Мы ходим как тени в веках,
А думаем - вечность в руках.
Татьяна Арнаутова
Я, как всегда, неслась по своим неотложным делам. К слову сказать, для меня это обычное дело. Все дела, за которые я берусь, обязательно становятся неотложными. Сначала они обычные, но я их откладываю до последнего, а потом, когда они начинают тихо гореть, хватаюсь за них и лихорадочно всё успеваю в самый последний момент. И нельзя сказать, что я настолько занята, чтобы не переделать их заблаговременно, но ... Вот, например, сегодня. Позвонила Ирка, да-а-авнишняя пациентка. Я лечила у них всю семью. Маленькую Полинку, саму Ирину, её маму, мужа, отца, кошку и собаку. А сейчас я обещала посмотреть их волнистого попугайчика. Сначала я пыталась отнекаться. Мол, кошка или собака, куда ни шло, они хоть на нас похожи. А что я с этой пернатой тварью делать буду? Я ведь никогда птиц в руках не держала. Даже когда в юннатский кружок ходила. Всё свободное время я там проводила у двух клеток. Одна принадлежала парочке яванских макак, Яше и Рите, позже их передали в зоопарк, а в другой жил великолепный чёрный ворон. Не самец серой вороны, а настоящий, большой смоляной Ворон. Как его звали, не помню, но он достоин писаться с большой буквы. Он был абсолютно здоров, врача к нему никогда не вызывали. Волнистики же меня никогда не интересовали, и, соответственно, болезней их я не знала. Но Ирка сказала, что она обзвонила кучу ветлечебниц, и везде ей про лечение попугайчиков говорили оч-чень неуверенно. Она решила не испытывать судьбу и обратиться к тому врачу, которому она безусловно доверяла. А доверяла она только мне. А то, что я медик и волнистиков только со стороны видела, её не касалось.
-Разберёшься, - безапелляционно заявила она. Отказать я не смогла, но выйти вовремя мне не удалось. Ненормальное желание, во что бы то ни стало подмести коридор и кухню, плюс парочка звонков, сделали своё дело. Если я хотела обойтись без такси, то мне следовало торопиться. И вот, как всегда, я семимильными шагами неслась к своей цели.
Видно характер такой. Практически всегда и во всём я тяну и тяну, ведь дел всегда так много, потом бегу бегом, хватаю тачку, вылезая из бюджета. И когда уже кажется, что всё, не получилось, контора закрыта, нужного человека нет на месте, и вообще, такие бумаги за один день не выписываются, тогда в момент сдачи объекта на сигнализацию появляется добрая фея. За десять минут своего уже сугубо личного времени она выдаёт мне документ, за которым другие люди охотятся неделями. И не берёт с меня даже шоколадки. Да у меня и привычки то такой нет, таскать с собой в сумочке шоколадки. Я ведь и сама их съем, за мной не заржавеет. Но я не нахалка, нет. Когда могу, расплачиваюсь врачебной консультацией. Естественно, только тогда, когда человек готов меня слушать. Не каждому приятно услышать: - Знаете ли, у вас что-то печёночка барахлит, да и кишечник того, не в самом лучшем состоянии. Хронический запор, наверное? И в сексуальной сфере у вас, похоже, проблемы. Как у вас там, на личном фронте?
Такое не всегда у человека спросишь. Только если он готов тебе открыться как врачу и по совместительству - хорошему человеку. Или наоборот, сначала человеку, а потом врачу. Только тогда тихо и доверительно можно человеку сообщить о его проблемах. Иногда он о них знает. Иногда догадывается. А иногда ты для него делаешь открытие. - А я то думал, что так и должно быть!
Бывало, везёт мамашечка грудного младенца в колясочке. Щёчки кругленькие, загорелые. Светлые кудряшки как рамочка для картинки. Присматриваюсь, а загар то оранжевый. Спрашиваю: - Вы что, даёте много морковного сока?
Стакан за день, - обалдело смотрит на меня мамашка.
-Вы гляньте, у вас ребёнок уже оранжевый. Передозировка. Немедленно снимайте. А потом, когда оранжевость сойдёт, будете снова давать, но уже понемножку. Не верите мне, спросите у своего участкового врача. Гипервитаминоз А, пострашней его дефицита будет. А оранжевый оттенок кожи очень хорошо свидетельствует о том, что вы с морковкой перестарались.
-Ой, спасибо. А я и не замечала.
Зачастую бесплатным советам не верят. Ещё и послать, куда подальше, могут. Так что я аккуратненько. Со знанием психологии встреваю. Пробовала, было молчать, никому ничего не говорить, пока не спросят. Не выдержала. Такой дремучей медицинской безграмотности я даже представить себе не могла. Мне кажется, азы медицины я уже в три года знала. Хотя с младых ногтей утверждала, что буду биологом. Уж больно мне запали в душу иностранные фильмы, демонстрировавшиеся в передаче «В мире животных». Путешествия по джунглям и общение с обезьянами и леопардами. Блеск. Фантастика. И к шести годам я твёрдо заявляла вопрошавшим, что пойду на биофак. С этой мыслью я и в школе училась. С денежкой у моих родителей было туговато, посему я после восьмого класса пошла работать. Заканчивала я вечернюю школу. И все вокруг, спрашивая, куда же я пойду после получения аттестата, услышав про биофак, сокрушённо покачивали головой.
-Ты что, люди после нормальной школы и репетиторов в универ годами поступают, если конечно на лапу никому не дадут. Выбери себе чего уж попроще.
И так меня завели, что я сделала финт ушами. Взяла, и подала документы в первый Мед. Конкурс туда был в два раза больше. Хотя были колебания. В театральный конкурс был ещё больше. Но хоть лицедейство и давалось мне легко, ощущения, что в этом моё призвание, не было. Подруги одна за другой не проходили по конкурсу в свои институты и шли на вечерние и заочные отделения. А я, бросив в свою копилку пятёрочный аттестат вечерней школы (золотые медали для вечерников не были предусмотрены), поочерёдно сдавала экзамены. Русский - литература - пять, как и следовало ожидать. Грамотность у меня из книг. Если подсчитать километраж прочитанных мною строчек, то получится невероятное число. А вот правил я не знаю. Почти совсем. Знаю, что носков - чулок. И, пожалуй, всё. А, ещё оловянный, деревянный, и что-то там ещё, стеклянный, кажется. Но ведь дойдёт до дела, и рука сама собой напишет правильно, безо всякого правила. А когда русичка вызывала меня к доске, я перебирала в уме случаи, подходящие под орфограмму, и формулировала нужное правило заново. Чаще всего угадывала. Алгоритм той зауми, которую нам выдавали за орфограммы (ну и словечко выбрали, прости Господи), я усвоила быстро, и, коверкая нормальный русский язык лихо выдавала на гора то, что устраивало нашу Семёновну. И тут же благополучно эту чушь забывала.
В начальных классах, мои изложения и сочинения всегда зачитывались вслух, как пример для подражания. Проза мне нравилась сама по себе и вдобавок я уловила, что требуется для учителей. Какая-нибудь неизбитая метафора, яркое сравнение. Мне то они и даром были не нужны. Всё гениальное просто. Но... Литература требует жертв. Если ничем не приукрашено, то это уже не то. Второй сорт.
С устными предметами было проще. Начинался урок. Учительница говорила, какую тему сейчас кто-то будет отвечать. Пока она вела пальцем по журналу, благо моя фамилия стояла в середине списка, я успевала пробежать глазами параграф. Быстрая память у меня была прекрасной. Стихотворение из пяти - семи строф я запоминала с одного - двух прочитов. Но спроси меня через неделю то же самое, я извлеку из своей черепушки только жалкие ошмётки знаний. А через год и вообще не вспомню о этом. Таким образом я достаточно легко училась, но с каждым годом прилагала всё меньше и меньше усилий и в результате скатилась с пятёрок на сплошные тройки. И прогуливала я безбожно. Так, с троечным аттестатом за восьмой класс, я и ушла из своей специализированной математической школы. Честное слово, ни разу в жизни мне не пригодились мои математические познания. Наша тройка была равносильна пятёрке в нормальной школе. Да, в институте на лабораторных работах мы иногда рассчитывали какие-нибудь показатели. Но для этого хватало арифметики и элементарной алгебры уровня пятого класса. Для чего, спрашивается, выкидываются деньги на зарплату учителям, и почти поголовно все дети страны мучаются на уроках математики? Почти, потому что встречаются всё-таки редкие самородки, для которых все эти цифири и формулы родная стихия. Есть еще такие как я, которым ни жарко, ни холодно от этого предмета. Сказано учить, ну что ж, на минимум нам не трудно. Но времени своего жаль. А я бы ввела бы лучше вместо математики краткий курс профилактической медицины для старшеклассников. Пользы было бы намного больше. И, глядишь, экономика страны поднялась бы. Не в здравоохранение надо вкладывать, а в сознание людей. В осознание драгоценности здоровья и в элементарную медицинскую грамотность. Профилактика и ещё раз профилактика. Больничных стало бы меньше. Дети рождались бы здоровыми. И может, атеросклероз и ишемия появлялись бы у людей не в тридцать пять - сорок, а хотя бы к шестидесяти. Пенсии по глупой инвалидности не приходилось бы выплачивать. Да государству наверное выгодно, чтобы люди долго не жили, пенсионеров чтобы было как можно меньше. Это какая же экономия на пенсиях, особенно на мужских! На своём участке мужчин старше шестидесяти я могу перечислить поимённо. Семьдесят - уже почти рекорд. А девяностолетних у меня всего трое. Одному, правда, в этом году уже стукнет, нет, пожалуй, исполнится, сто. Но это исключение, подтверждающее правило. Тем более, что он половину своей жизни по тайге прошастал. Если не считать того времени, что в лагере сидел. Да и тогда лес валил.
