Командировка

Книга вторая романа-трилогии "Рубеж"

Глава 1

       Богдан лег животом на колючую траву и снизу вверх поглядел на Надежду. Теплый ветер бесстыжими рывками облегал ее худую фигурку, плотно прижимая к телу легкое платье. Богдан мысленно представил, как он сжимает своими ладонями ее маленькие груди, острыми рожками бодливой козы выставившиеся сквозь тонкую ткань, и усмехнулся. Он вдруг впервые пожалел о том, что в общине действует закон воспроизводства, по которому ему еще рано выступать в роли производителя. Надежда по возрасту подходит для деторождения, а он, хоть и ее ровесник, еще не может официально исполнять роль продолжателя рода.
       Надежда заметила внимательный взгляд Богдана, направленный на ее грудь, и повернулась к ветру спиной. Богдан вновь усмехнулся: теперь прекрасно обрисовался ее небольшой, но кругленький зад.
       - Чему ты усмехаешься? - поинтересовалась Надежда, жуя травинку и скосив глаза на Богдана, но тот промолчал, продолжая улыбаться.
       - Ты можешь сказать мне честно, о чем ты думал в последние десять минут? - не унималась Надежда, и Богдан, вспомнив свой зарок никогда не врать по мелочам, ответил ей, лениво подбирая слова.
       - О тебе. Еще о всякой другой чепухе, но это тебе не будет интересно.
       - А что обо мне думал? - хитро улыбнулась Надежда.
       - Подумал, что тебе скоро можно будет приступить к деторождению, а я еще мал для роли производителя.
       - А с кем бы ты хотел иметь общих детей? - спросила она и притихла, ожидая ответа.
       - С тобой, - ответил Богдан, сев на турецкий манер и придвинув автомат под правую руку.
       Надежда поглядел на Богдана: острые плечи под камуфлированной футболкой, широкие брюки того же разномастного цвета, сидящие на нем как большой мятый костюм на маленькой вешалке. Длинные светло-русые волосы мягкими макаронами пристроились на плечах, подчеркивая самолюбивый характер сына «железной» Инги и внука самого Деда. Непросто пойти против установившегося в общине обычая стричься как можно короче, тем более непросто это сделать прямому потомку Деда, учитывая закон об исключении протекции, но Богдан мог позволить себе это, криво щеря рот на манер своего дядьки Николая. Никто из его сверстников не мог предъявить ему претензию, потому что Богдан собственными кулаками (а более того - собственным разумом) мог противостоять любому предъявителю претензий даже гораздо старше его летами. Надежда вспомнила свободолюбивых московских диггеров, и ей захотелось погладить Богдана по его длинным, спутанным на ветру волосам, но она убрала руки за спину и вновь повернулась лицом к ветру.
       - А ты хотел бы быть первым у меня? - спросила она, предварительно набрав в легкие побольше воздуха и выдохнув фразу после тщательной подготовки.
       Богдан усмехнулся, но усмешка у него вышла кривая, неказистая.
       - Ты ведь не дождешься.
       - А зачем ждать? - Надежда присела рядом и заглянула в глаза Богдану. - Закон не запрещает иметь детей без разрешения медицинской комиссии. Просто наш ребенок не будет получать специальный паёк, но никто не посмеет противостоять нам в нашем желании.
       - Я - воин, скоро стану легионером, - Богдан погладил цевье своего «калашникова» и поглядел в глаза Надежде. - Легионеру не положено иметь ни семьи, ни денег. Как ты будешь содержать нашего ребенка?
       - Ты не беспокойся, - Надежда поднялась на ноги и одернула платье, прикрывающее ее ноги до колен. - Я сильная, выдержу.
       Богдан осторожным движением руки отодвинул свой автомат в сторону и дотронулся ладонью правой руки до ступни Надежды, постаравшись, чтобы это прикосновение стало как можно более ласковым.
       - Не сейчас, - осторожно отвела Надежда своей ступней руку Богдана. - Я скажу тебе, когда будет можно.
       
       Захар поболтал с Ингой после обхода постов, а затем вышел во двор. Было еще не жарко, но солнце уже начинало припекать, прихватывая для начала кожу под камуфляжной футболкой. Брюки были плотнее, и потому его нижняя часть тела еще хранила в себе ночную прохладу рубежа. Из подсобки, где ремонтировалось оружие, вышел Натан, подслеповато щурясь и по привычке дергая себя пальцами за мочку уха.
       - Все «пушки» отремонтировал? - поинтересовался Захар, пожав руку лысому оружейнику.
       - Жизни не хватит, - ответил Натан и зевнул. – «Калашники» ремонтируются нормально, а вот «аэнки» - дерьмо.
       Захар покивал согласно и любовно поправил свою «девятку», висящую на плече.
       - Много придурков попугал? - поинтересовался Натан, вращательным движением подтягивая штаны, спадающие с его впалого живота.
       - Я не стреляю, - отозвался Захар, с усмешкой глядя на своего еврейского друга. - Сколько раз тебе говорить: я командую, а стреляют другие.
       - Не стреляешь из-за того, что ты теперь - начальник, или действительно «наелся» после московской операции? - поинтересовался Натан, усаживаясь на скамейку и выпрямляя спину.
       - Из-за всего, - отпарировал Захар и посмотрел на Богдана, пропустившего перед собой Надежду в ворота дома.
       - Привет, племянничек! - заорал он, с удовольствием отцепившись от скучного Натана. - Я смотрю: ты обхаживаешь мою крестницу не на шутку. Похоже, я скоро буду нянчить ингиных внуков!
       Ворота скрипнули, закрываясь. Надежда чуть вскинула свои белесые брови, обозначив, что услышала выкрик, Богдан спокойным движением поправил «калашник», висящий на плече, и улыбнулся дядьке.
       Натан ухмыльнулся, потирая подбородок, а Захар развел руки в стороны и добавил:
       - Ну ладно, ладно. Пошутил.
       Богдан молча, не стирая радушной улыбки с лица, провел Надежду в дом, и сам скрылся за дверью, одарив напоследок дядьку ехидной ухмылкой.
       - Твое воспитание! - прохрипел Натан, глядя на Захара.
       - Он гораздо сильнее, - не согласился Захар со своим другом. - Я в его возрасте еще сопли жевал.
       Натан согласно покачал головой и спросил, доставая сигареты:
       - Так что же вы не ставите его снайпером, когда он давно готов к этому?
       - Нельзя, - Захар высмыкнул сигарету из натановой пачки, прикурил из-под сложенных лодочкой натановых ладоней и выдохнул густой синий дым. - Каждая сука будет попрекать нас за то, что мы предоставляем протекцию своему родственнику.
       - Да вы все хернулись вместе со своим Дедом, - усмехнулся Натан. - Сознательно опускаться на более низкий уровень ради того, чтобы потрафить тем, кто не может, в ущерб тем, кто способен... Да и какая это протекция - снайпер?
       - Ты ничего не понимаешь, - поморщился Захар. - Богдан всегда вылезет, в любой ситуации, и предоставлять ему более удобный режим – значит, губить его.
       Захар сел рядом с Натаном, откинул так же, как и он, руки за голову, попробовал отключиться, но у него не получилось.
       - Он должен получать только тычки и подзатыльники! - заорал Захар чуть громче, чем надо, привстав со скамейки. - Только тогда из него вырастет настоящий мужчина, способный выжить в этом мире.
       - А как же любовь? - Натан улыбнулся и подставил расшалившемуся солнцу другую щеку. - Без нее ведь детей не бывает, да и многого другого - тоже...
       - Любовь... - Захар опять уселся на скамейке, выпрямив спину. - От нее - ничего, кроме боли.
       Натан подставлял поочередно свои смуглые щеки щедрому августовскому солнцу, не прекращая улыбаться, а Захар зажал ствол «девятки» между коленками и искоса наблюдал за своим товарищем, пока его самого не сморило после бессонной ночи на рубеже. Когда он уснул, Натан вызвал Ингу с Кириллом, те осторожно отвели Захара в одну из спален Большого Дома. Натан еще немного посидел, подставляясь уже жгучему летнему солнцу, затем поднялся со скамьи и ушел в свою подсобку, переполненную массой деталей к оружию разного типа.
       
       Николай «вычислил» его сразу. Мужчина средних лет с престарелой матерью на руках вел себя не совсем обычно. Во-первых, он появился с севера, имея при себе документы из Волгограда, но речь его была настолько литературной, настолько «припахивала» духом старой русской интеллигенции, что вариант волгоградского туземного жителя отпадал, а по документам получалось, что он всю жизнь прожил на берегах Волги.
       Николай специально проверил его послужной список, выписанный на редкость тщательно, но там ничего не говорилось о корнях такой интеллигентности: обычный служащий со среднетехническим образованием, никогда не работавший в области искусства, культуры или образования. Почуяв неладное, Николай искусно «приставил» к пришельцу Гришку Куделина - тот давно порывался поработать «шпионом» - и уже через три дня Гришка докладывал, шмыгая носом:
       - Ест очень мало, меньше кошки. Мать его совсем плоха, помрет скоро. Она совсем не ест.
       Николай заметил, как Гришка поглядел на краюху черного хлеба, лежащую на столе рядом с чайным прибором, и предложил:
       - Попей чаю, хлеба съешь.
       Глядя, как Гришка уминает краюху, запивая ее уже остывшим чаем, Николай подумал о пришельце. Жаль, если тот окажется шпионом. Хорошее лицо, проницательный взгляд... Но в разведку идиотов не берут, так что ожидать можно всего.
       - Он еще и сумасшедший, - прочавкал Гришка набитым ртом. Очевидно, разведка его интересовала сейчас даже больше, чем собственный желудок. - Гладит свою мать по голове и приговаривает: «Не бойся, девочка моя. Смерть - это не страшно». И еще что-то о каком-то переходе из одного в другое.
       Николай подавил в себе желание вскочить со стула. Дождавшись, пока Гришка прожует немного, остановил его трапезу движением руки – «Погоди чуток!» - и спросил:
       - А он говорил ей это при тебе?
       - Какой - при мне! - вытаращил глаза Гришка. - Я через щелку в двери слушал.
       - А он не забеспокоился, когда Петровна представила тебя своим племянником? - поинтересовался Николай и, дождавшись отрицательного кивка, прибавил, насмешливо глядя на взволнованного Гришку: - Да ты ешь, это я приостановил тебя, чтобы ты не подавился.
       Гришка улыбнулся и вновь принялся за недоеденную краюху.
       Николай откинулся на спинку стула и смежил веки. Старуха – «девочка». Николай сразу почувствовал, что пришелец как-то не так относится к своей «матери», но объяснить это чувство был не в состоянии. Теперь пришло подтверждение правильности его интуитивного предчувствия, но всё запуталось еще больше.
       - Старуха встает с постели? - спросил он Гришку, который уже отправил в рот сметенные со стола крохи и запил их чаем.
       - Нет.
       - Он сам за ней судно выносит или Петровну об этом попросил?
       - Сам.
       Николай помолчал, глядя, как Гришка сыто икнул, разглядывая пустую столешницу с сиротливо стоящей чашкой на краю, и поинтересовался:
       - Ну, а как руки у него? Не из задницы растут?
       - Да нет, он все умеет, - расплылся Гришка в улыбке. - Мне свирель сварганил - дырок двадцать на ней. Сказал, что играть научит. А сам играл - закачаешься! Я такую музыку нигде не слышал.
       - Нерусская, что ли?
       Гришка удивленно поморгал, почесывая правую щеку.
       - Она вообще ничья. Если бы у Бога была своя музыка, она была бы такой.
       Гришка сначала осекся, предположив, что речь его можно счесть богохульной, но затем, вспомнив, с кем он имеет дело, успокоился.
       - Я думаю, что такая музыка не может принадлежать какому-то одному народу, - пояснил он свою мысль, глядя на задумавшегося Николая.
       - Классика, наверное, - предположил Николай, вновь прикрыв глаза.
       - Не классика, - возразил Гришка. - Классику я слушал.
       - Ты не мог слушать всё, - постановил Николай и решил закончить разговор. - Если больше ничего интересного сказать не можешь, дуй обратно к своей «тетке», да смотри, не упусти чего-нибудь важного.
       - А что - важное? - спросил Гришка, на что Николай неопределенно пожал плечами и усмехнулся.
       
       Инга посмотрела на Богдана с Надеждой и внутренне улыбнулась: оба «готовы». И сын ходит - как летает, а задумается - хоть кол на голове теши, и она, «приблуда московская», как, шутя, назвал ее Захар, тоже глаз не спускает с ингиного первенца.
       «Есть от чего!», - с гордостью подумала Инга, разглядывая Богдана. Вымахал на голову выше матери в свои четырнадцать лет, да и повзрослел уже, коль расстался со своим огромным пулеметом, заменив его обычным «калашником».
       - Есть будете? - спросила она, заранее зная ответ. Молодость ненасытна не только в любви.
       - Угу, - отозвался Богдан, а Надежда молча поблагодарила Ингу за предложение взмахом своих белесых ресниц.
       Отрезав по куску хлеба, Инга налила молока под самый край в две щербатые фаянсовые чашки довоенного производства и поставила перед ребятами.
       - Да не спешите вы! - приказала она, глядя, как они с жадностью накинулись на еду.
       - Это мы ради тебя, - ухмыльнулся Богдан, прожевав первый кусок. - Спешим съесть побыстрее, чтобы никто не заметил, как ты подкармливаешь нас, и тебя не обвинили в протекционизме.
       Надежда прыснула в кулачок, отвернувшись от кружки, а Инга сделала каменное лицо и произнесла, повысив голос и четко выговаривая слова:
       - Я все делаю в рамках Закона! Молоко козье, а коза - моя! Никто не сможет попрекнуть меня..., - но, заметив ухмыляющиеся лица ребят, она сама улыбнулась и махнула рукой: – Ну вас к лешему!
       Как раз в это время открылась дверь, и вошел Николай.
       - Над чем угораете? - поинтересовался он и, не дождавшись ответа, тут же перешел к делу: - Захар где?
       - Спит он после ночного дежурства, - ответила Инга и поинтересовалась: - Что за спешка такая?
       - Шпиона поймал, - съязвил Николай, как всегда, не улыбнувшись, и Инга загородила дверь в спальню.
       - Не трогай его. Он прямо на скамейке уснул. Хочешь, я Кирилла позову.
       - Кирилла не надо, - сказал Николай, немного подумав, а затем, махнув рукой, добавил. - И Захара не надо. Сам справлюсь.
       - Вот и справляйся, - улыбнулась Инга. - Ты же у нас мастер по шпионам. Без тебя мы в шпионах - как в грязи были бы...
       Николай закрыл дверь на середине тирады, не собираясь выслушивать сестру до конца. В конце концов, Захар, который после гибели начальника контрразведки временно возглавляет эту структуру наравне с командованием основными силами порубежников, сам не профессионал в контрразведке. Николай сможет справиться ничуть не хуже. Не мешкая, он направился к тому самому дому, расположенному близко к рубежу. Прикидывая, под каким предлогом можно будет появиться у Петровны, он оказался напротив ее калитки, но не стал замедлять шаг.
       - Я ждал тебя! - голос раздался вместе со скрипом калитки.
       Не после скрипа, а именно вместе, как будто тот, кто окликнул Николая, заранее знал, что он пройдет мимо, и подготовился к этому, не боясь ошибиться. Николай медленно обернулся, замедлив шаг. В проеме открытой калитки стоял пришелец. Лицо его было спокойным и ничего не выражало. Николай остановился и повернул обратно. Поравнявшись с калиткой, он заглянул за спину пришельцу и увидел хлопочущую Петровну во дворе. Гришки видно не было.
       - Гришка в огороде ковыряется, - неожиданно для Николая произнес пришелец и направился к дому, не сделав приглашения официально, но дав понять, что это - приглашение. Мимоходом поздоровавшись с удивленной Петровной, Николай прошел в дом.
       Умирающая женщина лежала на твердом топчане, поверх которого был тонкий матрас, покрытый груботканой простыней.
       - Мать? - спросил Николай, предчувствуя, что получит сейчас совершенно невероятный ответ.
       Так оно и случилось.
       - Дочь, - просто, безо всякого выражения ответил пришелец за спиной Николая.
       - Насколько же ты старше ее? - спросил Николай у пришельца, не оборачиваясь и не переставая разглядывать женщину: та действительно выглядела древней старухой.
       - На восемьсот лет, - спокойно ответил пришелец, и Николай оглянулся по сторонам в поисках стула: ему захотелось присесть.
       
       Глава 2
       
       Сирена выла, не переставая, свербя своими заунывными переливами нервную систему и заставляя спину покрываться волнами «мурашек».
       «Опять контрабандисты прорвались где-нибудь в районе Томузловки», - подумал Николай, спеша к Большому Дому. От старой церкви до Большого Дома - километра два. Раньше община располагалась в доме поменьше, по той же улице, но поближе к озеру Буйвола, а в прошлом году, после теракта, предпринятого сопредельниками, пришлось перебраться в этот двухэтажный дом с мансардой, выстроенный из белого кирпича и расположенный напротив развалин гостиницы.
       Николай прибавил шаг, в надежде встретить Захара на месте, и ему это удалось, только Захару некогда было выслушивать брата: группа захвата была уже в сборе и рассаживалась на броню старенького, видавшего виды двухосного «бэрдэма».
       - Дело есть! - прокричал Николай Захару, проверявшему амуницию у бойцов, рассевшихся на броне.
       - Потом! - отмахнулся Захар, едва повернувшись к брату, и скомандовал: - Готово!
       Он хлопнул Николая по плечу:
       - Потом, Коля! Сейчас слетаем в микрорайоны, уладим дело, тогда поговорим!
       Узнав, что путь предстоит недалекий, Николай принял решение быстро.
       - Я с тобой! - прокричал он сквозь шум двигателя и тоже запрыгнул на броню.
       Пока доехали до микрорайонов, Николай узнал, в чем было дело. В микрорайонах еще кое-где в первых этажах высотных домов проживали горожане, не нашедшие приюта в основном городе. Им волей-неволей пришлось избрать местом жительства этот вымерший район многоэтажек, а, значит - и обычаи, принятые в этом захолустье. Нельзя сказать, что все они были преступниками, но законам общины они не подчинялись, а, значит, защитой порубежников могли воспользоваться только в крайнем случае. Теперешний случай был одним из таких крайних.
       - Группа мародеров переквалифицировалась! - Захар старался перекричать шум двигателя, наклонившись к уху брата. - Сегодня утром жители одного из домов в восьмом микрорайоне - у самого озера - обнаружили убитых и ограбленных соседей. Кто-то видел вчера вечером семью мародеров, крутившуюся возле этого дома, а сегодня утром мальчонку из этой семьи видели в развалинах здания суда.
       Две пустующие девятиэтажки, к первым этажам которых было пристроено здание бывшего суда, окружили со всех сторон. Николай хотел, было, сначала хоть в двух словах открыть брату суть своего неожиданного сегодняшнего открытия, но не стал делать этого в такой суматохе. Он осторожно выглянул из-за угла дома, стоящего рядом, полюбовался, как четко порубежники занимают огневые позиции, и обернулся на зевак, сгрудившихся за его спиной. Вперед они не совались, зная, что пулю можно схлопотать враз, но видно было, что им ужасно любопытно.
       «Сброд», - повторил про себя Николай прозвище, которое прилипло к обитателям микрорайонов, и в который раз почувствовал в этом слове несправедливость, проявленную к этим непутевым, потерявшимся, отчаявшимся, одичавшим, но все же нормальным людям. Старый мужчина в спортивных штанах довоенного изготовления и вылинявшей камуфляжной футболке беззубым ртом в который раз прошамкивает свою совершенно фантастическую версию происходящих событий. На этот раз его слушает молодая женщина в застиранном ситцевом халате и тапочках на босу ногу. Не очень чистая девочка в коротеньком платьице, неумело перешитом из какого-то взрослого наряда, держится за ее руку, постоянно вертясь и поглядывая в сторону озера, издающего устойчивый аромат гниющих водорослей.
       Николай вновь выглянул из-за угла, но бредни старика слушать не перестал. Третья версия существенно отличалась от второй, а от первой версии уже вообще осталось только название города - Святой Крест - да хлесткое, неудобоваримое слово «микрорайоны».
       Все участники операции заняли свои места, и вокруг развалин бывшего городского суда стало тихо. Где-то в глубине развалин раздался детский плач, но тут же затих.
       - Что там происходит, молодой человек? - осторожно полюбопытствовал разговорчивый старик, отважившись обратиться к Николаю. Скорее всего, смелость ему придал тот факт, что Николай был в обычной «гражданке».
       - Убийцы со второго этажа выбрасывают трупы убитых, - серьезным тоном отозвался Николай, разом затмив своим сообщением все бредни старика, и добавил: - У всех трупов головы отрезаны.
       Старик застыл, переваривая сказанное, а молодая женщина, держащая за руку вертлявую девочку, охнув, прижалась своей худой спиной к стене дома и в испуге открыла рот.
       Николай вновь оглядел торец здания суда, выходящий на его сторону, и подумал, что сидящий за окном снайпер запросто может «снять» и Николая, и старика, и женщину с ребенком.
       - А сколько трупов всего? - вновь осторожно поинтересовался старик.
       Николай обернулся:
       - Двадцать восемь.
       Сначала ухмыльнулся старик, приняв виноватый вид, затем показал свои зубы Николай, изобразив улыбку, из-за которой в свое время получил прозвище «Голливудская Акула», переросшее впоследствии в простую Акулу. Последней улыбнулась молодая женщина, ее улыбка была заискивающей. Пока они улыбались друг другу, раздался громкий голос Захара, усиленный и искаженный мегафоном.
       - Эй, вы, в здании! Вы окружены! Выходить по одному, с оружием! Оружие бросать на третьем шаге за дверным проемом вправо! Всех, кто не выйдет, расстреляем на месте!
       Голосов из здания Николаю не было слышно, выстрелов тоже. Дверной проем, из которого должны были выходить бандиты, находился в другой стороне, напротив озера и береговых камышей. Захар со своими ребятами расположился в камышах. Прикинув расстояние до камышей и время, за которое можно его пробежать, Николай несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, мысленно представил, какие испуганные физиономии будут у старика с женщиной, и ринулся к камышам. Выстрелов не последовало. Когда подошел к Захару, тот скорчил недовольную мину.
       - Вечно ты со своими фокусами. Мог помешать нашим планам - не думал об этом?
       - Помешать не мог, - обезоруживающе улыбнулся Николай и кивнул на мегафон. - Ты уже свое проорал в матюгальник.
       Захар хотел сказать еще что-то, но тут ожил порубежник с подслушивающей аппаратурой, и все обернулись к нему.
       Парень с «тарелкой», направленной в сторону здания, стоял чуть поодаль, держа аппарат на высоком бамбуковом шесте, а другой, с наушниками, вдруг заговорил вслух, дублируя то, что записывалось на магнитофон. Захар тоже достал из недр большой кожаной сумки наушник и приложил его к уху.
       «Они детей не убьют... - это мужской голос... Я боюсь... - это женский... Выходите первыми... Нет... Руки поднимите вверх... Я боюсь... Я выйду последним... Я боюсь, Гена...», - дублировал порубежник в наушниках монотонным голосом.
       - Гена! - заорал Захар в мегафон. - Если ты меня слышишь, произведи один выстрел! Я буду знать, что ты меня понял!
       Все притихли. Минуты через три раздался одиночный выстрел, гулко отозвавшийся в пустых стенах полуразрушенного здания.
       - Хорошо, Гена! - прокричал Захар в мегафон, предварительно прокашлявшись. - Детей мы точно не тронем, женщину - тоже! У нас одно условие: ты выходишь первым! Даем тебе время - пять минут! После пяти минут все условия недействительны! Нам приказано работать на поражение!
       Захар вновь приложил наушник к уху.
       Николай обернулся к присевшему рядом на корточки Балясину.
       - Почему такое условие?
       - Если детей примем, его потом оттуда ничем не выковыряешь, а так - сначала он.
       - Хочешь сказать, что не примете детей, пока он не выйдет?
       - Я ничего не хочу сказать, - ухмыльнулся Балясин, - но это война, а у нас тоже дети есть.
       - У легионеров нет семьи, - покачал головой Николай, а Балясин возразил:
       - А дети-то все равно есть.
       Их препирательство прервал Захар, вновь прижавшийся к своему наушнику, а затем забормотавший: «Идет... Идет... Сам идет». Все напряглись.
       В проеме двери показался мужчина высокого роста в камуфлированном костюме. В правой руке его, отведенной в сторону, был «калашник».
       - Он сейчас побежит вперед, не бросая автомата! - неожиданно сообщил Захар, внимательно глядя на выходящего на свет мужчину и по-прежнему прижимая к уху телефон подслушивающего прибора. - Как только он пробежит пять шагов, стреляйте на поражение!
       Мужчина стоял в проеме двери не двигаясь. Все затихли.
       - Он понял, что мы прослушиваем его, - ответил Захар на немой вопрос Николая. - Сказал мне, что побежит вперед, и попросил пристрелить сразу. Сказал, что у женщины и детей оружия нет.
       Захар еще не успел закончить, как мужчина с диким криком, по-прежнему держа автомат в отведенной в сторону правой руке, ринулся вперед, как кидаются мальчишки ранней весной в отдающую стылым льдом воду, чтобы тут же вынырнуть назад.
       Назад он уже не вынырнул. Из нескольких точек раздались выстрелы, и он упал лицом в изрытое временем бетонное покрытие перед зданием суда. Все выстрелы были двойными. «Стреляли только снайперы, из «девяток», - отметил про себя Николай и стал наблюдать за дверным проемом.
       Женщина с двумя детьми - мальчиком лет восьми и девочкой лет двенадцати - показалась почти сразу после выстрелов. Все трое держали над головой трясущиеся руки. «Тарелка» была все еще направлена в их сторону, и Николай услышал из телефона, который Захар отстранил от своего уха, заунывный вой отчаявшейся женщины.
       - Я буду ждать тебя возле «бэрдэма», бросил Николай Захару и побрел в сторону, где они оставили машину. Смотреть, как будут брать женщину с детьми, он не захотел.
       
       Они сидели друг против друга за добела выскобленным деревянным столом - два брата - и пили чай. Инга занесла третью чашку и поставила ее сбоку.
       - С вами можно почаевничать, или у вас секреты?
       Николай молча встал и направился за стулом для сестры, а Захар в это время кивнул в спину Николаю и легонько постучал пальцем по лбу. Николай подал стул сестре, уселся сам и повернулся к Захару.
       - Сколько раз тебе говорить: я не сумасшедший.
       - Ты же спиной ко мне был, - ухмыльнулся Захар.
       - У нашей железной Инги иногда на лице все бывает написано, - пошутил Николай, а Инга вспылила:
       - Да скажете вы, в конце концов, что происходит, или я повыгоняю вас на улицу! «Важное дело, важное дело!», а сами придуряетесь тут.
       Захар сразу стал серьезным.
       - Дело действительно важное. Какой-то пришелец морочит голову Николаю, рассказывает совершенно небывалые сказки, да так занятно, что Николай наш склонен верить ему.
       Инга поглядела на Николая, а тот опустил глаза - так ему было удобнее, чтобы не видеть глаз брата и сестры - и проговорил, почти не останавливаясь и особенно не заботясь об артикуляции и образности речи.
       - Пришелец - типичный «крот», не соответствует своей легенде. Грубая работа, но похожа на нарочитую грубость. Престарелая мать, которую он называет своей дочерью. Говорит, что ему более восьмисот лет, прибыл к нам со специальной миссией. Ему нужен я, потому что я - хороший проводник.
       - Какой еще проводник? – сморщила нос Инга. - У нас не горы и не леса.
       - Тут дело в другом заключается, я пока не вник до конца, - пояснил Николай, но Ингу это объяснение не удовлетворило.
       - А откуда ты узнал все это? - спросила она. - Этот сумасшедший сам пришел к тебе и рассказал всю эту чушь?
       - В том то и дело, что нет.
       Николай встал из-за стола и прошелся по комнате, ероша рукой короткий ежик волос на голове и поводя из стороны в сторону своим крупным носом.
       - Понимаешь, я сам вычислил его, или он специально подставился мне - не знаю. Не могу сейчас сказать с уверенностью. Гришка Куделин шпионил за ним три дня. Как я оказался возле дома Петровны, где он остановился - отдельный разговор, но вот то, что он ждал меня именно в этот момент - это точно.
       Николай сел и отхлебнул из чашки остывающий чай.
       - Может, Гришка ему проболтался? - предположила Инга.
       - Да не знал ничего Гришка-то. Я и сам за полчаса до этого не знал, что пойду туда.
       Все трое замолчали. Слышно было только, как Инга аккуратно, стараясь не шуметь, прихлебывала вытянутыми в трубочку губами горячий чай.
       - А куда ты должен проводить его? - спросила Инга, отодвинув в сторону пустую чашку.
       - В прошлое, - Николай посмотрел сестре прямо в глаза и добавил: - Только не его проводить, а сам я туда проникнуть должен.
       Инга поглядела на Захара, а тот многозначительно улыбнулся.
       - И что для этого требуется от тебя? - спросила она у Николая, физически ощущая, как предмет разговора удаляется от реальной действительности.
       - Согласие мое и Деда.
       - И Де-да? - удивленно протянула Инга. - Ты что же, думаешь, к отцу можно подойти с такой просьбой без риска быть осмеянным?
       - Деду объяснять ничего не надо. Пришелец пояснил, что Деду нужно только передать: «Время пришло, сокровище киммерийцев в наших руках», как он сразу прикажет доставить сказавшего это к нему.
       Николай замолчал, Инга с Захаром переглянулись. Никто не улыбался.
       - Так что же ты сразу к Деду не пошел? - спросила Инга, но тут же сама себе ответила: - Ну да. Какой нормальный подойдет с этим...
       - Закончили собрание! - хлопнув ладонью по столу, Захар встал со своего места и повернулся к Николаю. - Скажешь отцу то, что передал тебе пришелец. Сегодня же.
       Расходились молча. Николай не упустил случая ущипнуть сестру, за что получил звонкий увесистый подзатыльник. Захар неодобрительно покачал головой.
       
       Глава 3
       
       Николай подождал немного, глядя, как Дед переваривает сказанное, и добавил:
       - Он сказал, что я должен стать проводником...
       Дед обхватил ладонями плечи, уткнув кудлатую бороду в грудь, и замолчал надолго. Минут через пять Николай осторожно спросил:
       - Так я пойду?..
       - Погоди, - Дед сел напротив, крепко опершись локтями в стол. - Так ты говоришь, дочь у него старая?
       Николай молча кивнул головой.
       - Про атлантов он ничего не говорил?
       - Ничего.
       - Когда, говорил, зайти сможет?
       - Не знаю. Женщина еще не умерла, - Николай никак не мог назвать старую женщину дочерью пришельца.
       - Хорошо, - Дед встал из-за стола и прошелся по комнате, прихрамывая на левую ногу. - Завтра зайди к нему и скажи, что жду в любое время. Предупреждать о визите не надо.
       За дверью Николая сразу схватила за грудки Инга.
       - Ну что?
       - Порядок, - отмахнулся Николай.
       - Чего - порядок? Что Дед сказал? - Инга зажала Николая в углу, не давая ему прохода. - Рассказывай!
       - Нечего рассказывать, - Николай уворачивался от ингиных тычков, скаля отменные зубы. - Выслушал, сказал: «Хорошо, пусть приходит».
       Инга отстала от брата и подошла к плите. Николай вышел в сумерки.
       
