Исчезающее море

Шели Шрайман
...Нас привезли в кафе, от которого остались одни стены, расписанные художником в марте (обратим внимание на дату) 1973 года, и сказали:

- Когда-то это кафе стояло на берегу Мертвого моря и волны плескались у самой веранды, заставленной столами, за которыми сидели люди.

Впечатление было сильным. Потому что с той поры море ушло от веранды на добрые два километра. Вокруг простиралась безжизненная, словно проклятая Богом, земля.

«СОЛЬ ЗЕМЛИ»

— А в русском языке есть выражение, эквивалентное нашему, ивритскому «мелех ха-арец» («соль земли». — Ш.Ш.), употребляемому в переносном смысле? — спрашивает меня коллега из географического журнала «Маса ахер» («Иной маршрут»).

— Есть, — отвечаю я, — и мы придаем ему тот же смысл, что и вы. «Соль земли» — так говорят, например, о выдающихся людях.

— Не сомневаюсь, что мы встретим сегодня в Эйн-Геди немало таких людей,кое-кого из них я даже хорошо знаю. Так что название научного форума («Соль земли»), в котором мы будем участвовать, не случайно, — замечает коллега.

Кажется, мы прибыли раньше других. Стоянка, где коллега оставляет свою «Мазду», пуста. Автобусы прибывают только через полчаса, один из Тель-Авива, второй — из Иерусалима. Оба полны людей. Средний возраст участников форума — 60 и выше.

Первая лекция вечером, а сейчас нас повезут на экскурсию, причем в сопровождении армейского джипа, так как начинается она в районе иорданской границы. Мы с коллегой не без труда отыскиваем в одном из автобусов два свободных места.

Старики, коих в автобусах немало (один даже передвигается, опираясь на палку), на удивление дисциплинированны: никто не отстает, никого не приходится ждать. Но вскоре выясняется один нюанс: каждому из пожилых людей есть что прибавить к словам проводника, причем эти несанкционированные вставки в накатанную речь гида явно не являются сведениями, почерпнутыми из книг и телепередач. Чуть позже я пойму, что помимо исследователей на форум явились — по собственной инициативе — люди, жившие когда-то в этих местах. Причин, заставивших пенсионеров выложить немалую сумму за трехдневное пребывание в кибуце Эйн-Геди, было две: ностальгия и неравнодушие к дальнейшей судьбе Мертвого моря.


КОНЕЦ БЕЙТ ХА-АРАВЫ

Надпись на указателе: «Братская могила: «Бейт ха-Арава»


С иорданской границы, где я имела возможность понаблюдать за «новыми русскими», спустившимися к Иордану с противоположной стороны (их принадлежность легко угадывалась по выражениям лиц и клубным пиджакам), нас привезли в пустынное место, где не было ничего, кроме коллективной могилы первых кибуцников не существующего ныне кибуца Бейт ха-Арава. В Краткой еврейской энциклопедии этому кибуцу уделены всего три фразы: «В 1939 году к северо-востоку от Калии в долине Иордана был основан кибуц Бейт ха-Арава. Во время Войны за независимость химические предприятия Калии и кибуц были отрезаны от ишува Арабским легионом. В ночь на 19 мая 1948 года еврейские рабочие и поселенцы были эвакуированы водным путем в район Сдома, в защите которого принимали участие до конца войны».

— Сегодня трудно представить себе, что полвека назад тут все утопало в зелени и были два огромных пруда, по 250 дунамов каждый, где кибуцники выращивали карпов, — говорит гид. — Когда сюда пришли первые еврейские поселенцы, здесь не было ни травинки. Ученые, ранее бравшие пробы местной почвы, ручались: она настолько засолена,что на ней не приживется ничто живое, а любой случайно занесенный сюда ветром росток будет иссушен солнцем. Но это не остановило еврейских парней. А через несколько месяцев здесь появилась первая девушка, которая поначалу приняла их за бедуинов — так они успели одичать за это время.