Конечно, про математику я рассуждаю, как врач. А математик привёл бы свои доводы. Типа, развивается логическое и абстрактное мышление. Но логическое мышление можно развивать и в медицине. А вместо абстрактного нам не мешало бы развивать образное мышление, как у актёров. Глядишь, люди к своей жизни стали бы по творчески. И я уверена, что незнание математических законов, по большей части, на продолжительности жизни населения не сказывается никак, а вот незнание законов медицинской биологии приводит к весьма плачевным последствиям.
И другие преподаватели у нас были чудесными. Может это из-за того, что школа была экспериментальной. В других вечерних школах учились по три года, а нам всё дали за два. Также, как и в обычной дневной школе. Но мы то учились то ли три, то ли четыре раза в неделю, сейчас уже и не вспомнить, и не более, чем по четыре часа. А моих вчерашних одноклассников мордовали шесть раз в неделю и по шесть - семь часов подряд. И относились к ним, как к несмышлёнышам, а нас считали полноправными людьми.
Ещё неизвестно, поступила бы я в институт с первого раза, заканчивай я обычную школу, где оценки часто отражают не уровень знаний и умение мыслить, а лояльность учителям и активность в общественной жизни школы.
Активности во мне сколько угодно, энергия так и бурлит, но направлять её в комсомольское русло у меня особого желания никогда не было. Может, именно моя кипучая энергия и приводила все мои дела в горящее состояние. Тихие и спокойные у меня никогда не получались. А если я все-таки, вопреки своим привычкам, пыталась сделать что-то заблаговременно, всё стопорилось по не зависящим от меня причинам до самого последнего момента. И в состоянии цейтнота решалось уже легко. Цейтнот, аврал стал для меня нормой. Если я неожиданно узнавала о приходе нежданных визитёров, убрать квартиру я могла за двадцать минут. И себя заодно привести в порядок. Тут я однажды установила свой личный рекорд. В самом начале моей карьеры врача я, будучи на приёме узнала, что ко мне собирается заскочить парень, на которого я тогда имела виды. А я с немытой головой и ненакрашенная, в немодной юбке и простецкой блузочке. Для посторонних ничего, сойдёт, юбку под халатом не видно. Охмурять никого из пациентов я не собиралась. Но молодой человек!.. Не могла же я показаться ему такой «красавицей». Предупредив медсестру и очередь, что я буду через десять минут, я пулей выскочила из поликлиники, бегом пересекла двор, благо мой дом был рядом, залезла в ванну, за пол-минуты вымыла голову, за минуту уложила феном волосы, благо стрижка была короткой. Ещё минута ушла на подводку глаз и помаду. Я даже другую юбку успела погладить, хорошо, что симпатичная маечка, подходящая к ней, в глажке не нуждалась. Отсутствовала я, правда, не десять, а двенадцать минут, но меня простили. То, что одежда сменилась, под халатом никто не заметил. Медсестра только удивилась, увидев меня накрашенной. Но ей я наврала, что мне стало плохо и, чтобы не выглядеть совсем бледной, я немного подкрасилась. Прокатило. А молодой человек подъехал к концу моего приёма. Романа у нас с ним так и не получилось, но, по крайней мере, мой внешний вид не был тому причиной. А краситься на работу я так и не привыкла. Времени жалко. И так ничего не успеваю, какая уж тут краска. Потрачу полчаса, а результатом всё равно буду недовольна. Десять раз накрашу, десять раз сотру. Тогда вокруг глаз появятся чёрные несмываемые очки. Красится мне можно только в авральном порядке. Когда ну оч-чень надо! Тогда и тушь на ресницы легко ложится, и подводкой я вычерчиваю красивые дуги, и румяна румянят то, что нужно.
И с уборкой также. Если у меня будут сутки в запасе, то именно двадцати минут мне и не хватит. Так какой смысл тратить времени больше, если за двадцать минут аврала вид такой же, как при суточной уборке?
Никто из соседей никогда не видел меня выходящей из дома, только выбегающей. И редко кто-либо из своих пугался, когда я проносилась мимо, перепрыгивая через четыре ступеньки. Даже в мои сорок. Точнее, тридцать девять. С половиной.
Сейчас я семимильными шагами неслась к Ирке.
Смею верить, Ирка обращается ко мне не за тем, чтобы сэкономить. Я лечу всю их семью бесплатно. Она, правда, кормит меня чудными обедами. И я не постесняюсь взять у неё денег на машину, если буду опаздывать на работу. А опаздывать я буду, потому что не откажусь от добавки. И ещё попробую вот тот салатик, так уж и быть, уговорила. И компотик тоже. И на десерт обязательно что-нибудь. Собираясь к ней, я предусмотрительно надела нечто, трансформирующееся в балахон. Пока мои дети были маленькими, я таскала их с собой. У тёти Иры они могли поесть на славу. У нас такого застолья не было даже по праздникам. И не в деньгах дело. Просто я не понимала, как можно столько времени тратить на готовку. Верхом моего кулинарного искусства был рассольник или борщ. И тот я варила на два дня. И служил он нам сразу и завтраком, и обедом, и ужином. Помимо него проскакивали ещё бутерброды или что-нибудь по конкретному заказу. А для чего делать салат, если каждый ингридиент можно съесть и по отдельности? И для чего люди снимают шкуру с селёдки, если она и так не мешает? Это же не кости?
Как ни странно, в моей трудовой биографии был целый месяц работы шеф-поваром. Моим рестораном была институтская учхозовская столовая. И там никаких изысков не требовалось. Моя любовь к простоте и сытности нашла своё применение. У студентов, наломавшихся на картошке, за ушами трещало. Ещё не хватало для них готовить так, как Ирка.
До её парадной оставалось двадцать метров. Но их мне не суждено было пройти. За месяц до этого власти решили расширить проезд перед домом, дабы счастливым автовладельцам можно было парковаться у самого жилища, да ещё чтобы и проехать место оставалось. Но, как говорится, на ёлку влезть, да ничего не ободрать... Бульдозеры и прочая техника быстро справились с задачей и новенький асфальт сиял, отражая мелкими лужицами все пятнадцать этажей дома. Но газон вместе со щебневой дорожкой был нещадно перепахан гусеницами и колёсами. Родной питерский суглинок рад был сочно прочавкать под моими ногами. А я нет. В смысле мне это чавканье радости бы не добавило. По килограмму грязи на каждую ногу и кроссовки можно будет выбросить. "Китай" такого издевательства над собой не простит. И почему только наши предприниматели не наладят выпуск аккуратной резиновой обуви, закамуфлированной под элегантную кожаную? Мне кажется, спрос был бы бешеный. А что мне делать сейчас? До асфальта оставалось метров семь. Но, увы... Преодолеть их мне не суждено. Дождь лил вчера, и позавчера, и сегодня успел покапать. Чертыхаясь, я повернула назад. Метров четыреста в обход. И времени в обрез. Со злости я рысцу сменила на лёгкий галоп. Завернула за угол детского садика, проскочила мимо спортивного вида мужчины с собакой. А потом резко затормозила. Что-то меня насторожило. Что-то странное. Я развернулась. Хозяину лет сорок пять, максимум пятьдесят. Можно было бы дать и меньше, но глаза пожившего человека не спрячешь. Впечатление, что эстонец или латыш, но не русский, это точно. Уж больно он основательный. Правильный. Крепкий, бицепсы ничем не прикрыты. День достаточно прохладный, а на нём только камуфляжная майка, заправленная в шорты. Но в этом ничего странного нет. Я и сама люблю одеваться как можно легче. Странной была собака. А в них я что-то понимаю. В детстве я бредила кинологией. Мечтала иметь аж двадцать собак. Помню тетрадочку, в которую я записывала породы, которые я хотела бы держать у себя. Английский сеттер, гордон, дог, сенбернар, ньюфаундленд, русская псовая борзая, ротвейлер, боксёр... Немаленькие такие всё собачки. И почему-то я представляла, как они чинно и благородно возлегают каждая на своей подстилке в двадцатиметровой комнате. Бред! «Но я так ждал, надеялся и верил». В отрочестве и по молодости я увлекалась крупными собаками. А сейчас скатилась на мелочь пузатую, цвергшнауцер у меня. Окрас - перец с солью. Или наоборот, соль с перцем, кому как нравится. Но до чи-хуа-хуа или японского хина я думаю, не опущусь никогда. В детстве в библиотеках я перечитала все книги о собаках, издававшиеся в Советском Союзе. Увы, про Ленина книжек было намного больше. Собаки были не в чести. А при существовавшем тогда книжном дефиците купить что-то по кинологии было совсем невозможно. Каким-то чудом ко мне попал сборник «Твой друг», а чуть позже мне подарили книгу «Болезни собак». Может, поэтому мне и удавалось быть для моих знакомых по настоящему семейным доктором. Ведь собака обычно член семьи. Да и кошка тоже. А зная медицину и общаясь с собаками с тринадцати лет, понимая их психологию и правильно интерпретируя поведение совсем нетрудно поставить диагноз и назначить соответствующее лечение. При условии, что время от времени будешь почитывать специальную ветеринарную литературу и дружить с некоторыми ветврачами. Совдеповский книжный голод сказался на мне тем, что я не могла пройти мимо современных книжек о собаках. Каждую новую я прочитывала не отходя от прилавка магазина. Курсы быстрого чтения я не заканчивала, но всё равно всегда читала более чем бегло. А посему книжными полками в магазинах я чаще всего пользуюсь как библиотекой. Со стороны может показаться, что я просто очень внимательно пролистываю книгу в целом. И совсем недавно я просматривала таким образом книгу про легавых. Сейчас я не сомневалась, что рядом с мужчиной стоял курцхаар, немецкая короткошёрстная легавая, с этой породой я была знакома. Но был он непривычным для моего глаза. И не то, чтобы экстерьер был плохим. Нет, вся собака была другой. Но не помесь, в этом я тоже была уверена. Представьте себе, что по улицам современного Петербурга или Москвы будет расхаживать Чарли Чаплин, или кто-нибудь другой из той эпохи. Он ведь будет смотреться странно, не так ли? Причёска, макияж, походка, телосложение. Не секрет, что для каждой эпохи характерны какие-то определённые черты и на винтажную моду появление такого персонажа не спишешь. Так и тут. Собак такого типа я видела в последней, просмотренной мною книге, где затрагивалась история этой замечательной породы. Не такая глубокая грудь, как у современных собак, более высокий зад, хвост купирован по другому. Специалист разведенец наверняка вычленил бы ещё что-нибудь, но я, будучи восторженным дилетантом, могла пользоваться только своими впечатлениями весьма общего характера. Собака была старомодной. И на хозяине тоже был налёт старомодности, что ли.
