Часы на стене глухо щёлкнули стрелками, переводя их на другую отметку. С некоторым опозданием дверцы открылись, оттуда выметнулась кукушка. Взвизгивая проржавевшими в горле пружинами, прокуковала два раза.
Рох открыл глаза, упёршись взглядом в светлую деревянную стену над кроватью. Стена пахла сосной и до сих пор кое где сочилась каплями смолы, похожими на мёд. Рох сел, протёр руками глаза и прислушался. В доме стояла тишина. Значит, никого. Не пришла ещё. Рох подумал, что хорошо бы успеть уйти: просто собраться, уйти, не выслушивая нудные мольбы.
Он тяжело поднялся с кровати, прошёл в кухню и достал из печи чугунок со вчерашними щами. Хороши, наваристы. Густая сметана белела в миске посреди стола. Рох зачерпнул полную ложку, размешал щи. Хлебая, он медленно обводил кухню взглядом. Пахло съестным и сушёными травами. Ещё немного сосновой смолой.
Рох любил этот дом. Он сам срубил его, едва ему минуло двадцать, и матушка с отцом решили, что пора бы чаду жить самостоятельно. Не отчий, но любимый дом. Любимый дом. Любимая дочь. А вот любимая жена...
Хлопнула дверь, в сенях завозился побеспокоенный кот. Лёгкие шаги заставили Роха ссутулиться, застыть спиной над миской.
-Ты проснулся? – осторожное прикосновение к плечам, и снова шаги. –Я к соседям ходила. Курочек новых они купили, вот решила посмотреть, глядишь, и мы таких же накупим. А ты спал, я и не стала будить.
Шуршание платья, суховатые, будто бумажные руки, и лёгкий платочек, покрывающий голову – вот и вся Лика. А ещё глаза. Тёмно-синие и очень глубокие. Они всегда наполнены какой-то тоской, эти глаза. Рох отворачивается и ещё ниже склоняется над миской, лишь бы не видеть этих несчастных тоскующих глаз.
-А что это ты...- смолкла. Знать, увидела на лавке приготовленную корзину. Начнётся сейчас...
- Долго мотаться-то будешь? – тихо и нараспев спросила Лика. – Скоро уж осень, заготавливаться надо. А ты что ни день – всё по лесу скачешь!
Рох почувствовал, как голова наливается тяжестью. Вкусные наваристые щи разом обрели привкус навоза и опилок.
-Не для себя мотаюсь, - обронил он, поднимаясь из-за стола.
-Не для себя? – тихо вскрикнула жена. – Так для кого же?
Рох молча уложил в корзину приготовленную загодя кринку свежего молока. Закрыл корзину плетёной крышкой, потуже затянув, чтоб не опрокинулась дорогой. Надо успеть уйти, без ругани, без драки...
- Для мёртвых стараешься! – выкрикнула Лика. – О живых подумать не хочешь!
И Рох не выдержал.
-Она не умрёт! – рявкнул он. Сердце рвало грудную клетку, от ярости заволакивало глаза. Рох плюнул и шагнул за порог. Вслед ему нёсся горький плач.
Луг, отделяющий деревню от леса, Рох прошёл быстрым пружинистым шагом. Он даже не успел вспотеть, хотя солнце жарило вовсю. Дорога, по которой шёл Рох, вынырнула из травы, вильнула и побежала вдоль реки. Спустившись к самой воде, Рох немного задержался - ополоснуть лицо и напиться. Потом, снова взяв прежний темп, дошёл до Куриной гальки. Куриная галька – самое мелкое место на всей реке. Единственное место, где реку можно перейти вброд. В остальных местах она полноводна и прячет множество омутов и ям.
Куриная галька невелика – всего-то с берега до берега метра три и будет. Камешки на дне сплошь светлые – белые и желтоватые, округлые, овальные. Глубины на Куриной гальке по колено. Вода не шибко бурная: так, с пяток перекатов, да и те лишь вокруг самых больших камней. Удобное место. Если б не русалки – вообще бы всё замечательно было.
Рох сразу увидел их, едва подошёл к Куриной гальке. Расположились на торчащих из воды камнях десятка три тщедушных перламутровых тельца. Каждая размером не больше ладони. Чешут волосёнки осколками раковин – ручонки, что прутики, - а другие загорают.
