Через минуту он уже подъезжал к дому. Он заехал во двор, поставил машину. Войдя в парадное, он увидел, как какой-то мужичок маленького роста в синих спортивных вытянутых штанах выкручивал лампочку, стоя на домашней стремянке. Дверь в квартиру, над которой горела лампочка, была приоткрыта, и в дверях появилась уже не очень молодая, но и не старая женщина в халате в крупные цветы и с бигуди на голове.
– Погодите, не выкручивайте. Дайте хоть в дом войти при свете.
– А вы вот купите лампочку и вкручивайте ее себе сами, – торжествующе сказал мужик, и выкрутил лампочку.
– Спокойной ночи, – язвительно сказал он старику.
– А чего ей быть неспокойной? – как-то обстоятельно сказал мужик. – У нас ночи всегда спокойные. Спим крепко и никого не тревожим всякими гадостями и глупостями. Нет у нас на это времени. Мы люди рабочие.
– Ясно, рабочий человек. И где же это вы работаете, если не секрет?
– Где-где? А вот не скажу. Нельзя, служба такая, секретная.
– Ну, и Бог с Вами, рабочий человек. Будьте счастливы.
– Так ведь счастлив, – сказал мужичок, втаскивая стремянку к себе в квартиру.
– Папаша, Вы с кем это там болтаете на коридоре? – спросила дочь. – Идите в хату, чай простывает.
– Идем, идем, – торопливо отозвался папаша, втаскивая стремянку к себе в квартиру и захлопывая дверь, оставив его, таким образом, в полной темноте.
«Ну вот, со светом все ясно. Осталось пролить свет на домашние обстоятельства», – подумал он. Преодолев пешком довольно легко несколько этажей, он подошел к двери квартиры в тот момент, когда Тамара ее открыла. Он вошел в прихожую. Тамара обвила его руками за шею, чмокнула в щеку и уткнулась лицом в плечо.
– Я не хотел… – начал он.
Она приложила палец к его губам и прошептала:
– Я все понимаю. Иди, мой руки и будем обедать.
– Я сыт, – ответил он шепотом.
– Ты где-то обедал?
– Да. Еще днем, в ресторане со шведами.
– Так это ведь давно было.
– Очень!
Он усмехнулся.
– С тех пор, что мы встретились с тобой, мне кажется, что каждый день я проживаю сначала целую жизнь. И каждый день так насыщен, как будто все, что было сегодня утром, было в прошлом году, – так же шепотом проговорил он.
– У меня такое же ощущение, – прошептала она. – Пойдем, хоть выпьем чаю. Я страшно хочу пить!
И она прошла на кухню, а он, сняв уличную обувь, пошел в ванную комнату, чтобы помыть руки. На сей раз он даже не взглянул на свое отображение в зеркале. Он просто забыл об этой своей многолетней привычке. Смысла в этом он просто уже не видел.
Он вошел на кухню и увидел Тамару, стоящую у окна, спиной к нему. Она о чем-то размышляла, глядя в окно. Но как только он вошел, тут же повернулась к нему, и ему показалось, что она стерла рукой со щеки слезу. «А может, это мне только кажется»? – подумал он. Вслух же сказал:
– Ну, давай чаевничать!
– Чай уже в чашках. Ты ведь, как всегда, будешь зеленый без сахара?
– Да, скоро и без чая. Так экономней, – пошутил он.
– А что, я слыхала, на Востоке пьют только горячую воду.
– А вот полетим на Восток и сами посмотрим, правда ли это.
– Я даже не знаю, как сейчас лететь и оставлять ее здесь одну.
– А вот так, сесть в самолет и лететь. Я хотел с тобой поговорить на эту тему.
– Я тоже. Она взведена обстоятельствами до предела. А тут еще я вышла замуж и уезжаю со своим мужем. Она никак не может этого понять.
– Томик, завтра утром все поймет. Во-первых, ты завтра с ней поедешь в клинику к акушерам на консультацию. Во-вторых, мы оставим ей деньги, и я попрошу Татьяну, кстати, ее тезку, помогать ей. Надо их познакомить. Таня, я имею в виду твою дружку, очень порядочная и обязательная барышня, Вадим – мой партнер и адвокат. Я им доверяю как себе. Ей с ними, почти ее сверстниками, будет полегче, чем с тобой и…. тем более, со мной. Ничего, привыкнет.
– Она хотела видеть Сандерса.
– Ты ей сказала, что он здесь?
– Да. Я ей все или почти все рассказала. Она в курсе. Но пока не на моей стороне. К сожалению.
– Это из-за меня.
– Нет, из-за нее самой. Просто она не хочет смириться с тем положением, в котором она оказалась.
– Это прекрасно! Значит, будет искать выход. Вот когда смирится, тогда все, конец.
– Да, ты прав, но сегодня ей нужна поддержка, а я уеду.
– Томик, радость моя, у тебя была поддержка, когда ты осталась одна, с ребенком, без мужа?
– Какое-то время – нет. Потом мама сказала, чтобы я приезжала к ней.
– А у нее будет наоборот.
– Ты же понимаешь, я очень волнуюсь, как все у нее будет.
– Как, как? Родит, будет воспитывать, растить, любить, ссориться. Как и она от тебя, ее ребенок уйдет от нее жить самостоятельно. Все будет как у всех. Главное, не это, а то, чтобы она была не как все, а только такой, какой может быть только она. Ты же знаешь, мы ничего не можем изменить в жизни других людей. Мы можем только изменить наше отношение к этим другим. Вот завтра она и должна изменить это ее отношение к тебе, ко мне пока не обязательно. Это потом. И ты должна смотреть на нее не как на ребенка, а как на взрослую женщину, которая вот-вот сама станет матерью.
– Умом я все понимаю, а вот сердцем….
– Да, вам женщинам тяжело. Давай пить чай.
– Хочешь печенье?
– Ты пекла?
– Нет.
– Тогда нет, согласен только на твое.
И он рассмеялся.
– Следующий раз. Ты же знаешь, какой сегодня день был. Когда же я могла его испечь? – с удивлением, что он задал такой вопрос, спросила она.
– Да я пошутил. Ты просто меня приучила за эти дни ко всяким вкусностям.
– А я думала, ты не гурман.
– А я и есть не…. Я просто обжора.
– Да что-то я не заметила.
И за таким, ничего не значащим разговором, они допили уже практически остывший чай. Он чувствовал, что Тамара что-то еще хочет сказать, но не решается. Он встал, подошел к ней, сидящей у стола, сзади, как он это уже привык делать в минуты напряжения, положил руки ей на плечи, наклонился, почувствовал такой знакомый и любимый запах ее волос, и тихо спросил:
– Ну, что там еще стряслось? Рассказывай. Так легче будет на душе. Я постараюсь понять и, если смогу, помочь. Говори, моя хорошая.
– Даже не знаю, с чего начать.
– С конца.
– Нет, это сложно. Сейчас попробую по порядку.
– Я слушаю.
– Знаешь, пойдем в спальню.
– Тогда подожди, я очень устал. Мне надо принять душ. Идет?
– Конечно.