- Ее звали Сара, и она была замечательным товарищем, — говорит вдруг один из стариков. — А в этой могиле мы похоронили двухлетнего Гидона, который родился в числе первых кибуцных детей. Гидон играл около фермы, упал в яму и
утонул. И еще здесь мы хоронили неизвестного нам еврея из Ирака, который только успел перейти Иордан, увидел наше поселение и умер, не дойдя до него нескольких десятков метров. Я не знаю, отчего он умер — от жажды или от солнца. Потом этот случай породил легенду, будто бы репатриант из Ирака умер от переизбытка.чувств при виде Бейт ха-Аравы. Поскольку мы не знали, как его зовут, то выбили на камне надпись: «Авраам, сын Авраама». А здесь похоронен парень, я все никак не могу вспомнить его имя, который погиб так нелепо: чистил винтовку, случайно задел спусковой крючок, и пуля вошла ему в голову. Ужасная смерть, он был так молод и красив, что Микеланджело мог бы ваять с него скульптуры.

Бейт ха-Арава: все, что осталось…

ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ: ИЕРУСАЛИМСКИЙ ДОЖДЬ

Позже я узнаю имя человека, дополнившего рассказ гида: Исраэль Рабинович. Родился в семье сионистов, репатриировавшихся в Эрец-Исраэль из Бессарабии в начале прошлого века. Детство провел в Иерусалиме, в живописном районе Эйн-Карем.

— Однажды отец подозвал меня к окну: «Посмотри, какой славный дождь идет над Иерусалимом». Обычная фраза, но она все во мне перевернула, — вспоминает Исраэль. — В 1936 году я уже был членом молодежного еврейского движения. Однажды к нам пришел представитель поселенцев с Мертвого моря, сказал, что нужны люди. Он сразу предупредил нас, что в поселении ничего нет — ни полей, ни ферм, но зато есть хорошие товарищи, часть которых прибыла из Германии, а часть из России. Он предлагал нам присоединиться к ним. Так в начале 1940 года я попал в Бейт ха-Араву. Мне было 19 лет. Жили мы в палатках, купленных у английских солдат, на голой земле. Когда мы начали копать канавы для прокладки труб, я был поражен — соль лежала плотными слоями даже на приличной глубине. Что здесь могло вырасти? Мы провели воду из Иордана и стали вымывать соль из верхних слоев почвы, борясь за каждый метр земли. Потом у кого-то возникла идея выгородить пруды и разводить карпов. Противников у этой идей было немало: начнется сезон дождей, а с ним и наводнения: смоет дамбы, и прудам конец. И все же решили рискнуть. Сначала выкопали небольшие пруды, потом соединили их в два огромных, которые были способны выстоять в дождливые зимы. Постепенно появились теплицы, фермы, вместо палаток построили дома.

Конечно, не все здесь выдерживали, некоторые уезжали. Поскольку я был идеалистом, то остался. А потом наступил конец. В ночь на 15 мая 1948 года мы увидели множество огней на дороге, ведущей в Иерихон. О том, что с провозглашением Государства Израиль война неизбежна, знали все, но увидеть своими глазами, как Иорданский легион движется в направлении Иерусалима, и это происходит всего в девяти километрах от тебя... Настроение было подавленное. Одни говорили, что надо уходить, чтобы не погибнуть, как в Кфар-Эционе, другие считали, что следует остаться и оказать сопротивление. Как бы там ни было, но постепенно начали сворачиваться: матерей с детьми эвакуировали в центр страны, руководство компании «Палестайн поташ лимитед» уволило рабочих и свернуло производство. Рано утром 19 мая мы поднялись на баржу и отправились в район Сдома. Плыли не меньше восьми часов под палящим солнцем. Меня не покидало ощущение, что если мы спасемся, то только чудом — иорданцы ведь вполне могли накрыть баржу артиллерией, или нанести удар с воздуха.

КОНЕЦ БЕЙТ- ХА-АРАВЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

...Они ушли, припрятав в канавах под слоем земли самое ценное. Дома со всем скарбом, пруды, полные рыбы, теплицы с овощами — все осталось нетронутым. На баржу поднимались налегке, без вещей. Взяли с собой только оружие, которое могло пригодиться в пути и при защите Сдома.