Сапоги Роха хрупнули по речной гальке, и русалки, как одна, замерли, приподнявшись на согретых солнцем камнях. Увидев человека, попрыскали в воду. Нахмурившись, Рох оглядел искрящуюся солнечными бликами воду. Вроде попрятались русалки, испугавшись, да нет-нет блеснёт на мелком перекате серебристый хвостик. Будто новенькую монетку бросили.
Рох осторожно ступил в воду. Не сказать, чтоб сильно боялся, но рисковать не стоило. Шибко они злобные, эти русалки. Человека прям ненавидят. Только сунешься в реку - искупаться там, или порты постирать, - вмиг налетят стайкой, искусают острыми зубками. Мерзкие создания. Из-за них мест на реке, где купаться можно, совсем мало. Разве в Корчагином Омуте, да ещё на Больших Перекатах. Туда они не суются. Но на Перекатах течение буйное, а Омут глубок, да коварен, на то он и Омут. Детишкам-то деревенским с течением не справиться, а к Омуту мамка с батькой не пускают. Вот и маются ребятки, как могут, каждый на свой лад освежиться придумывает. Кто в бочку, наполненную дождевой водой, с гиканьем сигает, кто с собой бутылки-брызгалки носит, а другие попросту мочат одежду и на себя одевают. И течёт с них в три ручья. Зато какое-то спасение от жары.
Есть и такие, кто по речному бережку рыщет да место для купания выискивает. Найдёт более-менее подходящее и плюхается, пока можно. А как заметит вдруг блеснувший серебром хвостик, мелькнувшую белёсую кожу да зеленоватые волосики, так и дёру из воды. Да как ни крути – опасно это. Ведь и покупаться хочется всласть, и зорко следить надо. Того и гляди, не уследишь. Эля вот не уследила...
Рох пересёк брод шага в три-четыре, держа на согнутом локте корзину и стараясь не шибко её раскачивать. Ничего не случилось, кроме слабого плеска, раздавшегося за спиной. Но Рох уже вышел на другой берег и пошагал к лесу.
Избушка бабки Агрипины стоит за столетними елями, в стороне от охотничьей тропы. Крепкая избушка, добротная. Кто её срубил - неясно: одна живёт бабка Агрипина вот уж долгие годы. Сколько помнят деревенские – столько в одиночку и обитает в глуши. Ни мужа, ни сына, ни свата, ни брата. Иные говаривают, ходил у Агрипины по молодости волк-бирюк в полюбовниках, а нынче по старости и не надо никого. Может, он и срубил избушку, в память о былой любви.
Избушка манит окошками, прикрытыми светлыми занавесочками, уютно пыхтит дымом из трубы, дверь приглашающее открыта.
- День добрый, Агрипина Фёдоровна, - говорит Рох, переступая чисто выскобленный порог.
-Пришёл? Заходь, - велит хозяйка от печи, оборачиваясь к гостю. Рох ставит корзину на низенькую лавочку, прямо у двери, и, неловко переминаясь сапожищами, идёт в глубь избушки.
-Как она? – спрашивает, но боится смотреть в сторону цветастой ширмочки, за которой на кровати лежит дочь.
-Плохо,- пожевав губами, отзывается бабка Агрипина. – Не спадает жар. Да и опухоль не спадает.
Рох молча смотрит в пол. Он шёл сюда, надеясь, что за ночь стало немного, хоть немного лучше. Но Агрипина говорит “Нет”, и Рох сникает. Он чувствует себя усталым и каким-то бесполезным. Не уберёг он дочь. Не уберёг.
-Садись, чайку выпьем, - предлагает бабка Агрипина, но Рох качает головой.
-Пойду я. Вот только дочку гляну, - он отводит ширмочку и, присев на табуретку у кровати, гладит дочь по руке.
-Элечка, Элюша, - шепчет он ласково.- Ты выздоравливай, дочка. Я тебе туесочек сплёл, красивый туесочек, будем с тобой по осени за грибами-ягодами ходить. Поправляйся, дочка. Там мамка все глаза уж выплакала – покривил Рох душой, и самому стало противно. Девочка лежала молча, запрокинув голову, и глаз не открывала. У неё был сильный жар, а худенькую шейку с одной стороны разнесло устрашающей на вид синеватой опухолью. Рох сидел возле дочери, свесив голову. Пальцы его, гладящие больную по руке, дрожали.
