XIII
Воскресным утром меня разбудил громкий монолог, который оповещал, что Маня уже вернулась с базара.
- Но это бесчеловечно! – разливалось по всему дому. – Какое её дело, чем он там во времянке занимался! Она сама его туда выселила, вот он с горя порой и выпивал. Могла бы в конце-концов привлечь его к амбулаторному лечению, так нет же – упекла в Краснодар, в больницу закрытого типа, да ещё и по полной программе. Тоже мне алкоголика нашла.
- А кто же он, по-твоему? Пьяница? – в голосе Бориса слышалась злая усмешка.
- Да такими алкоголиками, как он, наш Крымск переполнен! – чувствовалось, что Маня в гневе. – Что ж теперь всех в наркодиспансер закрытого типа помещать?
- Было бы не плохо.
- Да она просто своим служебным положением злоупотребила! Накопились обиды – вот и свела с ним счёты. Судить за такие дела надо! - Маня настолько ушла в собственные возмущения, что даже не ответила на моё «Доброе утро».
- Если бы он не пил, у неё б такой возможности не было. Или ты хочешь сказать, что его трезвого забрали? – раздалось у меня за спиной, когда я шла умываться.
Странно всё это, - рассуждала я, чистя зубы. Когда Маня придумала мне какой-то гайморит и насильно притащила к врачу, в результате чего мне запретили занятия спортом – с её точки зрения - это забота о моём здоровье. А вот если Белла Наумовна, между прочим врач, настояла на том, чтобы Колю положили в больницу, так это уже преступление. Но если Коля здоров, его обследуют и очень быстро отпустят. И чего Маня так сердится? Просто не понятно.
Колю быстро не отпустили, и родители после долгих споров и громких разговоров сообщили мне, что им по делам надо съездить в Краснодар. Однако, по-моему, даже соседи знали – они ездили проведывать Колю. Вернулись уставшие, молчаливые. Лишь перед сном Маня произнесла обиженно и категорично:
- Ну, согласись: может, он и злоупотреблял, но всё-таки не настолько, чтобы подвергать его гипнозу.
В ответ на её изречение повисло долгое молчание, потом раздался храп.
С одной стороны то, что Коля находится где-то далеко, не представляя для меня никакой опасности, успокаивало. Но он был жив, и во мне сидело настороженное любопытство, как долго будут его в той больнице держать.
- Мам, мы Новый год одни встречать будем? - решила я навести справки издалека.
- А с кем мы, по-твоему, должны встречать Новый год? – не глядя на меня и колдуя над кастрюлями, мать ответила вопросом на вопрос.
- Ну, не знаю. С Беллой Наумовной и дядей Колей, например.
- Белла Наумовна болеет.
Резкий голос и, сверкнувшие на меня злые болотные искры глаз, вызвали некоторое замешательство. Кроме того, странным показалось, что у Беллы Наумовны проблемы со здоровьем, а в больнице лежит Коля.
- Болеет? Чем? – тихо спросила я, прикидывая, как бы побыстрее закончить разговор.
- Вчера, вот, поднялась в вашу учительскую, да заглянула в журнал. Хотелось узнать, что там у тебя творится, - раздалось вместо ответа, и последовали нравоучения, о том, что я стала учиться хуже, и если дело так дальше пойдёт, то окончу школу c одними тройками.
В детской я позволила себе радостно вздохнуть и, разложив на столе учебники, спокойно принялась за уроки: судя по всему, Колю к Новому Году из больницы выписывать не собираются. Тут же вспомнилось, что Алла Александровна несколько дней назад раздала всем задание домашней олимпиады, и завтра последний день, когда можно работы отдать. На решение задач у меня ушло чуть больше часа, но потом ещё долго пришлось ломать голову, как лучше всё это оформить. Несколько раз возникала мысль, посоветоваться с Маней, но предшествующий разговор всё-таки останавливал.
За три дня до каникул, Маня, вернувшись с работы, сообщила, что по итогам домашней олимпиады, я заняла первое место.
- Но почему ты мне ничего не сказала? Почему я о той олимпиаде не знала ни сном, ни духом? – недовольно ворчала она.
- Это было домашнее задание, я же не докладываю тебе каждый день, что нам задали, - пыталась оправдываться я.