Так как затормозила и развернулась я достаточно резко, гораздо приличней было завязать разговор, чем посмотреть на собаку в упор, отвернутся и побежать дальше. Но я не знала, как мне сформулировать вопрос. Не утверждать же:
-Ваша собака выглядит странно.
Тогда я нарываюсь на закономерный ответ: - Сама ты странная.
На выручку мне пришёл пёс. Он дружелюбно завилял хвостом, глядя мне в глаза.
-Здравствуй, - ответила я, - какой ты интересный!
-А что интересного вы в нём нашли? - вступил в разговор его хозяин.
-Линии, экстерьер. От кого он?
Надо сказать, что вопрос «от кого» у профессиональных собачников стоит на первом месте. Выясняются родственные связи, и если действительно у собак есть общие предки, то люди на этом основании зачастую чувствуют друг к другу чуть больше симпатии, чем обычно.
Мужчина назвал мне две клички, матери и отца.
Я вопросительно уставилась на него.
-Но ведь это же начало двадцатого века?!
На минуту он смутился, видимо не ожидал, что кто-то может знать историю курцхаара. - Совершенно верно. Это начало прошлого века. Я ведь брал его в четырнадцатом году.
Наверное, мои глаза вылезли на лоб, а рот так и не смог закрыться. Видя моё состояние, он вздохнул, и сокрушённо покачал головой.
-Ладно, давайте я вам всё объясню. Не зря же вы остановились. В смысле, ничего случайного не бывает. Но сейчас я вижу, вы торопитесь. Вот вам моя визитка, здесь домашний и рабочий. Позвоните, договоримся о встрече. Как вас зовут?
-Алина, - автоматически ответила я.
-А я Игорь Анатольевич, рад познакомиться.
-Взаи-и-мно.
-Бегите, вы же опаздываете.
Я послушно зарысила к волнистику.
Обед у Ирки не удался. Может, всё и было вкусно, но сегодня я этого не заметила. Крепыш со странным курцхааром не шёл у меня из головы. Даже волнистый попугайчик не смог меня оторвать от мыслей дольше, чем на пять минут. У него явно была температура, он был откровенно горячим (у птиц нормальная температура гораздо выше не только человеческой, но даже собачьей и кошачьей, это я знаю), поэтому первое, что я ему назначила, это антибиотик. И добавила витамины. Антибиотик обычный, только дозу в сто раз меньше, а в качестве витаминов сказала давать люцерну, благо у неё вся семья периодически ест БАДы*.
Не попросив добавки, машинально проглотив кусок суперторта, я откланялась раньше предельного расчётного времени, что на меня было совершенно не похоже. Но на работу в результате опоздала. Подвело ощущение, что раз вышла заранее, то времени вагон. И, как назло, первая, кто мне встретился на ступеньках поликлиники, была Эмилия Мстиславовна.
-Так-с, Алина Гергардовна, опаздываем? Ваш приём идёт уже десять минут. И после этого вы жалуетесь, что на одного пациента выделяется слишком мало времени?
Мой ответ нее замедлил последовать: - Сейчас четыре минуты четвёртого, минута на подъём и переодевание, итого пять, за что я готова понести наказание, несмотря на то, что каждый день мой приём затягивается как минимум минут на пятнадцать. Всё остальное время - это то, что вы меня задерживаете. А это бывает гораздо чаще, чем я опаздываю. Разрешите идти исполнять мой врачебный долг?
Эмилия покраснела и надулась как индюк, в глотке у неё что-то забулькало, но членораздельного звука так и не получилось.
- Хорошо, молчание - знак согласия.
Бульканье не прекратилось. Боясь, как бы её не хватил апоплексический удар, всё-таки тётеньке уже за пятьдесят, и вес у неё несколько избыточен, я спешно её покинула.
Первого пациента я принимала, не отрываясь от своих мыслей. Надо уходить отсюда, змеиное гнездо какое-то. В этой поликлинике я работала с самого первого дня после её открытия. Сколько субботников, воскресников и всяких других неоплачиваемых трудовых подвигов совершали мы тогда, лишь бы принимать больных в нормальных кабинетах. Поначалу мы даже не могли попросить пациентов раздеться. Слушали их из-под одежды, предварительно погрев фонендоскоп в ладонях. Потом, когда все щели были заделаны, и наша завхоз(ну нет в русском языке женского рода для этой профессии) выкатила сантехникам канистру спирта, сэкономленного на дезинфекции, отопление заработало более или менее нормально. Но строительных недоделок было столько, что мы всем коллективом устраняли их не менее полугода. Я за это время стала классным штукатуром. Мастерок в моей руке смотрелся так же органично, как фонендоскоп на шее. Я же первой начала использовать для покраски не кисть, а валик, дотоле незнакомый нашим сотрудникам. Таким образом, с покраской мы справились на несколько человеко-дней быстрее. Одновременно с ремонтом мы пытались навести уют. Что-то раздобывала администрация, что-то мы притаскивали из дома. А случалось, и больные приносили какие-нибудь кашпо и эстампы.
Заведующей у нас тогда была Антонина Васильевна, всеми нами нежно любимая. Как она умудрялась лавировать между всевозможными циркулярами, уму непостижимо. Но мы ощущали себя за каменной стеной. Никаким проверяющим она не давала нас в обиду. И на работу мы шли пусть не как на праздник, но всегда легко. Коллектив был дружный. Казалось, что так и должно быть. Ан нет. Десять лет продолжалось наше счастье. Мы не замечали нашей маленькой зарплаты и усталых ног. А потом вместо нашей старшей сестры, ушедшей на пенсию, к нам пришла Людмила Николаевна. Высокая статная донская казачка. Черноброва, черноока. Сначала мы приняли её как родную. И на дни рождения её звали, и на другие праздники. А потом из райздрава пришла комиссия. Что дескать у вас за пьянство и разврат на рабочем месте? А у нас никогда больше, чем по бокалу шампанского не выпивалось. Антонина Васильевна скажет первый тост, наши немногочисленные мужчины откроют две-три бутылки советской шипучки, так, чтобы всем хватило по первому символическому бокалу выпить. А потом все тосты шли под лимонад. А насчёт разврата... И как только у людей язык повернулся... Было у нас два доктора. Он невропатолог, разведённый мужчина около пятидесяти. Жил с тяжелобольной мамой, был ей и врачом и сиделкой. И очень ему нравилась коллега. Она участковый терапевт. Вроде и замужняя дама, да только её замужество, это просто тяжкий крест. Муж у неё был когда-то военным. Воевал в зоне локального конфликта. Ранение в позвоночник. Паралич нижней половины тела. И маниакально-депрессивный психоз в придачу. Развестись и сдать его в интернат? Пусть государство о нём заботится, уж коли тот своё здоровье за его политические ошибки положил? Не смогла. То ли память о былой любви всё пересилила, то ли просто совесть не позволила живого человека в интернатовскую помойку отправить. И утку ему подносила, и подмывала его, и бредни выслушивала. А ведь ещё и детей воспитывала. А с невропатологом я не знаю, может ничего, кроме нежной дружбы у них и не было, я со свечкой не стояла. А даже если бы что и было, кто может их осудить? Ан нет. Людмила Николаевна рассудила по-другому. Что это он держит её руку в своей? Разврат. Сидят рядом за столом, под скатертью ноги у них соприкасаются. Разврат. Потом все писали унизительные объяснительные. Антонину Васильевну выперли на пенсию. Невропатолог плюнул на всё и ушёл работать в кооператив. Не медицинский. Заместителем директора. Старые врачи, медсёстры, и даже санитарки с гардеробщицами потихоньку увольнялись, и на их места приходили новые, чаще всего личные знакомые Людмилы Николаевны. Эмилия Мстиславовна была давней подругой нашей старшенькой и заняла она место главврача. Вся администрация была теперь одной шайкой-лейкой. Что они там вытворяли, я не знаю. Но обеспечение поликлиники резко ухудшилось. Смертность на некоторых участках резко подпрыгнула, но это никто не анализировал, кроме старенькой регистраторши. Она работала когда-то в детской поликлинике, к которой я была приписана ребёнком. Потом их семья получила квартиру в районе нашей поликлиники, и она перешла работать к нам.
