Подарок небес
Блажен, кто умрет прежде, чем сам позовет смерть.
Публиий Сир «Сентенции»
Судьба сокрушает нас двояким образом:
отказывая нам в наших желаниях и исполняя их.
Анри Фредерик Амьель
А воздух-то! Огни под ногами. И умирать не хочется. Страшно... звезд нет, одни свинцовые тучи, холодно. Дура!!! Откуда страх? Куда мне идти? Под куст на улицу? С бомжами за банки соревноваться? Или за кусок гнилой булки, как собаке? Стыдно-то как, обидно, за жизнь свою молодую обидно. Страшно... И холодно! Звездочка, вон, прямо над трубой, и как она через облако прорвалась? Страшно... Пить хочу. Есть... уже не хочу. Даже голод, оказывается, кончается. Спать, только бы поспать – три дня не спала. Боюсь спать, да и негде. Городские джунгли... Глаза слипаются, во рту горечь. Сегодня последнее на булочку потратила. Маленькую такую, без начинки. Есть больше нечего. К друзьям? Чтобы и у них неприятности были? А потом у меня на совести? И так много на совести. Кошечка моя, пушистенькая, с белыми лапками... как она там? Только не плакать! Куда я бы ее забрала? Боже, как она мяукала, будто чуяла... Умереть, просто не думать. Там, на том свете точно спокойнее. Не буду вспоминать ее мяуканье. В ушах стоит, как проклятье. Думала, соседки подкормят, они у нас сердобольные, а она, дворник говорил, в подвал забилась, выманить так и не смогли. Там и подохла. Быстро, уже без мяуканья. И я подохну. Как иначе? Ни денег, ни работы, ничего. Чернота. И к службам социальным ходила. Сволочи! Они заняты, они чаи попивают. «Приходите через месяц», а как я, этот самый месяц, как я жить буду? Холодно-то как! За жиром совесть потеряли. Человечность потеряли. Слова-то какие, откуда только в голову приходят?
Страшно, пить хочется. Кто знал, что с водой так трудно? Нигде не достать... Нет, воды все ж много. Сегодня под дождь попала, вымокла вся. В магазин уже соваться боюсь, даже от дождя прятаться. И в туалет. Кажется, все на меня смотрят, все знают. Горько. Что это? Слезы... слезы по щекам. Откуда? Наверное, опять дождь пошел. И ветер. Паршивый ветер, холодный и злой. Страшно. Жить страшно, умирать... и умирать страшно. А надо. Не хочу на улицу. Не хочу больше бороться. Не хочу так жить. Не хочу, как животное. Не могу, не в силах...
Крыша... зачем здесь поставили этот бордюр? Чтобы люди не свалились. Смешно. Не хотят, не свалятся. Я тоже раньше не хотела. Раньше, не теперь. Ветер-то какой, странный. От края отталкивает. Тоже против. Как и все они – против. Отводят взгляд, потому что против. И чтобы жила – против, и чтобы умирала – против. Абы не мешала, не мозолила глаза убожеством. Но и не умирала. Не злила их совесть.
Вымокла... Вчера на скамейке в парке спала. Как последняя... Под утро холодно. Туристы рядом ходили, хоть бы кто спросил... Счас! У нас Европа, свобода, даже умирать свобода. Свобода... Не могу так больше. Не буду! Что я им, животное? Больше на ту скамейку не пойду, больше не буду спать в парке, и на крыше – не буду, умру... свободу свою реализую. И никто не заметит, но от асфальта отдерут, уберут, куда они денутся? Закопают, молча, холодно, без слез, эмоций и священника. Пусть, все равно закопают. Пусть даже в общей – вместе лежать интереснее. Может, на могилке ромашки вырастут. Говорят, у хорошего человека растут. Но я не хорошая. Зато ромашки люблю. Такие же, как и я – простые и никому ненужные.
Крыша. Холодные эти перила! Мокрые... И край скользкий. Какая разница? Все равно прыгать... Как страшно внизу. Плывет перед глазами... С детства высоты боялась, но теперь не время для фобий. Какие там фобии перед смертью? Смех один. Вернее, слезы. Фонарь... У того фонаря я с подружками встречалась. Чтобы вместе на вечеринку рвануть. Где теперь-то те подружки? За границей, какой идиот здесь останется, чтобы так как я? Опять плачу – дура, вот и плачу, чем слезами теперь поможешь. Боже, страшно-то как. Только сделать шаг, и все кончится! Все! Сейчас решусь. Ногу как сложно от цемента оторвать, будто прилипла. Будто срослась с крышей. Ничего, сейчас точно решусь. Точно! Шагну и все. Закрою глаза, представлю, что там земля, и шагну. Вперед. Ну чего боюсь, дура набитая? Чего... вперед!!!
