В оценке сновидения можно заметить три направления. Одно из них, которое является как бы отзвуком господствовавшей прежде переоценки сновидения, находит себе выражение у некоторых философов, которые кладут в основу сновидения особенное состояние душевной деятельности, рассматриваемое ими даже как более высокая ступень в развитии духа; так, например, Шуберт утверждает, будто сновидение является освобождением духа от гнета внешней природы, освобождением души из оков чувственного мира.
(с) Зигмунд Фрейд, "О сновидении"
Эти фужеры мы купили с Лидией год назад, когда наконец решили расписаться в загсе. Дюжина тонких-звонких красавцев всяких дымчатых расцветок - от нежно-лиловой до темно-розовой. Они стояли шеренгой за стеклом посудного шкафа. Стекло разлетелось от первого выстрела, а сейчас разлетались сами наши любимцы. Я старался перешибать ножки, но это удалось всего два раза. Чаще пули разносили верхнюю часть фужера или вообще летели мимо - делали лучистые дыры в зеркальной задней стенке. После восьми выстрелов были уничтожены пять тонконогих бокалов. Я перезарядил барабан. Я расстреливал собственную прежнюю жизнь. Ни злости, ни отчаяния, ни дурацких надежд уже не осталось. Все перегорело.
(с) Владислав Крапивин, "Прохождение Венеры по диску Солнца"
Я расстреливала их очередями, прижавшись спиной к холодной стене. Они падали, один за другим, их одинаковые кукольные лица застывали, стеклянные глаза замирали, бессмысленно глядя в сизое предрассветное небо. А другие все лезли через баррикаду ломанных картонных коробок, мятых комков жести, клубков гнутой арматуры и деревянных ящиков. Я не знаю, куда потом делся автомат, более того, я не знаю, как он попал мне в руки. Но в тот момент меня это не волновало. Все знают, что кошки, обычно ласковые, иногда выпускают когти. А вы видели кошку, загнанную в угол, готовую защищаться до последнего? Я стала такой кошкой.
А началось все очень просто. Шеф с утра дал мне адрес - езжай, мол. Но мое шестое чувство поджало уши и оскалило зубы. Я тогда отмахнулась от дурных предчувствий и поехала. Я шла по ничем не примечательной улице, перебирая в памяти содержимое сумки - все ли взяла? И тут упала ночь. Солнце резко скатилось за крыши домов, на черном безжизненном небе повисли холодные звезды, как будто пришпиленные к шершавой небесной тверди. Дома вдоль улицы сразу как-то пооблезли и ощерились осколками битых оконных стекол. Было пусто и тихо. Только где-то далеко скрипела, покачиваясь на ветру, дверь.
Я даже не испугалась. Настороженно оглядываясь, я шла дальше вдоль улицы. Потом слева, из узкого проулка, выскочил белый пушистик и попрыгал ко мне.
- Привет, малыш, - я присела на корточки и протянула ему руку.
Маленький пушистый комочек на толстых коротких лапах потоптался передо мной, поблестел умными черными глазками из под-длинной пушистой челки, понюхал мою ладонь и... я еле успела отдернуть руку. Острые, как у пираньи, зубы щелкнули в сантиметре от моих пальцев. Я поспешно отскочила, а пушистик оскалился и медленно пошел в мою сторону. Я отступала, пока не услышала позади тихий шелестящий звук. Я оглянулась. Из ближайших домов и из соседних проулков медленно выходили пушистики. Большие и маленькие, разноцветные, похожие на плюшевые игрушки, они строились в колонну и недобро улыбались.
Я замерла. "Добрые, ласковые, идеально подходящие для общения с маленькими детьми, домашние животные" - вспомнила я рекламный буклет питомника. А потом в голову пришла картинка из старого фильма "Гремлины". Вот тебе и пушистики... А они все выходили и выходили. Тот, первый пушистик, пытавшийся меня укусить, стоял теперь в двух шагах, пристально глядя на меня. А у меня в голове вертелась дурацкая песенка, что-то вроде "муси-пуси-я-тебя-не-боюси...".
Из ступора меня вывел выстрел. Он раздался откуда-то слева. Я вздрогнула и побежала на звук. Словно по команде за мной ровным строем поскакали пушистики. Выстрелы вдали участились. "Интересно, идет ли Слонопотам на звук, и если идет, то зачем?" - подумала я на бегу. И удивилась тому, какие глупости лезут в голову.
Я бежала, тяжело дыша, прыгала через неровные горы мусора, какую-то поломанную мебель, уворачивалась от пушистиков, выскакивающих из подворотен. Один раз я оглянулась - за мной неровно колыхалась разноцветная пушистая улица. Сколько же их там было? Откуда? Все это я решила обдумать потом.
Я успела. Я добралась до них целой и невредимой. На небольшой, освещенной одиноким желтым фонарем площади была свалена баррикада из кирпичей, коробок и какого-то мусора. На ней стояло несколько человек в форме. Они стреляли по пушистикам, выскакивающим на площадь. "Помогите!" - закричала я. Они услышали, заметили. Один махнул рукой. Я взлетела на баррикаду, споткнулась и головой вперед полетела за мусор. Хорошо, что меня когда-то научили кувыркаться. За баррикадой сидела девушка и перевязывала мужчину в форме - у него была окровавлена рука. Рядом лежал другой, с перевязанной ногой.
- Цела? - спросила она.
- Угу, - только и смогла выдохнуть я.