- Очень плохо. Докладывала бы, так меньше бы четвёрок да трояков против твоей фамилии в журнале красовалось бы.
Мне хотелось возразить, что Маня сама не очень-то интересуется моими домашними заданиями, а трояков у меня в журнале нет вообще, но Борис вдруг засмеялся и, встав из-за стола, направился в спальню.
- Нет, ну ты пойми, - Маня проследовала вслед за мужем, - меня сегодня учителя дневной школы поздравляли, а я, как тот баран, стояла и не могла понять, о чём идёт речь. А потом они же и не верили, что я Светину работу в глаза не видела. Дурацкое какое-то положение получилось.
На другой день Алла Александровна, подтвердила, что мне досталось первое место.
- А Гринько? – удивилась я, потому что считала этого мальчишку самым умным в нашей школе.
- Гринько второе, - ответила учительница. – Пойдёте вместе с ним на районную олимпиаду, она шестого января в первой школе состоится. Но ты приходи ко мне домой второго января, я тебя немного подготовлю. Запиши мой адрес.
Только этого не хватало, - пронеслось в моей голове, и вспомнился Митька Багосьян, который ходил к Алле Александровне домой все осенние каникулы, чтобы не иметь в четверти двойку. Что я, двоечница какая-то? Кроме того, перспектива оставаться один на один с чужим взрослым человеком, пусть даже учительницей, меня не прельщала. Одна только мысль об этом почему-то вызывала неприятные ощущения и непонятный внутренний страх. Но адрес я послушно записала и кивком головы обещала прийти.
За обедом Маня рассказывала, как встретила маму Лёни Гринько, с которой была хорошо знакома, и та поделилась, что Лёня готовится к районной олимпиаде с Василием Борисовичем – лучшим математиком нашей школы.
- Но тебя и я подготовить смогу, - уверенно заявила она, - ты только попроси у вашей Аллы Александровны тот сборник с задачами Всесоюзной олимпиады.
- Хорошо, - кивнула я и поспешила обед закончить.
Ситуация виделась мне не очень-то привлекательной. Если попрошу у учительницы сборник задач, та сразу же поймёт, что я к ней приходить не собираюсь и может обидеться. Если же признаться Мане, что Алла Александровна изъявила желание со мной заниматься, то мать заставит меня ходить на эти занятия, чего делать совершено не хотелось. Придя на другой день из школы, я решила соврать, будто о задачнике спросить, просто забыла. Маня долго возмущалась и пригрозила: если и назавтра без него приду, отправит меня по возвращении снова в школу. Однако следующий день был последним перед каникулами, и я смело окунулась в дальнейшее враньё:
- В конце урока попросила, и она сказала: «Хорошо». А когда после всех уроков подошла к учительской, оказалось, что она уже ушла домой.
Маня недовольно фыркнула, но меня оставила в покое.
Эдька Новый год встречал в Харькове, а нас осчастливил своим приездом спустя неделю. Сдав какие-то экзамены «автоматом», а что-то досрочно, он обеспечил себе каникулы на месяц, вместо предполагаемых двух недель.
Об олимпиаде, мать вспомнила лишь накануне, да и то, после того, как я в её присутствии поинтересовалась у Эдьки, что необходимо взять с собой.
- Ты же не готовилась, - недовольно проворчала она.
- Как можно готовиться к олимпиаде? - удивилась я, не привыкшая готовиться по математике даже к контрольной.
- Но ты не решишь там ни одной задачи, - продолжала выражать своё недовольство мать.
- Ну и что? Меня, что, за это повешают?
- Надо говорить не «повешают», а «повесят». - Маня криво усмехнулась и, повернувшись к Эдьке, добавила, - честолюбия - ни на грош. Какие же вы всё-таки разные. Помнишь, как ты на Краевой даже шоколад есть не мог.
- А нам шоколад давать будут? – поинтересовалась я, прикидывая, что лучше: съесть его там на месте или притащить домой, в благодарность Эдьке за «Взлётные» конфеты, которые любила гораздо больше шоколада.
- Сомневаюсь, - ответил мне брат. – То была краевая олимпиада, но пятиклассников, по-моему, туда не посылают.
Наутро выпал снег. Я шла по направлению к первой школе, наслаждаясь приятным поскрипыванием под ногами. Может не стоит идти на ту олимпиаду, лучше - прогуляться по парку, а потом сказать, что опоздала, и меня не пустили? – посетили мою голову озорные мысли. Вспомнив, что и так придётся перед Аллой Александровной извиняться за то, что к ней не пришла, я эти мысли отбросила.