       Захар медленно жевал, пальцами отщипывая от большого куска хлеба маленькие кусочки и неспешно отправляя их в рот. Николай сидел рядом и смотрел на брата.
       - Капусту ешь, - кивнул он на тарелку с квашеной капустой, которую выставила на стол Вероника.
       Захар отрицательно покачал головой и спросил:
       - Согласишься на предложение этого пришельца? Похоже, отец верит его бредням, даже не выслушав его самого.
       - А что прикажешь делать? - Николай тоже откусил хлеба и прихватил на вилку янтарной капусты. - Ты ведь не особенно задумывался в свое время, когда собрался в Москву.
       - Так там речь шла об оружии, а здесь...
       Николай прожевал капусту, внимательно посмотрел на брата и произнес, четко разделяя слова:
       - А здесь еще не известно, зачем все это нужно. Может быть, дело поважнее оружия окажется. Недаром же отец не удивился, когда я передал ему эти бредни.
       Николай отправил в рот очередную порцию капусты, а в разговор встряла Вероника:
       - Ты почему не ешь?
       На Захара она смотрела, выпрямив спину и приподняв вверх подбородок.
       - А что, побьешь, если есть не буду?
       - Мне просто интересно, где же нашлась такая, от которой ты, наконец, аппетит потерял, - съязвила Вероника, а Захар довольно улыбнулся.
       - Не родилась еще. Просто без водки квашеную капусту есть как-то стыдно. Вроде я нерусский какой.
       Николай, не переставая жевать, пожал плечами, а Вероника состроила хитрую гримасу.
       - Нет, чтобы сразу сказать: «Водки дай!» - сидит, хлебом давится.
       Николай удивленно поглядел на свою жену, а Вероника картинно надула губы.
       - Есть кое-что про запас. Для хороших людей не жалко.
       - Да ты у нас - золото! - легонько хлопнул Веронику по заднице Захар и тут же получил ответную затрещину.
       - Будешь руки распускать - слюной подавишься! - засмеялась Вероника и пошла в кухню: доставать спиртное из заначки.
       Сидели долго.
       Когда в бутылке стало пусто, и Николай отправил ее отдыхать у ножки стола, Захар откинулся на спинку дивана и сыто вздохнул.
       - Ты веришь этому пришельцу? - спросил он у Николая, похлопывая ладонью себя по колену в ритм звучащей из переносного магнитофона музыке.
       - Приходится верить, - пожал плечами Николай. - Он читает мои мысли безо всякого усилия, и по всему его виду можно определить, что это не доставляет ему какого-то особого удовольствия. Обычное для него дело.
       - Экстрасенс?
       - Да нет, здесь дело посерьезнее. Похоже, ему действительно больше восьми сотен лет. Он смотрит на предпринимаемые нами усилия примерно так же, как мы смотрим на игры детей.
       Захар поковырялся в зубах и вновь поинтересовался:
       - Подробностей не знаешь? Как можно путешествовать в прошлое, когда его уже нет?
       - Так, понял кое-что в общих чертах. Путешествовать придется не в пространстве, а в психофизической среде, используя генетическую память. По волнам моей памяти, так сказать...
       - А почему именно ты?
       - Он сказал, что причиной тому - множество факторов. Как наиболее значимый он отметил то, что я имею через опосредованные брачные связи выходы на многие интересные генетические линии, а также его устраивает наш регион. Путешествие в психофизической среде наиболее эффективно в пространственной точке, наиболее приближенной к местам интересующих его прошедших событий - меньше аберраций. Кроме всего, мой менталитет наиболее зрелый для такого путешествия.
       - Понятно, - Захар глянул на часы. - Пойду я...
       - Чего так рано? - высунулась с вопросом Вероника.
       - А что, еще что-нибудь есть? - остановился Захар на полпути к двери.
       - Иди, иди! Бог подаст! - засмеялась Вероника, выталкивая огромного Захара за дверь.
       
       Дед сидел в углу и внимательно слушал, собрав в кулак свою бороду. Пришелец объявил о смерти своей дочери и сел напротив Захара и Николая, потому что именно так был поставлен стул для него. Поняв заранее, что Дед хочет наблюдать его со стороны, не встречаясь взглядами, он даже не стал оборачиваться к нему, обращаясь к сидящим напротив братьям.
       - Когда хоронить будете? - поинтересовался Николай, чтобы сказать что-нибудь.
       - Останки я сжег, пепел развеял вдоль русла Кумы, - произнес пришелец без какого-либо трагизма или даже тени сожаления в голосе.
       Помолчав немного и не дождавшись расспросов, пришелец представился:
       - Меня зовут Серафимом. Фамилия, которую я ношу в последнее время, никакого отношения ко мне не имеет, а прозвища, которые я имел на протяжении долгих лет, тоже вам ничего не скажут. Иное время - иное восприятие. Поэтому - просто Серафим.
       Братья молчали. Дед тоже не подавал признаков жизни из своего угла.
       - За долгие годы я почти добрался до разгадки проникновения в межпространственное окно, - продолжил Серафим, - но застрял в одном пункте, а следы ведут сюда - в Мадьяры.
       - Что за межпространственное окно? - поинтересовался Захар.
       - Переход из нашего мира в иные миры. Предположительно, он находится в Шамбале - это Тибет, но узел причин и следствий кроется в пространстве, близком к древнему городу Мадьяры.
       - Маджары, - поправил Серафима Николай, но тот терпеливо улыбнулся:
       - Со временем изменилась транскрипция в названии. В свое время этот город так и назывался - Мадьяры.
       - Не связано ли это с нынешними венграми? - спросил Захар, заинтересованно подавшись вперед и всем своим видом выражая внимание.
       - Связано. Именно они и основали этот город по пути из Заволжья в Восточную Европу на развалинах более древнего поселения.
       - Но это опрокидывает многие научные исследования, - вмешался Николай. - Город, судя по раскопкам - явно восточного происхождения.
       - Естественно, если учесть, что здесь проходил важнейший караванный путь из Азии в Европу. Здесь всякого люда хватало. К тому же, до 19-го века сохранились лишь развалины мусульманской части города.
       - А нам-то что от этого? - напрямик спросил Захар, видя, что разговор уходит в сторону от рационального начала. - Вам - разгадка, а нам что? Из-за чего Николай будет жизнью рисковать?
       - Практически - никакого риска, - Серафим устало улыбнулся и поглядел на Николая внимательным взглядом. - Путешествия, как такового, не будет. Николай погрузится в глубины собственного метасознания, сконцентрированного в дальних уголках мозга, содержащих в себе весь спектр генетической памяти.
       - А почему ты сам не можешь сделать этого? - не успокаивался Захар, покачиваясь на передних ножках стула.
       Серафим глянул коротко на Захара и ответил, продолжая смотреть в грудь Николаю:
       - Генетическая память стирается после первых ста пятидесяти лет жизни, так что любой, проживший более полутора сотен лет, уже не в состоянии что-либо вспомнить, а я занялся этой проблемой, когда мне перевалило за шесть сотен. К тому же я не могу иметь генетической памяти людей, которые жили в одно время со мною. Мои предки жили гораздо раньше.
       Все замолчали. В углу ожил Дед.
       - Стул сломаешь! - это Захару.
       Захар перестал качать стул на передних ножках, приняв устойчивое положение, а Дед спросил коротко, лаконично:
       - Киммериец?
       Серафим молча утвердительно кивнул головой, обернувшись лицом к деду.
       - Атлант?
       - Себя мы так не называли, - возразил Серафим, не меняясь в лице и не проявляя ни удивления, ни интереса. - Скорее всего, к атлантам можно отнести прачеловечество, существовавшее очень давно, когда Земля еще не имела сегодняшнего вида. Судя по всему, они не имели общего с нами генетического кода, не жили на Земле и, возможно, не способны были самостоятельно воспроизводить себе подобных.
       - Зачем тебе межпространственное окно?
       Серафим кивнул, обозначив тем самым, что понял вопрос Деда, и после небольшой паузы ответил:
       - Хочу уйти из этого мира. Устал я.
       - Куда? - спросил Дед, не страдая многословием.
       - Я еще не знаю, куда смогу попасть.
       - Есть варианты? - видно было, что Дед очень заинтересовался.
       - Великое множество.
       Слышно стало, как засопел Захар. Николай откинулся на спинку стула, проведя ладонью по ежику волос на голове.
       - Я думал, что существуют лишь две альтернативы... - недоуменно протянул Дед, не скрывая своего изумления.
       - Рай и ад - упрощенные понятия, - пояснил Серафим со скучающим видом. - Во-первых, существует огромное количество вариантов пространства как «выше» данного мира, так и «ниже» его. Естественно, что понятия «выше» и «ниже» весьма условны, обозначают лишь комфортное или дискомфортное существование личности после биологической смерти. Во-вторых, понятие «рай» ошибочно приписывается как миру, в котором существовало человечество до прихода на землю, так и многим «высшим» мирам посмертного существования личности.
       - Значит, «раев» и «адов» много? - ожил Николай после небольшого замешательства.
       Серафим утвердительно кивнул.
       - И каждый из нас не выбирает тот мир, в котором окажется после смерти?
       - Здесь действует закон возмездия.
       Николай помолчал. Через несколько секунд вновь задался вопросом:
       - Но ведь Бог милостив. Как же он может разлучать человеческие личности после смерти без их на то согласия?
       - Бог милостив, но закон равновесия требует присутствия сатаны, а также компромисса в виде закона возмездия. Я не могу ответить на этот вопрос достаточно ясно, потому что сам не ведаю многого. В конечном итоге, каждая личность имеет возможность подняться еще выше по ступеням развития, да и все мы незримо соединены одной общей нитью любви. Незримо - в этом мире. В других пространствах легче переходить из одного мира в другой. Только в этом мире потребна смерть. Смерть - тоже компромисс.
       Вошла Инга и внесла поднос с чаем. Увидев лица братьев и отца, растерялась:
       - Вы чай будете?
       Николай встал со стула, чтобы помочь сестре разложить приборы на столе. Инге очень хотелось остаться в комнате, но она пересилила себя и вышла за дверь, помахивая подносом. Все занялись чаем, и некоторое время в комнате не было слышно ничего, кроме позвякивания ложек в стаканах.
       - Чем в общих чертах различаются «верхние» и «нижние» миры? - поинтересовался Николай, отодвинув подслащенный чай в сторону, чтобы тот немного остыл.
       - Я уже говорил: комфортностью, - Серафим тоже отхлебнул, поежившись, из стакана и тоже решил подождать. - Различные сочетания многовекторных структур пространства и времени определяют степень комфортности.
       Увидев, что братья, да и Дед, теряются в догадках, он пояснил:
       - «Рай» обычно находится в пространстве с четырьмя, шестью или двенадцатью пространственными измерениями и более чем тридцатью пятью разнонаправленными векторами времени. Один из самых страшных «адов» - в пространстве с двумя измерениями и двумя временными векторами, расположенными перпендикулярно друг другу. Дно «нижних» слоев - пространство с одним измерением и полным отсутствием времени, так называемая «игла» с «дырой во времени».
       Захар непроизвольно поежился, а Николай широко улыбнулся: ему отчего-то понравилось то, что он попробовал представить себе. Дед молчал, взглядом уставившись в пол рядом с ногами Серафима. Немного помолчав, Дед спросил:
       - Ты вечен?
       - Вечны все мы, так же, как и смертны все в этом мире. Просто у меня болезнь, вроде той, когда дети быстро начинают стареть и умирают к тринадцати годам, превратившись в глубоких стариков. Я - обратная сторона этой медали. Нас обычно рождается примерно столько же, сколько и маленьких «старичков» – десять-двенадцать в год, но многие умирают по субъективным причинам, не достигнув невероятного возраста. Те, кто вовремя не принял меры к «исчезновению», не замаскировался, были, возможно, убиты в средние века как пособники дьявола. Возможно, есть еще такие же, как я, но мне это неизвестно. В принципе, теория вероятности позволяет прожить огромное количество лет, не подвергнувшись насильственной смерти. Мне это всегда удавалось, а затем я стал замечать, что Провидение хранит меня для какой-то миссии. Когда я перестал остерегаться, мне все равно феноменально везло: я чудом избегал смерти всякий раз, хотя лез в самое пекло.
       - О самоубийстве не думал? - Дед по-прежнему не вдавался в многословие.
       - Исключено. Закон возмездия не позволяет воспользоваться этим способом.
       Все замолчали. Серафим попробовал остывший чай и удовлетворенно стал прихлебывать из стакана.
       - Что из себя представляет дьявол? - поинтересовался Николай, проявляя нетерпение.
       - Существует многочисленная группа низших существ - облов, зацикленных на поглощении энергии. Все выстроены в строгой иерархии, где иногда случаются небольшие перемещения. Количество этих существ не увеличивается, но и не убывает. Питаются они страданиями личности. Особый случай - энергия, исходящая во время кровопролития. Все кровавые жертвоприношения – неважно, людей или животных - являются благом для них, войны - пиром. Дьявол – прачеловек, самый способный и самый безжалостный. Использует, в свою очередь, энергию облов.
       - А Бог? - Захар допил чай и отодвинул стакан.
       - Бог непостижим в своем величии, - Серафим улыбнулся. - Все, кто в Боге, отдают свою любовь другим личностям, создавая единую цепь, единый организм. Мы - часть Бога.
       - Ну, ладно, - проговорил Дед, почувствовав, что разговор нужно остановить именно в этом месте. - Завтра встретимся еще раз.
       
       На следующий день, неспешно беседуя, в парке гуляли только двое. Дед и Серафим внимательно, не стесняясь, разглядывали друг друга. Первым задал вопрос Серафим.
       - Ты знаешь о своей миссии?
       - Я уже дал толчок для развития новой религии, единой для христиан, иудеев и магометан, - ответил ему Дед. - Теперь дело за другими.
       - Других не будет, - покачал головой из стороны в сторону Серафим. - Все твои апостолы при тебе. Кстати, несмотря на ваши законы, ты смело проводишь совещания со своими сыновьями. Недовольных по этому поводу не бывает?
       - Раньше были, - Дед усмехнулся. - Но мои сыновья сами справляются со своими проблемами. Я им никогда не помогаю. Они занимают свои места по праву.
       - Когда Николай сможет приступить к работе? - спросил Серафим, не выражая, впрочем, нетерпения.
       - Как долго он должен находиться в прошлом? - осторожно поинтересовался Дед, не спеша давать какие-либо обещания.
       - Все будет зависеть от количества информации, сохранившейся в его генетической памяти, да и от его личного любопытства. Мы просто не сможем вернуть его из «воспоминаний» без его воли.
       - Что даст это путешествие нашей общине? - спросил Дед у Серафима, а тот призадумался.
       - Знание, - сказал он тихо и повторил еще раз: - Знание.
       - Что может дать нам прошлое? - поинтересовался Дед, а Серафим усмехнулся:
       - Очень многое, если учесть, что основные беды в России случались из-за того, что люди напрочь забывали свое прошлое. Та история, которую изучали вы в своих школах, так же похожа на правду, как говяжья котлета на корову.
       - И раньше тоже перекраивали историю? - удивился Дед.
       - Еще больше, чем сегодня, - улыбнулся Серафим. – Часто рассказ об историческом событии огромной важности зависел от добросовестности одного писца. Если даже сегодня, когда существуют такие разветвленные средства массовой информации, кое-кто умудряется ввести в заблуждение целые народы, то что говорить о временах, свидетельства о которых описаны через сто лет после их свершения людьми, заинтересованными в их «правильной» интерпретации.
       - Насколько серьезно можно извратить историю? - усмехнулся Дед.
       - Настолько, что пятитысячелетняя история народа исчисляется лишь в одну тысячу лет, от Киевской Руси.
       Дед покачал головой, но спорить не стал. Серафим тоже не ринулся доказывать свою правоту. Он вел себя так, будто все это ему было не столь интересно. Погуляв еще немного, разошлись. Дед на прощание пообещал:
       - Николай придет к тебе сразу, как ты попросишь об этом.
       
       Глава 4
       
       Комнату выделили на втором этаже Большого Дома. Инга сделала тщательную влажную уборку, удалила из комнаты все лишнее. Николай оделся в ватные брюки, натянул на себя теплый свитер, несмотря на жару. Неизвестно, сколько дней не придется ему есть, а физрастворы для поддержания жизнедеятельности организма в последнее время стали дефицитным товаром и применяться будут только в крайнем случае.
       Серафим намешал какую-то бурду в фаянсовой чашке и дал выпить Николаю. Тот выпил, поморщившись, и растянулся на кушетке.
       - Не волнуйся, - спокойным тоном произнес Серафим и наклонился, вглядываясь в глаза Николаю. - Сейчас сосредоточь свое желание на том, чтобы увидеть то, как был разрушен город Мадьяры. Именно в этом слое лежит нужная мне разгадка.
       - Как я определю, куда я попал? - поинтересовался Николай, чувствуя, что его начинает пробивать холодный пот. - Честно говоря, я даже не знаю, в каком году это произошло.
       - В 1385 году, - улыбнулся Серафим, марлей вытирая пот со лба Николая, - но точная дата тебе не понадобится. Ты должен оказаться в нужное время в нужном месте. Твоя психоволна полностью совпадет с психоволной одного из персонажей минувшего, ты будешь видеть его глазами, чувствовать иными органами его чувств, только не пытайся повлиять на ситуацию. Лучше полностью подчиняться текущим событиям, иначе потеряешь огромное количество энергии, и возникнет опасность невозвращения.
       - Только смотреть и слушать? - спросил Николай, чувствуя, как теряет силы.
       - Только смотреть и слушать, - подтвердил Серафим.
       - А что я должен узнать в результате путешествия? - поинтересовался Николай, уже едва шевеля губами.
       - Ты сам все поймешь, - успокоил его Серафим, и Николай провалился в долгий сон.
       
       Сначала было непривычно. Целостности мира не существовало. Вокруг были отдельные фрагменты заполненного пространства, чередующиеся абсолютными пустотами. Вот он разговаривает с человеком на незнакомом языке и полностью понимает смысл разговора. Из разговора узнает, как зовут носителя тела, в котором оказался помещенным он, Николай: Габо.
       На нем одежда из кожи, металла и дорогого полотна, на поясе - меч. Он сильный, и его уважают. Он идет по улице, и встречные кланяются при встрече. Четко видны только стены домов вдоль улицы и люди, проходящие мимо. Дальше - ничего нет. Как будто кусок, вырванный из города, повис в пространстве. Николай понимает, что в памяти остались только существенные факты, все остальное ускользнуло, но все равно никак не может привыкнуть к зияющим пустотам.
       Дойдя до центра, где находится хорошо укрепленная крепость, выстроенная из обожженного кирпича, Габо-Николай увидел стражников в белых плащах с большими крестами золотистого цвета на груди. «Крестоносцы!», - подумал Николай и тут же понял, что на его груди такой же точно крест.
       «Ни хрена себе, - удивился он по-русски. - Крестоносцы в прикумских степях в... каком же веке?».
       Николай попробовал вспомнить, какой год назвал перед отправкой Серафим, и это ему удалось. Крестоносцы «оказались» в прикавказских степях в конце XIV века. С историей у Николая не было настолько хорошо, как хотелось бы, но кое-что он знал, а вот о том, что крестоносцы находились здесь в XIV веке, он никогда не слышал ни от кого. «Вот тебе и Мадьяры», - подумал он, минуя стражу, отсалютовавшую ему мечами. Наблюдая, как тот, кому принадлежало это тело, уверенно пробирался через множество помещений к какой-то своей цели, Николай подумал о том, что он сам ощущает землю под ногами, запах пищи, доносящийся из какой-то дальней комнаты или кухни, испытывая при этом голод. Он обратил внимание даже на то, что обувь на его ногах достаточно неудобна, и, хотя не «слышал» мыслей человека, в чьем теле, и, конечно же, разуме он оказался, всё-таки «узнал»: это оттого, что обувь совершенно новая.
       Габо остановился перед дверью, ведущей в покои Безжалостного (именно так Николай «перевел» совершенно незнакомое ранее слово на чужом языке, обозначавшее имя Правителя этого города), и дождался Хайдара - личного телохранителя Безжалостного.
       Хайдар, несмотря на теплую погоду, был в кольчуге, надетой на шерстяной свитер с глухим воротом, шерстяной шапочке, покрывавшей его бритую голову, и в тяжелом плаще крестоносца, правда, без нашитого на нем креста.
       - Безжалостный ждет тебя, - ровным голосом произнес Хайдар и посторонился, уступая дорогу Габо.
       Правитель города сидел за огромным столом в полном боевом облачении, но без шлема, и смотрел прямо перед собой, уткнувшись взглядом в столешницу, исполненную из дубовых досок, завезенных из Пятигорья. Увидев Габо, он встрепенулся и проделал жест, имитирующий поднятие забрала на шлеме. Тот же жест исполнил Габо, после чего они обменялись рукопожатиями без перчаток.
       Безжалостный кивнул на кувшин и второй кубок, который не был наполнен. Габо молча налил себе вина. Виноград здесь рос отменный, вино получалось превосходное, не хуже, чем средиземноморское. Сделав несколько глотков, Габо поставил кубок на стол и внимательно поглядел на Безжалостного. Правитель был не в себе, видно было, что он растерян. Таким его Габо не видел никогда.
       - Что беспокоит тебя, Безжалостный? - вопрос Габо прозвучал негромко, но Правитель вздрогнул.
       - Хромой Тимур находится в трех днях пути от нас. Только что прискакал гонец и сообщил, что конница Темирлана уже прошла Железные Ворота.
       Безжалостный отхлебнул из своего кубка, и Габо понял, что тот уже пьян.
       - Что в том?! - крикнул зычно Габо, хватаясь за рукоять меча, висящего на поясе. - Нам приходилось воевать и с сильнейшим соперником, добывая славу на поле боя! Пусть только сунутся эти желтоухие собаки! Мы отстоим наш город!
       - Ты ничего не понял! - закричал вдруг Безжалостный, вскакивая со своего места, а Габо застыл, удивленный подобными чувствами, проявленными не на поле боя. - Это конец! Темирлана еще никто не смог остановить, а мы находимся в таком состоянии, что едва отбиваемся от своих бывших союзников, которые раньше ходили у нас в вассалах, а теперь норовят разграбить город!
       - Калмыки и ногайцы - хорошие воины, но плохие политики. Они никогда не сделают большого вреда городу, - ответил Габо, удивленно глядя на Правителя. - К тому же, после битвы с русами пять зим назад они потеряли уверенность, спесивость и не имеют оправдания ни в наших глазах, ни в глазах своих потомков.
       - При чем тут битва с русами? - спросил, успокаиваясь, Безжалостный и вновь сел за стол. - Битва с русами показала, что наше время окончено, и то, что Тохтамыш сжег Москву через три зимы, ничего не дало. А калмыкам и ногайцам все равно где жить. Здесь, в этих степях, им даже намного лучше, чем на севере.
       Правитель помолчал и продолжил:
       - Первой тогда побежала не конница. Первыми дрогнули четыре тысячи генуэзских кирасиров. За ними потянулись другие наемники из Европы. Это - во-первых. А, во-вторых, Темирлан - это не калмыки и не ногайцы. Это - безжалостная конница, уже стершая на своем пути не одну цивилизацию.
       Николай все время, пока шел этот разговор, тихо наблюдал происходящее, прекрасно понимая, о чем идет речь. Он не помнил точно год, когда свершилась Куликовская битва, но понял, что разговор сейчас шел именно о ней. «Четыре тысячи генуэзских кирасиров, - произнес он про себя и внутренне усмехнулся. – Ничего себе, история».
       Когда Правитель кричал особенно громко, в глубине огромной комнаты шевельнулась тяжелая портьера. Габо отметил это. Николай тоже.
       Успокоившись, Безжалостный обернулся лицом к Габо и тихо произнес:
       - Городу не выжить. Нам тоже. Я призвал тебя, чтобы попросить об одолжении не как своего вассала, а как равного себе. Ты заслужил это.
       - Я выполню все, что ты прикажешь! - сказал Габо, склонив голову и припав на правое колено.
       - У меня к тебе не приказ, а просьба, - Правитель подошел к своему старому соратнику и положил ему руку на плечо. Тот поднялся с колена. - Самое большее через пять дней город перестанет существовать. Многих из нас не будет уже в живых, но один, которому я особенно доверяю, должен пообещать мне спастись и сохранить две вещи.
       Габо слушал, склонив голову.
       Безжалостный наклонился к его уху и прошептал:
       - О первой вещи ты догадываешься - это молодая девушка, моя дочь. Вторая вещь... - Правитель обернулся на колыхнувшуюся портьеру и снизил голос еще на полтона. - Вторая вещь - сосуд Грааля.
       Заметив недоверие на лице Габо, Правитель крепко сжал его плечо и прошептал, четко разделяя слова:
       - Да, сосуд Грааля. Он в нашем городе, но уже не приносит удачи. Это потому, что я совершил грех, утаив его от Ордена. Теперь пришел час расплаты.
       - Но ведь ты - и есть Орден! - воскликнул Габо, смело поглядев в глаза Правителю.
       - Орден - это не только магистр и его приближенные. Орден - это заветы прошлых поколений крестоносцев, это обет его рыцарей Богу. Я этот обет нарушил, скрыв сосуд Грааля.
       - Где ты добыл его?
       - Купил у одного булгарского купца. Он чувствовал, что это - реликвия, но не знал, какая. Запросил много денег, но недостаточно много для бесценного сокровища. Мне даже пришлось сбить предложенную цену, чтобы он не догадался об истинной ценности сосуда.
       - В нем действительно кровь Спасителя? - спросил Габо, опустив глаза.
       - Не знаю, - признался Правитель. - Его нельзя открыть, не разрушив.
       - А как ты догадался, что это - сосуд Грааля? - поднял глаза Габо.
       - А как ты догадался в первый день, что нужно сосать материнскую грудь? - вопросом на вопрос ответил Правитель и отошел от Габо, расхаживая по комнате из стороны в сторону.
       Габо почувствовал тяжесть в душе и расправил плечи. Никогда ему не было так страшно. Он хотел отказаться от выполнения просьбы Безжалостного, но подумал, что недостойно рыцаря Ордена пугаться неизведанного. «С нами Бог!», - произнес он про себя девиз, который всегда повторял перед каждой схваткой, и успокоился.
       - Сосуд и Веронику ты получишь завтра! - опять горячо зашептал на ухо Габо Правитель. - За мной будут следить, я уже знаю, что верным мне остался только Хайдар, а ты переоденься в ремесленника и беги из города. Только запомни: воины Темирлана не щадят никого.
       На обратном пути из покоев Правителя Габо вновь прошел мимо Хайдара, но тот даже не обернулся. «За портьерой был все-таки он, - подумал Габо, удаляясь к выходу. - Зачем ему надо было подслушивать?».
       Почти у самого выхода из дворца он встретил красавицу Юлдуз и остановился.
       - Рыцарь забыл свою маленькую Юлдуз? - пропела девушка своим сладким голоском, и Габо на мгновение перестал думать о предстоящих событиях.
       - Тебя невозможно забыть, - низким баритоном проворковал он, левой рукой дотрагиваясь до ее груди, призывно выступающей под шелковой тканью, а правой поглаживая ее пониже спины. - Это ты забываешь меня в своих утехах с другими рыцарями и богатыми купцами!
       - Да они все - ничто по сравнению с тобой! - пропищала Юлдуз, нежась в его крепких руках. - Если бы мне не надо было зарабатывать на кусок хлеба, ни один мужчина не подошел бы ко мне на расстояние вытянутой руки!
       - Ни один? - переспросил Габо.
       - Кроме тебя, конечно! - со смехом добавила она и вывернулась из его объятий, заметив входящего во дворец рыцаря. Она уже бежала куда-то, хихикая на ходу, а он все смотрел ей вслед, пока проходящий мимо рыцарь не спросил:
       - Что с тобой, брат Габо?
       - Ничего, все в порядке, - Габо помотал головой, усмехнувшись чему-то, и пошел к выходу из дворца.
       Николай уже привык к тому, что он видит только отдельные детали, не имея возможности лицезреть всю картину.
       «Это хуже, чем в кино», - подумал он. Там, если и нет такого простора для собственной фантазии, как в книгах, но все-таки автор сценария, режиссер и оператор позаботятся о том, чтобы создать полноценную картинку, убеждая зрителя в том, что он сам, по своей воле ведет глазами в ту или иную сторону и концентрирует внимание на том или ином предмете. Только самые искушенные зрители бывают недовольны навязанной точкой зрения, а, в основном, все клюют на эту удочку. Здесь же - как в кино, снятом ленивым режиссером, абсолютно не озабоченным мнением зрителя. Какие-то куски реальности, вырванные из общего контекста мозгом Габо: две симпатичные женщины монгольского типа с очень интересными лицами, но ужасно грязные: запах лошадиного пота и чего-то подобного ему Николай (или Габо?) ощущал даже на расстоянии трех шагов от них; красивые мечи, видные в открытую дверь лавки кузнеца (самой лавки нет: только открытая дверь и мечи в дальнем углу - сверкающие и холодные в своей красоте); симпатичная мордашка горожанки, с интересом разглядывающей Габо (юбка до щиколоток, но Габо (или Николай?) мгновенно «раздел» ее опытным взглядом, представив себе ширину бедер и толщину ног в ляжках под многочисленными складками юбки, отчего горожанка покраснела). Николай попробовал отвести взгляд в сторону, в надежде увидеть что-то, на что не обращал внимания Габо, но у него не получилось. Да к тому же он уже точно знал, что за границей взгляда Габо нет ничего.
       
       День клонился к вечеру. Инга еще раз оглядела Николая, выглядевшего более чем странно в теплой одежде, шерстяных носках и шерстяной шапочке, лежащего на медицинской кушетке, и засобиралась уходить.
       - Ты справишься сама? - спросила она у Вероники, поправляя пояс с кобурой.
       - Я всегда рядом, - отозвался Серафим из другого угла комнаты. Инга думала, что он заснул.
       - Мы сменим друг друга, - успокоила Вероника Ингу, и та пошла к двери. Николай выглядел во сне спокойным, и причин волноваться не было.
       На улице была устойчивая жара, вторую неделю с неба не упало ни капли. Воздух пахнул ей в лицо ароматом разогретой пожухлой листвы. «Пахнет банным веником», - подумала Инга и тут же решила растопить на вечер баню в пристройке двора Большого Дома. Ежедневные умывания в проточной воде - это хорошо, но баня...
       Инга еще раз втянула носом пряный воздух, отчего тихо затрепетали крылья ее красиво очерченных ноздрей, и направилась в глубину двора, где была расположена пристройка бани: небольшой, сооруженной еще прежними хозяевами для нужд одной семьи, но достаточной для того, чтобы в ней одновременно удовлетворили свое желание стать чистыми пять-шесть человек. Заглянув внутрь, она убедилась, что всё на месте, и направилась обратно к дому. В прихожей на табуретке у стола сидел Богдан, а на его коленях - Надежда. В комнате было еще светло, и Инга успела заметить, как Богдан быстро убрал руку с надеждиной груди.
       - Воркуете? - спросила Инга, чтобы не молчать, и тут же попросила Богдана: - Подготовь-ка, сынок, баню.
       - А кто мыться будет? - поинтересовался Богдан, улыбаясь. Надежда с виноватым видом поднялась с его колен.
       - Бабы! - лаконично ответила Инга в своей обычной, грубоватой манере. - Твоя мамаша, тетка Вероника, да вот Надежда, если захочет.
       - Из-за троих баню топить? День-то, вроде, не банный.
       - Можешь и ты к нам присоединиться, если желаешь, - съехидничала Инга, а затем добавила с серьезным видом: - Чует мое сердце, что на днях повоевать придется, так что хоть чистенькими в этот момент будем. Не поленись ради нас!
       Пока Инга с Надеждой готовили немудреный ужин - крошили салат из огурцов и помидоров да жарили баклажаны - Богдан подтащил березовые чурки поближе к бане и стал колоть их на большой плахе. Растопив печь, он принялся таскать воду в котел.
       - Какой у меня парень вырос! - невольно воскликнула Инга, глядя на сына. - Четырнадцать лет, а он - уже полностью сформировавшийся мужчина!
       Она отошла от плиты, на которой скворчали баклажаны, и, вытирая пот со лба, любовалась Богданом, таскающим в ведрах воду из наливного колодца. Украдкой взглянула на Надежду, но та сосредоточенно резала помидоры и взгляда от стола не поднимала. Инге очень хотелось спросить, есть ли «что-нибудь» между ее сыном и этой девочкой, прибывшей из Москвы два года назад вместе с Захаром и Николаем, но она решила, что будет лучше, если они сами, без чьего-либо вмешательства решат все свои вопросы.
       - Ужинать будем после бани! - объявила она Надежде, когда с приготовлением ужина было покончено, и повернула к лестнице, ведущей на второй этаж: - Пойду, приглашу Веронику, а ты подготовь полотенца и веник.
       Поднявшись наверх, она осторожно открыла дверь в комнату, где лежал Николай, но входить не стала, поглядев на брата издали. Жестом подозвала Веронику и тут же, закрыв дверь, когда та выскользнула в коридор, спросила шепотом:
       - Ну, как он?
       - В порядке, - Вероника выглядела спокойной, и Инга с облегчением вздохнула.
       - Тогда скажи Серафиму, чтобы он сменил тебя, и пойдем с нами в баню.
       - С кем - с вами?
       - Я, ты, Надежда, - Инга потрепала Веронику за плечо, видя, что та ничуть не обрадовалась. - Да очнись ты! Попаримся в бане, вмажем по пятьдесят капель. Жизнь сразу покажется прекрасной!
       - А если Николай вдруг очнется?
       - Ну и что? - Инга потянула Веронику за руку, увлекая ее к лестнице, ведущей вниз. - Без тебя справятся. Ты все равно ничем не поможешь.
       - Хорошо, - согласилась Вероника, освобождая ладонь из ингиной руки. - Я только еще раз взгляну на него.
       