Старая гвардия нищала, а у администрации появлялись то кольца, то серьги с брильянтами. Или мужья машины покупали. Я давно порывалась уйти, да всё никак не могла бросить своих пациентов. Подрабатывала где могла. Одно время убирала два цеха на шейном производстве. Оттуда натащила столько отходов кроя, что смогла обеспечить себя и дочку юбками, платьями и топиками на несколько лет вперёд. Потом мы всей семьёй собирали монетницы. Такие штуки, куда мелочь кладут в магазине при расчётах с покупателями. Работа простая, ввинти резиновые ножки-пупырышки, присобачь рекламную наклейку, которую надо предварительно отрезать от листа. Но после нескольких сотен таких монетниц большой палец, вкручивающий резиновые ножки, готов был отвалиться. Мы с детьми сменяли друг друга на разных операциях, так и заполняли коробки. Как ни плохо оплачивалась эта работа, а зарабатывала я на ней больше, чем в поликлинике. Жаль, что не всегда она была. Естественно, и капельницы бегала ставила, и уколы тяжелобольным делала. Опять же, друзья собаководы не забывали, подкидывали тяжелых пациентов-собак, которым капельницы были необходимы. С олимпийкой там, или с лептоспирозом. Вот только с кошками не связывалась. Это ж каким виртуозом надо быть, чтобы малюсенькой кошке не только попасть в вену, но и удержать иглу в ней! Лично я - пас. Под страхом смертной казни, конечно, сделаю, а так - увольте.
Может в какую-нибудь ветлечебницу пойти медсестрой? Интересно, у них там зарплата больше, чем у нас в медицине? Завтра же займусь поисками другой работы. Лёша давно говорит, чтобы я куда-нибудь переходила. Он же видит, что я возвращаюсь с работы, как сдувшийся шарик. Правда, давно, это не то слово. Мы вместе всего три месяца. Ладно, завтра же займусь поисками.
В раздумье день прошёл незаметно. Эмилия ко мне больше не совалась.
С утра, до вечернего приёма, я обложилась газетами, предлагающими вакансии. Удивительно, оказывается, врачи достаточно востребованы! А я и не знала. Целый разворот газеты был занят объявлениями о приёме на работу медперсонала. Обзвон всех клиник занял у меня больше часа. И в нескольких местах меня захотели видеть на собеседовании. Пусть Эмилия удавится, но завтра и послезавтра я возьму донорские дни. Имею право. И пойду себя показывать и другие клиники смотреть.
В, первой клинике мне не понравилось. Зарплату обещали высокую, но… Не расистка я, но когда почти весь врачебный состав в учреждении выходцы с Кавказа, и в первую очередь главврач, это настораживает. Не попаду ли я в ту же ситуацию, что и с Эмилией? Часть врачей будет правящей элитой по причине землячества или родства с руководством, а остальные, и это будут местные, попадут в разряд быдла, выполняющего самую тяжёлую работу.
Во второй клинике меня встретили с извинениями, главврача только что вызвали в райздравотдел, а мой мобильный он не записал. Попросили подождать или подойти завтра. Я не решила, как мне поступить. Если он придёт в течение получаса, ну или там в течение сорока – сорока пяти минут, то можно было бы и подождать, всё лучше, чем потом тащиться снова. А дольше ждать не смогу, мне ещё в аэропорт нужно успеть, мужа проводить в командировку. А ведь и собеседование может затянуться более, чем на пятнадцать минут. Рассчитывала то я на час с небольшим, чтобы наверняка. Но горькую пилюлю неудавшейся встречи мне подсластила сладкая. Натурально сладкая. В вестибюльном ларёчке мой взгляд зацепился за ценник, который утверждал, что здесь продают конфеты «Сливочные тянучки» и что стоят они смешные деньги, сто десять рублей за килограмм. Да даже если бы их продавали по триста рублей, я всё равно бы их купила и много. Только…
- Скажите, а сливочные тянучки у вас настоящие? – усомнилась я.
- Настоящие, настоящие, не беспокойтесь. В точности такие, как были. Не верите, попробуйте.
Продавщица протянула мне конфетку. Я, всё ещё недоверчиво, развернула её и медленно положила в рот.
Она! Ужель та самая… тянучка! Чесслово, тянучка! Я тянучек уже лет двадцать в глаза не видела. На витринах в советских магазинах они всегда стояли рядом с ирисками. Ирис «Фруктовый», «Золотой ключик», ещё какие то названия. Очень экономные были конфеты. Мало того, что недорогие, рубль семьдесят, рубль девяносто, так ещё и хватало надолго. Одну в рот положишь, полчаса челюсти разлепить не можешь. А сливочные тянучки были конфетами для богатых. Стоили три пятьдесят и таяли во рту моментально. Но, зато, какими вкусными они были! Видно, кто-то решил восстановить рецепт, играя на людской ностальгии.
- Два килограмма, пожалуйста! – пожадничала я. Не жалко мне свою талию.
- Увы, двух килограммов никак не наберётся, полкило от силы, - продавщица решила поберечь мои объёмы.
- Давайте хоть полкило.
Для полного счастья не хватало только, чтобы эти тянучки мне завернули в бумажный кулёк из плотной серой бумаги. Я помню, как такую бумагу привозили в магазины огромными рулонами. Потом их пластовали и резали толстые пласты острым ножом. Встречались виртуозы, которые умудрялись крутить из этой серой бумаги чуть ли не подарочные пакеты, а у кого-то кульки разваливались ещё до того, как их передавали покупателю.
Чуда не случилось, ностальгического бумажного кулёчка не было. Конфеты мне просто насыпали в прозрачный полиэтиленовый мешочек. Кто-то их называет целлофановыми, а я помню, что такое настоящий целлофан. Спору нет, они с полиэтиленом отдалённо похожи. Но принципиальная разница у них в том, что полиэтилен влаго- и воздухонепроницаем, а целлофан дышит и от влаги размокает, и сделан он из целлюлозы, а следовательно экологичен. Если, конечно, не считать, что ради него дерево срубили. А может его из отходов делали? Я бы может и не цеплялась к словам, пусть кто как хочет, так полиэтилен и обзывает, но если я прошу для компрессов употребить целлофан или компрессную бумагу, я хочу, чтобы употребили именно их, а вовсе не этот химический полиэтилен, под которым кожа преет и размокает.
Маленьких пакетиков с ручками в ларьке не было, а брать огромный и таскаться с ним мне не захотелось. Я поступила проще. Переложила паспорт, копию диплома и ключи от машины и дома из сумки в карман юбки, благо он позволял это сделать, и пиджак прикрывал оттопыренное место, а на их место высыпала тянучки. Ничего, в ближайшее время часть тянучек перекочует в мой желудок, сумка похудеет (а я, увы, потолстею), и я верну документы на место. Счастливая, я вышла на крылечко, залитое солнцем.
Господи, как непривычно! В середине дня у меня вдруг свободное окно. Плохо, что сегодняшнее дело, если, конечно, главврач сейчас не нарисуется, переносится на потом. Завтра мне визит в эту клинику не светит, всё расписано. Попробуем договориться на послезавтра. А сейчас у меня целый час свободен. Чем заняться? Ходить по магазинам без денег в чужом районе абсолютно бестолковое занятие. Даже если чего присмотришь, всё равно сюда не вернёшься. Если, конечно, не устроишься здесь на работу. Солнышко светит. Может просто погулять, благо здесь зелени полно? Я зашла на территорию детского садика, выбрала скамеечку, спрятанную в кустах и села. Сняла пиджак, оставшись в топике. Юбку подтянула повыше, пусть ноги тоже позагорают. Закрыла глаза. Блаженство! Время от времени я закидывала в рот очередную тянучку и кайфовала. Из-за спины доносился одуряющий аромат сирени. Вдруг стали слышны переговаривающиеся птицы. В отдалении слетелись на разборку вороны, подолгу что-то выговаривая друг другу. Потом одна не выдержала, нервный срыв, не иначе, и зашлась в истеричном крике. Надо же, как на людей похоже! Исчерпаны все аргументы и последним доводом становится крик.