– Катя, стой!
Это еще кто? Голос медовый, красивый. Еще один, что «против». На словах против, на деле... чаи пьет и советует прийти через месяц. Или из тех, «сочувствующих». Добрый на словах. Как священники. Другие должны делать, не он. Он – только уговаривать, мол, все хорошо будет. Завтра. И у него. Но не у меня. Идиот крылатый, счас все перья повыдергиваю!...
!?
Крылатый?
***
Все началось в пятнадцать. Ни с того, ни с сего объявилась моя крестная. Десять лет обо мне слышать не хотела, а теперь, как Бог детишек не дал, так и вспомнила. Все в деревне мне завидовали – как же, из такой глуши и прямо в столицу!
Ехала я с комфортом – в руках в смятой газете деревенский сыр, в котомке, страшно тяжелой, – соления. Крестной понравилось. Познакомилась и с ее мужем. Хороший был человек. Правда, мой визит воспринял не совсем тепло, вернее, совсем не тепло, но помимо кислой рожи ничего не предпринимал, ну а к роже я потом привыкла. В принципе, он таким и был – нудел по поводу и без, устраивал крестной авантюры, потому что картошка чуть пересоленная, или на его любимом компьютере пылинка появилась. Меня он упорно не замечал, но в училище, где его одноклассник был директором, устроил, шмотки мне покупал не хилые, да и вообще делал все, чтобы люди не называли его «жмотом»: выглядела я на все сто, технику к своим семнадцати имела первоклассную, друзей куда приводить, имела, да и вообще казалась «девочкой из высшего общества». Только вот, одно он забыл – тепла между нами не было. Именно поэтому в свое совершеннолетие я на кладбище плакала не по нему, а по своей хорошей жизни.
Хорошая жизнь и в самом деле кончилась. Крестная, которая к тому времени стала «мамой», вдруг запила. Оказалось, что любила она своего нытика, и смерть его перенести не смогла. Пошла за ним через полгода. Как в сказке. Но не по-сказочному мне выпало – осталась я в этой самой квартире одна, едва кончившая училище. Пошла работать в кафе официанткой, больше никуда не брали. Получала немного, но хватало. Пока... пока у нашего дома не появился хозяин. Дом-то наш старенький был, до войны построенный, хозяина его при советах на Сибирь свезли, ну а с приходом независимости решили компенсировать «позор» - вернуть его предку наши хоромы. Нас, естественно, никто не спросил. Вот и оказались мы в собственных когда-то квартирах под чужим сапогом. Самого хозяина как-то никто не видел, зато увидели последствия – цены на квартплату стали расти, и росли до тех пор, пока мне стало «не хватать». Депрессия захватила меня с волной, а когда я выплыла наружу, оказалось, что с работы меня уволили, потому что нашли более смазливую и предлагающую клиентам «дополнительные» услуги, ну а новый хозяин счастливо решил свои дела через суд, получив бумажку на выселение. Меня и выселили. Почему-то без моего на то присутствия. Просто пришла домой с собеседования на бирже труда, а на дверях новый замок. Ни вещей, ни денег, ни документов. Ничего! Даже в свою деревню уехать не за что, да и куда ехать? У матери семеро, едва прокармливает, как узнает, что я квартиру в городе прошляпила, житья мне не даст. Лучше и не соваться.
***
Страх вдруг ушел. А на его место явилось удивление. Крылатый человек, значит... Быть не может. Чтобы найти в себе силы и обернуться, потребовалось усилие. Не помогла даже мысль, что хуже быть не может. Все может. В этом я убедилась давно и надолго. Поэтому и пошла на крышу, чтобы не было этого «еще хуже». Уже и решилась... почти, а тут этот явился. Неужели и в самом деле ангел? Красивый, мать твою, крылышки вон какие, белые, темноту разгоняют, одеяние, как у святого, светится все, веночек на светлых волосах, и босой. Это в такую ночь-то, когда черти жениться собираются. Нереально, я сошла с ума... ну и пусть, сумасшедшим быть, вообще-то, неплохо. И крыша бесплатная, и есть дают... В отличие от таких, как я. Такие никому не нужны. Но интересно же. Ничего, прыгнуть я всегда успею. Пока развлекусь... перед смертью.