       Сидя на верхней полке, Инга плеснула водой на раскаленные камни, достала березовый веник, мокнущий в тазике с водой, потрясла им, вдыхая носом аромат распаренной листвы, и проворчала удовлетворенным тоном:
       - Баня - класс!
       Вероника проскользнула в парную, охнула от обилия горячего пара и пристроилась на нижней полке.
       - Давай наверх, подруга! - призвала ее Инга, нещадно хлеща себя веником по ногам. - А где Надежда?
       - Раздевается, - ответила Вероника, вдохнула горячий пар и тут же зажала нос пальцами.
       - Дыши ушами! - съехидничала Инга, глядя на Веронику и похлопывая себя веником по груди.
       Надежда чуть промедлила на входе, и Инга тут же отреагировала:
       - Дверь закрывай!
       Надежда быстро прихлопнула дверь, щурясь в сплошном пару. Инга внимательно осмотрела ее стройную фигуру, еще не принявшую округлые женские очертания, и миролюбиво проворчала:
       - Греби сюда, доходяга.
       - Да какая она доходяга? - удивленно переспросила Вероника, не отпустив пальцев с зажатого носа, отчего фраза прозвучала достаточно гнусаво. - Нормальная девчонка.
       - Это точно, - согласилась с ней Инга, ухмыляясь. - На тебя тоже страшно было смотреть, когда ты только из Москвы приехала, а сейчас - баба хоть куда. Видно, Николай хорошо постарался, - добавила она, продолжая терзать себя веником.
       Вероника тут же подумала о том, что у них с Николаем вот уже два года нет детей, и сникла, опустив плечи. Инга поняла, что коснулась запретной темы, и постаралась как-то выкрутиться из ситуации.
       - Тебя веником похлестать, Верунь? - обратилась она к подруге, но та испуганно отстранилась. - Да ты не бойся, я мягко. Горячо не будет.
       Инга волнообразными движениями водила веником по спине Вероники, изредка несильно прихлопывая поочередно в разных местах: по спине, ногам, пояснице. Вероника постанывала, уткнувшись носом в горячие доски, а Инга поглядывала на Надежду с удовлетворением: ровная спина, уже достаточно развитые груди, кругленький зад. Дети у нее должны быть хорошие.
       Когда женщины сидели в предбаннике, жадно хватая ртом проникающий через приоткрытую дверь в общем-то теплый, но прохладный в сравнении с парилкой августовский воздух, вбежал Богдан, неся два полных ведра с водой. Увидев голых женщин, он растерялся, остановился на полпути к чану, где кипела вода, и тут же повернул назад, не выпуская ведер из рук.
       - Ведра-то оставь! - рассмеялась Инга, а Вероника добавила:
       - А лучше сам вылей воду из них в чан. Неприлично женщин заставлять поднимать тяжести.
       Богдан, стараясь не оборачивать лицо в сторону смеющихся женщин, вновь повернулся на 180 градусов, донес ведра до чана, быстро вылил из них воду, расплескивая себе на ноги, и почти бегом направился к двери.
       - Спасибо за заботу! - рассмеялась Вероника, а Надежда добавила вслед:
       - Еще заходи!
       Инга посмотрела на девчонку и улыбнулась: «Свой человек!».
       
Глава 5

       Николай уже привык к раздробленному и малопонятному миру вокруг него. Приближаясь к воротам дворца, он отметил некоторую нервозность в движениях и действиях окружающих его людей: на небольшом рынке за крепостными воротами торговцев было меньше, чем в обычные дни; везде сновали устрашающе бряцающие оружием озабоченные наемники в полном облачении, как будто собравшиеся в бой; торговцы, решившиеся открыть свои лавки в такой тревожный день, поспешно сворачивались, озабоченно поглядывая на взвинченных наемников. В воздухе пахло катастрофой.
       Габо подумал, что в этом году виноград в долине не будет собран, а конница Темирлана до холодов успеет пройтись по степи железной волной вплоть до новой столицы Золотой Орды - Сарай-Берке. Безжалостный оказался прав насчет надвигающейся опасности. Даже если бы Золотая Орда и была способна остановить Темирлана, к этому нужно было тщательно подготовиться и встретить врага у Железных Ворот, сдавленных с одной стороны морем, а с другой - горами. Теперь, когда вражеская конница проникла в степь сквозь Железные Ворота как в воронку для разлива вина, что-либо предпринимать было уже поздно. Темирлан никогда не оставит у себя в тылу такую крепость, такой транспортный узел, как Мадьяры. Этот город долгое время стоял костью в горле Золотой Орды. Степняки-монголы никак не хотели примириться с папским анклавом на периферии своей воинственной степной империи, пытались воевать с ним, когда с успехом, а когда - напротив. В период феодальной смуты мадьярские крестоносцы даже погуляли по окраинам Золотой Орды, а затем сам город был захвачен ставленником Мамая ханом Абдаллахом в результате похода огромной армии из Нижнего Поволжья. Крестоносцам пришлось тогда отступить к Пятигорью, собраться с силами и выбить Абдаллаха из города, заручившись поддержкой Джанибек-хана, а затем в Мадьярах даже собирались войска для великого похода на русов. Тысячи наемников из Европы, Малой Азии и Северной Африки стекались в Мадьяры, чтобы влиться в железный поток, готовый поставить русов на колени. Папский орден преследовал в том походе свою цель - распространение единственно истинной веры в Господа на огромной территории Гипербореи, Золотая Орда пыталась восстановить свое влияние на политику русских князей, а степное воинство и профессиональные наемники просто собирались всласть пограбить.
       Теперь все рушилось, и, возможно, виной всему - битва, проигранная русам. Русы все еще не объединились и воюют между собой, но создание огромного государства на севере - дело времени, и хромой Темирлан со своими псами-воинами уже ничего не решает, он - инструмент Господа, расчищающий южные границы нарождающейся северной империи.
       Так думал Габо. Николай лишь внимательно следил за мыслями, бродившими в мозгу давно умершего крестоносца, и дивился возможностям межчеловеческого общения, доселе недоступным ему.
       Габо остановился перед Хайдаром и постарался узнать по его глазам, насколько этот азиат посвящен в планы Безжалостного. Хайдар ответил стеклянным блеском своих черных раскосых глаз и тут же отвернулся, давая дорогу. Габо вошел в покои Правителя.
       Безжалостный сидел за столом совершенно трезвый, лицо его выражало спокойствие и решимость. Увидев Габо, он встал из-за стола и отсалютовал жестом поднятия забрала.
       - Я приветствую тебя, брат Габо! - проговорил бодрым голосом Правитель, а Габо по старой привычке припал на левое колено.
       Встав с колена, Габо пожал протянутую ему руку, предварительно сняв перчатку, а затем, заметив, что Безжалостный хочет что-то сказать, приложил указательный палец к губам и кивнул в сторону портьеры, за которой мог оказаться Хайдар.
       Правитель ответил кивком согласия, прошел к деревянному ящику, в котором хранились городские книги, вытащил наугад какую-то из них, взял с полки на стене сосуд с чернилами, перо и сложил все это на столе перед Габо.
       Габо раскрыл книгу: это оказались списки податей с проезжающих купцов. Немного поколебавшись, он взял перо, обмакнул его в сосуд и написал три слова на чистой странице белой китайской бумаги: «Где. Когда. Кто». Слова были расположены в столбик. Габо продвинул книгу по столу, и она оказалась напротив Правителя. Пока тот читал написанные слова, Габо протянул ему перо.
       Правитель, долго не размышляя, написал против каждого слова соответствующий ответ: «Мавзолей Агамаллы. Сейчас. Слуга, убить». Габо прочитал написанное, вырвал страницу, прошел к стене и поджег ее от светильника, заполненного черной кровью земли. Когда бумага догорела, он бросил красиво изогнувшийся черный лист пепла на мощеный обожженным кирпичом пол и растер его кожаным сапогом.
       Не сказав больше ни слова, рыцари обменялись рукопожатиями, а затем Безжалостный обнял Габо, и тот понял, что видит Правителя в последний раз. Попрощавшись, Габо неожиданно громко крикнул: «С нами Бог!», отсалютовал Безжалостному жестом поднятия забрала, отвернулся и зашагал к выходу из дворца. Хайдара на своем месте не было. Габо прошел многочисленными комнатами и коридорами к выходу и вновь столкнулся с Юлдуз. У него родился план. Слугу убивать не обязательно. Если за Габо будет слежка, этот парень еще сослужит свою последнюю службу.
       - Птичка Юлдуз, чем ты так озабочена?
       На девчонке не было лица.
       - Ты что, Габо, не слышал новость? Темирлан скоро будет у ворот города, и тогда всем нам - конец. Он даже женщин и детей не щадит.
       - И ты уже спешишь к какому-нибудь шустрому купцу, чтобы удрать с ним? - поинтересовался Габо.
       - Шустрые уже давно смотались вместе со своими товарами. Это только у вас, крестоносцев, одни битвы на уме, как будто вы родились только для того, чтобы умереть на поле боя. Я еще жить хочу, а бежать уже не с кем.
       Габо притянул девчонку поближе к себе и прошептал ей на ухо:
       - Сегодня убежим вместе, я тоже решил удрать.
       Юлдуз недоуменно поглядела на него, и в глазах ее промелькнула тень удивления, жалости и одновременно презрения. Габо молча стерпел и подавил в себе чувство унижения. Дело, за которое он отвечал, было важнее даже его чести.
       - Ну, так ты согласна?
       - Конечно! - не особенно горячо согласилась Юлдуз.
       «Тебе деваться некуда», - подумал Габо, но виду не подал, что всё понял.
       - Тогда сейчас же соберись в дорогу: ждать больше нет времени.
       Габо только успел заскочить в свой дом, захватив кожаный мешок с заранее приготовленной подержанной одеждой простого ремесленника. Он намеренно не воспользовался подземным ходом под рекой – этот путь хорошо знал Хайдар. Вместе с Юлдуз они, не скрываясь, вышли за ворота города, по летнему мосту переправились через реку и двинулись к мавзолею Агамаллы, огромным сферическим куполом вздымающемуся на правом берегу реки, на мусульманской стороне города, не защищенной стенами, как тот участок, где засели крестоносцы. Здесь, за рекой, паника еще сильнее охватила народ, и мимо Габо пробегала чернь, даже не удосужившаяся обозначать, что снимает головной убор при виде рыцаря с золотом крестом на тяжелом боевом плаще. Габо догадывался, что за ним ведется слежка, но, сколько ни старался, ему не удалось определить это с полной достоверностью.
       Когда они подошли к мавзолею, день клонился к вечеру, но еще не стемнело. «Скорее бы наступили сумерки», - нетерпеливо подумал Габо, прижавшись спиной к стене мавзолея, выложенного из широких плоских плиток обожженного кирпича, и оглядываясь по сторонам. Когда он успокоился, выбрав место, откуда хорошо были видны окрестности, прилегающие к стенам дворца, и где не было заметно его и одетую в серый дорожный плащ девчонку, внутри мавзолея раздались шаги. Всегда закрытая дверь приоткрылась, и из черных глубин каменного мешка, куда никто из смертных не решался проникнуть в обычное время, показалась голова молодого мужчины. Незнакомец подавил в себе удивление, увидев Юлдуз, и пригласил беглецов внутрь мавзолея. Когда глаза привыкли к темноте, Габо увидел светлое пятно в углу полуподвального помещения: очевидно, это было платье Вероники. Было прохладно - и никакого запаха тления. Юлдуз стояла посреди помещения, не двигаясь с места. Светлое пятно в углу зашевелилось.
       - Это ты, Габо?
       - Да, моя девочка. Не бойся. Теперь все будет хорошо.
       Никто в темноте не двигался с места. Незнакомец стоял рядом, и Габо не убирал руки с прохладной рукояти меча, покоящегося под тяжелым плащом.
       - Я верный слуга Безжалостного, и я без оружия, - тихо произнес мужчина, приведший Веронику в этот мавзолей. - Безжалостный сказал мне, что я должен буду отдать свою жизнь. (Николай, доселе спокойно наблюдавший за развитием событий, внутренне содрогнулся при этих словах).
       - Я не возьму твою жизнь, - успокоил его Габо. - Безжалостный доверил тебе самое дорогое, и хотел быть уверен в тебе. Ты нужен ему живым. Господь сам решит, когда закончить твой земной путь. Что еще велел передать мне Правитель?
       - Только свою дочь и дорожную сумку с припасами.
       - Где припасы?
       Слуга отошел в угол - видно было, что он хорошо ориентировался, уже привыкнув к темноте - и, повозившись, достал и поднес переметную суму, с которой ходят азиатские странники. Габо, приняв суму из его рук, осторожно ощупал ее и решил, что сосуд покоится в деревянном ящике, расположенном на дне одного из отделений сумы.
       - Что в сумке? - спросил Габо, чтобы еще раз проверить, знает ли что-нибудь слуга.
       - Не знаю, - равнодушным голосом ответил тот. – Правитель только приказал передать это тебе.
       Держа суму в левой руке, Габо правой взял слугу за предплечье и отвел подальше от девушек. Наклонившись к его уху, он прошептал:
       - Безжалостный приказал тебе исполнить его последнюю волю. За мною следят, поэтому ты наденешь мой плащ и уйдешь с этой незнакомой тебе девушкой на юг, по дороге на Пятигорье. Сразу они тебя не станут трогать, подумают, что это - по-прежнему я с той же девчонкой, и будут ждать, когда произойдет что-нибудь, и они узнают, что именно поручил мне Правитель. Ты должен уйти как можно дальше на юг, а в это время я с Вероникой уйду в другую сторону.
       Глаза уже привыкли к темноте, и Габо увидел, как слуга покорно опустил свою голову, молча давая понять, что понял приказ.
       Подойдя поближе к девушкам - Юлдуз тоже освоилась с темнотой и приблизилась к месту, где сидела испуганная Вероника на куче какого-то тряпья - Габо аккуратно поставил переметную суму на каменный пол, снял с плеча свою кожаную сумку, раскрыл ее и достал не новую, но чистую одежду ремесленника. Скинув свой плащ с вышитым золотым крестом и перевязь с мечом, он снял затем кольчугу, камзол под ним и - совершенно не стесняясь присутствующих девушек - панталоны, оставшись в исподнем белье. Надев на нижнюю рубаху кольчугу, он облачился в подготовленную заранее одежду. За всё это время ни Вероника, ни Юлдуз не произнесли ни слова. Закончив переодевание, Габо обратился к Юлдуз:
       - Юлдуз, птичка моя. Нам нужно уходить отсюда по очереди, друг за другом. Чтобы не бросать беспомощных девушек на произвол судьбы, я решил уходить попарно, а так как здесь оказалась девушка, чей отец доверил мне ее безопасность, то ты уйдешь с тем сильным мужчиной, а я - с этой слабой девушкой.
       Подошедший на призывный жест слуга получил из рук рыцаря плащ и перевязь с мечом. Габо поместил снятые с себя камзол и панталоны в свою кожаную сумку, а сумку - в переметную суму, переданную ему Правителем. Трехгранный стилет он засунул в левое голенище просторной кожаной обуви, так, чтобы его рукоять, сделанная в виде головы волка, оказалась с внутренней стороны ноги. Вероника по-прежнему молчала, но зато послышался слабый скулеж Юлдуз.
       - Не плачь, птичка моя, - осторожно начал Габо. - Я отдал меч твоему спутнику. Пока он жив, ты в безопасности.
       - Я знала, что ты меня обманешь. Ты мерзкий обманщик. Я ненавижу тебя, - продолжала скулить Юлдуз, не обращая внимания на его слова.
       - Я никого не любил так, как тебя, моя девочка, - сказал Габо тихо и так убедительно, что Юлдуз перестала хныкать, подошла к нему и уткнулась носом в его плечо, почувствовав под грубой холстиной жесткие чешуйки кольчуги.
       Увидев, что слуга уже надел на себя перевязь с мечом, походный плащ, Габо легонько отстранил Юлдуз, подошел к нему и протянул ему руку в рыцарском приветствии. Слуга неуверенно протянул свою и неумело соприкоснулся с рукой Габо в старинном рыцарском жесте, означающем, что приветствующие друг друга не имеют в руках своих оружия.
       - Встретимся на небесах, брат, - тихо проговорил Габо, а слуга лишь опустил голову в почтительном поклоне.
       Когда слуга и Юлдуз скрылись за тяжелой резной дверью, растворившись в ночи, Габо вернулся к месту, где сидела Вероника. Та слегка отодвинулась на своем ложе, сооруженном из какого-то тряпья, и он уселся рядом, в непозволительной близости от незамужней девочки.
       - А мы скоро уйдем? - голос ее был прерывист и слаб. Видно было, что она уже долго молчала и была ужасно напугана.
       - Нескоро. Если за нами все еще следят, то лучшее время - за полночь. Если не следят - хуже не будет.
       Он хотел еще как-то успокоить ее, но не нашел нужных слов. Солдатам всегда не хватает слов в общении с такими юными созданиями, как дочь Безжалостного. Этим молодым особам больше нравятся хитрые кудрявые купцы или музыканты, стелющиеся перед дамами наподобие старого зашарканного половика, и лишь немногим из них - такие волки-одиночки, как Габо или сам Безжалостный. (Николай с некоторым удивлением понял, что, отдавшись полностью воле своего «носителя», он стал понимать все его сокровенные мысли, не теряя своего восприятия мира. Стало интересно, как во сне, когда уже понимаешь, что это – сон, и можно позволить себе любое безрассудство, не опасаясь последствий. Сейчас он внутренне усмехнулся, проведя параллель между давно ушедшим временем и теперешним, настоящим, оставленным где-то за границей реального. Он сам, скорее, принадлежал к армии купцов или музыкантов, но искренне сочувствовал Габо.)
       - Ты действительно так любишь ее? - тихий голосок Вероники осторожно вкрался в мысли Габо и Николая.
       - Кого? - Габо был захвачен врасплох.
       - Эту женщину, которая ушла с Гафизом.
       «Значит, его имя – Гафиз», - подумал Габо, а вслух ответил:
       - Нет.
       Это «нет» прозвучало сухо, буднично, отчего Вероника сначала вздрогнула, но тут же обрадовалась.
       - Ты обманул ее?
       - Нет. Я сделал так, чтобы ей было спокойнее и легче в пути.
       - Ты любишь другую женщину?
       Он помолчал, думая, как ответить этой девчонке.
       - Я любил одну девушку, но она досталась другому.
       - Ты по-прежнему ее любишь?
       - Это было так давно...
       Вероника помолчала, и Габо, ощутив ее дыхание на своей щеке, понял, что она придвинулась поближе к нему. Оборачивать лицо в ее сторону он не стал.
       - А ты мог бы стать моим мужем? - неожиданно спросила она, а затем добавила, помолчав: - Если бы всё было как раньше.
       Ему захотелось рассмеяться, но он сдержался.
       - Я вассал твоего отца, к тому же старше тебя на полтора десятка зим.
       Она придвинулась еще ближе, и Габо ощутил ее молодое гибкое тело, хотя она еще не прикоснулась к нему.
       - Отец, прощаясь, сказал мне, что мы никогда больше не увидимся, и приказал повиноваться тебе. Сказал, что ты стал его братом, и я должна слушать тебя как отца. Я хочу повиноваться тебе, но не как отцу...
       Николай удивился спокойствию, с которым Вероника рассказала о прощании с отцом – «Неужели психика людей в далекие времена была настолько крепкой?» - и пропустил из-за этого мысли Габо, который лежал с открытыми глазами и молчал. В дальнейшем Николай решил не отвлекаться. Всё очень зыбко в этой необычной игре: как бы не упустить чего-нибудь важного, способного раскрыть тайну. Он уже понял, что важное - это не Вероника.
       Габо вздрогнул, когда тело Вероники прикоснулось к его руке.
       - Мне холодно, - сказала она и прижалась к нему еще сильнее.
       Габо поднялся, опершись на руку.
       - Твой отец доверил тебя мне. К тому же, тебе только четырнадцать зим.
       Слова его получались какими-то неубедительными, голос был сух, в горле першило. Вероника свернулась в клубок, как будто ей действительно было холодно.
       - Если холодно, надень мой камзол и панталоны, - начал он, и вдруг понял, что это - действительно выход. Девчонка в этом своем дурацком платье, с голыми ногами - не самый лучший вариант спутника в тяжелом и опасном путешествии. Если она оденется как мальчишка, будет гораздо легче.
       - Давай-ка, снимай свое платье и надевай вот это, - Габо суетливо вытащил из сумы камзол, панталоны и сложил их перед Вероникой.
       Она поднялась на ноги и, не сходя с места, скинула с себя сначала плащ, а затем и платье, оставшись в короткой нижней юбке, едва прикрывавшей ее колени. Несмотря на слабое освещение, темные пятнышки сосков четко обрисовались на ее развитых не по возрасту грудях. Когда она, волнуясь - Габо отметил это - наклонилась за панталонами, ее упругие груди совершили несколько волнообразных движений, отчего у Габо окончательно пересохло во рту и гулко застучало сердце. Он не в силах был спокойно смотреть на нее, но также не в силах был отвернуться или закрыть глаза. Когда она, натянув широкие для нее панталоны до колен, стала заправлять у себя между ногами полы нижней юбки, окончательно в ней запутавшись, он не выдержал и приблизился к ней. Дотронувшись рукой до ее руки, он проговорил непослушным голосом: «Прости, нижнего белья не припас», затем, почувствовав, как она дрожит мелкой дрожью, дотронулся до ее обнаженной талии и, почувствовав враз обмякшее тело, подхватил ее обеими руками. «Сейчас... сейчас я помогу тебе», - бессмысленно бормотал он, ощущая, как она, безвольно опустив руки, оседает на раскиданный по полу плащ. Когда она уже лежала навзничь, по-прежнему держа руки вдоль тела, он осторожно стянул с ее атласных ног свои панталоны, приподняв полу широкой юбки, уложил непослушные складки тонкой материи на ее животе так, чтобы она не прикрывала прекрасную грудь, и осторожно стал поочередно целовать то одну ногу, то другую, поднимаясь выше, где соблазнительно виднелся в полутьме рыжеватый пушок на девственном лобке.
       Николай вдруг понял, что ощутит сполна все, что довелось испытать рыцарю Габо более шестисот лет тому назад. Он полностью расслабился и стал ждать продолжения.
       
       Глава 6.
       
       Лицо Николая оставалось недвижимым, но Вероника вдруг заметила, что выражение его стало другим: вдруг отразило блаженство, практически не изменившись ни единым положением мускула. «Ему хорошо «там», - подумала она, и легкий укол ревности поразил ее беспокойное сердце, отозвавшись сладкой болью во всем теле. Она еще раз убедилась, что с ним все в порядке, и попросила Серафима сменить ее, а сама вышла подышать свежим воздухом, чтобы успокоиться.
       
       Габо осторожно погладил засыпающую Веронику по обнаженному животу. Молодая женщина сладко потянулась и открыла глаза.
       - Прости, я не смог удержаться, - проговорил он, отвернувшись, а она положила свою ладонь на его руку.
       - Я сама этого хотела. Давно. Когда ты еще служил моему отцу.
       - Пора идти, - сказал он, не найдя, что ответить на это, и она, разом поднявшись и усевшись поудобнее, стала вновь заправлять тонкую юбку вокруг своих прекрасных ног, чтобы погрузить их затем в безобразные бесформенные мужские панталоны. Борясь с искушением, Габо убрал руки за спину, а она усмехнулась, видя это.
       - Мои китайские туфельки не гармонируют с такой грубой одеждой, - сказала она, гладя своими мраморными руками грубую ткань панталонов и подрагивая в такт словам своими прекрасными грудями.
       «Скорее бы она оделась, иначе я не выдержу», - с тоской подумал Габо, не в силах оторвать взгляда от двух прекрасных плодов человеческого тела, живущих своей собственной жизнью в соблазнительной полутьме - только лунный свет из крошечного зарешеченного окошка - подрагивая при каждом движении хозяйки. Он уже жалел о том, что случилось между ними: впереди неизведанное, и Бог его знает, как еще всё обернется.
       Помолившись, вышли в темноту, минуя тяжелые двери мавзолея со следами недавнего взлома. Шли вдоль русла реки, по другую сторону которой тянулся караванный путь в столицу Орды - Сарай-Берке. Путь лежал по долине, заросшей диким и культурным виноградником, изредка попадались искусственные посадки тутовых деревьев, естественные рощицы многолетних мощных ив, расположившихся вдоль воды. Частенько приходилось переправляться через ирригационные каналы, отводящие воду под виноградники и другие растительные культуры. Когда Габо убедил себя, что уже оторвался от преследователей, обманув их, он решил расположиться на отдых, тем более, что поздней весной светает рано. Они спрятались под широкой раскидистой ивой. Габо натаскал обрезки виноградной лозы, которые хозяева еще не успели спалить в домашней печи, постелил на них плащ Вероники, ее платье, которое он захватил с собой, а под голову ей положил переметную суму, предварительно вытащив из нее аккуратный ларец из дорогого дерева. Красивый ключ был привязан витым шнуром за ушко, в которое запустил свою крепкую дужку замысловатый замок. Кроме ларца, в суме были еще кое-какие припасы и куча женских безделушек из драгоценных металлов и камней, сложенных в объемистый кожаный мешок. «Приданое», - подумал он, вспомнив своего Правителя, и краска залила его лицо. Вероника улеглась, а он, поняв, что она ждет от него ласки, погладил повзрослевшую девчонку по спине, отчего та выгнулась как кошка.
       - Прости меня, - зачем-то начал он вновь. - Мой поступок не имеет оправдания.
       - Перестань, - ответила Вероника, не оборачиваясь, и он догадался, что она даже поморщилась при этом как взрослая женщина. - Мы с тобой видимся последний день, и я не простила бы себе... и тебе, если этого не случилось бы.
       - Почему последний?
       - Я чувствую, - ответила она, и Габо замолчал, не зная, что сказать на это.
       Скоро она уснула. Габо отполз на три шага, но так, чтобы не вылезти из-под спасительных ивовых веток, отвязал ключик от проушины, вставил его замысловатую бородку в жерло замка и два раза повернул справа налево. С трепетом открыв крышку, он увидел на красном бархатном ложе сосуд из синеватого, нестерпимо блестящего металла, похожий на большое яйцо, имеющий две странные ручки по бокам и основание, на котором это «яйцо» должно стоять. Сначала он не испытал ничего, но спустя несколько мгновений ощутил ни с чем не сравнимый восторг оттого, что «почувствовал» этот сосуд всем своим телом, сразу перестав испытывать тревогу и усталость; оттого, что им овладело желание плакать и молиться Всевышнему. Он понял, что ощущение усиливается, а ни один человек во всем бескрайнем мире не сможет выдержать этого. Захлопнув крышку ларца, он еще долго не мог выпустить его из рук, а сильное чувство, овладевшее им, постепенно угасало, уступая место спокойствию и решимости.
       
       Когда Вероника вновь сменила Серафима, лицо Николая вновь приняло другое выражение. Вроде бы до последней черточки знакомое лицо, но выражение, присутствующее в нем, настолько исказило до боли родное, николаевское, что ей показалось: в гробу...
       - Нет, - ответил на ее мысли тут же Серафим. - Он сейчас «в другом человеке», поэтому непохож на себя. Успокойся. Все в порядке. Если его «носитель» погибнет, Николай сразу же вернется к нам.
       Она успокоилась и села в изголовье своего мужа. С некоторых пор Серафиму она стала верить безоговорочно. От каждого его слова, каждого жеста веяло уверенностью... и правдой.
       