О том, что случилось с поселением, его жители узнали позже благодаря фотографиям: местные арабы и бедуины растащили все дома и хозяйственные строения по камню. Высохли лишенные полива растения, и цветущая Бейт ха-Арава снова превратилась в гиблое место.

Исраэль Рабинович попал сюда вновь в 1967-м, после Шестидневной войны. Кроме очертаний фундамента и могил, здесь ничего уже не было.

Он пытался узнать у местных жителей судьбу человека, жившего прежде в Иерихоне, которого поселенцы называли «консулом Бейт ха-Аравы в Иерихоне» за то, что тот снабжал их овощами, доставляемыми на ослике. Оказалось, что этот человек в конце 1940-х попал в лагерь пленных в Иорданию — очевидно, за связь с евреями, и дальнейшая участь его неизвестна.

Я спросила Исраэля, почему он спустя годы продолжает возвращаться на Мертвое море. Что тянет его сюда — в места, где в 1948-м он испытал потрясение?

— Есть вещи, от тебя не зависящие, вещи, которые очень трудно объяснить. Это необычное место. О нем невозможно забыть. Оно зовет меня к себе все годы. Здесь мое сердце словно увеличивается в размерах. Наверное, я не только патриот Израиля, но и патриот Мертвого моря.

ВКУС ВРЕМЕНИ

«Вкус времени» — так назвал свою лекцию о том, что происходило в районе Мертвого моря в период с 1925 по 1948 год, доктор Дов Гавиш. На экране — черно-белые портреты создателей промышленных предприятий на Мертвом море, Моше Новомейского и Моисея Лангоцкого. Они сменяются фотографиями Бейт ха-Аравы, заводских бассейнов, где отстаивалась соль. Эти фотографии сделаны в 1930-1940-е годы. А вот более поздний снимок, апокалиптический: арабы и бедуины растаскивают то, что осталось от предприятий и поселения, — после того как отсюда ушли евреи.

— Хотел бы я знать, кто, к чертовой матери, сделал этот снимок? — раздается громкий голос из последних рядов. Потом его обладатель не выдерживает, вскакивает и продолжает, рубя ладонью воздух: — Если бы не паникеры, все могло бы быть иначе. Как можно было оставлять Бейт ха-Араву без боя?

Голос принадлежит 70-летнему Йоси Лангоцкому, сыну Моисея Лангоцкого. Йоси вырос на Мертвом море. Воевал за него в Шестидневную войну, командуя элитным спецподразделением. Потом пришел сюда уже в качестве геолога. Последние годы занимается в этом районе поисками нефти и газа. Он директор одной из компаний, которые бурят здесь скважины.

...Отец Йоси Лангоцкого прибыл на Мертвое море в 1925 году по поручению Моше Новомейского. Оба были выходцами из России. Пока Новомейский собирал среди евреев средства для создания промышленного предприятия на Мертвом море и добивался разрешения на его эксплуатацию у англичан, представитель Новомейского — бывший сибиряк Лангоцкий — уже находился в северной части Мертвого моря и проводил всевозможные опыты по извлечению соли из его вод. Почти два года он жил среди местных арабов один. В 1927-м к нему присоединились еще трое еврейских парней. Через год их было уже пятнадцать, через два — тридцать, а к началу 1930-го— сто. Все — выходцы из России и говорили между собой исключительно по-русски. В 1930 году Новомейскому наконец удалось получить от англичан концессию на работы в Мертвом море, для чего ему пришлось взять в компаньоны британца. Предприятие под названием «Ха-Ашлаг», работавшее в северной части Мертвого моря, прекратило свое существование в 1948 году, с началом Войны Войны за независимость.

Забегая чуть вперед, скажу, что в 1952 году государство приняло решение о создании заводов Мертвого моря на основе оборудования и сооружений, оставшихся от компании «Палестайн поташ лимитед» — именно ей принадлежали в период с 1930 по 1948 год предприятия по добыче поташа и брома, расположенные в северной части Мертвого моря и в районе Сдома. Несколько лет назад эти заводы были переданы государством в частные руки.

