение
Кровь бьется в артерии, стучит в такт моему врагу. Это злыдень-будильник. Я опять забыл отключить вибро...
И Желтый Серп отогрелся, трепыхается под подушкой.
Он рвется на волю. За окно.
Он соскучился по своему ржавому крюку.
Он хочет разбудить новую ночь.
Он должен светить...
Иначе я не увижу белый снег за окном. И забуду, что жизнь моя - бесконечная в вечности своей зима.
Зимой так не хочется любить...