– Ты кто? – спросила я крылатого, не отходя от края крыши, но крепко вцепившись руками в ограждение.
– А ты не догадываешься? – спросил крылатый.
– Кажется, у меня начался бред, – тихо ответила я. – Может, уже нет необходимости с крыши скакать, и само все решится? Вон у той трубочки лягу, клубочком свернусь, засну..., в бреду поваляюсь, замерзну или от лихорадки помру, а проснусь уже на том свете у этого крылатого в объятиях.
– Последнее – вряд ли, – съехидничал ангел.
Я разозлилась. Надо же, еще злиться не разучилась? А я уж думала, что и сил не осталось на эмоции. Ни на физические ни на психические. А тут еще и восхищение пришло. Оказывается, у меня богатая фантазия! Это только я могла выдумать себе ироничного ангела-хранителя! Ему полагается быть добрым, нежным, мудрым и красивым, при этом страшно терпеливым.
– А кто сказал, что я не терпеливый? – заметил ангел, сверкнув серебристыми глазами. Я себя мысленно поздравила – и это придумать такое человеку, который в костел раз в год, на Пасху, ходил, книжки мистические не читал, и вообще думал, что у него отсутствует воображение начисто. Ангела-хранителя наделенного иронией и способностью читать мысли. Впрочем, последнее меня удивлять не должно. Вообще ничего удивлять не должно. Если я уж ангела увидела, то скоро и чертики появятся. Зеленые, что на крыше пляшут, и языки мне показывают. Здорово! И умирать будет не скучно. Представляю – лечу я себе с крыши, а с одной стороны ангел порхает, а с другой эти, зеленые.
Но чертики не появились. А я так надеялась! Это ж вполне логично – есть ангел, значит, и черт должен быть. Ан, нет! Зато я на мгновение отпустила перила и чуть было не слетела вниз. А уже не хотелось. Не каждый же день бывает такое классное видение, надо досмотреть, прыгнуть вниз я еще успею!
– Правильно, – прочитал мои мысли ангел. – Или сюда, Катюша. Там опасно, иди на крышу. Поговорим... по душам.
– У тебя и душа есть? – искренно удивилась я.
– Что-то подобное есть, – заметил ангел, чуть улыбнувшись.
Я перепрыгнула через перила и села прямо на покрытую смолой крышу. То, что могу испачкаться, меня волновало мало – и так уже неделю не мылась. Вообще мыла не видела, ходила в одной и той же одежде. Это было еще одной пыткой – под ногтями траур, лак облез, но смыть его нечем, зубы – в белом налете, из-под мышек несет, как от протухшей рыбы, колготки порваны, от босоножка отлетела пряжка, да и вообще он недавно в дерьме побывал, ну а платье... на юбке пятно, птичка нагадила. Говорят, к деньгам, ну так то вряд ли. На лифе – след от гнилого помидора. У нас в городе детишки бомжей почему-то не любят. На рукаве – кровь. Ну так то от носа, сама не заметила, как в темноте кровь рукавом вытерла. Когда нос на лестнице разбила. Волосы про расческу уже и думать забыли – перевязаны веревкой, чтоб не мешали. Тушь, как размылась неделю назад, так на лице и осталась – хорошее качество, оказывается, у дешевой косметики. Одним словом чудище чудищем! И представьте себе, это чудище сидело себе спокойненько на крыше и беседовало с чистеньким и гладеньким ангелом.
Ангел, кстати, гордым тоже не был – сел рядом на крыше и сложил за спиной свои великолепные крылья. Близко-близко. Одно перышко даже меня в шею защекотало. Захотелось захихикать, как маленькой девочке. Нет, меня точно заносит. Но с крыши бросаться я не передумала, пусть этот психолог крылатый и не надеется! Не заговорит медовыми словами – все равно в этой жизни для меня места нет и не будет. Сам бы попробовал на моем месте – убедился бы.
– Поговорим, – прошептала я, вдруг сообразив, что ему и шептать не надо – он и так слышит. Все слышит. В том числе все те глупости, что в моей голове проносятся. – Банальный вопрос хочешь?
– Ничего ты не сделала, – с усмешкой перебил ангел. – Ты ведь это хотела спросить – что ты сделала, чтобы такое заслужить?
– Не совсем, – заметила я. – Но это тоже интересная тема. Если я ничего не сделала, то почему?