Сколько звуков появляется вокруг, когда ты никуда не спешишь и сидишь с закрытыми глазами! Когда я торопилась на рандеву с главврачом, ничего этого я не замечала. Я даже не слышала шума стройки, который служил постоянным фоном для окружающей действительности.
Минут десять я наслаждалась ничегонеделанием, а потом мне это надоело. Стало скучно. Я встала, вернула на место юбку, собрала фантики, огляделась. Что бы такого сделать? Взгляд упал на скамейку. Отжаться, что ли? Сколько лет я уже этого не делала. В юности я слегка баловалась лёгкой атлетикой, а потом закрутилась в учёбе, вечной подработке, потом родились дети. Двадцать с лишним лет моей аэробикой были только походы по магазинам и стирка. Ну и, конечно, мой фирменный вид спорта: бег за подходящим к остановке автобусом, хотя в последнее время, скорее, это бег к подходящей маршрутке. Успевала я практически всегда, но наверное не из-за того, что очень хорошо бегала, а из-за того, что верно оценивала свои возможности. И если чувствовала, что не успею, то и не дёргалась. Неделю назад дети вытащили нас с Лёшкой на фестиваль бега на Дворцовой. Я не выдержала, молвила: - Были и мы рысаками! И отправилась с ними.
Получила футболку с номером и когда пришла пора старта, гордо вышла вместе со всеми. Пробежать нужно было пять километров. Я то хоть не опасалась за свою жизнь. Габаритами меня бог не обидел, детишек моих тоже. Пятнадцатилетний сын метр девяносто три ростом. Доченька с меня. Лёшка чуть-чуть не дотянул до сына. Я как-то подсчитывала средний рост нашей семьи и получилось метр восемьдесят три. Но как в эту толпу матери отпускали своих семилетних детей метр с кепкой!? Затопчут и не заметят. Лавина людей в одинаковых белых футболках со стилизованными бегущими человечками рванула со старта. Мне страшно было за набережную и мосты. Обвалятся ведь. Но, оказалось, распорядители были мудрыми людьми и маршрут проложили так, чтобы и Дворцовый, и Лейтенанта Шмидта устояли. Если бы старт был ближе к мосту, то авария была бы вполне возможна. Но потихоньку толпа рассредоточилась. Каждый выбрал свой темп, кто-то вообще шёл пешком. Были даже мамашки с детскими колясками. Лешке эти пять километров хоть бы хны. Он хоть и постарше меня аж на шесть лет, но тренированный, последний раз кросс бегал на военных сборах, на которые он умудрился загреметь под старость лет, всего лет пять назад. А я пять километров бегала в последний раз в семнадцать. Двадцать два года прошло. Как я умудрилась пробежать всю дистанцию, уму непостижимо! Но от своих отставать не хотелось. Хорошо хоть во времена моей беззаботной юности моя тренерша поставила мне дыхалку. И всего лишь за пять минут. Инструкция была крайне простой.
- Бежишь. Два вдоха, три выдоха. И дышишь только носом. В крайнем случае, поначалу выдохи можешь делать через рот. Всё, пошла.
Дальше было дело тренировки. Не сразу, но устаканилось. Дыхание стало автоматическим. Сейчас оно меня выручало, когда я поднималась по эскалатору, в очередной раз куда-нибудь опаздывая. Или когда я по три раза подряд возвращалась бегом домой на пятый этаж, что-нибудь забывая. Вот и на кроссе оно меня не подвело. Даже на финише я дышала относительно спокойно. Но ноги... Они отяжелели ещё на мосту лейтенанта Шмидта. На Дворцовом они стали свинцовыми. А на Дворцовой площади их у меня уже, по-моему, вообще не было. Но это были цветочки. Ужас был на следующий день. Без слёз я шагу ступить не могла. Подобное я переживала только в пятом классе, когда наш физрук-садист после летних каникул на спаренном уроке физкультуры дал нам такую нагрузку, которую больше никогда в течение года не повторял. Даже в половинном размере. Целую неделю весь класс ползал по школе. А по лестнице мы взбирались не иначе, как подтягиваясь руками по перилам или переставляя ноги со ступеньки на ступеньку руками. А мы тогда проводили каникулы не так, как теперешние школьники. Жмурки, прятки, казаки-разбойники, скакалка. О, скакалка! Было ли что лучше. Современные дети даже не представляют, что такое возможно. Когда со всего двора собираются от мала до велика, и десятилетние, и шестнадцатилетние. И по очереди выполняют какое-то (строго определённое) упражнение. Сделал ошибку – встаёшь крутить. Кто-то другой ошибся – меняет тебя. Мы часами прыгали и прыгали, и всё это в очень быстром темпе. Но даже для нас, относительно тренированных, нагрузка учителя-садиста была запредельной. Что же говорить про нынешнюю детвору. Они, ведь, бедные, во дворах вообще не играют.
Но сейчас мне было гораздо хуже, чем тогда, в пятом классе. Тогда был смех сквозь слёзы, сейчас же только они, солёненькие. Смеха и в помине не было. Остальные члены семьи, кроме Лёшки, чувствовали себя немногим лучше. У детей в школе пусть плохо, но всё таки физкультуру ведут. Если бы не мои инструкции по правильному дыханию, они выдохлись бы на первом же километре. Но мышцы на ногах у них, в отличие от меня, имелись. У меня же они начали замещаться другой субстанцией.
« - Галина, ты знаешь, как москали наше сало называют?
- Ну как?
- Целлюлит»
Всю жизнь была тоща тощёй. Мне нравилось, первый муж не возражал, а девчонки знакомые каждый раз при встрече охали-ахали:
- Ты опять похудела!
Если им верить, то за это время я дошла до того веса, с которым пришла на белый свет - три восемьсот. За один присест я могла съесть столько, сколько и здоровому мужику не проглотить. Но не в коня корм. Дневную норму по калорийности я выбирала одним только молоком. А помимо него было ещё много чего. И каша, и суп, и картошка. Но стоило мне развестись, я катастрофически стала набирать вес. То ли жизнь спокойной стала, без мелких нервотрёпок, то ли отсутствие физической активности по ночам сказалось, но хорошо хоть вовремя обратила внимание. Удалось удержаться на верхнем пределе нормального веса. Или нижнем - избыточного. Но давалось мне это тяжело. Есть я всегда любила, пусть и просто, но помногу. А коли готовил кто-то другой, с разными изысками, то грех не устроить себе праздник живота.
Время свободное есть, вот мы сейчас животом и займёмся. Надо качать пресс, тогда никакого живота не будет. Вон и скамеечка подходящая, поотжиматься можно. Когда я весила на двенадцать килограммов меньше, отжиматься мне было явно легче. Сейчас, наверное, ничего не выйдет. Но, как ни странно, на восемь отжиманий без особого напряга меня хватило. Ладно, ничего. Я помню, что у нас в классе, да и в институте, некоторые девчонки и одного раза не могли родить. Не ребёнка, а отжимания. А мне почти сороковник, да без тренировки. Надо же, как руки помнят. Посмотрим, какая у меня сейчас растяжка. Я подошла к детской горке, и поставила вытянутую ногу на ступеньку, находящуюся на уровне моего пояса. Наклонилась. Ого! Кончиками пальцев до земли дотрагиваюсь легко. А ладонями? Слишком многого хотите, леди. Экстремалка хренова. Вот так с разгону и чтобы получалось не хуже, чем у профессионального каратиста? Сначала вес сбрось. Да на тренировочки походи. Тогда будет о чём говорить.
Я спохватилась. От прохожих я отгорожена плотными кустами, а ведь из окон рядом стоящей высотки мои упражнения в мини-юбке должны быть неплохо видны. Я подняла голову. Вроде наблюдающих не наблюдается. Можно продолжать. Я собралась было наклониться, но тут краем глаза заметила какое-то движение в одном из окон. Что-то промелькнуло вниз. И одновременно раздалось отчаянное кошачье мяуканье. Не иначе, кошка за птичкой или мухой вылетела. Постоянная история. Летающие коты, это какое-то бедствие. Я не ветврач, но один то раз в год меня обязательно позовут посмотреть такого летуна. И говорю-предупреждаю: - Ставьте сетки на окна.
Нет! Только среди своих знакомых и знакомых своих знакомых как минимум с два десятка котов уже осматривала. Иногда ничего, дёшево отделывались. Испуг, да мышцы живота потом его в подобранном состоянии не держат. А иногда гораздо хуже. У моей пациентки, многодетной матери с пятью детьми кот свалился с десятого этажа на асфальт. Вроде бы остался цел. Но подбородком он попал на поребрик. Мало того, что ссадина появилась, так ещё и расщелина в верхнем нёбе от удара образовалась. Ехать в клинику, ставить скобы на нёбо у неё денег не было. Что делать? Посадили его на голодную диету. Убрали все миски, в том числе и с водой. Пришлось починить капающий кран, чтобы кот не мог напиться оттуда. Вкалывали ему подкожно физраствор и глюкозу. Клизмочки бульонные для подпитки я назначила. На двенадцатый день расщелина затянулась кожицей. Точнее, слизистой оболочкой. Я запретила давать ему твёрдые корма, сейчас уже лет пять прошло. Жив, курилка. И кроме костей лопает всё.