       Проснувшись, Вероника выпростала руку из-под плаща и ощупала нагретую солнцем землю. Было далеко за полдень. Поглядев на небольшой пруд, возле которого выросла их спасительница-ива, она состроила просительную гримасу.
       - Можно мне искупаться?
       - Это очень опасно, - попробовал он воспротивиться и тут же стал оправдываться, заранее обрекая себя на неудачу: - Дорога за рекой, но здесь тоже могут проезжать худые люди. К тому же мы не знаем, кто хозяин этих виноградников, этой запруды. Нам лучше переждать до темноты, а там вновь двинуться вперед.
       - Сколько мы будем идти?
       - Не знаю.
       - Вот видишь, сегодня есть возможность искупаться, а что будет завтра - ты не знаешь, - не отступала она. - Вши нас убьют. Мы заболеем тифом.
       Габо непроизвольно стал чесать свою голову.
       - Мы недолго: сначала ты, затем я, - продолжала Вероника. - А потом заляжем до сумерек. Займемся любовью...
       Последний аргумент сработал безотказно. Габо представил, как он сжимает в своих объятиях свежевымытое молодое тело, и сдался.
       - Сначала я искупаюсь, а ты сиди тихо, не высовывайся, - скомандовал он, снимая обувь.
       Вероника подхватила с травы стилет и стала как ребенок играть его ручкой, выполненной в форме волчьей головы. Пока он раздевался донага, она спела древнюю кельтскую колыбельную песенку, где мама уговаривает своего малютку заснуть, иначе придет волк и утащит малютку в темный лес. Габо сразу же вспомнил киммерийскую колыбельную такого же содержания, только на несколько измененный мотив, которую в детстве пела ему мать, и подумал о том, как похожи сказки, предания и песни далеких друг от друга народов. Даже сказки скуластых и раскосых азиатов, несмотря на свое отличие, содержат общие с европейскими сказками элементы. «Велик Ты, Господи, и все мы - от отца нашего, Адама!».
       Когда Габо снял с себя нательное белье, Вероника неумелым жестом направила стилет на него:
       - Бросай меч свой, рыцарь!
       Габо приставил указательный палец к губам, умоляя вести себя тише, но тут же поднял обе руки вверх, показывая, что в них нет оружия, и тем самым поддержал игру. Вероника с любопытством посмотрела на его гениталии.
       - Я еще ни разу не видела... - сказала она, сделав судорожный глоток, и попросила: - Закрой глаза...
       Габо закрыл глаза и оперся руками оземь, откинувшись назад и запрокинув голову.
       - Только стилет из рук выпусти, - произнес он, улыбаясь.
       Вероника отложила стилет с красивой волчьей головой в сторону и занялась другой игрушкой, хихикая, как нашкодивший ребенок. Когда неизбежная в подобном случае эрекция не заставила себя долго ждать, она отпрянула.
       - Он уже не смешной. Я больше не хочу играть им.
       Габо вынырнул из глубокого омута, в который погрузила его женская ласка, выполз из под свисающих до самой земли ивовых ветвей и, не разгибаясь в полный рост, вошел в воду. Вода была прохладная, но приятная на фоне горячего солнца. Он тщательно поскреб кожу головы своими крепкими ногтями, несколько раз скрывшись под воду с головой, закончил умывание и направился к ставшей родной иве, сквозь мелкие трепещущие листья которой он уже видел обнаженное тело Вероники. Его Вероники. Когда он оказался на расстеленном плаще, Вероника на коленках стала выползать из укрытия, представив его взору совершенно потрясающую картину, отчего у него захватило дух. Ему даже пришлось закрыть глаза на мгновение.
       Вероника плескалась, не заботясь о безопасности. Он хотел предостеречь ее, но подумал, что этим только усилит шум. Лучше потерпеть немного, пока она наплещется вволю.
       Когда Габо надел на свое еще мокрое тело нательные штаны, слева послышался звон уздечки. Быстро нащупав лежащий в траве стилет, он повернул голову влево и затаился. В пруду продолжала шумно плескаться Вероника.
       На насыпной дамбе, окаймляющей пруд с востока, показались два всадника с длинными пиками и бронзовыми щитами. Один из них, заметив купающуюся в пруду Веронику, что-то прокричал другому на гортанном наречии и споро поскакал в ее сторону; оставшийся, тем временем, продолжал ехать медленно. Вероника купалась, ничего не замечая.
       Первый всадник, приблизившись, спешился и, не выпуская уздечки из рук, оглядел окрестности. Габо он не заметил. Пройдя еще несколько шагов, воин отпустил коня, легонько шлепнув его ладонью по морде, и подошел совсем близко к дереву, под которым сидел, затаив дыхание, Габо. К счастью, степняк смотрел на пруд, где плескалась Вероника, и Габо удалось разглядеть его как следует, оставаясь незамеченным. Воин был в старой, видавшей виды лисьей шапке с длинным хвостом, свисающим на спину, в боевом кафтане с нашитыми стальными нагрудниками и наплечниками, в кожаных штанах и крепких сапогах с загнутыми вверх носками. Тусклый бронзовый щит древнейшей формы и длинную пику он осторожно положил на землю, не отводя взгляда от Вероники. (Николай отметил правостороннюю свастику, выполненную черной краской на куске старой невыделанной кожи, прикрепленном рядом с острием пики). На поясе воина висел кривой меч, на плечах - лук и колчан со стрелами. Лицо азиата расплылось в предвкушении удовольствия, отчего его и без того узкий раскосый правый глаз, видимый Габо из укрытия, вовсе превратился в щелочку. Габо, осторожно ступая и не распрямляясь, преодолел под ветвями расстояние в четыре шага и оказался рядом с воином. Второй всадник был еще далеко.
       Вероника заметила, наконец, опасность и громко взвизгнула, чем позволила Габо с шумом преодолеть оставшиеся три шага, подхватить левой рукой азиата за лоб, а правой вогнать стальное трехгранное жало в горло врага, отчего тот даже не успел вскрикнуть, а лишь захрипел, тщетно пытаясь ухватиться руками за голые плечи своего убийцы. От лисьей шапки нестерпимо воняло псиной. Габо успел сдернуть с плеч воина лук и колчан, затем оттолкнул бьющееся в агонии тело и тут же спрятался под листьями ивы, спешно готовя лук к стрельбе. Вероника перестала кричать, собралась тут же выскочить на берег, но, увидев второго воина, осталась стоять в воде. Второй всадник, по-прежнему не замечая своего убитого товарища, видя только коня его, продолжал приближаться. Габо, способный пробить из хорошего лука мощные латы кирасира с тридцати ярдов, критически оглядел лук степняка и, в целом, остался доволен. Главное - не промахнуться. Взяв пониже, Габо натянул тетиву, успокоил дрожь в левой руке и плавно отпустил стрелу, которая, почти не делая дуги, с силой вошла коннику в живот, пробив металлическую пластину на боевом кафтане. Конь, сбавив ход, пошел шагом, затем вовсе стал, почувствовав отпущенные вожжи.
       Вероника, дрожа всем телом, ползала по расстеленному плащу и собирала одежду, а Габо обыскивал убитых воинов. Ничего особенного: скудный скарб солдата; просоленные конским потом узкие полоски мяса - еда на три дня; золотые украшения, сложенные в кожаном мешочке на поясе. Пришлось взять только еду, меч и лук со стрелами. Теперь прятаться было бесполезно. Габо понял, что его песня спета, оставалось только решить судьбу бесценного груза, лежащего в старом ларце, и Вероники.
       - Кто это были? - испуганно спросила Вероника, когда Габо проник под сень ивовых листьев, сбросил наземь добытое оружие и стал спешно одеваться.
       - Воины Темирлана.
       - Они похожи на ордынцев, - попробовала возразить Вероника.
       - У них на копьях - солноворот, знак Темирлана.
       Вероника оделась и уже сидела, прижав колени к подбородку. До сумерек еще было далеко. Уложив суму, Габо с тоской поглядел на Веронику и скомандовал:
       - Двигаемся к реке, подальше от этого места - там спрячемся. Эти двое - боевой дозор, скоро их спохватятся, и тогда нам несдобровать. Эти псы по следу идут лучше любой собаки.
       Вероника исполняла приказы молча. Теперь она несла на плече тяжелую суму, спотыкаясь и покачиваясь из стороны в сторону, а Габо, держа лук наготове, настороженно оглядывал окрестности. Надо было с самого начала обратить внимание на то, что в полях и на виноградниках не было видно людей, ухаживающих за будущим урожаем, и тогда они не попали бы в такую глупую переделку. Двигаясь на восток, беглецы вновь набрели на русло реки, которая делала крутой изгиб в этом месте, и остановились. Габо присел и задумался. Если перейти вброд или переплыть реку, они сразу окажутся поблизости от торного караванного пути, по которому, возможно, и разъезжает отряд, с авангардом которого им довелось встретиться. Это очень опасно, но, если остаться на этом берегу - больше шансов за то, что их найдут как виновников убийства двух воинов. Перебирались вплавь. Вероника плавать не могла, и потому он сначала перенес через уже спокойную после половодья поверхность реки тяжелую переметную суму с бесценным грузом, затем, вернувшись, перенес Веронику: она держалась цепкими руками за его плечи, а он, отталкиваясь от желто-коричневых глубин руками и ногами, из последних сил вынес на левый берег перепуганную девчонку. Течение снесло их ярдов на тридцать вдоль берега - больше, чем во время первого вояжа с сумкой; надо было подняться вверх по течению, но сил у Габо не было даже на то, чтобы оторваться от мокрой желтой глины, облизываемой жадными языками реки. Вода приятно холодила его ноги, которые уже не было сил вытащить на берег, а Николай самой усталости не ощущал - видно, генетическая память бесследно утеряла это ощущение - но чувствовал, как трудно Габо, не привыкшему бороться с водной стихией.
       Вероника сидела рядом на скользкой глине, упершись подбородком в колени, обтянутые мокрыми панталонами. Китайская туфелька красовалась только на одной ноге, вторая нога была босая и в комьях глины. Она сидела с покорным равнодушием, ничего не спрашивая и полностью полагаясь на Габо. Не зная, что сказать, он улыбнулся ей. В словах, которые она произнесла чуть погодя, вопроса было гораздо больше, чем просьбы:
       - Ты убьешь меня, чтобы «они» не замучили?
       - Женщины вне войны, - ответил он, переведя дух. - В их войске - такие же мужчины. Им нужны женщины, чтобы готовить обед... и прочее... Если сделаешь все, что я прикажу тебе - останешься жить.
       - А ты?
       - Как Бог даст.
       - Я без тебя не хочу.
       - Сейчас никто не спрашивает твоего желания, - произнес Габо совсем не обидным тоном, и Вероника послушно кивнула головой.
       Собравшись с силами, Габо поднялся и пошел к оставленной на берегу сумке. Не трогая остального, он вытащил ларец и, бросив приказ Веронике - «Сиди здесь!» - направился за обрывистый береговой выступ на излучине. Встав так, чтобы девчонка не видела его из-за глинистого обрыва, Габо внимательно огляделся: излучина, вершина холма вдалеке с купой деревьев у подножья, большая ива в пойме, как раз напротив избранного места. Вскарабкавшись на отвесную стену, он облюбовал чью-то заброшенную нору, и перед тем, как спрятать ларец, еще раз открыл его. Его вновь стало одолевать сильное чувство (Николай ощущал только отголоски его, но и этого было достаточно, чтобы изумиться), он вновь испугался, что не вынесет неуемной силы сосуда, и быстро закрыл ларец. Теперь было понятно, почему Безжалостный убедился в происхождении ларца. Только Божья сила способна на такое...
       Поцеловав ларец, Габо погрузил его в нору, прижавшись щекой к твердой поверхности сухого глинистого обрыва, изобилующего острыми ракушками. Спустившись, ревниво оглядел обрыв - не видно ли следов? - и потер задумчиво ободранную ракушками щеку. Поглядев на ключ, оставшийся в его ладони, размахнулся и забросил его в воду. Когда вернулся, Вероника сидела перед вывернутым наизнанку и сохнущим на солнце кожаным мешочком: мокрые драгоценности лежали прямо на сумке, и она перебирала их руками.
       - Собери их быстро - и пошли! - отрывисто бросил он и добавил: - Побрякушки свои спрячь в панталоны!
       Времени не было. Надо было как можно скорее отойти от места, где спрятан ларец. Шли вдоль русла, пока крутой обрыв не соприкоснулся с водой. Выбравшись наверх, Габо огляделся, внимательно понюхал воздух, повернув лицо в сторону караванного пути, пыльным серым шрамом пересекающего седую ковыльную степь. Великая дорога была пуста. Всё как будто затаилось в ожидании беды.
       Обернувшись в последний раз назад, вниз, к пойме, которую они только что покинули, Габо заметил вдалеке, за излучиной, какое-то движение.
       - Лечь! - резко приказал он Веронике, и та упала наземь, не поднимая головы. Сам он прятаться уже не стал.
       Отвернув лицо в сторону дороги, Габо краем глаза продолжал наблюдать за поймой. Показался один воин, ведущий коня под уздцы, затем второй. Не подавая вида, что заметил их, Габо оценил расстояние до расположенного впереди овражка, спускающегося в пойму и завершающегося группой густых ив у самого берега.
       - Ползи к оврагу, затем по нему, не поднимая головы - до деревьев. Там спрячься и не показывайся, что бы со мной не случилось, - тихо, но жестко проговорил он. Увидев, что Вероника хочет приподняться, тянется к нему, добавил, незаметно махнув рукой: - Всё! Не время прощаться!
       Посмотрев немного, как девушка в мешковатой мужской одежде неумело ползет, приминая ковыльные метелки, Габо не нагибаясь, одними ногами, скинул натирающую пальцы обувь, отсутствующим взором скользнул еще раз, обернувшись, глазами по пойме - шевеление затихло, спешившиеся всадники замерли - и, как ни в чем не бывало, направился к древней дороге, вынесшей на своем вытянутом в струну теле мерную поступь не одного миллиона человеческих ног и скотских копыт. Стараясь не показать, что он спешит или волнуется, Габо дошел до дороги; не испытывая никаких чувств, перешел из прохладного ковыля в теплую вечернюю пыль избитого копытами и колесами пути; стараясь не наклоняться, сбросил с плеча в траву на обочине лук, колчан со стрелами, пояс с кривым азиатским мечом и обернулся в сторону заходящего солнца. Всадники показались скоро. Их было двое. Сначала, на фоне оранжевого ослабевшего солнца, они были лишь бесплотными силуэтами, затем оформились в реальную мощь, снабженную молодыми крепкими мышцами, вооруженную пиками и мечами, защищенную щитами и латами. Им было лучше видно - с запада на восток - и они неспешно приближались к невооруженному, одиноко стоящему человеку в одежде городского ремесленника. Габо прижимал к бедру правую руку, нервно ощупывая пальцами оперение стрелы, а левая была уже готова подхватить лук, притаившийся в невысокой траве. Глаза его измеряли расстояние до ближайшего всадника, и когда оно достигло величины, на которой уже и крепчайшие латы не спасли бы азиата, мерно покачивающегося в седле, левая рука Габо подхватила лук, правая - со стрелой - уже натягивала тетиву; глаз, с первого выстрела привыкший к чужому луку, определил цель, и весь этот древний механизм убийства разом пришел в действие. Первая стрела еще не достигла цели, а Габо уже поднял голову, приставляя вторую, поднятую с земли, к тетиве. Прицеливаясь во второго всадника, он краем глаза заметил, как первый сильно качнулся в седле, получив нежданную стрелу прямо в грудь, и выпустил вторую. Второй всадник ничего не успел сообразить за эти мгновения, и тоже получил смертельное ранение, совсем не ожидая ничего подобного.
       Опустив руки, Габо продолжал смотреть на запад, не позволяя себе повернуть голову в сторону оврага, где спряталась Вероника. Два коня, один из которых уже потерял своего всадника, а второй нес на себе свесившееся вниз тело, стали кругами ходить по невысокой траве, фыркая и беспокойно вздрагивая головами. Вдалеке показались всадники, теперь их было не менее десяти.
       Габо надел на себя пояс с мечом, подняв его с земли, взял лук, колчан, в котором сиротливо примостились четыре стрелы, и, повернувшись спиной к азиатам, пошел по континентальному караванному тракту, удаляясь от места, где спряталась Вероника. Пока солнце не село, ему не удастся оторваться от преследователей, да и ночью у него никаких шансов не останется: поутру они его, пешего, достанут в два счета, если никакого чуда не случится.
       Чуда не случилось. Они его нагнали еще до сумерек, но все приближаться не стали - боялись его стрел. Один из них, зычно гикнув, устремился галопом на Габо, и когда тот поднял лук, резко осадил своего коня, пригнувшись к его гриве и прикрывшись щитом. Стрела пролетела мимо. Смельчак прокричал что-то своим соплеменникам, и те разом двинулись, рассыпавшись по степи широким веером, окружая Габо с флангов. Работая как машина, рыцарь быстро выпустил три стрелы - вторая из них попала в коня и вывела из строя еще одного противника - бросил уже бесполезный лук в тихо колышущийся ковыль и обнажил кривой меч убитого им азиата. Воины приближались, подбадривая себя зычным кличем. «Урагх!», - несся по степи леденящий кровь выкрик. Окружив Габо, стоящего с обнаженным мечом в руке, они гарцевали вокруг него на своих низкорослых азиатских лошаденках, не приближаясь. «Веронике повезло - собак у них нет», - подумал он, успокоился и прочитал «Отче наш» несколько раз подряд. Один из воинов спешился и стал приближаться к Габо. Подойдя на пять шагов, он отбросил щит, на котором красовался солноворот - символ вечного движения - обнажил свой кривой, как и у Габо, меч, хрипло прокричал что-то воинственное, надсаживая горло и напрягая шею. Габо молча ждал, поигрывая мечом движением кисти, чтобы разогреть руку и привыкнуть к тяжести оружия. Рубакой этот низкорослый воин оказался никудышным. Сразу же пропустив боковой удар, он заработал себе легкое ранение в левое плечо и дальше драться не стал. Отойдя шага на три, он зажал правой рукой, в которой был меч, раненое плечо и в бессильной ярости глядел на Габо своими раскосыми глазками.
       - Жалкий ублюдок! Пёс вонючий! - кричал Габо, чтобы не расслабиться и не задрожать в ожидании смерти. Он стоял, не вздымая рук и не двигаясь с места, вся его душа замерла, и приходилось орать еще и еще, чтобы не поддаться страху: - Скотина! Сукин сын!
       Всадники продолжали молча сидеть в седлах на своих беспокойно перебирающих ногами конях, один из них натянул тетиву своего лука, но не стрелял, ожидая приказа. Боясь ослабеть от одолевающего его страха, Габо с криком ринулся на раненого воина, который был, похоже, командиром этого отряда, и сразу же получил стрелу в правую сторону лица. Стрела, попав в висок, прошла насквозь, выйдя под левым ухом, и он, падая, еще успел подумать, что уже стемнело, и азиаты не бросятся искать того, кто оставил вторые следы на податливом песке в пойме реки.
       
       Николай, чье сознание медленно поднялось над местом свершившегося поединка, с удивлением оглядел окрестности глазами уже мертвого Габо, ощущая - но не видя - рядом еще две души, а затем, отделившись от Габо, провалился в черный омут, откуда, казалось, не было возврата.
       
       Глава 7
       
       Из комы он выходил тяжело. Серафим колдовал над его головой, пользуясь какой-то очень непривычно и резко пахнущей мазью, беспрестанно бормоча что-то своими древними, но молодыми губами, а Вероника растирала тело Николая слабым раствором уксуса. Инга, заскочив и увидев распластанное голое недвижное тело на кушетке, коротко спросила: «Ну как?», получила отрывистое вероникино «Выходит потихоньку» и удалилась, осторожно прикрыв за собой дверь. Минут через пять Николай открыл глаза. Ощущение было такое, как будто вышел из такого глубокого наркоза, какого до сих пор испытывать не приходилось, несмотря на многочисленные хирургические операции, выпавшие на его долю. Разобравшись в обстановке, он сначала узнал Веронику, затем - Серафима. Поняв, что Серафим с нетерпением ждет ответа на свой единственный вопрос, но, тем не менее, молчит, ожидая, когда Николай сам даст понять, что готов к разговору, решил не испытывать больше его терпение.
       - Привет, - проговорил он слабым голосом и поглядел на Серафима.
       - Нашел? - сразу же спросил Серафим.
       - Чего? - неожиданно для себя притворно удивился Николай.
       Глаза Серафима сразу же потускнели.
       - Нашел, нашел, - тут же, извиняющимся тоном, проговорил Николай и добавил, чтобы польстить Серафиму: - Только я не пойму, как тебе удалось адресовать меня так точно по времени, месту и даже «в нужного человека».
       - Всё просто, - отозвался Серафим, оживившись при слове «нашел». - Ты употребил сразу два снадобья перед своим «путешествием»: одно усилило сканирующие способности твоего мозга - это относится к генетической памяти - а другое повысило твою восприимчивость к опосредованному внушению, которому я подверг тебя перед «броском» в прошлое.
       - Ага, - на всякий случай согласился Николай, хотя не всё ему было так ясно, как просто излагал Серафим. - Но меня удивляет, как ты определил, что во мне существует память того крестоносца, в котором я был это время. Ведь я должен быть его потомком, чтобы память сохранилась во мне.
       Серафим поглядел на Веронику, слушавшую с открытым ртом весь этот бред, и глазами показал ей, чтобы она приготовила горячий чай.
       - А ты можешь посчитать, сколько у тебя прямых предков было в конце четырнадцатого века, если учесть, что количество их удваивалось в среднем каждые двадцать три года?
       Николай задумался.
       - Не перенапрягайся, - усмехнулся Серафим. - Двадцать семь поколений - это два в двадцать седьмой степени, итого: сто тридцать четыре миллиона двести семнадцать тысяч семьсот двадцать восемь твоих прямых предков в конце четырнадцатого века.
       Николай сначала восхитился, с какой легкостью Серафим расправился с возведением числа в степень, но тут же застыл с открытым ртом.
       - Постой, постой... - заговорил он, справившись с изумлением. - Этого не может быть. Сто тридцать миллионов... Столько и людей-то в то время не было.
       - Сто тридцать четыре, - поправил его Серафим. - Может, если учесть, что многие твои прямые предки в конце четырнадцатого века были общими для твоих более поздних предков.
       - Значит, если учесть эту погрешность, то получится всё верно, и моими предками являлись практически все люди, которые жили в то время на большой территории Евразии?
       - И не только твоими.
       - Неплохо, - усмехнулся Николай. - Значит мы все, живущие сегодня, практически являемся близкими родственниками.
       - Даже более того - единым целым, - загадочно проговорил Серафим и уступил место Веронике, которая подошла к кушетке с горячим чаем. - Сахару побольше насыпала? Четыре ложки? - спросил он ворчливым тоном и, дождавшись ее утвердительного кивка, отошел в угол.
       - Из этого получается, что любой из нас смог бы сделать это, - продолжал удивляться Николай, - и ты просто лукавил, когда говорил, что смогу только я.
       - Не совсем так, - не согласился Серафим. - Ты ведь изучал физику: одни материалы хорошо проводят электрический ток, другие - плохо. Ты - хороший «проводник». Просто я знаю методику определения таких «проводников».
       Когда Николай допил свой чай, Серафим вновь подсел к нему.
       - Как себя чувствуешь?
       - Нормально.
       - Тогда рассказывай.
       
       На следующий день в Большом доме собрались практически все, причастные к делу: Дед, Серафим, Захар, Инга. Николай сидел на диване, ноги его были укрыты клетчатым одеялом.
       - Рассказывай, - обратился Дед к Николаю.
       Николай поглядел на Серафима.
       - Расскажи всем, и я еще раз послушаю, - предложил тот, не вставая из своего угла. - Вдруг ты что-то пропустил в прошлый раз. Кое-какие сцены с Вероникой можешь опустить.
       - С какой еще Вероникой? - переспросила Инга, оглянувшись на дверь, за которой возилась в кухне жена Николая.
       - Мне повезло, - пояснил, улыбаясь, Николай. - У моего «носителя» тоже была своя Вероника.
       - Тебе действительно повезло, - съязвила Инга. - Если что приснится, начнешь во сне бормотать - у жены причин для ревности не будет.
       Дед неодобрительно покачал головой: «Делом заниматься надо», и Николай начал рассказ, на протяжении которого несколько раз вошла Вероника, расставляя на столе чашки с чаем. Она не прислушивалась к повествованию, так как Николай еще ночью уже все рассказал ей.
       - И что теперь нам следует сделать? - поинтересовался Дед, по окончании повествования слегка обернув голову в сторону Серафима, по-прежнему тихо сидящего в уголке.
       - Нужно найти сосуд, и мы будем обладать прекраснейшим инструментом для путешествий в параллельные миры, - отозвался Серафим.
       - Легко сказать: «найти», - Дед встал и заходил по комнате, прихрамывая. - Судя по тому, что рассказал Николай, сосуд находится где-то в районе села Покойное на нашей стороне и бывшего села Катасон, расположенного на сопредельном берегу. Николай... - Дед кашлянул и поправился: - Габо спрятал сосуд на нашей стороне, но на той стороне прямо у берега - их посты, да и в развалинах Катасона у них наблюдательный пункт. Безопасно провести поиски мы не сможем в этих условиях.
       - Нужно пригласить Кирилла и Натана, - предложил Захар. - У Кирилла есть в заначке вакуумные мины с большим радиусом действия, которые международным сообществом запрещены, так мы можем использовать их. Если в течение одной недели выжечь два раза подряд всю территорию за рекой в радиусе полутора километров, сопредельники уберут оттуда все посты и не будут даже думать об их возвращении, а мы сможем беспрепятственно провести поисковые работы.
       - А каков радиус действия этих мин? - спросил Николай, продолжая кутаться в одеяло.
       - Как раз полтора километра, - Захар уже ерзал в предчувствии серьезной операции.
       - Эк, хватил - полтора километра, - Дед продолжал ходить по комнате. - Так мы весь виноградник на той стороне уничтожим, да и у себя дел наделаем - мины же не будут действовать по границам русла реки. Нашей стороне тоже достанется.
       - А я для чего предлагаю Натана ввести в курс дела? - засуетился Захар. - Он вычислит всё с предельной точностью, и потери с нашей стороны будут минимальными.
       - Да и международный резонанс тоже... - не унимался Дед. - Понаедут наблюдатели, посыплются ультиматумы.
       - Цель, которую мы преследуем, сполна покроет все издержки, - вмешался Серафим из своего угла.
       - Не мы преследуем, а пока только вы, - огрызнулся Дед, не оборачиваясь на реплику и продолжая ходить по комнате. - Во-первых, неизвестно, добьемся ли мы результата, а, во-вторых, пока неясно, каков будет сам результат.
       Серафим промолчал, остальные тоже не стали высказываться. Дед, пошагав еще немного, уселся на стул, потирая коленный сустав левой ноги, и проворчал:
       - Поиски будут сопрягаться с опасностью, а мы не можем рисковать своей молодежью. Я, наверное, переговорю со старой гвардией - кому за сорок - если из них наберем добровольцев в поисковые группы, то будем пробовать.
       Все возбужденно засуетились.
       - Так приглашать Натана с Кириллом? - поинтересовался Захар.
       - Нэ лиз попэрэд батьки у пэкло, - отрезал Дед, применив колоритный малоросский жаргон, и добавил обычным тоном: - Сначала я со старой гвардией переговорю.
       Все радостно засуетились, а Серафим продолжал молча сидеть в углу.
       - Старики помогут справиться с основной работой, - ожил он, когда все уже начали расходиться. - Надо будет пройти весь предполагаемый участок с индикатором массы. Проще было бы орудовать обычным магнитным миноискателем, но мы не можем быть уверены, что металл поддастся ему. А масса... - он обернулся к Николаю: - Сосуд тяжелый был? - Получив положительный ответ, продолжил: - масса обязательно проявит себя в равномерном аллювиальном слое речного русла. Вряд ли река притащила базальтовые голыши с Кавказских гор на такое расстояние, поэтому излишнего фона не будет.
       Дед согласно кивнул, ни слова не говоря, и все разошлись.
       
       «Старая гвардия» собралась в тот же день. Увидев деда Мирона, которому было уже далеко за восемьдесят, Николай коротко хохотнул:
       - А ты, дед, куда собрался?
       - В гвардию. Кому ж, как не мне? Я еще с Гитлером повоевать успел.
       - Когда же ты успел? - нарочито удивился Николай. - Столько не живут!
       - А вот и успел. И тогда воевали не только взрослые.
       - Так ты хоть помнишь, каким солдатам гранаты подносил? - съехидничал Николай. – Может, они, как раз, и не русскими были?
       - Я вот тебе дам сейчас! «Нерусские!», - притворился сердитым дед Мирон и замахнулся на Николая своей старой сучковатой палкой. - Не посмотрю, что ты с моторчиком ходишь, как Карлсон!
       Николай шмыгнул за дверь, а все, находящиеся в комнате, нервно засмеялись. Если Дед вызвал на совет, значит, произошло что-то серьезное, и старики старались держаться по военному, осанисто, демонстрируя былую выправку и готовность быть полезными общине. Дед, войдя, поздоровался и начал без предисловий.
       - Нам нужна команда старых ветеранов, которые смогли бы провести поисковые работы со специальными приборами, по результатам которой будет составлена карта местности.
       - И всего-то? - разочаровано протянул кто-то из стариков. - Мы думали - дело серьезное...
       - Дело серьезное, - спокойно пояснил Дед. - Работать придется в зоне соприкосновения с сопредельниками, отсюда - повышенная опасность. Использовать будем только добровольцев. Охрану бойцами обеспечим.
       - Ты вот что, Владимир, - обратился к Деду на правах старшего дед Мирон. - Здесь все - добровольцы. Никто сейчас вызываться не будет, просто по окончании собрания все, кто желает, запишутся - и дело с концом. Когда на работу выходить?
       - Когда работать - сообщим. Сначала обучим обращению с приборами.
       Старики стали собираться у стола, где один из них стал записывать добровольцев китайским карандашом на клочке бумаги, а Дед, который был моложе всех, находящихся в комнате, поклонился старикам:
       - Спасибо вам за поддержку!
       - Хитрый ты, Володька, - заулыбался дед Мирон. - Всё рассчитал. Стариков потерять не жалко: какой толк от нас, когда оружие в руках не держится, а, с другой стороны - наши души спокойны станут, когда знать будем, что понадобились для серьезного дела. Коль Бог не дал на поле боя погибнуть, так, может, здесь уйдем, как следует мужчинам.
       Дед тоже улыбнулся.
       - А тебя, дед Мирон, мы командиром поставим, будешь учет вести и за составлением карты наблюдать.
       - Херушки вам! - скрутил дед Мирон заскорузлый кукиш и ткнул им в сторону Деда. - Я буду как все - с прибором на врага пойду!
       - Твоего прибора враги не испугаются! - засмеялся кто-то из стариков.
       - Да я!.. Да я еще... – начал, было, дед Мирон, затем махнул рукой и улыбнулся: - За своими приборами следите, сопляки!
       
       С Богданом разговор у Инги прошел крутой, нелицеприятный. Слухи о какой-то операции, несмотря на строжайшую конспирацию, уже бродили среди порубежников, и Богдан требовал своего:
       - Все равно меня возьмут! Я уже взрослый, - твердил он уже на излете скандала, а Инга только поглядывала на него и молчала.
       Когда вошел Захар, Богдан примолк, зная нелегкий характер своего дядьки. Николай в таком деле ничего не решает, а вот к Деду можно было «подкатиться». Определив стратегию поведения, Богдан подхватил за ремень свой «калашник» и направился к Деду.
       Когда, постучав, вошел Богдан, Дед о чем-то тихим голосом переговаривался с Серафимом. Богдан хотел уйти, но Дед приказал:
       - Выкладывай, чего там у тебя.
       - Я потом.
       - Сейчас выкладывай. От брата Серафима у нас секретов нет.
       - Да тут личное дело, - замялся Богдан.
       - Личных дел у нас тоже нет, - отрезал Дед и выжидающе поглядел на внука.
       - Я на операцию хочу пойти со всеми, - выпалил Богдан. - Я уже взрослый, стреляю лучше всех пацанов.
       - На какую операцию? - удивился дед. - Пойдешь со стариками арахис выкапывать?
       - Арахис? - разочарованно протянул Богдан, и Дед с Серафимом негромко, но с удовольствием рассмеялись.
       - А кто тебе сказал про операцию? - заинтересованно спросил Серафим, и Богдан сразу же закрылся, как потревоженная устрица.
       - Ты что, в бой собрался? - строго поглядел Дед на своего внука. - Ты помнишь, как в детстве колпачки от зубной пасты терял, а я пообещал, что припомню тебе?
       - А когда это было? - осторожно поинтересовался Богдан.
       - В пятилетнем возрасте, - ответил Дед, продолжая строго смотреть на внука.
       - Не помню, - честно признался подросток, не зная, что и подумать по этому поводу, а Дед продолжил самым серьезным тоном:
       - А я до сих пор помню, как выковыривал засохшую пасту из тюбика женской шпилькой для заколки волос, и теперь за это лишу тебя возможности повоевать. Справедливо?
       Богдан стоял, переминаясь с ноги на ногу, а Серафим, не выдержав, рассмеялся. Засмеялся и Богдан.
       - Иди, - махнул рукой Дед, улыбнувшись, - только не болтай об операции.
       - Так возьмете?
       - Твое от тебя не уйдет, - со вздохом пообещал Дед.
       - Надо как-то организовать дезинформацию по этому поводу, - озабоченно предложил Серафим, когда за Богданом закрылась дверь.
       - Что-нибудь придумаем, - согласился Дед, и они встали из-за стола.
       
       «Дезу» придумал Николай. На первой стадии следовало распустить слух, что сопредельники готовятся к нападению в районе села Покойное, затем, сделав первый удар вакуумным зарядом, подождать, когда зашевелятся сопредельники на этой территории, и вновь ударить туда же под предлогом превентивного удара, всячески подогревая слухи о возможном нападении с той стороны. Если после второго удара сопредельники не кинутся опять, сломя голову, в мертвую зону, нужно издать «секретный» приказ о минировании русла реки с одной и с другой стороны: Серафим утверждал, что из-за «непостоянства» речного русла сосуд может находиться и на другой стороне реки. Вот тогда можно будет смело выдвигать стариков на работу под прикрытием снайперов.
       План одобрили на малом совете, без участия Кирилла и Натана. Чем меньше людей знают об истинной цели операции, тем лучше. Кирилл с Натаном только обеспечат «ювелирные» удары по чужой территории, не особо вдаваясь в причину, побудившую эту акцию.
       Удар было решено нанести воскресным вечером, когда на полях не будет работников, а на позициях и наблюдательных постах будет как можно меньше солдат сопредельников - лишние жертвы никому не были нужны. Кирилл и Натан отнеслись поначалу к идее удара настороженно. Не веря в нагнетаемый психоз с опасностью нападения, они поначалу подивились этому решению, зная трепетное отношение местных жителей к виноградникам, которые обречены были в случае вакуумного удара на полную гибель, но затем привыкший аналитически мыслить Кирилл махнул рукой – «Чего тут голову ломать» - мудрый Натан задумчиво погладил себя по лысине, и они сразу же включились в работу: Кирилл нашел среди одинаковых по калибру мин нужные экземпляры с особой маркировкой, а Натан сел за расчеты будущего удара, который надо было нанести с предельной точностью, а сделать это из миномета, с первого раза, без пристрелки - задача трудная.
       В субботу всё было готово. На позиции в селе Покойном, среди развалин домов, блиндажей и землянок установили миномет, над которым долго колдовал Натан с тремя помощниками. Со всех постов, огневых точек и наблюдательных пунктов были удалены лишние бойцы, зато за селом расположился крупный отряд на случай, если обеспокоенные сопредельники предпримут настоящую вылазку в этом районе. Глядя на затухающий закат, Дед постоял возле миномета, осторожно погладил его задранный в небо ствол и обернулся к Натану.
       - Какова вероятность точного попадания?
       - Процентов восемьдесят.
       - Какой максимальный ущерб мы получим в остальных двадцати процентах?
       - Практически никакого, если не случится чего-нибудь непредвиденного, фантастического.
       - На какую глубину может быть поражена наша территория?
       - Максимум метров на пятьдесят. Даже до села не достанет.
       - Я все-таки скажу Захару, чтобы он приказал отвести ребят с позиций еще метров на сто в момент удара, - заключил Дед напоследок и захромал к старенькому бэрдэму, стоящему под прикрытием полуразрушенной стены двухэтажного дома.
       