-Я тут молочка принёс, - выйдя из-за ширмочки, Рох медленно пошёл к двери. – Свеженькое, только утром коровку подоил.
-Что жена? – бабка Агрипина налила чаю в большую полосатую кружку. – Не верит?
-Не верит, - хмуро буркнул Рох, разгружая корзину. – Да не любит она Эльку, вот и схоронила раньше времени.
-Ты вот что...- тихо сказала Агрипина. Зачем-то подвигала по столу вазочку с грушевым вареньем. – Ты не надейся сильно...
-Ты ж знахарка, Агрипина Фёдоровна, - голос Роха дрогнул, едва не сорвавшись. – Ты поставишь её на ноги... одну её... Больше мне и не надо. Элька... Элька мне нужна! Ты ж знахарка!
- Знахарка! – сердито оборвала его бабка Агрипина. – Да только укус русалки на пользу никому не идёт! Тут взрослый-то может Богу душу отдать, а уж ребёнок и подавно! Да ещё ведь кабы за руку-ногу она дочь твою хватанула! Ан-то ведь шейку цапнула, отродье водянистое! Я знахарка, тут ты прав, но не колдунья! Свыше того, что могу – не сделаю! Потому и говорю – не надейся шибко! Слаба девочка. Слишком слаба!
-Спасибо, -Рох, ссутулившись, вышел за дверь, одним движением смял тонкие прутья корзины и отшвырнул в сторону.
Пока добрался до брода, почти помутился рассудком. Русалки вновь сидели на камнях, и снова ссыпались в воду, завидев Роха.
-Изведу вас, твари! – погрозив кулаком, сказал Рох. В два прыжка миновал брод и побрёл домой.
Он вернулся к реке вечером, неся с собой ведро, завязанное марлей. Выбрав место, где обычно наибольшее скопление русалок, Рох принялся кидать из ведра небольшие шарики жёлтого цвета, пахнувшие пшённой кашей. Опорожнив ведро, Рох снова погрозил обитательницам реки кулаком и ушёл. Его сопровождал плеск и хлюпанье – русалки накинулись на нежданное угощение.
На следующий день к бабке Агрипине Рох отправился утром. Нехорошее предчувствие гнало его из дому. Сердце чуяло беду. Идя вдоль реки, Рох увидел возле берега русалочку. Спинкой вверх она колыхалась в слабом речном прибое. Рох подошёл и носком сапога перевернул тельце. Русалка была мертва. Блестящая ранее чешуя слезла с хвоста, будто при линьке, обнажив серую кожицу, уже разлагающуюся и сильно пахнущую рыбой. Рох отшвырнул русалку и вымыл руки. Пока дошёл до Куриной гальки, ещё не раз видел мёртвых русалок. Тут и там плавали они в воде, будто настал великий русалочий мор. Но на камнях всё же сидело с десяток, и Рох с неприязнью уставился на маленьких полуженщин–полурыб.
-Сколько ж вас? – он шагнул в реку. – Погодите, вот достану динамит! – и, не обращая внимания на русалок, в панике спрыгивающих в воду, Рох пошёл по знакомой лесной тропинке.
Эля умерла. Это Рох понял сразу, едва отворив дверь и войдя в избушку.
Бабка Агрипина стояла у окна. Она только кивнула на вопросительный взгляд Роха и утёрла глаза кончиками чёрного платка. Рох не умел плакать. Да и зачем? Пустота в его сердце не заполнится слезами. Он просто взял лопату и пошёл копать могилку. Его дочка будет похоронена здесь – под спокойными вековечными елями. Так он решил. Так и будет.
Потом, запасшись бутылкой крепчайшего самогона, какой только нашёлся у деревенских баб, и обвешавшись связками динамитных шашек, будто связками чеснока, Рох пошёл на реку. До самого позднего вечера он выискивал глубокие места, где располагались подводные жилища русалок, и швырял туда динамит. Одну особенно большую стаю Рох гнал по течению почти десять минут, швыряя по одной шашке, пока вода не перестала бурлить от движения и русалочьи тельца не заполнили собой всё обозримое пространство.