Задание состояло из пяти задач. Три из них не представляли особой трудности - нечто подобное я решала на уроках Аллы Александровны, которая очень часто давала мне задачи не из учебника. Над другими двумя пришлось долго потеть, и моя работа легла на учительский стол в числе последних.
Дома я застала Маню за стиркой.
- Ну, что, хоть одну задачу сделала? - спросила она, не отрывая взгляд от своего занятия.
- Почему одну? – удивилась я. – Там их пять было.
- И ты все пять решила?
- Ну, да. Только не знаю правильно ли.
- Пошли-ка в дом, - Маня, вытерев руки о небольшое полотенце, стирку бросила.
После недолгой беседы выяснилось, что все пять задач решены верно.
- В последних двух у меня нет объяснений, потому что времени не было. Все, кроме меня, в конце уже ушли, - решила я заранее предупредить Маню.
- Ты и так молодец, - неожиданно похвалила она меня, - я бы в четвёртой задаче не додумалась так сделать.
Это Манино утверждение показалось смешным. В моём сознании никак не укладывалось, что мать может до чего-то в этой жизни не додуматься. В то же время от того, что она была мною довольна и от её похвалы, тепло самодовольства приятно растекалось по всему телу.
За день до начала нового полугодия Маня, придя с работы, объявила, что результаты олимпиады уже известны. Набрав семнадцать баллов, я заняла второе место. Гринько, со своими двадцатью двумя – первое. За такой большой отрыв в баллах мне стало стыдно, и я с испугом подумала, что же скажет Алла Александровна, и какую причину того, что я к ней не явилась лучше выбрать: заболела или забыла? Но учительница меня только поздравила, и, как ни в чём не бывало, начала урок. Её отношение ко мне не изменилось, и она по-прежнему загружала меня интересными, не стандартными задачами.
Наступили «февральские окна». Температура воздуха прогревалась до двадцати градусов, по-весеннему задорно щебетали птички. На Манино предложение, сходить с ней в город, я откликнулась с радостью.
- Зайдём сначала в универмаг, посмотрим, что там интересного, - предложила мать, - а потом купим хлеб и сахар, да пойдём домой.
Интересной в универмаге оказалась большая очередь за клетчатыми фланелевыми рубашками.
- Надо же, и размеры все есть, - обрадовалась Маня. – Давай постоим, будет что Эдику и папе на Двадцать третье февраля подарить.
- А Эдик, что, на Двадцать третье снова приедет? – поинтересовалась я.
- Нет, - мать грустно улыбнулась, - но ему можно посылку послать. Если завтра отправить, как раз к двадцать третьему получит.
Поначалу мы стояли молча, потом Маня вступила в разговоры с соседями по очереди, потом снова стояли молча, и наконец, я сосчитала, что впереди нас - всего лишь семь человек.
- Боже! Снова вижу эту женщину, - раздалось у меня над головой. Подняв глаза, я узнала даму, однажды встретившуюся нам с Маней на нашей улице. – Интересно, как же тебя зовут, дрянь ты эдакая! Да, ты опять с дочкой! Ну-ка скажи-ка мне девочка, как твою маму зовут? - обратилась она ко мне.
Я уже открыла рот, чтобы ответить той несчастной на её, как мне казалось, безобидный вопрос, но Маня, схватив меня за руку, потащила прочь.
- Граждане, эта женщина разрушила нашу семью. Может кто-нибудь знает, как её зовут? – доносилось нам вслед.
- Ненормальная – она и есть ненормальная, - раздражённо произнесла Маня и решительными быстрыми шагами направилась домой.
- Мам, а рубашки? – удивлённо поинтересовалась я.
- Что-нибудь другое подарим.
- А хлеб и сахар?
- На сегодня хватит, а завтра я на комбинате куплю.
Мысленно прокрутив в голове случившееся, я снова обратилась к Мане:
- Мам, а почему эта женщина именно к нам прицепилась? Ведь столько людей в очереди стояло...
- На то она и сумасшедшая, чтобы её поведение нормальным людям не понятно было, - почти не открывая рта, ответила мне мать.
(продолжение следует)