       Глава 8
       
       Воскресным утром Николай подобрался к Серафиму, когда тот остался наедине.
       - Как ты думаешь, Вероника выжила? Воины Темирлана не нашли ее? - спросил он, постаравшись, чтобы тон его выглядел равнодушным.
       - Думаю, что выжила, - успокоил Николая Серафим. - В противном случае не сохранилось бы стройное повествование, «выпали» бы моменты, когда они находились вдвоем, без свидетелей.
       - Но тогда получается, что у нее был ребенок от Габо, - полувопросительным тоном произнес Николай, но Серафим поколебал его уверенность.
       - Не обязательно. Ты имеешь в виду моменты, когда он был один, без нее? - Николай согласно кивнул - Я еще недостаточно хорошо изучил механизм генетической памяти, но знаю, что люди, находясь рядом, обмениваются генетической памятью, не контактируя друг с другом, так что ощущения Габо она могла сохранить в ребенке от любого отца.
       - Но ведь мог быть и ребенок Габо? - спросил Николай, борясь с разочарованием.
       - Мог, - равнодушно согласился Серафим и насмешливо поглядел на Николая. - Бедный мой мальчик! Ты принял слишком близко к сердцу жизнь и страдания весьма далекого от тебя человека. Как же тебе приходится мучиться, когда подобное касается тебя. К тому же ты находишься во власти смешных предубеждений. Ты никогда не задумывался над тем, что отец, воспитывающий ребенка, рожденного его женой от другого мужчины, имеет несомненное преимущество перед тем, кто зачал ребенка с его женой? - Николай удивленно поднял брови. - Напрасно. Именно он пользуется тем, что должно принадлежать другому, но почему-то страдает при этом. Человечество соткано из противоречий и предубеждений. Какой смысл сосредоточивать свое внимание на отношениях с женщиной, которая является всего лишь твоим попутчиком, когда есть человеческое существо, называющее тебя отцом и считающее тебя своим родителем?
       - Но если этот ребенок рожден от плохого отца и обладает плохой наследственностью? - задал каверзный вопрос Николай, на что Серафим только улыбнулся.
       - Все в руках Божьих, мой мальчик. Кажущаяся случайность лишь придает нам иллюзию возможности изменения хода событий, но никак не влияет на исход. Ты не мог бы повторить мне сегодня то, что ты рассказал об ощущениях, появившихся у тебя, когда Габо брал в руки сосуд? - плавно перевел разговор в новое русло Серафим, чем вызвал молчаливый восторг Николая: «Каков хитрец!».
       - Восторг. Желание плакать. Ощущение силы. Лёгкие полны кислорода. Какое-то знание, которое мне никак не удается сформулировать, - Николай поглядел на Серафима, который согласно кивал головой, слушая перечисление ощущений. - Не знаю. Это не сравнимо ни с чем. Когда он прикоснулся к сосуду во второй раз, все страхи по поводу убитых всадников, погони и судьбы Вероники показались мне мелочными.
       - Прошлый раз ты не сказал об ощущении мелочности земных проблем и страхов, - задумчиво проговорил Серафим. - Хорошо, что твои впечатления «отлежались». Теперь они стали более яркими и подробными.
       К Николаю и Серафиму, сидящим на лавочке под теплым утренним солнцем, подошел Захар.
       - Ну что, теоретики, готовы к операции? Сейчас в вашей армии будет пополнение: Дед решил собрать совет общины, чтобы одобрить удар по сопредельной стороне. Начнется обсуждение того, что решено заранее.
       - Да помолчи ты, - поморщился Николай. - Сам знаешь, что без этого нельзя.
       - Только подготовиться к этому нужно как следует, чтобы ни у кого не возникло даже тени сомнения, а затем произвести «утечку информации», - задумчиво проговорил Серафим, сглаживая резкий выпад Николая. - В этом случае настоящая утечка, если она существует, будет подтверждена еще раз.
       Захар молча вытащил сигарету, покосился на Николая и Серафима - оба не курят - и отошел от них к высокому кирпичному забору.
       
       Совет общины прошел на удивление мирно. Все уже были дезинформированы слухами о готовящемся нападении со стороны сопредельников, и Деду осталось только «поддаться» требованиям членов совета принять превентивные меры. Сами меры предложил Захар, подробно изложив срок - сегодня вечером - место и способ «отражения агрессии». Через полчаса после заседания совета один из его членов «случайно» проговорился о готовящихся мерах знакомому контрабандисту, давно находящемуся под наблюдением у службы безопасности, якобы затем, чтобы тот случайно не попал в зону обстрела. Захар рассчитал: нескольких часов хватит, чтобы предупредить сопредельников, и тогда человеческие жертвы будут минимальными. После семнадцати часов всё живое было удалено из села Покойного, на оборудованной позиции оставались только минометный расчет в количестве четырех бойцов, Натан, возившийся у прибора, напоминающего теодолит, с блокнотом и каким-то справочником в руках, Дед, наблюдающий за приготовлениями с холодным спокойствием, да водитель бэрдэма, сиротливо притулившегося неподалеку. Всё вокруг было обвешано камуфляжной сеткой с зелеными лепестками, даже Дед был облачен в новый, не обмятый комбинезон снайпера.
       - Уехал бы ты от греха подальше, - обратился к Деду Натан, не оборачиваясь и что-то просчитывая на карманном калькуляторе.
       - А что, главный артиллерист не уверен в успехе? - спокойно спросил Дед, не позволяя, правда, себе снабдить вопрос язвительными нотками.
       - Что касается удара, то он будет проведен нормально, - не обидевшись, ответил Натан и добавил: - Если противник не накроет нашу точку, оказавшись более шустрым, чем мы предполагаем.
       - Всё в руках Божьих, - улыбнулся Дед и перевел разговор в другое русло, указав на прибор, в который периодически заглядывал Натан, делая какие-то пометки в блокноте. - Как прибор называется?
       - Буссоль, - последовал односложный ответ копающегося в своих вычислениях Натана.
       - Понятно, - буркнул Дед и направился к бэрдэму, бросив на ходу: - Залп в семнадцать тридцать, сигнал - зеленая ракета.
       В семнадцать тридцать всё затихло. Натан объявил готовность номер один и еще раз бегло просмотрел свои расчеты. Зеленую ракету «увидел» сразу, хотя сидел к ней спиной, и потому не вздрогнул от команды наблюдателя: «Зеленая ракета!». Отметив, как напряглась спина заряжающего, Натан скомандовал: «Залп!» и прикрыл уши ладонями рук. Скорее всем телом, нежели ушами, он услышал хлопок выстрела с металлическим привкусом, отнял ладони от головы и стал вглядываться в зеленые виноградные поля на сопредельной территории. Сначала было видно, как вздыбилась земля в месте взрыва, затем появилось белое облако почти правильной шаровидной формы, касающееся своим нижним краем земли, которое стало стремительно разрастаться и, достигнув размеров большого авиационного ангара, вдруг качнулось резко из стороны в сторону. «Это я качнулся», - подумал Натан, стараясь удержаться на ногах. После запоздавшего хлопка, который был хорошо слышен в вечернем воздухе, белое облако сразу же пропало в огромном багровом полушарии, возникшем на его месте и занявшем огромную площадь вплоть до русла реки, по которому проходил рубеж. Зрелище было устрашающим: багровые границы полушария, представляющие собой огненные всполохи уничтожаемой материи, рассеиваясь, представляли взору абсолютную черноту внутри пораженной области. Казалось, эту черноту можно было пощупать руками, - настолько она была непроницаема для человеческого взгляда.
       Натан видел вакуумный залп в дневное время впервые. Все остальные, наблюдавшие за ним с более удаленного расстояния, также впервые стали свидетелями небывалого зрелища. Когда Натан уже нажал кнопку на рации, чтобы сообщить о произведенном залпе, несмотря на то, что все и так всё видели - ничего не поделаешь, таков порядок - в спину его ударил сильный порыв ветра, и он увидел, как в опустошенную область ринулся сильнейший смерч, потянув за собой пыль, изломанные ветви деревьев и прошлогодние шары перекати-поля. Позицию покинули спешно, не снимая миномета с позиции - люди были гораздо дороже вооружения, которое всегда можно было отвоевать у противника - однако ни до темноты, ни утром с сопредельной стороны не наблюдалось никакой возни.
       Прождав еще трое суток, наблюдатели заметили шевеление на территории противника, и решено было провести еще один залп с новой позиции, куда заранее уже был перенесен миномет. Второй залп был произведен уже ночью, эпицентр его отклонился, в соответствии с планом, метров на сто восточнее, отчего пораженная область на территории противника была расширена еще на сто метров вдоль русла реки. В четверг утром Дед оглядел сопредельную территорию в бинокль и скомандовал:
       - Вперед, гвардия!
       Облаченные в камуфлированные комбинезоны и спецназовские маски, скрывающие лица, четверо стариков, пыхтя и хорохорясь, направились попарно к руслу реки. В каждой из групп у одного был в руках диковинный прибор, напоминающий своим видом портативный ручной пылесос с трубой, на конце которой был раструб, как у мясорубки, у другого - красные флажки на металлических штырях. К выходу готовился Серафим: он должен был пройти по всем красным флажкам, выставленным разведчиками, со своим еще более диковинным прибором и оставить только те флажки, содержимое под которыми представляло интерес для него.
       - Может, кого другого пошлем? - предложил Дед, хотя ответ знал заранее.
       - Другой не сможет, - терпеливо объяснил Серафим. - Я сам недостаточно хорошо понимаю принцип действия этого прибора.
       Дед скептически поглядел на прибор: корпус от магнитолы-«мыльницы», две ручки от какого-то другого прибора, приделанные к задней стенке, и странные датчики, расположенные в местах, где раньше располагались динамики.
       - Сопредельники угорят от смеха, когда увидят тебя с этой «керосинкой», - усмехнулся он в бороду.
       - Пусть угорают, - согласился с Дедом Серафим. - Лишь бы не заподозрили, что здесь кроется что-то иное, кроме обычного минирования.
       - Снайпера не боишься? - довольно нетактично поинтересовался Дед.
       - Я же говорил тебе, что на протяжении долгих лет рискую, имея намерение покончить с этим затянувшимся цирком, - неопределенно махнув вокруг себя, терпеливо объяснил Серафим. - Рад бы умереть, да не получается.
       Через пятьдесят минут после выхода разведчиков к руслу реки пошел Серафим. Он не пригибался и не перебегал короткими бросками, а шел свободно, не сутулясь, держа под мышкой свой смешной прибор. Еще через десять минут Дед присутствовал при инструктаже снайперских бригад. В бригадах по два бойца - опытный снайпер и мальчишка-подросток с ним, смена - через каждый час. Богдан со старенькой эсвэдэшкой топтался возле балясиновского племянника, вооруженного «девяткой», Гришка Куделин тоже попал в эту смену, и тоже любовно прижимал к худой спине потрепанную снайперскую винтовку, стоя возле опытного профессионала.
       - Главная задача - подавлять любые движущиеся цели на сопредельной стороне, - монотонным голосом привычно декламировал Захар, осматривая одновременно амуницию бойцов. - Не принимать во внимание никакие причины - женщины, дети - любые цели не должны исключаться. Стрелять только на поражение. Никакого гусарства!
       Закончив инструктаж, Захар поглядел на часы.
       - Пять минут перекурить - и на позиции! - скомандовал он и отвернулся, увидев, как Дед незаметно подошел к внуку и потрепал его по плечу. Богдан сильно волновался, но вида не подал - осторожно стряхнул дедову руку со своего плеча, кивнул Деду головой, не меняясь в лице, и отошел к семнадцатилетнему Балясину, который уже прикуривал самодельную сигарету недалеко от артиллерийского бруствера.
       
       Вечером Инга ждала мужчин до самой темноты. Все пришли одновременно, но радости на их лицах не было. Убрав свой автомат из кухни - весь день община была на осадном положении - она стала готовить ужин, ничего не спрашивая. Ели молча. Когда очередь дошла до чая, Дед обратился к Серафиму, который впервые выглядел усталым и неравнодушным.
       - Ну и что показал твой прибор?
       - Прибор показал, что почти все сигналы, отмеченные разведчиками, оказались не тем, что нам нужно, и этим мы предотвратили бесполезные раскопки, - объяснил Серафим. - Копать пришлось только в одном месте, но трофеем оказался корпус старого примуса. Согласись, - вновь обратился он к Деду, помешивая чайной ложкой в стакане, - что размеры и форма предмета соответствуют описанным Николаем, а это говорит о том, что мы на правильном пути.
       - Согласен, - ответил Дед, укоризненно покачивая головой, - только мы весь виноградник на сопредельной стороне уничтожили, а результат может оказаться совсем не таким, которого мы ожидаем. Ну да ладно, - он махнул рукой, - в конце концов, совет общины постановил...
       Инга отловила Богдана в прихожей, когда тот рвался в кухню, чтобы увидеться с Надеждой.
       - Рассказывай! - приказала она сыну властным голосом, но тот отмахнулся, пытаясь проникнуть в прикрытую матерью дверь:
       - Всё было нормально!
       - Успеешь к своей невесте, - нетерпеливо отрезала Инга, держа его за рукав новенького снайперского комбинезоны. - Стрелять не пришлось?
       - В кого стрелять? На той стороне - черная пустыня.
       - Ну ладно, - смягчилась Инга и отвесила сыну легкий подзатыльник. В открытый проем двери она увидела напряженную спину Надежды, делающей вид, что хлопочет у плиты. «Не терпится ему, - подумала она с легкой грустью. - Прилип к этой козе как банный лист».
       - Молодежь, - вздохнула она вслух и вышла во двор, на свежий воздух.
       
       Еще через три дня Дед собрал всех, посвященных в детали операции, и объявил:
       - Работы по обнаружению объекта прекращаем. Есть данные, что сопредельники подготовили операцию по уничтожению наших «минеров». Я вообще удивляюсь, как до сих пор мы не имеем потерь в этой операции...
       - Если не считать деда Мирона, - встрял Николай, и Дед отвлекся:
       - Дед Мирон скончался от сердечного приступа во время выполнения задания - смерть, достойная настоящего воина.
       Затем он продолжил:
       - Довожу до вашего сведения, что дальнейший поиск объекта прекращается. Тем более, что оба берега реки перепаханы нашими разведчиками почти на протяжении двух километров. Результат вы сами знаете.
       Все молчали. Подождав немного и взглянув на фигуру Серафима, сосредоточившегося на каких-то записях в своей книжице, Дед добавил:
       - Думаю, что операцию можно считать завершенной, если брат Серафим еще чего-нибудь не придумал.
       Поняв, что предчувствие не обмануло его, Дед обратился к Серафиму напрямую:
       - Давай, выкладывай, чего у тебя там. Я уже второй день вижу, что ты чего-то затеваешь.
       - Да так, - неспешно отозвался Серафим из своего облюбованного угла. - Я тут посчитал, и оказывается, судя по дошедшим до нас свидетельствам, что над местностью в пределах древних мадьярских развалин с периодичностью в сорок пять тысяч двести восемьдесят земных суток или сто двадцать четыре целых и шесть десятых года возникает феноменальное свечение от земли до неба, поражающее свидетелей и повергающее их в неописуемый страх. Первое свидетельство относится к тысяча триста девятнадцатому году, когда через эти места везли тело убитого в Орде князя Михаила Тверского. Похоже, что после этого и был обнаружен сосуд кем-то из предшественников булгарского купца, продавшего сосуд Правителю города Мадьяры, а, может быть, он в тот момент уже принадлежал кому-то из смертных. Потом свечение регулярно отмечалось современниками, но не все свидетельства сохранились до настоящего времени. У меня есть гипотеза, что свечение - результат функционирования сосуда.
       - Уж не хочешь ли ты сказать, что мы скоро станем свидетелями очередного свечения? - сориентировался первым Дед.
       - Нет. Последнее свечение должно было быть более шестидесяти лет назад, а следующее - сами посчитайте, отняв шестьдесят от ста двадцати четырех.
       - Так должно было быть или было? - поинтересовался Николай.
       - В том-то и дело, что прямого свидетельства нет - только косвенное. Расчетный год свечения пришелся на 1942-й, в момент оккупации Святого Креста немцами во второй мировой войне, никаких свидетельств не сохранилось, из старожилов никто не помнит такого - я проверил - да и не мудрено не обратить внимания на подобное событие, когда летают самолеты, в небо светят прожекторы. Единственная зацепка - прибытие в город Святого Креста двух членов группы СС «Ананербе» и их работа в городе, не отраженная ни в одном архиве.
       - А что это за группа? - поинтересовался вновь Николай.
       - Оккультисты, занимающиеся в третьем рейхе проблемой перехода в другие пространства.
       Заметив недоумение на лице слушателей, Серафим пояснил:
       - Вы не совсем правильно понимаете расстановку сил во второй мировой войне. То, что вы представляете себе, является лишь искаженным отражением борьбы высших сил между собой, где заложниками этой битвы становятся народы целых континентов. Когда Гитлер говорил о приходе «нового человека», то понимать это следовало буквально. Речь шла о качественной замене существующего человечества, но неожиданный итог второй мировой войны отодвинул сроки этой акции. Недаром последними словами Гитлера стало высказывание о том, что немецкому народу не удалось выполнить великую миссию, русские победили, и теперь именно они откроют путь новому человечеству. Честно говоря, мне до сих пор не совсем понятно, как союзники в этой борьбе на протяжении не одного тысячелетия - русские и германцы - вдруг оказались в самом начале двадцатого века по разные стороны линии фронта.
       - Так, значит, мы, отыскав сосуд, откроем путь новому человечеству, а нас, старых - куда в таком случае? - поинтересовался Дед спокойным тоном. - На свалку?
       - Наше дело - совершать то, к чему призывает нас долг. Прислушайтесь к себе, каждый из вас, и вы найдете ответ внутри себя, - так же спокойно ответил Серафим, не меняя положения тела и не жестикулируя при этом.
       В комнате повисло тягостное молчание, и Николай решил прервать его.
       - Так зачем же было отправляться враг знает куда, если можно было «сходить» поближе - в 1942 год?
       - Сложность в том, чтобы найти потомков этих эсэсовцев или людей, которые хоть чуть общались с ними. В надежде на это я и приехал сюда, но поиски мои не увенчались успехом.
       - А как же тезис о том, что все люди - родственники? - не сдавался Николай.
       - Здесь он не проходит. Слишком мало времени прошло.
       Все замолчали, но Дед неожиданно оживился.
       - Так ты говоришь, любой годится, кто общался с эсэсовцами?
       - Любой.
       - А если коротко, мимолетом виделись?
       - Этого достаточно.
       Дед замолчал, чего-то обдумывая, а все напряженно смотрели в его сторону. Через пару минут он вновь обратился к Серафиму:
       - Если эти эсэсовцы здесь были, с какими службами они могли иметь дело?
       - С любыми - Абвер, гестапо...
       - А с Армией Тодта, которая занималась строительством дорог?
       - Безусловно, ведь дело могло касаться раскопок, - заинтересованно протянул Серафим, не понимая, куда клонит Дед. Очевидно, его телепатические способности не всегда проявлялись в должном объеме.
       - Тогда, я думаю, что у нас есть зацепка, - объявил Дед и обвел всех торжествующим взглядом. - В 1942-м году в этих местах был в плену мой дед. Он работал в подразделении Армии Тодта.
       Все обернулись к Николаю, и он криво улыбнулся, разведя руками.
       
Глава 9

       Инга приложила руку к горячему лбу Петрушки, затем обеспокоенно послушала его пульс, держа в своих крепких пальцах тонкое запястье и беззвучно шевеля губами. Она уже покончила со своими каждодневными заботами, облачилась в любимый домашний наряд - мужскую рубаху, доходящую ей почти до колен, на голое тело - и поджидала Богдана, который никак не возвращался домой, да вот обеспокоилась состоянием Петруши - болезненного приёмыша, доставлявшего более всего хлопот и тревоги ее материнскому сердцу. Петруша был сиротой, родители его, мародеры, были застрелены на рубеже, и он, испуганный донельзя, горько проплакал всю ночь среди остывающих тел своих родителей и уже тронувшихся тленным духом трупов сопредельников, отдавших свои жизни при очередной попытке угнать скот через обмелевшую к летнему времени реку. Захар сам пошел за ним и доставил перепуганного мальчонку уже на границе ночи и рассвета. Балясин тогда еще пошутил:
       - Сопредельники не простят тебе такого «облома». Мало того, что положил их бойцов, не дал скот угнать, да еще и мальчонку украл у них из-под носа.
       - Если очень хотят заработать, пусть не зевают, - ухмыльнулся Захар, жадно глотая холодную воду из помятой и проржавевшей почти до дыр эмалированной кружки.
       - Эти скоты смогли бы тысячу долларов заработать, если бы туркам его продали, - заключил тогда Балясин, приподняв спутанные волосы со лба малыша и внимательно вглядевшись в его лицо.
       «Тысячу долларов...», - с горечью подумала Инга, еще раз приложив свою ладонь к горячему петрушкиному лбу. Как недорого ценится человеческая жизнь. Его родители вышли на свою ночную охоту в надежде поживиться крохами: рюкзаки бойцов, где могли оказаться тугие пачки накопленных неправедным промыслом долларов или награбленное золото, уже были изъяты разведкой порубежников и сданы в кассу общины, оружие тоже было собрано и оприходовано, и оставалась только мелочь - часы, обувь, одежда - которую можно было снять с уже раздувшихся и начавших тлеть трупов до того дня, пока порубежники не договорятся с сопредельниками о санитарной уборке. Поэтому мародеры и рискнули той лунной ночью, опасаясь, что на следующий день придут санитары с сопредельной стороны, да еще потащили за собой своего мальчонку. Видно, оставить было не с кем: живут как волки и погибают так же, на охоте. Захар, несмотря на опасность быть подстреленным теми же снайперами сопредельников, что убили петрушкиных родителей, вытащил пацана. Когда утром Дед, нахмурясь, отчитал своего сына, тот только пожал плечами: «Если бы я не забрал - убили бы с рассветом мальчонку. Забрать его сопредельники не смогли бы, а самому ему никогда не выбраться». Инга спросила тогда у испуганного малыша, как зовут его и, услышав в ответ: «Петрушка», горько усмехнулась, повела на кухню, да так и оставила у себя, пополнив свою армию приёмышей. Теперь этот малыш часто болел, вот и сейчас: подхватил простуду в такую жару.
       Заслышав несильный толчок в запертую дверь, Инга прихватила на всякий случай пистолет со стола и подошла к двери.
       - Кто?
       - Это я, мам.
       Открыла Богдану и рассеянно смотрела, как он, заперев дверь, небрежно тронул мать за локоть.
       - «Пушку» убери. Отбой тревоги.
       - Болтаешься по ночам, а я - волнуйся. Тут еще Петрушка приболел: простыл, наверное.
       - Я был сама знаешь где: под присмотром Николая и Вероники, - ответил Богдан, схватив со стола кусок хлеба и вопросительно приподняв брови. Инга согласно кивнула, и он впился зубами в краюху, продолжая с набитым ртом: - А Петрушке малины с сахаром дай, малины в этом году - завались.
       - Во-первых, сахар закончился, а во-вторых... - она положила пистолет на стол и озабоченно почесала щеку, - вполне возможно, что и температура у него оттого, что он малины объелся сверх меры. Пока ничего не буду делать: дождусь утра.
       Присев на скамью, она откинулась спиной к стене и скрестила руки на груди. Спать совсем не хотелось.
       - Так говоришь, что у Николая с Вероникой был? - спросила она, глядя, как он запивает хлеб квасом из старой фаянсовой чашки.
       - Если тебя очень интересует, то я был с Надеждой, мы разговаривали...
       Не дождавшись, пока сын продолжит, Инга осторожно поинтересовалась:
       - У вас что, любовь? А как же мечта о легионерстве? Ты ведь знаешь: легионер не может иметь семьи.
       - А мы и не будем жениться. Просто она родит, и у нас будет ребенок.
       - Она уже беременна? - обеспокоенно поинтересовалась Инга, но Богдан отрицательно покачал головой, покраснев при этом.
       - Ты хоть понимаешь, на что толкаешь девчонку? - спросила она, несколько успокоившись. - И замуж не выйдет, и пособие на ребенка получать не будет, если родит от тебя без справки врача.
       - А я на что? - лаконично заявил Богдан, и Инга уловила в его ответе интонации дядьки Захара.
       - А если, не дай Бог, случится с тобой что? - тихо спросила Инга, незаметно постучав костяшками пальцев по ножке стола. - Ей тогда что делать?
       - А тогда ты поможешь ей, - спокойно ответил Богдан, скидывая с себя футболку и позёвывая. - Столько чужих выкормила - своего внучка тем более вытянешь...
       Инга улыбнулась.
       - Хлеба еще хочешь?
       - Я всегда хочу, но боюсь, что объем кого-нибудь.
       - Не бойся, - Инга прошла в угол, достала хлеб и протянула Богдану еще один кусок.
       - Небось, опять свою долю мне отдаешь? - спросил он, не сразу протягивая руку за хлебом.
       - Ты не беспокойся, - улыбнулась Инга. - В твоем возрасте я тоже ела как пылесос. Это сейчас: чем меньше ем, тем здоровее себя чувствую.
       - Ты что же теперь, будешь, как ишак моллы Насредина, учиться совсем без пищи обходиться? - спросил он с набитым ртом, а Инга успокоила его:
       - Я кислого молока поем - и достаточно. Хлеба и мяса организм уже не так требует, как в молодости, бывало...
       Богдан улегся, она прошла в соседнюю комнату и собралась укладываться сама, когда в дверь вновь толкнулись. Взяла мимоходом, не глядя, в темноте, пистолет со стола и вновь прильнула к косяку, чтобы не стоять в дверном проеме.
       -Кто?
       - Это я, Кирилл.
       - Чего тебе?
       - Открой.
       Открыв замок, она отстранила стоящего у порога Кирилла и сама вышла во двор, тихо притворив дверь за собой. Переступив босыми ногами на уже остывших кирпичах, которыми был вымощен двор, она приняла недовольный вид и притворно зевнула.
       - Чего ты хотел?
       Кирилл молча забрал из ее рук старый «Глок», который сам подарил ей когда-то, убрал его в задний карман своих брюк, взялся руками за ингину талию и запустил свой нос в коротко остриженные, кудрявые и рыжеватые густые волосы над ее ухом, несколько раз шумно вдохнув при этом.
       - Сопишь, как ёж. Выкладывай, с чем пришел, - Инга по-прежнему демонстрировала недовольный тон, скрестив руки на груди.
       Он продолжал молчать, лишь опустил свой неровно посапывающий нос к теплой шее, вдыхая аромат ее тела. Инга чувствовала, что ей все меньше и меньше хочется притворяться равнодушной.
       - Послушай, ты женат, обязанность по воспроизводству на тебя никто не накладывал, я тоже свой лимит уже выполнила, - почувствовав, как он осторожно разъял ее руки, скрещенные на груди, она мгновение раздумывала, куда их деть и вдруг, неожиданно для себя самой, стала гладить Кирилла по волосам. - Тебе понравилось бы, если бы твоя жена с кем-то... вот так?
       Не произнеся ни слова, он опустил правую руку и провел сзади, под рубахой, по ее ноге, снизу вверх, а когда рука его не встретила на своем пути никакой преграды, засопел более отчетливо. Инга хотела еще что-то сказать - кажется, о том, что Богдан не спит еще - но он, чуть присев, подхватил ее левой рукой под коленки, правой - под поясницу и потащил свою примолкшую добычу в сарай, где хранилось зерно для домашней птицы. Инга при этом держалась руками за его плечо. Сопротивляться ей уже не хотелось вовсе.
       
       Утром Дед сидел с Серафимом, который явился ни свет, ни заря, и вел неторопливую беседу за чашкой утреннего чая. Серафим завтракать отказался.
       - Что-то ты ешь очень мало, - обратился Дед к своему собеседнику. - Иль какая причина на то есть?
       - Да есть, конечно, - согласился Серафим. - За долгие годы я понял, насколько мало пищи требуется человеческому организму для нормальной жизнедеятельности, вот и научился обходиться малым. Да и жрать наскучило: сколько можно?
       - А алкоголь, табак?
       Серафим усмехнулся, поглядев на Деда.
       - Водку попробовал, когда мне уже более пятисот лет было - она тогда впервые появилась в большом количестве - а вино и до сих пор употребляю понемножку. Табак когда-то курил с удовольствием, затем надоело. Сейчас могу курить, но не хочу. Иногда приходилось дымить сигаретой или трубкой, когда обстоятельства того требовали, а так, для удовольствия... - Серафим неопределенно пожал плечами.
       - И ничего уже тебе не интересно? - спросил Дед, прихлебывая горячий чай, и добавил, получив в ответ отрицательное покачивание головой: - А женщины? По мне - так это дело и надоесть-то не сможет, если возможность, конечно же, останется...
       - Еще как сможет, - опять усмехнулся Серафим. - Я ведь в твоем возрасте был без малого тысячу лет назад, с той поры немало зим убежало.
       - А как же дочь? - поинтересовался Дед, отодвигая пустую чашку. – Значит, была семья?
       - Она мне не родной была. Женщина умерла на моих руках, вот я и оставил себе девчонку. Кругом война, разруха, жалко ее стало, хоть давно уже и не жалею никого.
       - Это в первую мировую, что ли?
       - В нее самую.
       - Так всю жизнь и прожили?
       - Да нет, выдал замуж ее, да и пропал без вести, как обычно, а то уже соседские женщины подозрительно приглядываться ко мне начали.
       - А как же нашел ее потом?
       - Случайно наткнулся в девяностых годах прошлого века, когда инфляция свирепствовала, а пенсии мизерные были. Ну, ты сам помнишь: специальная программа была по уничтожению русских стариков. Вот тогда-то я и наткнулся на нее. Она уже плохо помнила что-либо, слабо соображала. Как оказалось, муж ее погиб во вторую мировую, дети разъехались кто куда, и след их тоже затерялся, вот я и оформил сначала опеку над ней, а затем подделал себе документы, будто я сын ее - всё равно переделывать их надо было в связи с возрастом.
       Дед поерзал на скамье, а Серафим сам догадался, о чем тот спросить хочет, но не решается.
       - С «этим» у меня все в порядке. Надоели мне не женщины, а вообще люди. Это только вам кажется, что человечество развивается, на самом деле оно всегда стоит на месте, и я почти за тысячу лет не заметил никаких изменений ни в лучшую, ни в худшую сторону. Может быть, стоит отметить две акселерации: одну в средние века, когда изменилась форма головы у людей, другую - в конце двадцатого века, когда резко увеличился рост, но это все относится к внешним признакам. Всё, что вы переживаете сегодня, уже обязательно где-то было, и если вы думаете, что раньше люди были глупее, то глубоко ошибаетесь. Всегда были девяносто пять процентов, не выделяющихся из толпы, и пять процентов, которые видели дальше и глубже. Если ты думаешь, что ваши телевизоры и самолеты сделали вас более умными и духовно богатыми, то глубоко ошибаешься. Всё это - результат умственного труда немногих, а отбери у вас эти пять процентов «умников», и вы за десять лет превратитесь в первобытное стадо, вам понадобится еще тысяча лет, чтобы вернуть былое могущество над окружающим пространством.
       - Тебя интересно послушать, но вот только сомнение меня берет, - начал Дед, постукивая пальцами по столу. - Судя по твоему возрасту, ты должен был в колыбели пролежать лет сто...
       - Ген старения сидит в организме изначально, но может проявить себя как обычно, после наступления зрелости, и действовать медленно, выполняя свою обычную программу, но может проявиться и сразу, в младенческом возрасте, - терпеливо говорил Серафим ровным тоном, слегка прикрыв глаза и откинувшись на спинку старого дивана. - Отсюда и маленькие «старички», живущие по четырнадцать-пятнадцать лет. А когда ген отсутствует вовсе, то сначала срабатывает обычный механизм роста и лишь затем, когда организм достигает зрелости, он останавливается на данном этапе, а процесс входит в устойчивую фазу.
       - Значит, если хорошенько изучить твой организм, то есть надежда обрести вечную молодость для человека? - поинтересовался Дед.
       - Упаси Господь, - отмахнулся Серафим. - Лучше - атомная бомба. Как представлю, что в мире будет еще пара миллионов таких идиотов, как я... Да и равновесие во вселенной нарушится в таком случае. Человек рождается для того, чтобы пройти жизненный путь и заслужить достойную жизнь после смерти, а еще для того, чтобы обеспечить рождение себе подобных, и девяносто пять процентов исправно размножающихся «незаметных» человечков - явление не случайное. Все остальные придумки о смысле жизни - от лукавого, гимнастика для изощренного разума. Потому и ваша система воспроизводства. бытующая на Прикумье, на сегодняшний день - самое прогрессивное устройство человеческого общества из известных мне.
       Дед встал со скамьи и заходил по комнате, сцепив руки сзади и сильно ссутулившись. Неожиданно остановившись, он резко обернулся к Серафиму.
       - Послушай, сначала Николай сказал мне о сокровищах киммерийцев, теперь эта гипотеза о смысле существования человека на земле. Ты, случайно, не знавал в своё время одного человека в городе Святого Креста, который слыл не совсем здоровым?
       - Знавал, конечно, - усмехнулся Серафим. - Киммерийцы и атланты - это была его собственная гипотеза, а всё остальное - от меня.
       - То-то я помню: сначала он фонтанировал идеями, а затем как-то сразу сник и вскоре пропал вовсе. Так значит, ты давно наблюдаешь за нами?
       - В основном - за тобой.
       - А почему?
       - Я же говорил тебе: за долгое время я обрел многие качества, недоступные вам. Одно из них - способность предугадывать настоящий и будущий потенциал человека с точностью до девяноста восьми процентов.
       - То есть будущее человека?
       - Будущее - с точностью до восьмидесяти пяти процентов, остальное - в руках случая.
       - Значит, ты давно всё предугадал и накачивал меня нужной информацией через сумасшедшего? - Дед вновь уселся за столом и воззрился на Серафима, который не менял позы и утомленного выражения лица.
       - Вы все немного не правы, называя таких людей сумасшедшими, - терпеливо стал объяснять Серафим. - Эти люди обладают сверхчувствительной организацией психики, и в какой-то момент, в результате стресса, возникает слабый, а затем всё более усиливающийся их контакт с параллельными мирами. Простой случай, не отягощенный вмешательством с параллельной стороны - сам понимаешь, «там» тоже есть так называемые «ученые», которые проводят над этими беднягами опыты - классифицируется у нас как обычная шизофрения, ну а если налицо «опыты» с «той» стороны, то мы наблюдаем так называемую паранойю. Я просто использовал самый естественный способ довести до тебя нужную информацию, нисколько не желая причинить бедняге страдания. Думаю, что он безболезненно покинул этот мир.
       - Может быть, я и видел тебя когда-нибудь?
       - Исключено, - Серафим улыбнулся, наконец. - Я постарался, чтобы этого не случилось.
       - А чем ты занимался в это время? - поинтересовался Дед.
       - Рылся в земле.
       - В древнем городище?
       - В нем самом. Искал какие-нибудь зацепки.
       - А почему в то время не отправил кого-нибудь в прошлое?
       - Во-первых, технология путешествия в психофизической среде тогда еще не была окончательно отработана мною, во-вторых, сведений о людях того времени было недостаточно, а без этого невозможно «зацепиться» за кого-то в прошлом.
       - А где сведения добыл? Неужто раскопал?
       - Да нет. Пришлось в Ташкент отправиться, где один профессор жил - большой специалист по истории Мадьяр. Там и «накопал» недостающий материал, что-то сам додумал, используя интуицию...
       Дверь открылась, и влетела Инга на всех парах. Схватив дедову чашку - «Чаю еще будете?» - и тут же получив отрицательный ответ, хотела покинуть комнату, но была остановлена вопросом Деда:
       - Ты чего это с утра как стрекоза вертишься?
       - Да вот думала, что Петруша простыл, а он просто малины объелся, потому температура и поднялась.
       - Угу, - обозначил Дед, что удовлетворен ее ответом, дождался, пока дверь за дочерью закрылась, и вновь обернулся к Серафиму. – Ну, так зачем пришел-то с утра пораньше?
       - Обсудить надо, стоит ли Николая в сорок второй год посылать, - Серафим наклонился к столу и оперся локтями о гладко оструганные доски. - Шансов мало, а он изрядно перетрудился в прошлый раз.
       Дед вздохнул, придвинулся поближе и стал передавать Серафиму всё, что помнил из рассказов своего деда о его пребывании в плену, стараясь не забыть любую, ничего не значащую, на первый взгляд, мелочь.
       