А хозяев этой выпавшей кошки что-то не видно. Не заметили. Надо сходить, поискать кошечку. Обычно они или очумело сидят на месте падения, или сразу же убегают в подвал.
Под пятым или шестым обследованным мною кустом сидела, сжавшись в комок, молоденькая точёная чёрная кошечка.
- Бедолага, как же тебя угораздило!
Её била нервная дрожь. Я поискала глазами картонку, чтобы можно было на неё посадить кошку. Ведь испугавшийся зверёк может так расцарапать своего благодетеля, что он и не рад будет, что связался. Картонок или дощечек я не заметила, а недалеко на молодой берёзке, уцелевшей при строительстве, болталась выгоревшая наволочка, видно улетевшая при сильном порыве ветра с чьего-то балкона. Радуясь своему высокому росту я сняла её с деревца, завернула в неё кошку и пошла искать квартиру, из которой та вывалилась. Окно я приблизительно запомнила.
Дом был новым. Класса выше среднего, но ещё не совсем люкс. Оградки с внутренним двориком и консьержа внизу не было. Номера квартиры я не знала и вычислить не могла, пришлось дожидаться, когда кто-нибудь зайдёт или выйдет. Минут десять подожду, не удастся войти, буду по домофону обзванивать все квартиры подряд. Да все и не нужно. Здесь двенадцать этажей. Квартир, судя по табличке, девяносто шесть. Значит по восемь на этаже. Меня интересует шестой или седьмой. Если обзванивать все, то это шестнадцать квартир. Чересчур. Слишком много народу придётся побеспокоить. Если обходить, то две трети квартир, а то и больше, в зависимости от расположения, можно будет отсеять. Подожду.
Ждала я недолго. Я услышала знакомый звук - так раньше я бегала по лестнице - весь пролёт преодолевала в два прыжка. Когда появились дети мне стало уже неудобно так скакать, но всё равно какое-то время, если я одна спускалась, я сбегала вниз своим излюбленным способом. Дверь резко открылась и под козырёк выскочил мальчишка-подросток. Я еле успела посторониться, а он уже бежал дальше. Вылетает из парадной тоже совсем как я раньше.
На шестом этаже интересующие меня квартиры оказались пустышками. Люди в них были, а вот про кошку никто не знал. Ладно, поднимемся ещё на один этаж. Тут меня ждал сюрприз. Вход на этаж был перекрыт, а звонок красовался лишь один. Зато какой! Явно антикварный, бронзовый, с благородной серебряной кнопочкой, мягко утопившейся вовнутрь. И как они не боятся, что его украдут?
Дверь мне открыл молодой парень в камуфляжной форме. В руках он сжимал, разжимал резиновый эспандер колечком и удивлённо взирал на меня.
- Простите, вы не знаете, эта кошка с вашего этажа?
- Да, это наша кошка. А откуда она у вас?
- Я увидела, как она из окна выпала, только не очень хорошо заметила из какого.
Парень нажал на кнопочку переговорного устройства.
- Миссис Амалия, тут вашу Клеопатру принесли, говорят, что из окна вывалилась. Мне девушку к вам проводить?
- Да. Через левую.
Смысл последней фразы мне был не ясен. Кошку парень у меня забрал, посадил на своё кресло, а меня провёл к странной двери. Почти такие я в старых фильмах видела. Или в забугорных. Но они всегда стояли не в квартирах, а в присутственных местах, типа магазинов. Круг-вертушка, поделенный на четыре секции. Такая же дверь была в другом конце коридора. Парень жестом пригласил меня войти в вертушку. Перегородка меня поразила. Было полное впечатление, что это настоящий камень из Египта. Почему из Египта? Да потому, что он весь испещрён иероглифами, и по виду он такой, как стены гробниц. Сама я в Египте не была, но существует Египетский зал в Эрмитаже и фотографии. Но не может же здесь, в питерской квартире быть камень из гробницы фараона? Наверное, это стилизация. Над камнем нависала панель, в которую было вмонтировано какое-то табло, на котором замелькали светящиеся цифры в два ряда, стоило мне дотронуться до камня и начать поворачивать дверь-вертушку. Первый ряд, видимо, указывал на градусы, на которые поворачивалась дверь. Что показывал второй ряд, я не поняла, там начало мелькать с тридцати девяти. Не дожидаясь, когда секция сделает полный поворот на девяносто градусов, я в силу своей природной нетерпеливости, сделала шаг в сторону как только там появилась щель. Мелькание цифр при этом закончилось на восьмидесяти четырёх. Передо мной был слепой тёмный коридор. Единственная дверь из матового стекла вела направо. Я отодвинула её. Здесь обстановка была совершенно другой. На секунду мелькнула мысль, а не квартира ли номер 50? Но нет, вроде она нормальных размеров, если учесть, что здесь должно быть восемь нормальных квартир. Хотя квартиры такими не бывают. Больше похоже на косметический VIP-салон. Здесь людям предлагают раздеться, гардероб красного дерева, опять же антикварный, этажерочки для зонтиков и перчаток. В ряд стоят новенькие тапочки разных размеров и фасонов. Явно ни разу не надёванные, в прозрачной упаковочке. Наверное, их одевают один раз, а потом выбрасывают или ещё куда-нибудь девают. Насколько же богатые здесь люди бывают, что им западло одеть тапочки, уже побывавшие на чьей-то ноге! А я то тут топаю в самых обычных босоножках. Кожаные, более или менее приличные, ведь на собеседование собиралась, но в данной обстановке смотрящиеся более, чем убого. И как только меня сюда запустили? Может, произошла ошибка? Может, мне нельзя было никуда ходить дальше слепого коридора? С другой стороны, охранник ничего не сказал, значит и торчать там в темноте я не обязана. Но пол царапать всё равно не стоит, постою спокойно на одном месте. Чуть дальше виднелась комната ожидания с мягкими белыми кожаными диванчиками и креслами. Но я думаю, что мне туда идти не стоит. На журнальных столиках дорогие журналы для мужчин и женщин. Всё увито живыми растениями, тянущихся из весьма недешёвых горшков и ваз. В углу фонтанчик. Напротив окна вольер с павлинами. Да уж, интерьер не из бедных. И кабинки для каких-то процедур. То ли солярий, то ли ещё что. Моей фантазии больше ни на что не хватило. Я не уверена, что королева английская живёт в такой роскоши. Только вот я чувствовала себя как-то странно. Убранство это меня гнетёт, что ли? Дышать тяжело, как будто меня что-то сдавливает. И сердце неритмично бьётся. У меня такого никогда не было. И сама я как-то пригнулась, сжалась. Неуютно мне здесь. А где же миссис Амалия? Для чего она сказала меня сюда проводить? Чтобы я посмотрела на её апартаменты? Несколько минут стояла полная тишина, изредка прерываемая криками павлина. Наконец из бокового коридора вышла женщина. На иностранку не похожа, но всё-таки, может, это она?
- Миссис Амалия?
Женщина вздрогнула. Она явно не ожидала меня увидеть.
- Вы кто?
- Я вашу кошку подобрала и вы сказали охраннику проводить меня к вам.
- Ах, да. Извините, склероз.
Но на склеротичку она совсем не похожа.
Женщина поднесла ко рту что-то похожее на мобильник.
- Гюнтер, я же тебе сказала девушку проводить через левую дверь, а она тут у меня, в салоне стоит.
- Так я её через лево и пропустил, - начал оправдываться охранник.
Видно, я забрела куда не следует.
- Удивительно! Я тебе советую лучше выполнять свои обязанности.
И уже обращаясь ко мне:
- Подождите минутку, я вынесу для вас вознаграждение, - и величественно выплыла.
Через пару минут она появилась, сунула мне в руку зелёную американскую бумажку и жестом указала на вертушку. Но теперь мне предлагали выйти через ту же вертушку, только напрямую из салона, не заходя в слепой коридор. Входя в салон, я не полностью провернула секцию, и сейчас, прежде, чем толкнула её перегородку я заметила, что смогу выйти на ту сторону даже если поверну её совсем чуть-чуть. Здесь тоже было два ряда цифр. Верхний стоял на нуле, а в нижнем, когда я вошла, опять загорелось восемьдесят четыре. Нехорошее чувство опасности охватило меня. Ну не нравились мне эти цифры. Почему они скачут, когда я поворачиваю вертушку? Ну, градусы, это понятно. А что такое тридцать девять и восемьдесят четыре? Да ещё и иероглифы на холодном камне. До них мне совершенно не хотелось дотрагиваться. Стараясь занять как можно меньше места я стала боком протискиваться сквозь щель вертушки. Но всё равно её задела. Цифры опять поехали. Верхние остановились на двенадцати, нижние на девяноста шести.
Охранник остолбенело уставился на меня.