А Рох продолжал буйствовать. При этом он матерился, орал, грозил, потрясая кулаками и хохотал, как безумный. И только когда на берег спустилась ночь и всё потонуло в непроглядной тьме, Рох, обессиленный выплеснутой местью и принятым алкоголем, упал на берегу и, едва отползши подальше от воды, уснул.
Проснувшись от холода, Рох долго не мог понять, куда же его занесло. На реке стоял густой туман. Берег, на котором Рох сидел, весь поросший травой и ивняком, тоже тонул в этом тумане, и невозможно было определить, то ли это большой берег, то ли один из многочисленных островков, в беспорядке разбросанных по реке.
Рох поднялся, ощущая, как раскалывается голова, а во рту и в животе тяжело катается свинцовый ком; нащупал бутылку вчерашнего самогона и убедился, что на дне ещё плещутся остатки коварной жидкости. Опрокинув её в рот, Рох поморщился – гаже только палёная водка. Он вообще не пил, а вчера чего-то разошёлся. Оглядевшись, Рох тут же вспомнил, чего именно он разошёлся вчера. Сплюнув тягучую слюну, Рох двинулся по берегу. Под сапогами захрупали пустые улиточьи раковины, туман лениво расползался от движений Роха. Вскоре впереди тускло блеснула вода. Рох присел на корточки, пытаясь заглянуть под туман, но тот лежал слишком низко над водой.
В стороне наметилось движение. Рох глянул туда и увидел русалку. Она сидела на камне, осоловело хлопая глазёнками. Русалка явно мёрзла. Увидев, что Рох смотрит на неё, русалка оскалила мелкие острые зубки, зашипела, будто вода на раскалённой сковороде, и сиганула в воду. Уплыла. Рох снова пошёл по берегу и вскоре убедился, что находится на островке. Как он сюда попал, Рох не помнил. Он вообще мало что запомнил с прошлого дня. Разве что горечь – от потери дочери, а после от самогона.
Большой берег был недалеко, а справа даже намечался брод. Рох почесал затылок. Есть ли тут русалки? Сколько он вчера уничтожил этих тварей? Судя по увиденному только что – не всех. Может, они затаились на некоторое время? Денька два и побудет река спокойна... Вздохнув, Рох осторожно вошёл в воду. Холод сковывал ноги даже через сапоги. К счастью, тут было мелко, а сапоги Роха высоки, так что он надеялся перебраться на берег и не начерпать ледяной водицы.
А русалки и правда затаились. Не на день, не на два, а только до тех пор, пока Рох не выбрался на середину брода. И тут впереди, прямо под его ногами, осело дно. Просто ухнуло вниз, чавкнув и открыв насторожившемуся Роху тёмную яму неизвестной глубины. Рох отшатнулся. Повернув голову, он глянул на оставленный островок, подумывая, не вернуться ли назад и не поискать ли другой дороги. И тут из воды выскочила русалка. Выскочила очень высоко, метнулась, выворачиваясь в воздухе и явно метя вцепиться Роху в горло. Рох взмахнул рукой, вмазав по злобной малявке ребром ладони. Русалка не преминула впиться в руку. Рох вскрикнул, тряся рукой, и не удержался на ногах. Сапоги поехали по скользким камням, и Рох упал прямо в яму. Тотчас же вода вокруг вскипела сотней тел. Скользкие, юркие, русалочки мгновенно набились Роху в сапоги и за шиворот. Они кусали его везде, где только доставали, терзали острыми зубами. Будто сотни иголок впивались. Ещё и ещё...
За несколько секунд всё было кончено. Бурлящая вода успокоилась. Одна за другой русалки уплывали из ямы, вода в которой была теперь тёмно-бурой, и в ней плавали клочки одежды и кожи.
Туман рассеивался. Двое мужиков, с удочками на плече, вышли к реке, тихо переговариваясь о чём-то своём.
-Смотрика-сь! – вдруг сказал один, тыча пальцем куда-то в воду. Там плавала пара сапог, печально тычась носами в каменистый берег.
-Тьфу! – сплюнул второй мужик. – Небось русалки у какого-нибудь рыбака упёрли! Подлые твари!
-И не говори! – подхватил первый. – Развелось их, аж жуть! Надо будет у Петровича динамитику достать, да и навести порядок!
-Ох, верно говоришь! – подхватил второй мужик. -Безмозглые твари! Только динамитом их и надо!