– Ты сама просила, – пожал плечами ангел.
– Я? – от такой наглости со стороны этого крылатого у меня дыхание перехватило. Даже боль в груди чуть приутихла, и уже не так хотелось пить. Нет, в этом бреде есть даже что-то приятное. Забвение. Все ж богатая у меня фантазия. И почему она на школьных сочинениях молчала?
– Когда просила?
– В костеле, – начал вспоминать ангел. – Тебе было лет пятнадцать, не больше. Знаешь, у тебя были прекрасные глаза. Добрые, наивные, но не было в них столько... тоски, наверное. Сложно передать вашими словами спектр искренних чувств. Ты тогда считала себя... ненужной, бесполезной. Плакала, что зря воздухом дышишь, а ведь этого воздуха так мало! Воду пьешь, а ведь она уже кончается! Электричество зря используешь, а некоторым его не хватает. Каждый кусок хлеба тебе шел с натяжкой, будто ты его у голодного ребенка отбирала... Такая милая наивность и такая искренность, искреннее желание быть полезной, нужной, и не кому-то, а самому Богу! Такую молитву было невозможно не услышать. И мы услышали.
Я что-то не могла припомнить ничего подобного, открыла было рот, чтобы возразить, но сразу же закрыла, потому что могло быть и правдой – девушка я взбалмошная, с меня станется такое придумать. Может и было, мало ли, что не помню! Поэтому решила промолчать. Что тут можно сказать? Я ведь много чего просила. Например, если хорошо подумать, я как-то просила у Бога «принца». Естественно, не настоящего, голубых кровей, а обязательно на черном джипе, в отражающих свет солнечных очках и чуточку похожего на Тома Круза. Только вот то желание почему-то никто не услышал. Еще очень мечтала стать знаменитой сначала певицей, потом актрисой, потом – манекенщицей. Опять никто не услышал. Еще... Да мало ли чего я по дури просила, но услышали почему-то именно это. Большое за то спасибо! Я вздохнула. Покосилась на ангела и только теперь сообразила, что все это время он молчал, дырявя мне душу серебристым взглядом.
– Мы? – переспросила я, даже не для того, чтобы получить ответ, а чтобы разорвать тягостную тишину. Хотя, о чем это я? Какая может быть тишина в присутствии ангела. – Вас еще и много!
– Ангелов? – удивился крылатый, но и эмоции у него были недолгие – через мгновение он продолжил, так же мечтательно, как до этого. – Много. Ты права, Катюша, и желаний у тебя было много. Но это... Это особое, глубокое. Хоть и не помнишь ты его, а шло она прямо от сердца. Верь мне, такое редко случается даже с нами, с ангелами. Я посоветовался с другими, и мы решили изменить твою судьбу. Дать тебе... судьбу разрушителя.
– А по-русски? – переспросила я. Мне даже стало интересно. А кому было бы неинтересно? Оказывается, я – герой! Только тайный...
– Понимаешь, мы ведь надеемся, что человек одумается, исправится, пока не падет последняя капля. И тогда начинаем исправлять сами, действовать. Мы сделали тебя последней каплей, последним испытанием, после которого человек либо менялся, либо...
– Либо что? – спросила я, наполняясь интересом – что еще мне даст мое воспаленное сознание? Оказывается, я не только герой, но и нечто вроде кары небесной. Знаете, последнее меня на подвиги не вдохновило – попробовали бы вы быть у всех занозой в одном месте!
– Либо мы его покараем, – грустно прошептал ангел. – А карать мы умеем. Не любим, но умеем. Поверь мне, ваши суды – это ничто по сравнению с нашей карой. Мы и при жизни можем устроить человеку ад.
– Ад, это, скорее, не по вашей части, – усмехнулась я, и удивление во мне все более росло, возносясь вверх по спирали. Все ж я себя недооценивала, надо было мне романы писать. Надо же ТАКОЕ придумать! – Или эти с рогами и копытами – ваши братья?