- Миссис Амалия, жалобно запричитал он в «рацию», - тут снова эта, ну та, которая с кошкой. Что делать?
- Идиот! Опять прокол! И ты всё ещё не знаешь, что делать? Немедленно запихни её обратно.
Парень стал теснить меня опять к этой же злосчастной двери. А я, совершенно не переносящая насилия над собой, начала яростно сопротивляться. Вцепившись в его камуфляжку, я наклонилась так, чтобы он не мог меня впихнуть обратно в вертушку. С ней что-то было не ладно. Дёрнул же чёрт подобрать эту кошку!
Вот только с парнем я не могла справиться, то ли он был очень сильным, то ли я ослабела. И тут я увидела свои руки. Высохшие, обтянутые пергаментной кожей, с толстыми верёвками вен. Руки столетней старухи. Так вот почему я не могу с ним совладать! Они со мной что-то сделали. И цифры... Девяносто шесть, это мне сейчас девяносто шесть! Сволочи! Гады! Они меня каким-то образом состарили. Это всё вертушка. Если я сейчас в неё попаду, то буду трупом. Ещё несколько лет к моим нынешним годам, и всё, амба. Дети сироты. Безутешный муж. Они даже не будут знать, что со мной случилось. А эти сволочи ещё кого-нибудь убьют.
Волна злости прокатилась по мне. Надо что-то делать. Надо. И я вспомнила, что нам рассказывали на тренинге по ведению переговоров.
- Ни в коем случае никогда не спорьте с собеседником. Вы не сможете его убедить, споря с ним. Или это будет гораздо сложнее сделать. Применяйте технику ай-ки-до. Это вид восточного единоборства, использующий энергию нападающего противника. Причём сначала нужно как бы поддаться нападающему, а потом сделать неожиданное движение, к его энергии добавить свою и обратить всё это против него. В переговорах так же...
Что там было ещё про переговоры, меня сейчас не интересовало. Шла борьба не на жизнь, а на смерть. Охранник пытался выпрямить меня. Я пошла у него на поводу, сделала вид, что он меня пересилил. Сложила ноги вместе, просунула между его ногами, вытянула руки вверх и резко нырнула вниз. У него в руках остался мой пиджак, надетый мною по случаю предполагавшегося собеседования. Сумка, висевшая на плече, соскользнула вместе с пиджаком. Плакали мои сливочные тянучки. А я села на пол, проскользнула у него между ног и слегка толкнула его в спину. Так как перед этим он толкал меня в том же направлении, моего толчка оказалось достаточно, чтобы в вертушку ввалился он, а не я. Мне только оставалось быстро её повернуть до конца. Но на этом я не остановилась. Эту самую вертушку для надёжности я провернула несколько раз по полному кругу, благо, на каждой стенке вертушки были устроены ручки. Я, прежде, чем дотронуться до них, посмотрела, из чего они сделаны. Какая-то пластмасса, но в любом случае, это не египетский камень.
Ожило переговорное устройство на стене. Миссис Амалия надрывалась:
- Гюнтер, чёрт бы тебя побрал! Ты куда провалился?
Не переводя дыхания, я побежала к двери. И в этот момент набатом для меня прозвучал дверной звонок, тот самый, антикварный. Кто бы там ни был, надо открывать и прорываться. С минуты на минуты здесь появится Амалия, а с умной молодой стервой мне, почти столетней, не справиться. С той стороны не ожидают, что я вылечу из двери, а если повезёт, то и лифт ещё не закроется. На секунду замешкавшись с незнакомым мне замком я вылетела на лестницу. Там стояла пожилая еврейская чета. Типичные Сара и Абрам. Она, увешанная побрякушками по всей своей дряблой коже. Он интеллигентный, с грустными глазами Иннокентия Смоктуновского. Рассматривать мне их было некогда.
- Уходите отсюда, - крикнула им на бегу. На долю секунды я задержала взгляд на номере квартиры. Я не ошиблась, квартира номер пятьдесят. Булгаков на новый лад. Запнувшись на пороге обо что-то маленькое и упругое, увидев, что в лифт я безнадёжно опоздала, я полетела вниз по лестнице, покрывая пролёт двумя прыжками, но не так, как в юности, для удовольствия, а с надрывом и с бОльшим ускорением. Однажды я так уже бежала. Мне было тогда четырнадцать. Золотое время. Общение с девчонками меня не интересовало. Разговоры о тряпках, косметике, танцах меня не трогали. Я ощущала себя скорей парнем, чем девчонкой. И всё свободное время проводила с мальчишками. Играла с ними в карты, лазала за яблоками, ходила за грибами. Была рубахой-парнем. Звали меня тогда Аликом. Ребята учили меня перепрыгивать через забор, опираясь на него одной рукой, кидать камни в цель, плавали и бегали со мной на перегонки. Вновь вливающиеся в нашу компашку парни даже не догадывались, что я девчонка. Вполне оформившуюся грудь я успешно маскировала рубахой, завязанной узлом. Так как никто в той компашке не был столь же начитан, как я, влюблённости в кого бы то ни было я счастливо избежала, и просто весело проводила своё время. Их покуривание и пробу сил в выпивке я не одобряла, но и не могла активно помешать им в этом. Главное, что сама не принимала участия. Пай-мальчиками они не были, но ко мне все относились уважительно. Клинья никто не подбивал. Алик это Алик. Было у нас там два парня. Один почти тянул на категорию отличника и маменькиного сыночка, Сашка Рыженьков. А второй, Олег Фартхутдинов, хулиган первостатейный. И несмотря на возраст, а был он на несколько месяцев младше меня, взгляд у него был неприятный, маслянистый. Тогда я ещё не понимала, что это означает, но тесного общения с ним избегала. С любым другим могла пойти купаться или прочёсывать островки в поисках подберёзовиков или красненьких, а с ним только в компании. И вот идём мы однажды с Сашкой мимо Фартхутдиновской хрущёвки. Сашка и говорит:
- Давай зайдём, мне с ним перетолковать надо.
Ну надо, так надо. Сашка за свою репутацию боится. В своём присутствии ничего не позволил бы со мной сделать.
Поднялись. Пока Сашка с Олегом разговаривали, я рассматривала скудненькую книжную полку. Дюма, «Хроника» и «Одиссея капитана Блада», ещё что-то. Мало было книг. А вот хрусталя... Весь сервант был плотно забит им. Долго родители его собирали. У нас дома не было ничего хрустального, кроме пепельницы, подаренной отцу на день рождения. Зато книг... Огромный книжный шкаф, заполненный в два ряда, плюс несколько полок, плюс стопки выписываемых журналов. А здесь пустовато. Неожиданно в эту комнату вошли Олегов старший брат-дембель и его друзья. Я спрашиваю:
- А где Сашка?
- А они с Олегом свинтили куда-то. Давай-ка девочка, ложись по хорошему, мы тебя сейчас по очереди попользуем. Будешь хорошо себя вести, будет не больно. А выделываться станешь, церемониться не будем. Нас трое, справимся.
Ну что четырнадцатилетняя девчонка может сделать против трёх двадцатилетних парней? Казалось бы ничего. Ан нет. Адреналинчик у меня взыграл. Одной рукой я подняла кресло, не очень тяжёлое, типа кресла-кровати, а облегчённое, дерматиновое на металлических ножках, но всё равно увесистое, и заявила:
- Я сейчас разнесу весь сервант с хрусталём, будете потом объясняться с родителями.
Второй рукой достаю конфетницу и заявила:
- Вы сейчас открываете входную дверь, сами уходите в маленькую комнату и сидите там. При малейшем вашем движении я швыряю кресло в сервант и будьте уверены, попаду. А до тех пор, пока вы не уйдёте, я буду бить по одной хрусталюшке в минуту. Ну, время пошло.
Парни попятились. Кресло я играючи держала в вытянутой руке, силушкой Бог меня не обидел. Да адреналинчик ещё подбавил, и сомнений в том, что свою угрозу я приведу в исполнение, у них не было. А вот как я дошла до тактики террористов, убивать по одному заложнику в течение какого-то временного промежутка, это загадка. Боком, боком я подходила к двери. Они, гады, не полностью выполнили мои условия, дверь то открыли, но цепочку оставили. А я из комнаты этого не разглядела. Но цепочка задержала меня не более, чем на полсекунды. Кресло я бросила в коридоре, им под дверь, чтобы они в нём запутались, выскакивая. И понеслась по лестнице, прыгая не через пять ступенек, как обычно, а проскакивая весь пролёт в один прыжок. Сверху был слышен топот, но куда им до меня! У меня же постоянная практика сбегания по лестнице.
Рыженьков при мне больше не появлялся. Одного не знаю, он изначально вёл меня на заклание, или ему сказали свалить, и он смалодушничал. Но в любом случае он поступил подло. Наглая Фартхутдиновская рожа один раз было наткнулась на меня, но я так на него зыркнула, что он предпочёл отчалить.
Сейчас я тоже перепрыгивала ступеньки. Но при каждом приземлении ногу простреливало, а сердце бешено колотилось. Казалось, у меня что-нибудь должно сломаться, но бояться было некогда, и я продолжала бежать. Мой бег сопровождало какое-то мягкое постукивание, я не могла понять, что это такое. Сверху раздался голос Амалии:
- Проходите, вы пришли немного раньше назначенного времени, вам придётся подождать.