       Глава 10
       
       Серафим сказал, что шансы есть, и Дед принял решение. Он вызвал Николая и ждал его во дворе. Небо было пронзительно синее и глубокое, в невообразимой дали стремительно двигался серебряный крестик, оставляя за собой пушистый белый след. Задрав голову, Дед завороженно провожал взглядом самолет.
       - Американский, системы «Авакс», - сказал Захар, не поздоровавшись, а Дед даже не повернул головы в его сторону.
       Когда самолет добрался до густой зелени тутового дерева, Дед опустил голову и задумчиво поглядел на кирпичную отмостку двора, покрытую темными пятнами, оставшимися после обильного тутового урожая.
       - Утро доброе, - поздоровался, наконец, Захар, и Дед кивнул ему, проворчав под нос: «Разлетались тут».
       - Это они после вакуумной атаки рыщут, - высказал предположение Захар, а Дед еще раз согласно кивнул головой и незаметно кинул взгляд на ворота. Николая всё не было.
       - Эх, сбить бы эту игрушку, - мечтательно протянул Дед, помолодев даже лицом при этом. Обернувшись, он направился, прихрамывая, к скамье, которая стояла в тени. Солнце уже начинало припекать, несмотря на раннее утро. Захар молча поплелся за ним. Он не любил эту вечную таинственность, это равнодушие, которые напускал на себя Дед, когда принимал какое-то решение, но - ничего не поделаешь - приходилось мириться с этим. Дед уселся на скамью, а Захар продолжал стоять рядом, похлопывая себя по бедру толстым стволом своей «девятки», висящей на плече. Заметив недовольный взгляд Деда, он перестал хлопать по ноге стволом винтовки и продолжил разговор, как будто тот не прерывался вовсе.
       - Когда был у ребят в Ростове, видел новую систему «земля-воздух» - полная автоматика. Они враз этого козла приложили бы.
       - Потому американцы там и не летают, - поддержал беседу Дед, и Захар решил развить эту тему, тем более, что Дед, по-видимому, открывать свои секреты пока не собирался.
       - Они вообще перестали летать на малых высотах после того, как их хорошо потрепали на Кавказе. Эти придурки думали, что если они базируются у турков, то их самолеты будут безнаказанно летать над территорией сопредельников, но не учли, что в этом районе очень хорошо развит бизнес по сбору цветных металлов, да и катапультировавшийся американский лётчик для наших горнокопытных соседей – хороший объект для купли-продажи.
       - Да, торговля рабами здесь никогда не прекращалась, - согласился Дед, прищурив глаза и откинув голову вверх. - Даже когда коммунисты социализм свой на Кавказе строили, чеченцы людей в рабстве держали. А что касается американцев, то сегодня здесь, в Турции, у них самая мощная авиабаза после того, как им пришлось предоставить автономию неграм да мексиканцам и потерять в результате этого юго-восток и юго-запад страны. Так что расслабляться нам не следует.
       - Скоро курды разберутся с турками, и тогда американцам некуда будет деваться, - возразил Захар. Заметно было, что он разволновался. Дед по-прежнему оставался невозмутимым.
       - Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Всё было бы просто, если бы курды не мешали исламским фундаменталистам. За равновесие нужно платить, и неизвестно, что было бы хуже для нас: обнаглевшие европеизированные турки или окрепшие фундаменталисты. К тому же, американцы всегда смогут «вывернуть шубу» и посодействовать разделению освобожденной курдской территории на три государства, как было сделано с огрызками великих империй на Балканах после первой мировой войны. Помнишь, к чему привело создание сначала Югославии, а затем и вовсе опереточных государств в конце прошлого века? Всегда найдутся властолюбивые придурки, готовые разорвать родину на любое количество кусков ради удовлетворения собственного тщеславия.
       Захар замолчал, переваривая услышанное, а в это время открылись ворота, и показался Николай. Дед встал со скамьи и направился к младшему сыну, а Захар, уразумев, что Дед обмозговывал очередную командировку Николая в прошлое, идти за ним не стал. Скользнув взглядом по двору, Захар увидел Клавдию, вышедшую развешивать постиранное белье, и направился к месту, где были натянуты бельевые веревки на толстых крашеных трубах. Он прибыл чуть раньше и с улыбкой ждал жену Кирилла, несущую тазик, наполненный белоснежным бельем.
       - Как ты умудряешься так чисто выстирать белье? - грубовато польстил Захар и тут же пошутил: - Просто беда: ослепнуть можно.
       - А ты на белье не смотри, - невесело отрезала Клавдия, ставя тяжелый тазик на пожухлую траву.
       - Если на белье смотреть не буду, еще быстрее ослепну, - ухмыльнулся Захар, откровенно разглядывая ее плотный зад, обтянутый темно-синим трико.
       Клавдия выпрямилась, держа в руках старинную наволочку с ручными кружевами в одном из углов ее, и, полуобернувшись, заинтересованно взглянула на Захара. Заметив, как он разглядывает ее туго обтянутую тонкой футболкой грудь с откровенно выпирающими сосками, она покраснела и стала развешивать наволочку. Движения ее стали замедленными, грациозными.
       - Отчего такая хмурая с утра? - не отставал Захар, заметив, что Клавдия не против его грубоватых ухаживаний.
       - Будешь тут хмурой, если Кирилл опять ночью к твоей сестре бегал.
       Голос у Клавдии стал сухим, неприятным, и Захар решил перевести разговор в область шутки, но сделал это неуклюже.
       - Странный вы народ, бабы. Вы что, поделиться друг с другом не можете?
       - Если бы «поделиться». Я уже больше трех месяцев с мужем ничего не имею, - Клавдия стояла, опустив плечи, и теребила в руках огромный, пузырящийся своими крупными боками пододеяльник. - Что я, хуже твоей сестры, что ли?
       - Да не хуже ты, - поспешил успокоить ее Захар. - Просто мужику надоедает одно и то же, вот он и шастает по чужим постелям. Я, например, вообще не представляю себе, как жить с одной бабой. Так что зря волнуешься только. Для любого другого мужика ты - просто объедение. Уверяю: любой нормальный мужчина попыхтел бы на тебе с удовольствием.
       - Мне от этого не легче, - проворчала Клавдия, справляясь с непослушным пододеяльником. Тон ее уже утратил недовольные нотки. Разговор неожиданно вошёл в нужное ей русло. Она с тревогой ждала чего-то, чему сама не могла дать точного определения, и Захар не обманул ее ожиданий.
       - Сама виновата. Кто тебе мешает заняться собственными проблемами, если муж занят своими?
       - А с кем я должна это делать? Уж не с тобой ли? - спросила она, мельком взглянув на Захара, и тут же отвернулась. Всё уже было предрешено.
       - А хотя бы и со мной, - весело согласился Захар, пожав плечами. Не дождавшись ответа от Клавдии, он отчетливо проговорил ей в спину: - Я сейчас пройду в сарайчик, где птичий корм хранится, а ты, когда развешивать белье закончишь, приходи туда же.
       Не дожидаясь ответа, он отвернулся и ленивой походкой пошел в сторону сарая. Клавдия, наклонившись к тазику, украдкой глянула из-под руки на его статную фигуру и вздохнула.
       
       Николай выслушал Деда и, улыбнувшись, почесал свой крупный костистый нос, выпирающий на худом аскетичном лице между хитрыми глазами.
       - Не нужно меня уговаривать. Надо - так надо. Серафим говорил, что на близкие расстояния легче путешествовать. Слетаю к фрицам в гости. С детства мечтал на великой войне побывать.
       - Тебе что, нашей войны мало? - удивленно спросил Дед.
       - Так, когда я мечтал, большой войны еще не было, - усмехнулся Николай.
       Дед помолчал, а затем завершил разговор.
       - Операцию назначаю на завтра. Подготовься, как следует.
       - А как следует? - не удержался, чтобы не съязвить, Николай, но Дед не стал отвечать ему, махнул рукой и пошел в дом: скоро придут начальники служб и ведомств для утреннего доклада.
       
       Клавдия намеренно медленно развешивала белье, изредка кидая взгляд в сторону приотворенной двери сарайчика, поглотившего Захара. Все это время сердце ее учащенно билось, с силой перегоняя кровь в молодом, истосковавшемся по мужским рукам теле; неожиданно отозвался ноющей болью желудок, надорванный в Москве пищевыми суррогатами. Развесив последнюю наволочку, она медленно собрала деревянные прищепки со дна тазика и прикрепила их к веревке, которая висела у нее на шее и была похожа на диковинное папуасское украшение. Бросив нерешительный взгляд на окна дома - Кирилл с утра отбыл на рубеж, а мальчишки еще спали - она медленно пошла в противоположную от дома сторону, краем глаза отмечая, что во дворе нет никого, кто мог бы увидеть, как она направляется к сараю, где ей вовсе нечего делать. Войдя в сарай, Клавдия остановилась: глаза, привыкшие к яркому солнцу, отказывались служить ей в полутьме сарая, слух тоже не нёс никакой информации, и только обоняние услужливо представило запах пыли и перегретого зерна. «Надо пересыпать пшеницу», - зачем-то подумала она, и тут, неслышно подойдя сзади, Захар резким движением сдернул с ее бедер хлопчатобумажное трико, отчего ярким пятном засветился белый плотный зад: под трико у нее не было трусиков. Клавдия неожиданно быстро поддернула вверх трико, а Захар вздрогнул от грохота брошенного тазика.
       - Тише ты, - прошипел он, оборачиваясь на дверь сарая, и тут же пошутил: - Набежит народ, советами замучат.
       - А ты не пугай, - так же шепотом ответила Клавдия. Сердце уже готово было выпрыгнуть из груди, ноги подкашивались, все нутро ее наполнилось сладкой истомой.
       Захар уже сбросил с ее шеи украшение из бельевых прищепок, запустил свои крупные крепкие руки под трико и гладил шелковистую кожу на ее заднице; она, продолжая какую-то игру и прикинувшись недовольной, вытащила его руки оттуда, нежно взяв их за запястья, он подчинился, но тут же стал трогать ее набухшие под тоненькой футболочкой соски, а когда она подняла руки вверх, его ладони уже разбрелись по горячему женскому телу: левая гладила спину, задрав футболку, а правая осторожно щупала выпирающий сквозь материю трико лобок.
       Клавдия набрала полную грудь воздуха, закрыла глаза, задрала футболку на крепком, ребристом от мышечных бугров захаровом животе и запустила свои ладони за пояс брюк, преодолев по пути резинку трусов. Тихо охнув, Захар потащил за собой Клавдию и уложил ее на то же место, где несколько часов назад побывала его сестра с мужем Клавдии.
       
       Дед выслушивал доклады начальников служб и ведомств, глядя в окно. Захару присутствовать на этих совещаниях было не обязательно - и так знал всё из первых рук - но обычно он сидел тут же. Сегодня его не было. Дед случайно увидел, как старший сын прошел в сарайчик, расположившийся в дальнем углу двора, за площадкой для сушки белья, и забыл об этом, но, сидя в большой комнате лицом к окну, он - опять же случайно - увидел, как туда же направилась Клавдия, развесив свое белье. Рассеянно слушая доклады, Дед незаметно поглядывал на дверь сарая. Оттуда долго никто не появлялся, наконец, вышла Клавдия с пустым тазиком в руке и веревкой с прищепками на шее, бросила взгляд на окна дома и пошла медленным шагом в жилую половину, где было выделено несколько комнат ей с Кириллом и трем их мальчишкам. Минуты через три из дверей сарая вышел Захар, поправляя на плече винтовку, и, рассеянно зевнув, также направился к дому, но не в жилую половину, а к большой комнате, где заседал Дед с начальниками служб. Еще минуты через три он, скрипнув дверью, вошел, оседлал, как коня, стул с краешку и уложил на его спинку крепкие локти, выпирающие из-под пятнистых рукавов камуфлированной футболки.
       Когда все стали выходить, и Захар направился к двери вместе со всеми, Дед окликнул его и попросил остаться. Ничего не подозревающий Захар подумал, что Дед решил посвятить его в планы путешествия в прошлое, но вопрос Деда заставил его растеряться.
       - Давно у тебя... с Клавдией?..
       - Только сегодня, - тихо ответил он, опустив глаза.
       - Инга путается с ее мужем, теперь ты вот... - Дед отвернулся к окну и говорил, не глядя сыну в глаза. - Запомни, сынок, мужчины прощают всё: слабость, подлость, даже предательство, но только никогда не прощают украденную у них женщину. Ты что же, думаешь, напрасно существует заповедь «не возжелай жену ближнего своего» наряду с такими, как «не убий», «не укради»? Сколько мы еще будем спотыкаться на ровном месте? Тебе что, женщин в городе мало? Вокруг тебя целый батальон девок кипятком пысает, а ты связался с женщиной, которая является чужой женой, да еще старше тебя.
       - Всего на пять лет... - уточнил зачем-то Захар и поглядел на отца. - Ты понимаешь, я сам не знаю, как это получилось... Она сказала, что Кирилл уже три месяца не спит с ней, вот я и...
       - Разберитесь в своих отношениях, и сделай так, чтобы из этого беды не вышло, - приказал Дед и махнул рукой, обозначив, что разговор окончен.
       - Как разобраться? - пожал плечами Захар, а Дед съязвил:
       - Если бы я знал, то звали бы меня не Владимиром, а Серафимом.
       
       Согласно ранее разработанному плану, Захар готовил рейд двух бойцов на сопредельную сторону, но неожиданно заболели оба мальчишки, подготовленные в пару основному бойцу (и один, и второй – дублер), так что пришлось срочно искать им замену. Опять приперся Богдан.
       - Как я тебя пошлю в тыл к сопредельникам, если у тебя на морде написано, что ты русский? - заорал, не выдержав, Захар. - Да по твоим русым патлам первый же снайпер шмальнёт, не задумавшись!
       - А я постригусь наголо, - спокойно ответил Богдан, не реагируя на крик своего дядьки.
       - А лысину свою белую куда спрячешь? - съязвил Захар, и Богдан улыбнулся.
       - Значит, только в этом дело? - спросил он и, не дожидаясь ответа, направился к двери.
       Кандидатов Захар отбирал часа три, но так и не смог принять решение: то слишком жидковатым для такого дела оказывался мальчишка, то слишком великоватым для подростка. Наконец, в комнату вошел как раз такой парень, как надо: типичный кавказец, на обритой наголо голове - шапочка из тонкого сукна, какую носят мусульмане, на ногах - остроносые туфли, брюки заправлены в носки. Приглядевшись к мальчишке, Захар охнул, и лицо его вытянулось от удивления.
       - Попробуй теперь не возьми меня, - вызывающим тоном пригрозил Богдан, сняв с головы шапочку и демонстрируя лысину, которая выглядела загорелой. Брови его были выкрашены в черный цвет, пушок на верхней губе - тоже.
       - А как же... это?.. - Захар покрутил пальцем вокруг своей головы.
       - Грим, - односложно ответил Богдан. - Николай с Вероникой постарались.
       - Послушай, а ты и вправду на татарина похож, - улыбнулся Захар. - Ты у своей матери спроси поточнее, кто твоим отцом был-то.
       - Он был стоящим мужчиной, если с матерью справился, - спокойно ответил Богдан и тут же добавил: - Я ей лучше скажу, что ты по поводу моего происхождения языком «проехался».
       - Шантажа не потерплю, к тому же не забывай о субординации: я в данный момент являюсь твоим начальником, - нарочито серьезным тоном попенял Захар, а Богдан улыбнулся.
       Захар не выдержал и улыбнулся тоже.
       - Хорошо. Готовься. Выход ночью.
       
       Ночью все были готовы. Комната для Николая была приготовлена, Захар, пока не минуло три пополуночи, проводил инструктаж с группой. Богдан повторял заученно:
       - Затемно проходим по трубе на старом русле реки, переплываем новое русло, Матвей ведет к месту, где спрятан ишак, затем мы идем к месту, где спрятаны ракеты, грузим их еще затемно. На точку выходим к пяти утра, устанавливаем ракеты и уходим. День пережидаем на рубеже и затемно переходим по трубе обратно.
       Выслушав, Захар стал задавать лаконичные вопросы, а Богдан отвечал на них, не задумываясь.
       - Если Матвей выйдет из игры раньше, чем вам удастся погрузить ракеты?
       - Пережидаю день и затемно ухожу на нашу сторону.
       - Если это случится после того, как вы погрузите ракеты?
       - Я сам устанавливаю их, и дальше - все по плану.
       - Хорошо, - Захар удовлетворенно хлопнул ладонью себя по колену и поглядел на Матвея, который в своей одежде был похож не то на мусульманина, не то на старомодного еврея из довоенного фильма. Сейчас масса всякого сброда болтается по дорогам, и вряд ли эта пара привлечет к себе внимание, если не случится чего-нибудь непредвиденного.
       Инга легким движением прижала к себе сына и тут же подтолкнула его к Надежде, которая тихо стояла в углу. Богдан подошел к девчонке, снял шапочку с головы и подставил свою выбритую голову, а Надежда осторожно погладила по ней ладонью.
       - Не бойся, гладь, - отозвалась Вероника, которая была тут же. - Загримирован на совесть, еще потрудится, когда умываться будет после операции.
       - Присядем на дорожку, - скомандовал Захар, и все присели, замолчав. Затянувшееся молчание прервал Николай. Он резко встал и выкрикнул: «С нами Бог!», правой рукой отсалютовав при этом жестом, имитирующим поднятие забрала, а левой схватившись за воображаемый меч.
       - Ты зря готовишься таким образом, - усмехнулся Захар. - Лучше бы потренировался вскидывать руку и кричать «Хайль Гитлер!».
       Все сдержанно засмеялись. Николай был рад, что разрядил обстановку.
       
       Труба водовода на старом русле была огромной, но в темноте переходить по ней было небезопасно. Хорошо, что Матвей с детства помнил каждый метр этой трубы, протянутой неизвестно когда и соединяющей два берега старого русла. Раньше старое русло каждую весну наполнялось через шлюз водой и все лето, когда новое русло реки, вырытое крестьянами села Прасковея более ста лет назад, мелело, здесь было много воды. Матвей пацаном нырял с этой трубы «солдатиком». Теперь, когда старое русло почти вовсе лишилось воды, а по новому руслу прошел рубеж, труба потеряла своё значение как мост, ранее приваренные перила отвалились, и все безнадежно проржавело. Шли неслышно. Богдану в чужих туфлях было не очень сподручно, но он уже успел привыкнуть к ним. До места, где был привязан ишак, пришлось добираться, преодолев новое русло, но воды было так мало, что плыть почти не пришлось. Сняв со своих голов связанную ремнями одежду, Матвей с Богданом быстро оделись и проникли дальше на юг, преодолевая расстояние почти бегом. Ишак стоял на месте, привязанный к дереву, и послушно пошел за ними. Начинало светать. Достав в условном месте из укрытия десять обрезков алюминиевых труб, десять ракет «Алазань», тяжелую сумку с автомобильным аккумулятором и прочими приспособлениями, они аккуратно уложили всё это в большую переметную суму, висящую по обоим бокам ишака, и двинулись к расчетной точке. Небо на востоке становилось всё светлее, и они торопились. Оглянувшись по сторонам, Матвей нашел нужную железобетонную плиту, брошенную здесь еще в те времена, когда что-то строилось, быстро разложил на ней с помощью Богдана обрезки алюминиевых труб пирамидой - четыре вниз, затем три, две и одну сверху, - направил их точно на старую кошару, переконструированную сопредельниками под маленький нефтеперегонный заводик, и осторожно, стараясь не сбить направление, вложил в трубы ракеты. Затем подсоединил параллельно заранее подготовленный провод к контактам на хвостовиках ракет, разорванный контакт поместил на специальном коромысле, сделанном в виде простейших весов и имеющем на другой своей стороне старую консервную банку, а затем вытащил из сумы аккумулятор. До этих пор они не произнесли ни слова, и тут Богдан впервые прошептал: «Давай, я сделаю», на что Матвей рассеянно буркнул: «Успеешь еще». Поглядев на часы, Матвей удовлетворенно хмыкнул и налил в консервную банку заранее отмеренную дозу воды, которая тут же стала вытекать из крошечной дырочки, проделанной в дне банки. Подхватив ишака под уздцы, Матвей двинулся на север. Через некоторое время он привязал животное к условленному дереву, и пара двинулась дальше, к спасительным зарослям ив на берегу нового русла. Было светло уже настолько, что Богдан смог увидеть стрелки на своих часах. Всё шло по плану. Еще через несколько минут они добрались до укрытия, отыскали хлеб, помещенный в полиэтиленовый пакет и зарытый в землю. Сразу же залегли.
       - Лучше бы сухари оставили, - тихо сказал Богдан, но Матвей тут же отрезал:
       - Конечно. Ты бы своим хрустом весь гарнизон сопредельников на ноги поднял бы.
       Богдан промолчал, жуя хлеб, а Матвей, поглядев на часы, бросил:
       - Первым дежуришь ты. Поднимешь меня в пять пятьдесят пять, а я покемарю чуток.
       - А грохнет в шесть ровно? - поинтересовался Богдан, не переставая жевать.
       - Ровно. Ребята в лаборатории несколько раз проверяли.
       Матвей прикрыл глаза, а Богдан стал оглядываться по сторонам.
       
       
       Глава 11
       
       Дед поглядел на часы: пять пятьдесят. Николай поднял брови, но Захар ответил за Деда:
       - Еще десять минут.
       Дед начал ходить из угла в угол. Когда он волновался, прихрамывание на левую ногу становилось заметнее. Внезапно остановившись, он обернулся к Николаю.
       - Ляг, полежи - тебе отдохнуть надо. Отправляться будешь сразу после того, как начнется операция.
       - Я даже возвращения Богдана не дождусь, - задумчиво проговорил Николай, глядя на затаившуюся Ингу, а Захар успокоил, взглянув на часы:
       - Сейчас прогремит через четыре минуты, и можно успокоиться. Матвей - боец опытный, а у нас все рассчитано.
       Когда минуло шесть часов, все затихли. Еще через полторы минуты на Ингу страшно было смотреть. Вероника обратилась к Захару с вопросом о конструкции пускового устройства, а тот от волнения стал рассеян: отвечал ей, невпопад расставляя слова.
       - Конечно, задержки могут быть... - косой взгляд на Ингу, - сама понимаешь: контакт соединяется коромыслом... вода из банки... вытекает... время хоть и рассчитано...
       Вдалеке раздалась серия залпов, прервав неуклюжие захаровы объяснения, все стали считать количество сработавших ракет, а Инга подняла голову и вытянула шею, всем своим видом показывая, что всё это время сохраняла самообладание. Ожила рация, наблюдатель с крыши развалин гостиницы доложил: девять залпов в районе села Прасковеи. Захар выключил освещение, снял светомаскировку с окна, и появившееся на юге зарево бросило на лица порубежников багровые отблески, отчего всё стало выглядеть неожиданно торжественно и значительно. «С Богом!», - проговорил Дед, а Захар начал переговариваться с кем-то по рации, чаще всего применяя фразу: «всё по плану». Вероника сидела возле Николая, и любопытство одолело ее окончательно.
       - Хоть ты мне скажи, для чего запалили «самогонку»? - спросила она у мужа, применяя для обозначения нефтеперегонного заводика обычное жаргонное выражение. - А то «уснешь», а я умру от любопытства. Я ведь знаю, что соляра, которую они получают, даже на хорошие дизельные двигатели не идёт. Зачем столько шума вокруг этого?
       Николай хитро блеснул глазами: операция уже вошла в такую стадию, когда утечка информации не страшна. Он погладил Веронику по плечу.
       - Успокойся. Это всё - для шашлыка.
       - Какого шашлыка?
       - Ты мясо часто ешь?
       - Как все.
       - Ну, а теперь мы все чаще есть его будем.
       Вероника, поняв, что Николай издевается над ней, несколько раз шутливо двинула своими костлявыми кулаками в его не менее костлявый бок, отчего тот завозился на скамье. В разговор встряла Инга. Видно было, что ей не терпится поговорить с кем-то.
       - Пока сопредельники все силы кинут на «самогонку», наш отряд переправит через Куму в районе села Красный Октябрь их отару овец. С пастухами уже договорились.
       Николай тут же получил еще один тычок в бок от жены:
       - Не мог сразу сказать!
       Захар поглядел на часы - «Ну всё! Я - к ребятам!» - хлопнул одобрительно Николая по плечу и направился к двери.
       - Не ходил бы сам за рубеж! - кинул ему вдогонку Дед безо всякой надежды.
       - Мне там резидента нашей разведки проведать надо, - отшутился Захар и скрылся за дверью.
       Дед поглядел на Серафима, тот согласно кивнул головой. Николай молча встал и направился к комнате, где было приготовлено место для путешествия в недалекое прошлое.
       