- Отступаем, - крикнули сверху. Стрелявшие мужчины спрыгнули с баррикады, подхватили раненого, и мы побежали.
Бежали мы недолго. Вернее, недалеко. Я города не знала вовсе, те люди, видимо, тоже. Мы уперлись в тупик. Я впечаталась в стенку, оклеенную бахромой объявлений. "Продам пианино" - гласило то, что оказалось перед моими глазами. "Какая глупость," - подумала я и развернулась. Пушистики неторопливо шли к нам ровным строем. А и правда, куда им было торопиться? Добыча-то - вот она. Мужчины с автоматами выстроились поперек узкого проулка, в котором мы оказались, и начали стрелять. Один, увидев над нашими головами узкое разбитое окно, подсадил туда санитарку, меня, а потом бережно передал нам раненых.
Мы оказались в темной, грязной, захламленной комнате. Мужчину с перевязанной ногой мы усадили на сломанный диван с драной обшивкой. Санитарка присела рядом с ним, достала из какого-то кармана вязание и с невозмутимым видом стала вязать. Второй мужчина занял место у окна. Я бездумно мерила шагами комнату.
Выстрелы за окном сменились воплями, потом все стихло. Совсем.
- Уй-ё, - сказал вдруг мужчина у окна и добавил пару непечатных фраз.
Я выглянула в окно. От мужчин с автоматами не осталось ничего, как не было. Живых пушистиков тоже не было видно, только безжизненные, покрытые кровью маленькие тельца. А еще посреди проулка стоял человек. Без одежды, без половых признаков, без волос, с большими ярко-зелеными глазами. Он не двигался, смотрел в стену под нашим окном.
- Даю Вам честное слово, вчера, в половине седьмого, я видел двух свинок без шляп и ботинок, даю Вам честное слово, - прошептала я.
Мужчина покосился на меня, потом шепнул:
- Смотри.
Несколько секунд я всматривалась в проулок, не понимая, что нужно увидеть. Потом краем глаза заметила какое-то движение в груде трупов пушистиков. Раздвигая белые окровавленные трупики посреди проулка "вырастал" еще один человек-манекен...
- Твою... - прошептала я и повторила то, что до этого говорил мужчина.
Видимо, скзала я это слишком громко. Манекены как по команде подняли головы и посмотрели на нас. Я отступила, а мужчина начал стрелять. Я оглянулась - в комнате не было ни санитарки, ни раненого. Я было подумала, что они вышли в соседнюю комнату, шагнула в строну дверного проема и пол под моими ногами проломился.
Приземлилась я мягко, на груду какой-то ветоши. Огляделась по сторонам. Та же пыль, хлам, грязь. В каким-то чудом уцелевшее окно на меня пялился манекен. Я дико закричала, вскочила с груды тряпок и побежала в ближайший дверной проем. Я бежала сквозь здание, по коридорам и комнатам, а в ушах стоял звон разбитого стекла. В конце концов здание-лабиринт выпустило меня на улицу сквозь тяжелую деревянную дверь.
Страха, что удивительно, не было. Бояться я буду потом, если получится. А была сумасшедшая гонка - через завалы мусора, поваленные урны, сломанные скамейки, а они, одинаковые, с дикими, безумными лицами, гнались за мной. На бегу я успела подумать, что не зря я в детстве боялась клоунов и манекенов.
Потом - снова тупик. И я расстреливала их очередями, прижавшись спиной к холодной стене. Они падали, один за другим, их одинаковые кукольные лица застывали, стеклянные глаза замирали, бессмысленно глядя в сизое предрассветное небо. А другие все лезли через баррикаду ломанных картонных коробок, мятых комков жести, клубков гнутой арматуры и деревянных ящиков. Я не знаю, куда потом делся автомат, более того, я не знаю, как он попал мне в руки. Но в тот момент меня это не волновало. Все знают, что кошки, обычно ласковые, иногда выпускают когти. А вы видели кошку, загнанную в угол, готовую защищаться до последнего? Я стала такой кошкой. Где-то в полутора метрах над моей головой зияло разбитое окно, и в него я попыталась забраться, когда автомат выплюнул последнюю гильзу и виновато чихнул. Ящик под ногу, прыжок, кое-как подтянуться, оставить ботинок в руке одного из них - и спрятаться в доме. Странно, что сюда они еще не забрались.
Дальше не помню. Опять коридоры, двери, повороты. И невероятная, немыслимая тишина. Я спряталась в каком-то зале на втором этаже, забилась в угол и попыталась отдышаться. Сердце бешено колотилось, как будто хотело выскочить из груди. Потом я, кажется, задремала. Разбудили меня тихие звуки в соседней комнате, а может это был первый луч солнца, заглянувший в окно.
Я поднялась, на цыпочках прокралась к двери и заглянула в соседнюю комнату. На кое-как застланной кровати сидели пушистики - взрослая мама и четверо ее двухмесячных детишек. "Бежать!" - промелькнуло в голове, а ноги пошли к кровати. Я привычно нащупала в сумке нужные ампулы, практически на ходу набрала шприцы, сделала малышам прививки, погладила их маму и направилась к выходу.
Спустившись на первый этаж, я вышла из здания и пошла по широкой улице навстречу солнцу. Город преображался на глазах. Мусор исчезал, клумбы покрывались травой и цветами, окна блестели под лучами солнца, большого, белого, выраставшего из тротуара мне навстречу. Когда свет его стал нестерпимым для глаз, я проснулась.