- А чего это она отсюда выскочила и так быстро побежала? - спросила Сара.
- Её напугали наши цены. Она решила, что сто тысяч, это в рублях. На самом деле, и евро не та валюта, в которой надо оценивать наши услуги...
Дальше мне было не слышно. А постукивание продолжалось, и тут меня обогнал резиновый бублик эспандера. На улицу он выкатился передо мной.
Я бежала. Быстро. Как могла, и, кажется, быстрее, чем на кроссе десятидневной давности. Или пятидесятисемилетней. От чего считать? Где теперь моя точка отсчёта? От дня рождения или от сегодняшнего дня, будь он проклят? А может, это сон? Кошмар? Сейчас Лёшенька почувствует, что мне снится что-то нехорошее и разбудит меня.
Мальчишка, оставленный мною позади, заулюлюкал вслед:
- Ребя, гляньте, старуха Шапокляк чешет. А мини то нацепила, сейчас на скорости из неё выпрыгнет. Во карга старая даёт. Не иначе ей зад накеросинили.
Теперь мне не остановиться до угла дома. Ещё не хватало слушать издевательства малолетних ублюдков. Там заверну и переведу дух. Завернула. И тут же завизжали тормоза. Серебристый мерс с тихим ходом, мне и не слышно его было, уж больно громко я дышала. Машина уже остановилась, а я по инерции всё ещё передвигала ноги. Не машина ударила меня, а я ударилась о машину, и от удара опрокинулась назад.
- Мать, ты что вытворяешь, твою мать! - выскочил водитель. - Твоё счастье, я ехал медленно, затормозить успел. Тебе то что, на кладбище уже давно прогулы засчитывают, а мне потом из-за тебя с гаишниками разбираться. И не виноват, а откупаться придётся. Славу богу, и ты цела, и машина.
Мужик немного отмяк. Помогая мне подняться, он спросил:
- И что тебя под колёса потянуло, от чего убегала?
Я взглянула на него снизу вверх:
- Мне страшно, вы можете увезти меня отсюда, куда угодно, мне без разницы.
- Метро устроит?
- Да, конечно, так лучше всего. Спасибо вам.
Мужик подождал, когда я усядусь. Машина тронулась. Я заметила, что у него левая рука забинтована. Я отдышалась, и по своей профессиональной привычке совать нос в чужие болячки, спросила:
- Что у вас с рукой?
- Да, уже год болит. К врачам ходил, ничего толком сказать не могут.
- Остановите машину, покажите.
Мужик послушно притормозил, размотал бинт. Запястье несколько припухшее. Я потрогала. На ощупь рука мягкая, по медицински это называется «тестоватая припухлость». Или ещё точнее «припухлость тестоватой консистенции».
- Когда трогаю, не болит?
- Да нет, шевелить больно, никакой нагрузки дать на руку не могу. Раньше в тенисс играл, а сейчас даже руль крутить тяжело.
Ну что же, в диагнозе я уверена, почему-то мне такое встречается часто. Но не в поликлиничном кабинете, а на ветеринарных вызовах и при посещении больных на дому. С такими вещами люди к терапевту не ходят, считается, что это должен лечить хирург. Только хирурги тендовагинит лечить не любят, а может и не умеют. У людей мне почему-то всё время попадаются запущенные случаи, когда пациент обращался к врачу не по одному разу. А толку чуть. А самые «красивые» случаи я видела у собак. Один раз у красавца азиата, живущего в вольере. Ко мне его вывели на улицу. На своей территории он бы меня съел, не раздумывая. И косточки бы не выплюнул. У него башка была, как три моих головы. И весил он не меньше мене, а я женщина не маленькая. И вот стоит этот красавец непонятно как. Задними ногами он и земли-то почти не касается. Только слегка цепляется за неё, родимую, когтями. А вес свой немаленький держит на передних ногах. Как только не падает? Я осторожненько подобралась к нему сзади, ощупала задние ноги, пока хозяин с хозяйкой его держали. Суставы, на которые они грешили и пытались лечить, оказались спокойными, к ним у меня претензий не было. Зато над скакательными суставами под кожей вместо жёсткого тонкого сухожилия висела какая-то мягкая толстая труба. Воспаление сухожилия, да и сухожильного влагалища тоже. Это место такое, куда входит сухожилие, прикрепляясь к кости. Все антибиотики пришлось отставить в сторону, на сухожилия они почему-то не действуют. У водителя серебристого мерса то же самое, что и у азиата, только на запястье.
- Это у вас тендовагинит, воспаление сухожильного влагалища. Вам, наверное, физиотерапию назначали, электрофорез?
- Да, ходил, только без толку.
- У вас есть бумага, запишу, что попить надо и где купить.
- Да, пожалуйста, возьмите в бардачке, - неожиданно он перешёл на вы.
- Вот адрес фитоаптеки, там купите препарат АРТ. Он растительного происхождения, великолепно справляется с воспалениями суставов и околосуставных тканей. У вас язвы желудка ведь нет, судя по вашему виду и реакции на стресс?
- Тьфу, тьфу, тьфу, ещё не заработал. А что, у язвенников другие реакции? Внешний вид я ещё понимаю, а поведение-то как от болезни меняется?
- Это не поведение от болезни зависит, а болезнь от мыслей и поведения. Если человек на всех обижается, ждите у него рак. Если на людей злится, считает поголовно всех негодяями, а себя борцом за справедливость, то вам придётся лечить у него язву желудка. А если женщина обижена на мужчину или на весь мужской род в целом, то проблемы с маткой ей обеспечены. Вы на меня нормально отреагировали, сильно не ругались, не занудствовали с лекцией на тему правил дорожного движения, цвет лица у вас нормальный, не зелёный, не землистый. Вес в норме. Да много ещё всего по мелочи, из чего можно заключить, что серьёзных проблем со здоровьем у вас нет. Разве, что изредка запоры бывают, а иногда, наоборот, прослабить может ни с того, ни с сего. Но это легко поправимо. Во первых, последите за питанием. Много булки или сладкого скорей всего и дают запор. Вместо них вам каши нужны. Чтобы стул нормализовать, микрофлору попейте. Сейчас множество всяких препаратов, пробиотики называются. Приходите в аптеку и выбирайте, какие вам нравятся по цене и названию. Разница между ними не очень большая. Можете ещё учесть сколько раз в день принимать надо. Если вы человек занятой или непунктуальный, то лучше выбирать такой, чтобы принимать один раз в день. А для руки купите препарат АРТ и пейте смело по одной капсуле два раза в день, обязательно во время еды. Боль пройдёт очень быстро, но вы попейте ещё недельку, другую, но уже по одной капсуле.
- А вы врач?
- Да, по крайней мере, была им.
Ехали молча. Он поглядывал на меня, но расспрашивать больше не пытался. До метро доехали минут за десять.
- А документы у вас с собой?
- Какие документы?
- На проезд.
Видно, он имел в виду пенсионное удостоверение.
- Ой, нет, - честно ответила я. Ведь мой пиджак и сумка пропали вместе с охранником. Если бы у меня было пенсионное, то оно вполне могло бы остаться у Амалии. Эх, тянучки жалко! Но зато они спасли для меня паспорт и ключи от машины.
- Но у меня есть деньги, - в кармане юбки у меня лежала зелёненькая бумажка. А вдруг в связи со всей этой чертовщиной доллары превратились неизвестно во что? Я испуганно дёрнулась и вытащила на свет божий полученную от Амалии купюру.
- Вот.
- Ну и что вы будете делать со своей сотней баксов в метро?
- Не знаю.
- Вот возьмите, - он протянул мне полтинник. - Это на метро и на маршрутку. Берите, берите, меня вы этим не обремените. Считайте компенсацией за то, что ругался на вас. Вы же не нарочно. А это вам за консультацию, - он протягивал мне тысячу.
Ну что же, теперь у меня с деньгами неизвестно что будет, отказываться грех. А ему встреча со мной только на пользу.
- Спасибо вам огромное. Дай Бог вам здоровья.
- Спасибо, не жалуюсь, - он ответил так же, как раньше я отвечала своим пациентам.
Перед входом в метро я остановилась. Надо подумать. Хотя чего тут думать. Абзац полный. Я стояла у витрины ларька и рассматривала своё отражение. Дряхлая бабка с седыми космами. Полное отсутствие талии, бесформенные ноги, согнутая спина. Не жутко, но наклон есть. Не разжиревшая, но и сухопарой не назовёшь. И в мини-юбке! Хорошо, что она на резинке, а не на молнии, а то бы давно лопнула. В тридцать девять я была чуточку худее. Помимо мини-юбки я ещё и в открытом топике без лифчика! Все, наверное, думают, что из сумасшедшего дома сбежала. Обвислые щёки, мешки под глазами и глубокие морщины. Господи, что за ужас! Будь мне на самом деле девяносто шесть, я могла бы только радоваться жизни, если бы могла так драться и бегать. Но мне-то реально тридцать девять!