– Не совсем, – ответил ангел, и в его красивых серебристых глазах я прочитала быструю работу мысли. Мой покровитель явно размышлял – рассуждать ли дальше на эту тему, или я не пойму? Я понимала, вопрос был в другом – хотела ли я понимать? Все ж не каждый день мне кто-то объяснял, что во всех своих бедах виновата я сама. Вернее, мои глупые желания. – Но чтобы человек не попал в настоящий ад ему иногда просто надо показать преддверие ада. Все началось просто. Муж твоей крестной был неплохим человеком, но никаким отцом. Мы не могли дать ему ребенка, но он так его хотел, так просил, что мы дали ему шанс. Так сказать, пробу роли отца. Тебя. Он шанс использовал, но не до конца – не смог тебя полюбить. Надо сказать, что пытался, но не смог. Так же не смог бы полюбить и своего. Но он ничего тебе не сделал, сдерживал себя, как мог, поэтому ты на его судьбу не повлияла – он жил, как должен был жить, и умер соответственно.
Твоя крестная хотела своего малыша даже больше мужа. Мы дали ей шанс реализовать себя с другим мужчиной. Она предпочла смерть. Что ж, ее выбор. Мы ничего не могли поделать – право свободного выбора для нас свято.
Твоему хозяину дали шанс пожалеть ни в чем неповинных жителей. Люди там жили поколениями, и это надо было понять. Но он – он не понял. Ты была первой, но будешь, поверь мне, и последней. Для него. Боюсь, в его стране налоговики давно точат на него зубы. Если бы он пощадил вас, мы бы пощадили его, вмешались бы, теперь – не станем. Не злись на него, скоро он тоже окажется на улице. Но твои соседи и не подумали тебе помочь, хотя могли, поэтому новый хозяин будет не лучше старого.
Чиновники, к которым ты ходила, тоже сидят на своем месте последние дни. Поиздевались над тобой, почувствовали себя сильными, боюсь, наши коллеги из ада уже нашли на них управу. Какую – я сказать не могу. Не интересовался.
Не важно это... Просто хотел, чтобы ты поняла. Ты действительно страдала, но другие страдают не менее. Разница между тобой и другими – за твои страдания сразу же следовала расплата. Быстрая и страшная. За твои улыбки люди платили счастьем. Тоже немедленным и ярким, как пламя свечи. Мы ведь умеем не только карать, но и награждать. Та девушка, что вчера тебе дала воды, сегодня встретила свою "вторую половинку", тот дворник, что твою кошку пытался с подвала вытянуть, завтра получит новую работу, та старушка, что просила дочку тебя приютить, а когда та отказалась, всю ночь плакала, завтра тихо умрет и попадет в рай. На самом деле она давно уже жить не хотела - дочь выросла, она сильно болела и считала себя обузой. Видишь, как все просто?
Но это все в прошлом. Ты не выдержала. Должна была выдержать, но не захотела. Я решил более не давать тебе роли разрушителя. Уже вчера решил, начал действовать, с коллегами связался. Шепнули кое-кому кое-что. Спасителя тебе подготовили. Вообще-то мне надо было дать тебе прыгнуть с крыши, – в конце концов, это твой личный выбор, а право выбора – священно, только я так долго готовил твое спасение... понимаю, что человеческое чувство, но иногда хочется, чтобы и мою работу оценили...
– Какую работу? – спросила я, но ангела более не было. Лишь ветер свистел на крыше, и я уныло поняла, что это было лишь моим бредом. Отсрочкой, которую зачем-то придумало мне мое воспаленное безнадежностью сознание. Что теперь? Опять к краю? Почему-то не хочу, будто произнесенные (или придуманные, какая уже разница!) слова пробудили во мне что-то, чему я не могла дать названия. И была ли я у этого самого края? Был ли ангел?
Мои размышления кончились так же внезапно, как и начались. Дверь на крышу распахнулась, я еще не успела испугаться, как ко мне «в гости» вбежал взлохмаченный мужчина с воспаленными от бессонницы глазами.
– Катька, слава Богу! Успел! – воскликнул он, а я с удивлением узнала своего «бывшего», что драпанул от меня год назад за границу. Сволочь, даже слова не сказал, видишь ли, контракт ему хороший попался. Писать он, по его выражению, не любил, звонить - ему было дорого, вот и разошлись мы с ним потихоньку... Я так думала... – Боже, меня ж сюда как муху на мед тянуло. Будто звал кто-то. Думал, с матерью, а это ты. Что же ты, глупая, я уж и не надеялся. Как узнал от дворника, места себе не находил, везде тебя искал, а ты здесь... На нашем месте.
Почему в объятиях Миши меня охватило такое страшное разочарование? Будто я потеряла огромное сокровище? И в то же время – облегчение. Будто с плеч упала громадная ноша. Действительно, сама не знаю, чего хочу... Бедный мой ангел, как он со мной столько лет-то?
19-23 июня 2008 г.