       Присутствие Николая в сознании его прадеда не прошло незамеченным. Удачно «войдя» в память своего предка, Николай принялся было анализировать ситуацию, но тут же понял, что сильно обеспокоил этим носителя. Николаю не было понятно, как может реагировать давно умерший человек на путешествие «по его памяти», но факт остается фактом, к тому же Серафим говорил о необходимости избегать усилий, направленных на то, чтобы повлиять на ситуацию. Пришлось затаиться и только наблюдать.
       Тимоня, как называл прадеда его постоянный спутник - немец лет пятидесяти - делая на французский манер ударение на последнем слоге, водил русскую полуторку. Поездки бывали недолгими - по расположениям дорожных бригад армии Тодта, занятых ремонтом профилей дорог. Николаю пришлось находиться в роли наблюдателя уже более трех суток, когда, наконец, был получен приказ ехать в город Святого Креста. Юрген - так звали пожилого сухощавого немца - вышел, недовольно ворча, из штаба моторизованной бригады, поправил на плече брезентовый ремень старой винтовки времен первой мировой войны, раздраженно подергал заедающую ручку двери кабины - Тимоня открыл ему изнутри - и, усевшись на жесткое неудобное сиденье в кабине полуторки, раздраженно махнул рукой:
       - Санта Клаус!
       Тимоня, поняв, что ехать нужно в город Святого Креста, усмехнулся такому вольному переводу собственного имени города и стал выезжать на окраину села Ачикулак, оставляя позади огромную военную базу гитлеровцев, самую восточную на Кавказе. Почему Юрген зол – понятно: сегодня, после четырех пополудни должны были привезти посылки из Германии, и распределение их пройдет, по всей вероятности, этим же вечером. Так что, если Тимоню вместе с автомобилем и Юргеном задержат в городе Святого Креста, то пухлый и розовый Франц - известный соперник Юргена во всех делах - обязательно организует распределение этих посылок таким образом, что Юргену достанется самое что ни на есть дерьмо. Когда Юрген увидел, что Тимоня свернул с грейдера, он недовольно дернулся и заорал фальцетом по-немецки:
       - Куда свернул, русский дурак? Ты что, не понял, куда нам следует ехать?
       Николай понял всю фразу так, как если бы она была произнесена по-русски, а Тимоня, конечно же, попросту догадался обо всём.
       - Вассер! - сказал он, остановившись у водоразборной колонки неподалеку от артезиана и выходя из машины. Достав помятое ведро, висящее позади кабины, он не спеша набрал холодной воды и залил ее в радиатор. Второе ведро он перелил в специальную канистру с выдавленными на ней немецкими надписями, а затем набрал воду в свою солдатскую фляжку и в немецкую флягу Юргена. Всё это время Юрген сидел в кабине, а когда Тимоня закончил приготовления в дорогу, вдруг выскочил из кабины, оставив в ней свою винтовку, встал спиной к машине, а лицом к глинобитной мазанке, стоявшей рядом, и стал мочиться. Вышедшая из домишка женщина-ногайка с круглым лицом и раскосыми глазами поглядела на немца и плюнула в его сторону. Юрген довольно заржал и повернулся к машине, застегивая ширинку на брюках, бывших когда-то оливково-зеленого цвета, а теперь выгоревших почти добела.
       Когда они выехали на грейдер, Тимоня указал рукой вперед и улыбнулся немцу:
       - Санта Клаус?
       - Санта Клаус! - довольно отозвался тот и опять захохотал.
       Ехали долго. Где-то слева, в низине, оставили село Терское. Тимоня слышал, что в селе этом немцы обнаружили эпидемию сифилиса, и теперь население его было под угрозой полного уничтожения, вот только военные проблемы не давали возможности заняться этим, да и специальные зондеркоманды СС еще не прибыли для совершения подобных операций.
       Юрген уже сразу, при выезде из Ачикулака, сделал пару глотков из фляжки - не из той, с водой, а из другой, заветной - и порядком окосел. С важным видом разглядывая полученные в штабе бумаги, он показал Тимоне какую-то строку из предписания и напыщенно проговорил, оттопырив нижнюю губу:
       - Видишь, Тимоня? Две важные птицы из СС к нам прибыли. Думаешь, зачем они здесь? Вот здесь написано: «Координация действий при профилировании дорог». Они всех нас за дураков считают! СС - и профилирование дорог! Не могли придумать ничего лучше!
       Николай понял все и затаился, стараясь не выказывать радости. Тимоня понял только «СС» и подумал с тоской: «Накаркал!».
       Ехали долго: до города было почти семьдесят километров. Когда проезжали мимо старинного винзавода в селе Прасковея - Николай с интересом прочитал сохранившуюся вывеску на воротах - Юрген указал на солдат, которые грузили старые пыльные бутылки на подводу, дно которой было выложено сеном:
       - Гнусные макаронники! Они как будто специально выставляют свои гарнизоны в местах, где развито виноделие. Их мозги не работают без вина. Да и с вином они тоже не работают.
       Нарочито гневная тирада была произнесена по-немецки, Николай всё понял, а Тимоня вопросительно приподнял брови, повернув лицо к Юргену: дорога была пуста, и можно было не опасаться встречных машин. Юрген усмехнулся и проблеял противным фальцетом, манерно разведя руки и состроив уморительную гримасу:
       - Итальяно-марципано!
       Тимоня сдержанно усмехнулся: теперь понятно, откуда такая странная форма на солдатах. Впереди показался город Святого Креста, заявив о себе белыми глиняными домишками на высоком взгорке за руслом реки. Когда въехали в город, Тимоня понял, что поселение это не намного больше села Прасковея, дома все одноэтажные, сложенные из необожженных глиняных блоков с соломой, редко - кирпичные. Пока петлял по улицам, не увидел ни одной мощеной дороги. Кое-где виднелись тротуары, выложенные странным, необычным кирпичом.
       Комендатура располагалась в капитальном одноэтажном кирпичном здании. Николай сразу узнал этот дом, где позже организовали городской музей. Тимоня притулил свою полуторку недалеко от входа в здание и вышел из машины, разминая суставы после долгой дороги. Юрген неловко подхватил свою тяжелую винтовку, отчего стал похож на пьяного рыбака со связкой удочек, и направился к дверям комендатуры, на ходу доставая сопроводительную бумагу и очки в затертом футляре. Когда он скрылся в прохладном проеме двери кирпичного здания, Тимоня быстро отыскал тень под старым тополем и огляделся. Николай тоже смотрел с интересом. Вот здесь, на месте этих домишек, через много лет построят здание федеральной службы безопасности, которое затем будет уничтожено точечным бомбовым ударом турецкого самолета. Это только потом, когда будет найден способ инициировать самонаводящиеся бомбы до того, как они покинут самолет, и турки потеряют в один день сразу восемнадцать самолетов, война вновь приобретет свое мужское лицо, потеряв подлую способность безнаказанно разить врага из-за угла.
       Тимоня растянулся под деревом на траве, которая давно уже приобрела соломенный цвет, и вздохнул. Прикрыл глаза, а, открыв их тут же, минуты через три, увидел человека средних лет, лицом своим похожего на древнего грека и одетого как типичный кавказец. «Грек» молчал, посапывая своим огромным горбатым носом. Тимоня подмигнул ему, и «грек» спросил, приветственно кивнув головой в ответ:
       - Русский?
       Он произнес только одно слово, но этого было достаточно, чтобы определить, как правильно и без акцента он говорит по-русски. Тимоня поднялся с травы, сел и поглядел на свою гимнастерку, которая за лето - от пота и солнца - цветом стала сродни зимнему маскхалату, но все же была похожа на одежду красноармейца, и кивнул головой.
       «Грек» вновь продемонстрировал правильное русское произношение:
       - Пленный?
       - Конечно, - отозвался Тимоня. - Не сам же к ним на работу нанялся. А ты из каких будешь?
       - Армянин, - представился незнакомец. - Здешний я. Мы здесь давно живем. Почти сто пятьдесят лет.
       - Да ну? - удивился Тимоня. - А разговариваешь по-русски даже лучше, чем я.
       - Обрусели, - пояснил армянин. - Моя фамилия - Давыдов. Владимир Аванесович.
       Тимоня встал и представился:
       - Григорьев. Тимофей Захарович.
       - Я тебя из окна увидел, - пояснил Давыдов. - Смотрю: русский. А тут итальянцы командуют. Народ не обижают, только воруют сильно - всё прятать надо. Командиры их за воровство наказывают, а они всё равно воруют. Всю птицу умыкнули, теперь за свиней взялись - «грасса порко» по ихнему.
       - А почему название у города такое странное: город Святого креста? - спросил Тимоня, с интересом разглядывая собеседника.
       - Император Павел его так назвал, когда сюда, на пустое место, армян из Закавказья переселили. А мои предки называли его по своему: «Карабаглы».
       - Они из Карабаха были? - удивился Тимоня, мгновенно переведя тюркское слово.
       - Оттуда, - вздохнул армянин. - А ты что, наш язык знаешь?
       - По-азербайджански так же будет.
       - А ты сам откуда? - пришло время удивляться армянину.
       - Из Шемахи, это совсем рядом с родиной твоих предков.
       - Земляки... - заинтересованно протянул армянин с русской фамилией, затем, покопавшись в сумке, которая висела у него через плечо, достал сверток и протянул Тимоне:
       - Моя тут собрала: пойди, говорит, дай солдату.
       Тимоня принял сверток, определив на ощупь его содержимое - сало, хлеб, лук - и поблагодарил:
       - Спасибо, брат.
       - Ты сразу поешь, или спрячь пойди, - посоветовал Давыдов. - Придет немец - отберет.
       - Не отберет, - улыбнулся Тимоня. - Мы с ним всегда делимся.
       - Это что же? Мой хлеб будет немец есть?
       На лице у Давыдова было написано неподдельное изумление, и Тимоня, пожав плечами, протянул сверток обратно:
       - Можешь назад взять...
       - Да нет, - оттолкнул сверток Давыдов. - Ешьте. Я тебе хотел помочь, а раз вы вместе едите...
       В этот момент из дверей комендатуры вышел Юрген и, оглядевшись, подозвал Тимоню. Тимоня направился к нему, а Давыдов пошел следом, готовый стрекануть в сторону в любой момент. По дороге он объяснил свое любопытство:
       - Немцев я, понимаешь, не видел. Итальянцы надоели уже.
       Юрген поглядел на сверток в тимониных руках, бросил взгляд на Давыдова, приняв при этом важный вид, и скомандовал по-немецки:
       - Быстро! Получен приказ! Выдвигаемся к руслу реки!
       Давыдов глядел на немца, и лицо его постепенно приобретало презрительное выражение. Плюгавый Юрген никак не ассоциировался с мощью немецкой военной машины, а огромная винтовка, болтающаяся на костлявой спине, только подчеркивала убогость ее обладателя. Тимоня, отъезжая, приветственно кивнул своему новому знакомому, а тот махнул рукой, не сводя взгляда с Юргена и укоризненно покачивая головой.
       Своего нового носителя Николай определил сразу: сухощавый поджарый человек в штатском вроде бы не участвовал в раскопках, но по всему было видно, что главный здесь - он. Николай стал представлять себя на месте этого человека, как учил Серафим: мысленно повторяя каждый его жест, пока тот выслушивал Юргена, читая какие-то бумаги, и действительно «переехал» в его сознание быстро и безболезненно. Теперь он смотрел в бумагу, которая определяла автомобиль и Юргена в распоряжение гауптштурмфюрера СС Густава Крафта. Прочитав все, что было написано в бумаге, Густав поднял глаза на Юргена, а затем перевел его на Тимоню. Слева подошел еще один немец в штатском.
       - Что там?
       - Идиоты, - произнес Густав без гнева. - Просил у них экскаватор, а они, за неимением такового, прислали старую русскую машину.
       - Пусть едут к чертовой матери, - отмахнулся его собеседник. - Машина нам сейчас не нужна. Лишние глаза - тоже.
       Юрген всё слышал, но стоял, вытянув руки по швам и не смея пошевелиться. Тимоня тоже не двигался, стараясь не раздражать немца в штатском. Николай внимательно пригляделся к своему прадеду - за три дня ни разу не довелось взглянуть в зеркало - и успел заметить только, как похоже лицо прадеда без усов на лицо отца со старой фотографии, где он был еще без бороды. Густав удивленно насторожился, прислушиваясь к своим ощущениям, а Николай сразу же перестал самостоятельно размышлять, отдавшись течению чужих мыслей. Густав коротко мотнул головой и протянул бумагу подскочившему Юргену:
       - Сначала в комендатуру, пусть вам поставят отметку - и обратно. Сколько километров до базы?
       - Семьдесят! - бодро выкрикнул Юрген и, выслушав: «Успеете дотемна», резво припустил к грузовику: следовало торопиться, чтобы успеть засветло вернуться и поучаствовать в дележе посылок из фатерлянда.
       Густав пригладил рукой редкие волосы на огромном угловатом черепе и пошел в сторону раскопок. Знать бы, что ищешь, было бы легче. Когда итальянцы доложили о событии, произошедшем возле села, название которого в русском языке созвучно слову «мертвец», никто не обратил внимания на него. Кроме Густава. То, что кадровые итальянские офицеры докладывали о странном свечении, не повторяя друг друга, описывая его каждый по-своему, но согласуясь лишь в определении точного места и времени, говорило о подлинности события. Ему просто повезло, что молодой офицер абвера, еще не привыкший к рутине, переадресовал полученную информацию в СС, и она попала в руки Густава. Теперь только бы разобраться во всем этом, не уходя полностью в раскопки. Описание очевидца иногда бывает решающим фактором в таких поисках. Обернувшись к своему спутнику - обычному офицеру СС, плохо понимающему, что творится вокруг маленького пыльного городка с величественным названием Святой Крест - Густав скомандовал:
       - В город! Пока здесь роются эти ребята, мы еще раз допросим очевидцев. Уже прошло пять дней, и я думаю, что, прокручивая свою пластинку еще раз, эти «римские граждане» будут иметь шанс вспомнить то, о чем забыли упомянуть ранее. Кстати, Фриц, - повернулся он к своему спутнику, усаживаясь в потрепанный автомобиль с открытым верхом, - вы выполнили мою просьбу о туземных археологах?
       - Я сделал запрос, - доложил Фриц, усаживаясь на сиденье рядом с шофером, - но мне не все ясно. С одной стороны - приказ о строгой секретности, с другой - русские археологи...
       - Если мы найдем то, что ищем, это уже не будет иметь никакого значения, - задумчиво произнес Густав, когда машина стала выезжать на дорогу, поднимая клубы пыли. - Можно будет расстрелять всех, включая итальянских офицеров.
       Фриц мысленно передернул плечами, сохраняя внешнее спокойствие, и ему еще больше захотелось узнать, что же они все-таки ищут.
       
       После того, как ракеты отстрелялись - одна не сработала, зараза - Богдан обернулся к Матвею:
       - Порядок?
       - На три минуты опоздали, - посетовал Матвей недовольным тоном, но было понятно, что все в порядке.
       Из-под раскидистых ив не было видно позиций сопредельников, но чувствовалось сильное напряжение в их стане. Матвей передал Богдану наушники рации, которые крепились на голове, и зевнул, не прикрывая рта:
       - Ты слушай их переговоры и мотай на ус. Сейчас они все кинутся к «самогонке», но мы рисковать не будем - перейдем рубеж затемно.
       Богдан нацепил наушники и прилег поудобнее, подтянув под себя свой «калашник». Вся боевая операция смахивала на дурной спектакль. Можно было даже голову краской не мазать, прикидываясь кавказцем - все равно их никто не видел. Поместив наушники на щеках, чтобы было одновременно слышно и переговоры сопредельников, и всё, что творится вокруг самого Богдана, он затаился и стал думать о Надежде, испытывая слабое томление в груди, под ребрами.
       
       Глава 12
       
       Саперная машина бросила понтон поперек обмелевшей реки, и отара стала перебегать по его ребристой металлической поверхности раньше, чем бойцы успели как следует закрепить временный мост. Захар переходил по самому краю понтона и чуть, было, не свалился в воду, атакованный перепуганными овцами. Перебравшись на противоположный берег, он опасливо миновал тройку кавказских овчарок, добросовестно гнавших овец на северный берег, и короткими перебежками стал продвигаться вглубь сопредельной территории. Скоро начался участок выжженной земли, превращаясь к эпицентру в сплошную корку травяной гари и спекшейся глины. Еще дальше - бывшие виноградники, вцепившиеся своими обожженными лозами в закопченную проволоку, протянутую между бетонными столбиками.
       До нынешнего лета всё было нормально: сопредельники, на чьей территории находились практически все виноградники, взамен полученной возможности спокойно вырастить и убрать урожай щедро делились виноградом, а теперь, очевидно, всё вернется к прежним временам, когда порубежники не давали возможности сопредельникам вырастить урожай, а те пытались с помощью турецких войск отбросить противника как можно дальше от поймы реки. Когда сопредельники поняли, что никакими силами они не смогут сдержать давление с севера, начались переговоры, и стороны пришли к обоюдовыгодному соглашению, тем более, что турецкие и американские самолеты к тому времени уже не приближались к рубежу на пушечный выстрел после того, как на их самолетах стали инициироваться детонаторы ракет, еще не выпущенных в цель, и про поддержку с воздуха сопредельникам пришлось забыть. Так прошло шесть лет, и никакие военные издержки не нарушали мирного течения сбора урожая, но теперь, похоже, всё изменится. Вакуумным взрывом уничтожено почти пять процентов виноградников, и как к этому отнесутся сопредельники - неизвестно.
       Захар чуть не задохнулся от поднявшегося вверх пепла, когда преодолевал неглубокую ложбинку: очевидно, легкий ветерок смел сюда всю гарь, и вот... Захар ускорил шаг и выскочил из ложбинки, царапая грубыми подошвами своих ботинок потрескавшуюся корку земли. Добравшись до передового отряда, он увидел среди бойцов Загида и поприветствовал его издали, махнув рукой. Загид тоже был в камуфляже, и потому не было опасности, что он привлечет внимание сопредельных наблюдателей. Захар подошел, и друзья обнялись.
       - Тебе надо возвращаться, - быстро заговорил Захар, коротко взглянув на часы. - У них тоже контрразведка хорошо работает. Операция прошла нормально, так что можешь вернуться со спокойной совестью. Кстати, местным пацанам много заплатил?
       - Оставил им ишака, - Загид выглядел спокойным, только старался не поворачиваться лицом к той стороне, где могли находиться сопредельные наблюдатели. - А возвращаться с вами не стану. У меня есть еще одно дело на этой стороне.
       - Опасно, - коротко бросил Захар, вновь обеспокоенно глянув на часы. - После угона отары сопредельников здесь будет валом.
       - Ничего, - отмахнулся Загид. - Я здесь все ходы-выходы знаю, им меня не поймать.
       - Сам смотри, - решил Захар и скомандовал бойцам: - Всем снять посты и отходить к реке! Понтон - на излучине.
       Не дожидаясь, пока бойцы начнут выдвигаться к реке, Загид первым пробежал на север, пригнулся, развернулся и двинулся на восток, спустившись в ложбинку. Захар вспомнил, как сам задыхался в клубах пепла и посочувствовал товарищу.
       Когда все благополучно перебрались на свой берег, Захар немного понаблюдал, как споро саперы убирают понтон, и направился к отаре, толкущейся в полукилометре севернее. Возбужденные псы бегали вокруг овец, всем видом своим показывая, кому принадлежит основная роль в этой операции, а пастухи, довольные благополучным исходом, нервно переговаривались отрывистыми фразами, дымя толстыми самокрутками и подставляя дубленые лица утреннему солнцу. Обратив внимание на вымокших бойцов передового отряда - на сопредельную сторону им переправляться пришлось до установки понтона - Захар скомандовал, махнув рукой:
       - Передовому отряду - в город! Чтобы через пять минут здесь никого не было!
       
       Солнце поднималось всё выше. Богдан, пригревшись, чуть не задремал. Дернув стриженой головой, он отогнал дремоту и оглянулся на Матвея: не заметил ли? Тот спал, мерно посапывая носом.
       «Вот нервы у кого...», - подумал Богдан и тут же стал вслушиваться в переговоры сопредельников. Языки их он знал худо, но и они тоже, за исключением редких случаев, пользовались русским: попробуй стать полиглотом, когда в одном Дагестане этих языков - тьма. Пока всё было нормально, но вот сопредельники забили тревогу: заметили активизацию в зоне вакуумного поражения. «Интересно, наши успели дело провернуть?», - задался Богдан вопросом, и тут же стал думать о том, как здорово всё было продумано: заблаговременный вывод отары в пораженную зону, где нет постов противника, нападение на «самогонку», понтон через реку. Когда он подрастет, тоже станет умным стратегом, а пока следует не оплошать в первой операции и выполнить всё «на отлично», чтобы не выслушивать попреки от дядьки Захара. Богдан представил, как встретит его Надежда, и улыбнулся. Потом подумал о матери, и мысли его потекли куда-то в сторону.
       
       Итальянский офицер был темноволос и голубоглаз. Таких женщины любят. Поначалу Густав рассеянно слушал, как исполнительный Фриц задавал красавчику вопросы, озабоченно вычитывая их с бумажки, а сам в это время смотрел на круглые коленки стенографистки, выглядывающие из-под юбки оливкового цвета. Густав не любил военную форму, но эта юбка ему нравилась. Он вгляделся в некрасивое женское лицо, обрамленное короткой стрижкой и увенчанное пилоткой безупречной чистоты. Он уже знал, что Фриц попытался переспать с ней прошлой ночью, но получил отказ. Всё понятно: она либо не желает Фрица, либо не хочет портить отношения с Густавом, который является главным в этой команде, а, скорее всего - и то, и другое. Можно было бы попробовать, но Густав представил, какое разочарование он может получить от общения с этой невзрачной самкой, и подавил своё желание в зародыше.
       Этот красивый офицер был последним в списке на сегодня. «Луиджи Перони», - считал Густав с листа, лежащего на столе, и несколько раз повторил про себя это имя, стараясь привыкнуть к нему. Когда Фриц замолчал, добравшись до последней строки в бумажке, заполненной рукой Густава, повисла неловкая пауза, а Густав сделал вид, что задремал. Фриц удивленно поглядел на шефа, переводчица-стенографистка негромко кашлянула, и Густав открыл прищуренные глаза, успев отметить недоумение на лице итальянского офицера. Поднявшись со стула и слегка потянувшись, Густав понял, что окончательно разбил этим домашним жестом ледок между ним и итальянцем, и скомандовал Фрицу и переводчице:
       - Вы свободны!
       Успев заметить, что этот итальянец неплохо владеет немецким, Густав решил поболтать с ним наедине. Провожая взглядом худосочный зад переводчицы, он лениво подумал ей вдогонку, что сегодня вечером Фриц еще раз испытает неудачу, если у него не хватит ума оставить свои притязания.
       Когда они остались вдвоем, Густав подсел к офицеру и бросил на стол пачку сигарет.
       - Учились в университете в Германии?
       Вопрос был задан самым дружелюбным тоном, и офицер согласно кивнул головой, но от сигарет отказался, бросив коротко по-немецки: «Не курю». Густав прошел к шкафу, достал бутылку русского коньяка, две рюмки, и поставил их на стол перед итальянцем.
       - Можете называть меня Густавом, - фамильярно разрешил он, разливая коньяк в рюмки. - Вокруг - одно дерьмо, а побеседовать с умным человеком - дело приятное.
       Итальянец усмехнулся, но ничего не сказал. Он поглядел, как чопорно приподнял свою рюмку Густав, как четким движением руки отправил ее содержимое себе в рот, а сам стал потягивать коньяк через зубы, предварительно покачав ноздрями своего породистого носа над рюмкой. «Хороший коньяк», - сказал итальянец Густаву по-немецки, когда тот стал с интересом смотреть на него.
       - Культура потребления? - спросил Густав, имея в виду странную для него манеру пить коньяк.
       - Аромат хорошего коньяка ощущается лучше, если перед тем, как попробовать, понюхать его.
       Дождавшись, пока итальянец допьет, Густав вновь наполнил обе рюмки, шумно понюхал содержимое своей и стал медленно тянуть коньяк через зубы. Не понравилось. Итальянец улыбнулся. Густав осторожно приступил к беседе.
       - Я внимательно просмотрел стенограмму допросов всех очевидцев события и понял, что из них только вы вполне развиты в интеллектуальном плане. Вы ведь не являетесь кадровым офицером?
       Итальянец молча покачал головой из стороны в сторону.
       - Как же вы оказались на восточном фронте? Захотелось романтики?
       - По идеологическим соображениям, - коротко ответил тот и насмешливо поглядел Густаву прямо в глаза. - Неужели вы сразу исключили подобный вариант?
       - Я работаю в СС, но это не значит, что я занимаюсь грубой работой по выявлению морально неустойчивых лиц в среде военнослужащих. - Густав тоже улыбался, глядя на итальянца. - Меня интересуют совсем другие сведения, и я хотел бы рассчитывать на откровенность. Конечно же, мне не пришло в голову, что обладатель такого интеллекта всерьез увлечен национал-социализмом, но если вам так удобнее, если вы опасаетесь провокации...
       - Я ничего не опасаюсь, - ответил итальянец, выдержав небольшую паузу. В его ответе не слышалось ноток оправдания. - Когда смешивают фашизм и национал-социализм коммунисты - это понятно. Мы одинаково опасны для их интернациональных теорий, но когда пытаются поставить знак равенства между нашими движениями так называемые «идеологи» и с вашей, и с нашей стороны, мне становится грустно оттого, что столько тупых людей населяют нашу планету.
       Густав заинтересованно подался вперед.
       - Луиджи, - произнес он как можно мягче, - вы меня удивляете. Какая разница между нашими движениями, если и одно, и другое строятся на национальной основе? Скажу сразу - я не апологет национал-социализма, но эта форма общественного движения на сегодняшний день единственно возможная для достижения великой цели, поставленной перед всеми нашим фюрером. Я не могу сказать вам всего, но поверьте, что цель эта оправдывает любые человеческие жертвы.
       - Наше движение оправдывает свое название, - заговорил итальянец, потягивая коньяк. – «Фаши» по-итальянски - «связка», где любой гражданин великой Римской империи равен другому, будь он итальянец, сицилиец или абиссинец. Ваш же национал-социализм строится на приоритете одного этноса - германского. Если мы ставим задачей создание единой нации из суммы этносов, то вы вычленяете германцев и ставите их над всеми. В этом и заключается основная разница между фашизмом и национал-социализмом.
       Луиджи поглядел на опустевшие рюмки, и Густав, спохватившись, стал наполнять их.
       - Интересно, - улыбнулся он и объяснил: - Я уже говорил вам, что национал-социализм - лишь промежуточная стадия, и смею утверждать, что глубоко ошибается тот, кто считает, будто под «новым человеком» Гитлер подразумевает германца. Всё гораздо глубже, и невозможно погрузиться в эту глубину, не обладая определенными знаниями.
       Луиджи прихватил рюмку со стола, пропустил ее ножку между пальцами, отчего она удобно расположилась на его ладони, и стал покачивать рукой, отчего коньяк закрутился по стеклянным стенкам рюмки.
       - Коньяк должен иметь температуру тела, чтобы отдать сполна все свои качества, - проговорил он тихим тоном и тут же, без перехода, добавил: - А я сразу догадался, что вы занимаетесь здесь чем-то особенным. Все эти разговоры о секретном русском оружии - для дураков. Я, конечно, понимаю, что вы не скажете мне всей правды, но согласен помочь вам. Чего вы от меня хотели, когда приглашали к беседе?
       - Не знаю, - честно признался Густав. - Один из ваших офицеров говорил нам, что видел огромный светящийся крест до самого неба и огромную фигуру женщины у его подножья. Этот офицер не склонен к мистификации?
       - Нет, - Луиджи перестал покачивать рукой, держащей рюмку, и погрузил свой нос в пары, исходящие от подогревшегося напитка. - Все итальянцы, даже называющие себя атеистами, чуточку набожны, а этот просто набожен более других. Честно говоря, я сам уже не уверен, что видел то, о чем рассказал ранее, но могу с уверенностью сказать, что испытал сильнейшее чувство страха перед чем-то великим, космическим.
       - Никто из вас не говорил об этом, - уточнил Густав, а Луиджи пожал плечами:
       - Кто признается в том, что испытал суеверный страх перед чем-то непостижимым? Такое держат глубоко внутри себя, особенно, если не могут объяснить произошедшее.
       Густав, не дожидаясь намеков Луиджи, потянулся к бутылке, чтобы наполнить его рюмку, а Николай неожиданно понял, что Густав пьян, но себя самого пьяным не ощутил, внимательно копаясь в ощущениях своего носителя и не боясь быть замеченным. В дверь постучали. Получив разрешение, в дверь протиснулась переводчица и спросила, нужна ли она будет в этот вечер. Густав коротко ответил: «Нет!», имея в виду, кроме всего прочего, и подспудный смысл прозвучавшего вопроса, неясно витавший в воздухе. Затем он глянул на почти наполовину опустошенную бутылку коньяка, одиноко стоящую на столе, нетвердым шагом прошел к шкафу, достал тарелку со свиным салом, нож и кусок хлеба. Глядя, как он нарезает сало тонкими ломтиками, Луиджи усмехнулся вслух - «Мы скоро станем совсем как русские: коньяк заедать свиным жиром!» - но, протянув руку, ухватил кусок сала и стал ждать, когда его новый немецкий приятель начнет резать хлеб.
       
       Наутро Густав проснулся тяжело и долго приходил в себя под сочувственным взором Фрица. Страдая от похмельного синдрома, Густав со злорадством подумал, что Эльза - так звали переводчицу - опять отшила молоденького Фрица, но легче ему от этого не стало. Пройдя в глубину двора, он зашел в деревянный туалет, стоящий на помойной яме и источающий тяжелый запах дерьма, особенно раздражающий в похмельном состоянии. Помочившись, он попытался заняться мастурбацией, но, не доведя дело до конца, застегнул ширинку своих штатских брюк и вышел из дурно пахнущего деревянного ящика.
       Вечером, после долгого и безрезультатного копания в речной пойме, он вновь пригласил к себе Луиджи, но пили они на этот раз прекрасное сухое красное вино в больших бутылках из темного стекла.
       - Прекрасный экземпляр, - сказал о вине, как о какой-нибудь породистой лошади, Луиджи.
       Густав только мысленно пожал плечами. Ему эта кислятина не нравилась, но надо было поддерживать беседу, а пить коньяк после вчерашнего он опасался.
       - Чувства совершенно необычные, - продолжил Луиджи их неторопливо текущую беседу, имея в виду интересующее Густава событие. - Ужас перед необъятностью космоса, ощущение своей мизерности и никчемности всего того, чем мы занимаемся. Мне кажется, я был скован настолько, что даже не смог бы достать пистолет и выстрелить.
       Густав мысленно представил, как Луиджи стреляет в огромный световой столб из своей маленькой «беретты» 22-го калибра, и улыбнулся.
       - Я сказал что-нибудь смешное? - удивился Луиджи, но Густав успокоил его:
       - Я просто сравнил ваш пистолетик с космическим событием.
       - Зря иронизируете, - обиделся за свое оружие итальянец. - Ваше начальство в абвере и в гестапо просто не увидело самого главного качества нашего пистолета - бесшумности.
       - И свинцовую пулю без оболочки, - усмехнулся Густав.
       - Можно подумать, что шпионам обязательно нужно пробивать пулей танковую броню, - съязвил Луиджи, а Густав прервал начинающийся конфликт:
       - Черт с ним, с оружием. Давайте поговорим о главном.
       - Вот всегда вы так, немцы, - тихо сказал Луиджи, потягивая вино из граненого стеклянного стакана. - Если пистолет, то обязательно «парабеллум», даже свои эрзац-кофе и сахарин вы считаете лучшими заменителями.
       «Нужно учесть ошибку и беседовать только на те темы, которые интересны этому римлянину», - подумал Густав и тут же решил привести свой план в действие:
       - Вино действительно хорошее. Но ваше, итальянское, наверное, гораздо лучше?
       Лиджи хитро улыбнулся:
       - Я же вижу, что вы не любитель сухого вина. Красное хорошо заедать черными оливками: прекрасный букет - аромат масличной косточки и вина. А это вино не уступает многим итальянским винам. К тому же, вкус вина - это на любителя. Я люблю именно такое, терпкое, как это, - он поднял бокал вверх, разглядывая темно-красную жидкость на свет, струящийся сквозь чисто вымытые стекла окна.
       - А как вы относитесь к испанскому фашизму? - спросил Густав и тут же добавил: - Это не для вашего ублажения, меня действительно интересует этот вопрос.
       - Испанцы последовали примеру нашего дуче, но учли все наши ошибки. Их вариант более жизнеспособен, но может не состояться, если не будет поддержки извне.
       - Под ошибками вы подразумеваете то, что итальянские войска участвуют в войне против России? - заинтересованно спросил Густав.
       - И это тоже, - не моргнув глазом, согласился Луиджи. - Муссолини слишком крепко связал наше движение с Германией и не оставил простора для маневра.
       - Вы что же, не верите в успешное окончание войны на востоке? - удивился Густав. - Мы ведь уже на Кавказе, скоро будем в Баку.
       - Я привык оперировать понятными категориями, а эта война… - Луиджи небрежно окинул рукой окружающее его пространство, - эта война слишком неправильная, неевропейская какая-то. Ничего не знаешь заранее, и предсказывать можно только на неделю, в крайнем случае - на месяц вперед.
       - А вы увлекаетесь предсказаниями? - Густав заинтересованно подался вперед, забыв о стакане с вином, сиротливо стоящем на столе.
       - Во мне есть что-то такое, чего я сам не могу понять, - задумчиво ответил Луиджи. - Частенько я заранее узнаю то, что случится через некоторое время, но как это ко мне приходит - я не знаю. Иногда мне кажется, что я сам все придумываю.
       - А каковы временные рамки ваших предсказаний? - Густав уже не скрывал своего профессионального интереса.
       - От двух минут до двадцати лет - в каждом случае по-разному.
       Густав откинулся на спинку стула и перевел дух. Поглядев, как Луиджи вновь наполняет граненый стакан, он взял, было, свой, но тут же отставил его.
       - А вы не хотели бы служить в Германии? - поинтересовался он и добавил: - У нас есть итальянцы даже в СС.
       - Я не совсем понимаю, чем могу пригодиться этой организации, - Луиджи пожал плечами, не выпуская стакана из рук. - Карательные операции меня никогда не привлекали.
       - Карательные операции - это для дураков, - отмахнулся Густав. - СС - серьезный институт. Высокие бравые ребята в черной форме - это камуфляж. Внутри наших структурных подразделений ведется серьезная работа. Вы что-нибудь знаете об «Ананербе»?
       - А как же идея о евреях? Это тоже выработано в стенах вашего института? - смело поинтересовался Луиджи. У Густава даже дух захватило. Он немного подумал и спросил:
       - Если я, ничего не скрывая, отвечу на ваш вопрос, вы обещаете, что всерьез задумаетесь над моим предложением вступить в СС?
       - Обещаю.
       Видно было, что Луиджи очень заинтересован. Он даже стакан свой оставил в покое.
       - Все дело в том, - Густав вновь облокотился на стол, - что если мы не будем изгонять евреев из Европы, то сионисты-олигархи перестанут поддерживать и национал-социалистов, и нынешний режим в Германии.
       - А в чем же здесь заключается интерес сионистов? - изумился Луиджи, уже не скрывая, что поражен услышанным.
       Густав вдосталь насладился видом растерянной итальянской физиономии, отчего даже классический римский нос перестал выглядеть орлиным, и лаконично ответил сухим тоном, тщательно разделяя слова:
       - Еврейское государство в Палестине.
       