Что же касается Моисея Лангоцкого, то он проработал на предприятиях Мертвого моря сорок три года. Он и похоронен здесь — в Эйн-Геди.

— Мои родители познакомились на Мертвом море в 1927 году, — рассказывает Йоси Лангоцкий. — Мама, прослышав о том, что парни из России, собирающиеся строить там завод, ищут девушку, которая могла бы их обстирывать и готовить еду, сразу отправилась туда. Поженились родители в 1933 году, в 1934-м родился я. Мама сказала отцу: «Моисей, ты можешь сходить с ума сколько угодно, но я хочу, чтобы наши дети росли в нормальных условиях». Так мы и жили: отец целые недели проводил на Мертвом море и приезжал к нам в Иерусалим только на субботу. Мама ненавидела Мертвое море за то, что оно фактически отняло у нее мужа. Я же постоянно ездил к отцу, проводил там каникулы. Все дети рабочих, чьи семьи жили в Иерусалиме, предпочитали городу Мертвое море. Там было так здорово: мы катались на лодках, ездили в Сдом, помогали своим отцам на несложных работах. По утрам нас будил шорох волн... А потом началась Война за независимость, на побережье целых 19 лет хозяйничали иорданцы. Шорох волн Мертвого моря преследовал меня потом очень долго, я был одержим мечтой вернуться сюда. Во время Шестидневной войны я командовал элитным спецподразделением, участвовавшим в освобождении Иерусалима. Буквально на следующий день после окончания боев я заехал за отцом и двумя его друзьями, с которыми он начинал когда-то строить завод на Мертвом море, и мы отправились на армейских джипах, вместе с моими солдатами, туда, где я был когда-то так счастлив. Мы не увидели ничего, кроме руин. Отец — надо отдать должное его выдержке — помолчал и сказал: «Это было, Йоси, но теперь все в прошлом».

— Почему вы назвали тех, кто оставил Бейт ха-Араву 19 мая 1948 года, паникерами? - спрашиваю я Йоси.

— Потому, что я служил в армии десять лет, командовал спецподразделениями, участвовал во многих кампаниях и могу проанализировать ситуацию с профессиональной точки зрения. Вспомним о кибуцах Негба, Яд-Мордехай, Кфар-Даром, Ницаним, Дгания, Мишмар ха-Эмек, которые выстояли против натиска вражеских армий в той войне — при том что противник во много раз превосходил их численностью и оружием. Кроме того, я вырос на Мертвом море и знаю, насколько были выгодны здешние условия для обороны. На юге путь танкам преграждало море, на севере — рыбные пруды, на западе — глубокие рвы, образованные наводнениями, на востоке — болота. Кроме того, к концу 1940-х в районе Мертвого моря находилось огромное количество оружия, эквивалентное тому, что было у защитников Иерусалима, и по меньшей мере 300 бойцов — палмахники, кибуцники, рабочие предприятия «Ха-Ашлаг». Если бы Бейт ха-Арава оказала сопротивление иорданцам, заставив их растратить часть своей энергии здесь, исход битвы за Иерусалим в 1948 году, возможно, был был иным.

...Мы стоим с Йоси Лангоцким на месте, где когда-то был завод, построенный, а затем взорванный его отцом перед отступлением последней группы рабочих на юг, в Сдом. Море, некогда плескавшееся у этих развалин, отступило на добрые два километра. Выжженная солнцем земля — ни деревца, ни травинки. Остались только люди, которые еще удерживают в памяти события более чем полувекового прошлого: Йоси Лангоцкий — один из «детей Мертвого моря», Исраэль Рабинович — житель старой Бейт ха-Аравы (теперь в этих краях появилась новая Бейт ха-Арава), Шломо Эр-Эль — «капитан Мертвого моря», командовавший в 1930-1940-е годы всеми судами, курсировавшими с севера на юг и с юга на север. Они-то и являются настоящей «солью» этой земли