Глава 13

       Богдан разбудил Матвея вовремя. Заметив рыщущих неподалеку сопредельников, он осторожно растолкал своего старшего товарища и молча указал на пятерых вооруженных мужиков, которые тщательно обыскивали кусты неподалеку от их убежища. Матвей сначала молча приглядывался к их действиям, затем пояснил Богдану шепотом:
       - Ищут чего-то и от начальства своего скрываются. Воспользовались всеобщей суматохой и проделывают свои дела. Как бы на нас не нарвались, - озабоченно закончил он и подтянул автомат поближе к себе. Когда сопредельники были уже совсем близко, Матвей осторожным щелчком снял автомат с предохранителя, Богдан проделал то же самое.
       Пятеро сопредельников, соблюдая меры предосторожности, вытащили из-под кустов брезентовый мешок. Покопавшись немного, один из них развязал его и достал оттуда блок турецких сигарет, а затем еще что-то в красочной упаковке.
       - Контрабанда, - еле слышно прошептал Матвей, и Богдан согласно кивнул головой.
       Вскоре стало ясно, что мешок предназначался троим из них, а двое были продавцами. Трое передали одному из двоих деньги, тот сунул пачку банкнот, не пересчитав, в расположенный на груди карман для автоматного магазина, они обменялись коротким приветствием, трое, подхватив мешок, двинулись к реке, а оставшиеся еще раз оглянулись по сторонам и двинулись в сторону взорванной «самогонки». Путь их лежал недалеко от дерева, под которым скрывались порубежники. Богдан, отключивший рацию сразу же, как только заметил сопредельников, тихо снял наушники с головы и поглядел на Матвея. Тот приподнял толстый ствол своего специального «калашника», имеющего приглушенный звук и снабженного пламегасителем, затаился. У Богдана стали мелко трястись руки. Он хотел спрятать их, но нужно было держать свой автомат - такой же, как и у Матвея, почти бесшумный - наготове. Голова его обрела кристальную чистоту, мысли стали четкими и конкретными: он отмечал, что те трое ушли еще недостаточно далеко; что эти двое неплохо вооружены, но не готовы к бою; что пути для отхода есть, но, возможно, придется уходить сразу через реку, не дожидаясь темноты; что легкий и эффективный бронежилет не спасет от выстрелов из автомата с близкого расстояния, и пули будут рвать плоть, не имея возможности уйти навылет, и все это пронеслось в его голове одновременно, в доли секунды, пока двое сопредельников, совершившие выгодную сделку и весело переговаривавшиеся на пониженных тонах, направлялись в их сторону. Бритый наголо парень с густой курчавой бородой, бросив какую-то фразу своему спутнику, неожиданно направился к группе деревьев, под одним из которых прятались порубежники. Не пошевелившись телом, Матвей одними пальцами показал Богдану: «Ближний - мой, твой – дальний», и Богдан ответил, моргнув обоими глазами. Руки его перестали трястись, он успокоился и стал прикидывать, как быстрее прицелиться в того, второго, который спокойно проходил мимо, не подозревая об опасности. Богдану еще не приходилось стрелять в людей, но он уже был готов и только мысленно читал про себя «Отче наш», чтобы чем-то занять свой мозг в эти томительно долгие секунды.
       Бородатый сопредельник встал недалеко, метрах в пяти от затаившихся бойцов, расстегнул ширинку и стал справлять малую нужду, автомат его висел на правом плече стволом вниз. Богдан следил за ним краем глаза, все свое внимание обратив на второго, который замедлил шаг, чтобы спутнику было легче догнать его. Богдан был рад, что Матвей совершенно справедливо взял на себя этого, ссущего, которого, если что, убить придется в первую очередь. «А там я сориентируюсь», - думал он, вовсе успокоившись. Бородач, застегивая ширинку, повел головой из стороны в сторону и вдруг увидел Матвея с Богданом, держащих автоматы наизготовку. Какое-то мгновение он изумленно молчал, продолжая держать руки у пояса брюк, но затем резко вдохнул воздух в грудь и открыл рот, чтобы крикнуть что-то. Руки его дернулись к висящему на плече автомату, но он не успел. Матвей выпустил две пули одну за другой, а Богдан уже не видел, куда они попали. Он четко, как на стрельбище, прижал приклад к плечу и так же, как и Матвей, выпустил поочередно две пули: одну еще в спину удаляющегося врага, а вторую - уже в полуобернувшуюся на выстрелы фигуру. Третий раз не пришлось стрелять ни тому, ни другому: сказалась хорошая стрелковая подготовка. Приглушенные выстрелы раздались довольно громко в утренней тиши, и Матвей, выскочив из-под ивы, тихо скомандовал:
       - Сматываемся! За мной - след в след!
       Несмотря на спешку, Матвей все же бегло обыскал свою жертву, вытащил деньги из кармана на груди - это были турецкие лиры - и они, пригнувшись, двинулись вглубь вражеской территории. Пробегая мимо того, в кого он только что стрелял, Богдан успел заметить, что одна пуля из его автомата попала врагу в середину спины, в район позвоночника, а вторая, скорее всего, в бок или в грудь: сопредельник лежал на животе, подвернув под себя левую руку, неестественно поджатые конечности подергивались в агонии. Матвей даже не обернулся в его сторону, а Богдан был рад, что не увидел лица человека, которого убил первый раз в жизни. Когда отбежали подальше, Матвей полуобернулся и подбодрил его вполголоса:
       - Молодец! Превосходный выстрел!
       Богдан почему-то не обрадовался похвале и стал читать про себя, в ритм шагам, «Отче наш».
       
       Этой ночью Николай впервые увидел сны своего носителя. Почему-то раньше он чужих снов не видел, терял ориентацию на некоторое время, когда носитель засыпал, и «просыпался» вместе с ним, но этой ночью ему довелось погрузиться в глубины подсознания совершенно чужого ему Густава Крафта, офицера СС, активного функционера тайной организации «Ананербе».
       Чужой сон был одновременно чем-то похож на его собственные ночные бредни и в то же время совершенно непохожим: очевидно, сказалась огромная разница в культуре, жизненном опыте, еще в чем-то неуловимом и непонятном. Он вдруг оказался в далеком Тибете, где, как он уже понял, Густав тоже никогда не был, но собирался туда в скором времени во главе какой-то совершенно секретной экспедиции. Сон был похож на черно-белый приключенческий фильм с невероятными превращениями, когда сопровождающие экспедицию проводники сначала были индийскими националистами, носящими на рукавах повязки со свастиками, а затем как-то незаметно стали некрасивыми женщинами с плоскими лицами и раскосыми глазами, с длинными грязными волосами, собранными в тугой узел на непокрытых, несмотря на холод, головах. Лица участников экспедиции были размытыми, деталей ландшафта не было видно, и Николай вдруг отметил, что в дневное время, когда носители его бодрствовали, он уже видел абсолютно всю окружающую его действительность, совсем не так, как в далеком XIV веке. Что здесь было причиной - временные масштабы или его собственная адаптация - он не знал. Сон же был более призрачным, чем его путешествие в средние века, и к тому же лишенным рациональности. Пройдя какое-то расстояние, он вдруг оказался возле пещеры, женщины с раскосыми глазами пропали вовсе, и он вместе с еще несколькими участниками экспедиции проник вглубь огромной горы. Пещера вдруг превратилась в долину, на дне которой протекала бирюзового цвета река, а небо было глубоким, синим и, несмотря на яркий свет, изобиловало крупными пульсирующими звездами, ставшими намного ближе, чем в привычном ему мире. Вдали виднелось какое-то сооружение, похожее на центральноамериканские пирамиды, и он вместе с другими участниками экспедиции, лиц которых он так и не смог различить - чем дольше вглядывался, тем более они «размывались» - оказался вдруг у входа в сооружение, не сделав ни шага. Теперь уже не было участников экспедиции, и он, Николай, забыв, что это всего лишь сон Густава, стоял внутри сооружения и с трепетом смотрел на длинные ряды саркофагов, уходящие в беспредельную глубину сооружения. Звучала торжественная музыка, похожая на военный марш, Николай (или Густав), трепеща, взял в руки сосуд, хотя прекрасно помнил, что никакого сосуда у него до этого момента не было, и посмотрел на него. Сосуд не был похож на тот, что держал в руках рыцарь Габо, сложивший свою голову в далеких прикумских степях, но Николай понял, что этот сосуд - тот же. Он осторожно поставил сосуд в специальную выемку в изголовье саркофага, стоящего к нему ближе всех, и с восторгом, который содержал в себе еще и страх перед неизведанным, наблюдал, как энергия сосуда плавно стала перетекать вглубь саркофага, и торжественная музыка зазвучала громче. Неожиданно вокруг появились члены экспедиции с размытыми лицами, индийские националисты со свастикой на рукавах, грязные женщины с раскосыми глазами и кто-то еще, кого Николай не мог отнести к чему-то ему знакомому. Он понял, что все они - уже мертвецы, что век их закончился, но, тем не менее, решил обратиться к ним с речью. Воздуха не хватало, потому что саркофаг стал поглощать кислород вокруг себя в огромных количествах, и он из последних сил набрал полную грудь стремительно исчезающего кислорода. «Пришло время нового человека!», - провозгласил он изо всех сил, стараясь перекричать музыку, которая становилась все громче, и окружающие его фигуры, несмотря на то, что таяли на глазах, согласно закивали, молитвенно сложив руки, а когда они уже почти напрочь исчезли, появился сам фюрер, сложил свои короткие руки на животе и, выпятив подбородок, произнес громким голосом: «Германский народ выполнил свою функцию и может спокойно уйти в небытие!». Рядом появился Фриц со своей мартышкой в пилотке, которую он обнимал за талию, красивый итальянец Луиджи, и только тогда Николай вновь осознал, что это сон, и избавился от наваждения. Через несколько минут он «проснулся». Вместе с Густавом.
       Густав приоткрыл глаза и поглядел на белый потолок, усеянный беспорядочно расположившимися многочисленными трещинками, слегка потянулся, не меняя положения тела и, покосившись на закрытую дверь, гулко избавился от скопившихся за ночь газов. Еще немного полежав, он скинул с себя влажную простыню, которой укрывался от назойливых комаров, и резко поднялся на ноги. Постояв в задумчивости, он почесал поросшую мелкими рыжими волосками грудь и зевнул. «Сон в руку, - подумал он. - Возможно, я и найду разгадку этого феномена в самое ближайшее время». Еще он подумал о том, что эти сказки, засевшие в его мозгу после тщательной обработки оперативного материала из Тибета, здорово заинтриговали его, если даже во сне не дают покоя. И еще его вновь обеспокоило ощущение, что сознание его раздвоилось, что еще кто-то сидит в его мозгу - совершенно чужой, непонятный, неуловимый. Даже во сне это ощущение не дает ему покоя.
       - Я схожу с ума, - четко произнес он, прислушиваясь к словам, исходящим из его уст, как к совершенно постороннему предмету. Это помогло. Сказанное вслух перестало мучить, он улыбнулся и пошел умываться, похлопывая себя по худым бедрам.
       
       Матвей с Богданом в назначенное время не вернулись. Дед ничего не говорил Захару, но тот уже понял, что его затея с угоном скота оказалась не столь успешной, как казалось ранее, и ходил сам не свой. Инга перестала появляться за пределами дома, все свое время проводила на кухне и не отходила от плиты даже тогда, когда делать там было совершенно нечего. Пару раз она пыталась дежурить возле Николая, но, ощущая сильное беспокойство, начинала метаться и вновь уходила на кухню. Вероника подослала к ней своего пасынка Максима, которому Инга долгое время заменяла мать, и сквозь приоткрытую дверь видела, как та молча гладила Максима по голове, вперив неподвижный взгляд в голую прокопченную стену кухни. Надежда тоже ходила бледной тенью, сразу став похожей на ту себя, прежнюю, только что выбравшуюся из московского подземелья.
       На третий день порубежники, внимательно изучавшие позиции сопредельников за рекой и не заметившие до сих пор ничего сколь-нибудь значительного, доложили, что с той стороны появился парламентер. Обеспечив коридор, они приняли парламентера и скоро доставили его к Деду. Инга, прослышав о парламентере, забеспокоилась, но старалась вида не подавать. Как будто случайно она оказалась у ворот, когда во двор вводили внешне ничем не примечательного человека в европейской одежде, и внимательно вгляделась в его лицо, пытаясь материнским сердцем определить, худую или добрую весть принес сопредельник. Холеное лицо кавказца было непроницаемым, и она, подавив вздох, вернулась к плите, где сразу же загремела кастрюлями.
       Беседа парламентера с Дедом готовилась с участием членов совета общины, но сопредельник, окинув взглядом всех, заявил, обратившись к Деду:
       - Тебе лучше переговорить со мною наедине.
       Члены совета напряглись, ожидая приказа, но его не последовало.
       - Говори, - коротко бросил Дед, не изменившись в лице.
       - Это тебе нужно, а не мне, - попробовал убедить его парламентер, но Дед остался непреклонен.
       - Кто из них конкретно должен выйти? - спросил он, кивнув в сторону порубежников.
       - Все.
       - Тогда пусть все остаются. Я слушаю тебя.
       Парламентер пожал плечами, удивленный его решением, но говорить начал.
       - Меня послал полевой командир Кагуев, я буду говорить от его имени.
       Все молчали, и только Дед согласно кивнул головой.
       - Три дня назад вы провели удачную операцию, - начал сопредельник издалека, положив руки ладонями вниз на свои колени и постукивая подошвами модных туфлей по полу. - Все прошло гладко, кроме одного: двое ваших не вернулись после нападения на «самогонку». Вот об этих двоих я и хотел бы поговорить, - добавил он и еще раз вопросительно поглядел на Деда. – Может, все-таки наедине поговорим?
       - У меня нет секретов от членов общины, - отмахнулся дед и кивнул кому-то у двери: - Скажи Инге, пусть чаю принесет!
       Парламентер молчал, ожидая чего-то, и Дед обратился к нему с вопросом:
       - Они живы?
       Сопредельник выдержал паузу, уверенный в том, что его ответа все ждут с затаенным дыханием, и произнес коротко, заставив всех замереть:
       - Один жив.
       Дед сразу все понял: Матвей погиб, Богдана пленили. Теперь пойдет торг, только он не знал, чего запросят эти ироды. В любом случае шансы у мальчика слабые: сопредельники постараются выжать максимальную выгоду из создавшейся ситуации, а он не знает, сможет ли дать согласие на этот торг. Оглядев порубежников, он понял, что те уже не рады, став свидетелями этого разговора: назад хода нет, секрета из торга уже не сделаешь, и принятие решения ляжет тяжелым грузом на них всех. Захар неожиданно встал и покинул совещательную комнату. Вид у него был озабоченный.
       - И что же вы хотите получить за его освобождение и за тело погибшего? - спросил Дед, даже не поинтересовавшись, кто из бойцов выжил.
       Парламентарий еще раз удивленно поглядел на Деда и решил дать небольшое пояснение:
       - Погиб тот, что постарше был, а молодой мальчишка живой, здоровый...
       Дед молчал.
       В комнату вошла Инга, держа в руках поднос, на котором расположился добрый десяток стаканов с чаем. Поставив поднос на стол и определив по лицам, что хорошего мало, она удалилась, плотно закрыв за собою дверь.
       - Кугаев знает, кем является этот мальчишка, - осторожно начал парламентер, пробуя рукой - не горячий ли - стакан с чаем, придвинутый ему Дедом. - Потому и хотел, чтобы я поговорил с тобой наедине.
       - Ну и кто же он? - поинтересовался Дед, подняв вопросительно брови и стараясь казаться спокойным.
       - Твой внук, - так же спокойно ответил сопредельник и попробовал отхлебнуть из стакана. Чай был слишком горячим.
       - Называй условия, и на этом покончим сегодня, - неожиданно заключил Дед, внимательно вглядываясь в лицо сопредельника.
       Тот еще раз оглядел присутствующих, поглядел в глаза Деду, который сидел с суровым выражением лица, и понял, что разговора наедине не получится.
       - Вакуумные мины, - коротко сказал он и отхлебнул из стакана.
       - Сколько? - спросил его Дед заметно охрипшим голосом.
       - Все.
       В комнате повисла тишина. Через несколько мгновений парламентер попытался смягчить удар:
       - Кугаев клянется, что он никогда не применит их против вас.
       - А против кого же тогда он их применять задумал? - бросил кто-то от стены.
       - Врагов у него достаточно, - туманно пояснил сопредельник, но не убедил этим никого.
       - Хорошо, - Дед хлопнул ладонью по столу. - Сколько это будет: «все»?
       Парламентер назвал цифру, и кто-то у стены досадливо крякнул. «Чему удивляться? - подумал Дед. - Лазутчики шастают на каждом шагу, рубеж - как решето, языки у многих длинные слишком...». Обернувшись к сопредельнику, он спросил:
       - Сколько у нас времени?
       - Один день.
       Дед помолчал.
       - Хорошо. Ты свободен, ребята проводят тебя до рубежа. Завтра прибудешь в это же время.
       Когда парламентера увели, Дед спокойно взглянул на членов совета, но те старались не смотреть ему в глаза. Первым не выдержал Теоретик.
       - Если мы отдадим им вакуумные мины - нам хана...
       - Без тебя знаю, - отмахнулся Дед. - Тут другое: что-то у них не вяжется. Обычно они видеопленку приносят или записку, а тут - ничего, что подтверждало бы пленение Богдана. Боюсь, что дело может обстоять куда хуже, и они просто водят нас за нос...
       - А вдруг они не поймали Богдана, а просто узнали, что с Матвеем был именно он?
       - Откуда?
       - Мало ли шпионов вокруг? - пояснил Теоретик, и Дед внутренне согласился с ним, тем более, что Теоретик сказал о лазутчиках почти теми же словами, какими подумал об этом сам Дед. Надежда вновь появилась в его исстрадавшемся сердце.
       - Инге скажите, что Богдан жив, - обратился он к порубежникам. - Все равно не утаишь от нее. Только про мои сомнения не говорите. Кстати, - обратился он к Теоретику. - Куда это Захар так неожиданно сорвался?
       - Не сказал, - Теоретик пожал плечами. - Как только парламентер назвал фамилию Кугаева, он поерзал немного и ушел.
       - Все свободны, - сказал Дед и отвернулся к стене.
       
       Глава 14
       
       Захар, перейдя рубеж в засекреченном месте, оставил сообщение Загиду, вернулся на свою территорию и повесил на антенне одного из разрушенных домов на самом берегу Кумы синюю тряпку - условный сигнал. Загид появился на следующий день. Захар договорился с Дедом, что тот затянет переговоры, используя требование доказательств пленения Богдана, но понимал, что долго тянуть им не удастся.
       Загид был как всегда спокоен, жадно ел - видно было, что голоден - и докладывал обстановку по ходу ужина.
       - У Кугаева его нет. Тот даже не знает никаких подробностей. Кто начал игру - я не знаю, но в плену мальчика нет. По крайней мере - у Кугаева.
       Загид внимательно поглядел на сникшего Захара.
       - Мертвым он тоже нигде не фигурировал. Тело Матвея мне Кугаев показал. Он сказал, что порубежников было двое. Больше - ничего. Их рация молчит?
       - Никаких известий.
       - Значит, повреждена.
       Загид отправил в рот еще один кусок овечьего сыра, прожевал и сыто вздохнул:
       - Будем надеяться, что он не попал им в руки, Кугаев ничего не знает, а кто-то действует за его спиной, имея информацию о том, кто был на операции с Матвеем.
       - И что же нам в этом случае делать?
       - Я уже подумал, - Загид хитро сощурился. - Я опять пойду на сопредельную сторону, переговорю с Кугаевым, и мы отследим, кто действует за его спиной. Я, конечно же, придумаю легенду поправдоподобней, а сам проверю, есть ли у этих неизвестных нам «орлов» Богдан. Как только удостоверюсь, что они блефуют, сообщу по рации на нашей волне, а вы как следует вдарьте по месту, которое сами предложите для обмена. Кугаева я так обработаю, что он с удовольствием добьет тех, кто пытается нажиться, используя его имя.
       - Опасно... - протянул Захар.
       - После операции точно срываться придется, но пока Кугаев мне доверяет.
       - А если Богдан у них?
       - Я сообщу, а вы решайте...
       Попрощавшись с Загидом, Захар поспешил на уже идущие переговоры.
       Дед выглядел уставшим, но уверенным, парламентер же - напротив, излишне волновался.
       - Значит, вы не можете предъявить убедительного доказательства? - спросил Дед, оглянувшись на вошедшего Захара.
       - Если вам недостаточно рации и оружия... - протянул парламентер, не вставая с места и кивая на стол, где лежали разбитая пулей рация и два автомата с «глушилками», один из которых был изрядно покорежен. - Кугаев не стал фотографировать мальчишку, надеясь, что этого хватит.
       - Мы не можем рисковать, не зная наверняка, - устало протянул Дед и поглядел на Захара, вопросительно подняв брови. Захар повел глазами в сторону двери.
       - Посиди-ка, - предложил парламентеру Дед и вышел, увлекая за собой Захара. В коридоре они быстро поговорили и вернулись минуты через три.
       Дед обратил внимание на то, что парламентер нервничал, но не очень. Положение парламентера было бы тухлым, если бы он знал, что порубежники могут по каким-то каналам получить информацию о смерти Богдана. Если не боялся – значит, Богдан жив. Вот только где он сейчас находится?
       - Хорошо, - неожиданно согласился Дед. - Мы принимаем условия. Детали операции обмена обсудите с Захаром, - кивнул он в сторону сына. Не прощаясь, Дед вышел из комнаты, а Захар уселся за стол и стал предлагать условия обмена.
       
       Густав Крафт получил неожиданный приказ возвратиться в Германию. Зашедшие в тупик поиски неизвестно чего надоели начальству, и оно решило отозвать его из командировки. Сон его и слова фюрера о выполненной миссии германского народа уверили Густва в неблагоприятном для немцев исходе войны, несмотря на неплохое положение в текущей кампании. Теперь он точно знал, что война в целом проиграна. Его совершенный аппарат предчувствия рисовал неизбежный крах неудавшейся империи, и теперь нужно было только внимательно и осторожно определить, куда следует направить свои стопы после разгрома фатерлянда. Взглянув мельком на Луиджи, наблюдающего за ним издали, Густав вспомнил о своем разговоре с ним, дернулся, было, в его сторону, но тут же махнул рукой: иди оно все прахом! Сел в машину, холодно кивнул итальянцу и скомандовал шоферу: «Вперед!». Фриц со своей нетронутой мартышкой умостились на заднем сиденье и лишних вопросов не задавали. В ответ на еще не переведенные мартышкой вопросы резво подбежавшего коменданта итальянского гарнизона Густав раздраженно махнул рукой, а мартышка тут же что-то перевела коменданту на его певучий язык. Шофер выполнил, наконец, приказ своего начальника, и машина медленно двинулась, утопая в пыли. Луиджи Перони загадочно улыбнулся вслед машине, и его лицо стало последним, что запомнил в том времени и пространстве Николай.
       
       Дед с Захаром, Балясин и Теоретик сидели за столом, напротив каждого стояли опорожненные стаканы из-под чая. До рассвета оставалось меньше двух часов.
       - Почему ты выбрал это место? - спросил Дед у Захара, внимательно разглядывая карту.
       - С сопредельной стороны они окажутся как в кольце, - стал объяснять Захар, водя пальцем по карте. - Они этого не страшатся, но они ведь не знают о намерениях Кугаева, а тому соперники на его территории не нужны. Тем более - хитрые.
       - Знать бы, что с Богданом, - вмешался в разговор Теоретик.
       - Если он на свободе, то находится вблизи рубежа и обязательно воспользуется перестрелкой в другом районе, чтобы перейти рубеж в сумерках, - уверенно заявил Балясин. - У нас ведь именно в такое время назначен «обмен»? - спросил он у Захара.
       - Именно в сумерках... - протянул Захар, продолжая думать о чем-то своем.
       - Знать бы, где он решит прорваться, мы бы поддержали, - высказался Балясин и удивленно взглянул на Захара: тот куда-то засобирался.
       - Никуда не уходите, я сейчас... - бросил Захар и скрылся за дверью.
       Через две минуты он влетел, запыхавшись, в комнату, где спала Надежда.
       - Надюш, - только успел произнести он шепотом, как девушка сразу подняла голову, как будто не спала вовсе. Она хотела о чем-то спросить его, но то ли боялась, то ли спросонок никак не могла совладать с собой.
       - Не бойся, - успокоил ее Захар, поняв, в каком состоянии она находится. - Ничего не случилось. Просто мне нужно спросить у тебя что-то важное.
       Она согласно кивнула головой, кутаясь в простыню, и он сразу перешел к главному:
       - Ты с Богданом на рубеж по ночам ходила?
       Она замялась: ходить на рубеж им категорически запрещалось.
       - Давай, говори быстро, - заторопился Захар. - От этого сейчас его жизнь зависит!
       - Два раза, - ответила она, все еще перепуганная спросонок.
       - В разные места?
       - Нет, в одно.
       - Слава Богу! - обрадовался Захар. - Попадание стопроцентное!
       Надежда непонимающе уставилась на него.
       - Где именно были?
       - В районе Кара-Баглы.
       - На карте сможешь точно показать?
       Она молча кивнула головой.
       - Тогда быстро одевайся - и в штаб. Времени у нас, - он взглянул на часы: - полтора часа до рассвета.
       
       Балясин внимательно разглядывал указанное Надеждой место.
       - Позиция хорошая: коли он пойдет здесь, мы сумеем поддержать его, если выставим бойцов сейчас, затемно, - задумчиво пробормотал он. – В течение дня, до сумерек, мы этого сделать незаметно уже не успеем.
       - Пойди, распорядись, - приказал Захар и обернулся к Надежде: - О чем он еще говорил, когда вы там были?
       Надежда замялась.
       - Да меня ваши любовные отношения не интересуют, про рубеж он что-нибудь говорил? - Захар давно не проявлял такой несдержанности.
       - Говорил, что в этом месте удобнее всего перейти на ту сторону, да только у «них» позиции близко. Говорил, что затемно и осторожно - можно пройти.
       - Понятно! - хлопнул ладонью по столу Захар. - Он пойдет здесь.
       - Дай-то Бог, - согласился с ним Дед. - До рассвета ребятишки окопаться успеют?
       - Успеют, у нас там готовые позиции есть.
       
       Николай проснулся сам. Первой увидел Веронику, моргнул глазами и попытался что-то сказать, но она прикрыла его губы ладонью.
       - Полежи спокойно, сейчас Серафим придет.
       - Как там Матвей с Богданом? - все же поинтересовался он, несмотря на ее запрет.
       - Богдан еще не вернулся, - ответила Вероника.
       - А Матвей?
       - Убит.
       Николай понял, что дело очень сложное, и прикрыл глаза: чувствовал он себя чрезвычайно уставшим, хоть и пролежал все это время на кушетке. Прибывший вскоре Серафим стал отваривать какую-то траву. Отхлебнув отвара, Николай почувствовал себя гораздо лучше и уже был готов произносить короткие фразы. Заметив немой вопрос Серафима, он отрицательно покачал головой.
       - Не нашли? - поинтересовался Серафим.
       - Не успели. Командировка закончилась.
       - СС?
       - Ананербе.
       Серафим удрученно покачал головой:
       - А было что-нибудь?
       - Свечение. Итальянцы видели. Мне многое тебе рассказать надо...
       - Потом, - отмахнулся Серафим. - На ноги встань сначала.
       Николай согласно кивнул и понюхал руку Вероники: она пахла баклажановым рагу.
       - А есть-то мне можно?
       
       Все было готово. Рассвет неотвратимо приближался, время подходило к условленному. Захар еще раз переговорил с Балясиным.
       - Оставь две мобильные группы, чтобы незамедлительно могли выехать на любую точку рубежа, где послышится перестрелка.
       - Ребята готовы.
       Захар еще раз поглядел на часы. Сообщение от Загида поступило еще в три часа пополудни. Используя условный код, он объявил, что залетные «орлы» оказались связанными с турецкой разведкой, Богдана у них нет (пользовались они собственными агентурными данными), и что Кугаев их из «мешка» не выпустит, а спишут все на порубежников. Теперь только догадался бы Богдан выйти к рубежу к рассвету. В любом месте. Была еще одна существенная деталь: целый автомат из двух доставленных сопредельниками оказался автоматом Матвея, рация тоже была та самая, а вот второй автомат был покорежен именно в том месте, где был выбит номер, и это вселяло определенные надежды.
       За пятнадцать минут до условленного времени в сторону места «обмена» двинулась «делегация» порубежников. На двух подводах были нагружены темно-зеленые деревянные ящики, которые обычно используются для транспортировки боеприпасов. Ничто не должно было насторожить сопредельников. Подводы с пустыми ящиками должны быть брошены по сигналу, а бойцы, изображавшие делегацию - скрыться в окопах постоянного базирования, которых было особенно много на этом участке рубежа.
       Когда подводы и люди оказались в условленном месте, они остановились, якобы дожидаясь нужного времени, и каждый из бойцов приглядел заранее определенное укрытие. Стрельба на территории сопредельников неожиданно началась раньше времени: то ли нервы у Кугаева не выдержали, то ли «орлы» что-то заподозрили.
       Перестрелка началась нешуточная, а до условленного времени оставалось целых пять минут. Натан, проявляя недюжинную выдержку, не торопился применять свои минометы с обычными минами. Бойцы по команде заняли позиции, только подводы с лошадьми остались брошенными посреди дороги. Кто-то из порубежников бросился к ним, чтобы увести из-под возможного обстрела, но Захар прикрикнул на него: не хватало, чтобы они из-за лошадей людей теряли. Судя по перемещающейся перестрелке, Кугаев придавил «орлов» к реке. Предвидя возможный переход противника на сторону порубежников, Захар скомандовал:
       - В переходящих реку не стрелять! Брать только живьем!
       В это время ожила рация в его кармане:
       - Огонь открывать? - это Натан растерялся, наверное: вышел в эфир без кода, позывных.
       - Уже не понадобится, Второй сам справится, - скомандовал Захар, взглянул на Балясина и добавил: - Если понадобится помощь твоей батареи, он сообщит.
       Добавил уже после того, как в разговор встрял кто-то из наблюдателей:
       - Перестрелка в районе Кара-Баглы! Два ствола с их стороны, восемь - с нашей!
       - Ну, все! - обернулся Захар к Балясину. - Ты здесь командуй, а я рвану на Кара-Баглу.
       Он поправил ремень автомата и бегом направился к бэрдэму, стоящему метрах в ста, за горкой.
       Прибыв на место, он оставил бронированную машину у дороги и перебежками, между фундаментами разрушенных домов, пробрался к позициям. С нашей стороны два пулемета методично обстреливали огневую точку сопредельников. Захар даже в темноте мог точно сказать, где она находилась. Пулеметчики долбили точно «в десятку».
       - Ну что, переходил реку кто-нибудь? - прокричал он, обращаясь к командиру поста, стараясь перекричать стокот пулеметов. В неожиданно образовавшейся паузе - ближний пулемет замолчал, перезаряжаясь - ответ командира прозвучал слишком громко:
       - Никто не переходил. Перестрелка возникла спонтанно.
       - Кто первым начал стрельбу?
       - Они, - командир махнул рукой в сторону сопредельников. Ближний пулемет вновь начал обстрел, к нему присоединились два автомата, и командиру пришлось вновь повышать голос: - Начали стрелять сразу же после перестрелки, которая у вас случилась раньше условленного времени. Нам пришлось ответить, во избежание возможных потерь.
       Захар осторожно высунулся, взглянул на поблескивающую в свете трассирующих пуль поверхность реки и выругался, стукнув кулаком о бруствер окопа. Приказав прекратить перестрелку и сниматься с позиций, он первым покинул окоп и короткими перебежками направился к бэрдэму. Когда уже подходил к машине, кто-то вызвал его по рации.
       - Тут гостя имеем с той стороны, - раздался радостный голос.
       - Только одного? - удивился он, подумав вначале, что докладывает кто-то от Балясина. - Я же приказал: всех брать живыми!
       На той стороне эфира произошла заминка: постовой не понял Захара. Вдруг прорвался знакомый голос Богдана:
       - Это я! Сообщи маме, что я жив!
       - Быстро в штаб! - скомандовал племяннику Захар, стараясь, чтобы голос не сорвался, а затем, помолчав и прислушавшись к продолжающейся перестрелке в районе «обмена», прокричал в рацию: - Я - Первый! Всем сворачиваться, кроме подразделения Второго.
       Услышав характерный посвист мин и разрывы, он вновь, уже залезая в бэрдэм, прокричал в рацию:
       - Второй, Второй! Какого черта минами долбите?! Я же приказал: брать живьем!
       - Потому и долбим, чтобы живьем взять! - прокричал в ответ Балясин. - Если бы минометами наступающих не отрезали, ни один из «этих» не переплыл бы.
       - А так сколько переплывет? - поинтересовался Захар.
       - Четыре-пять, - ответил тот и добавил: - Идем брать!
       
       Глава 15
       
       Богдан был похож на черта: черные брюки и такая же черная футболка, истертые и изорванные донельзя, были мокры насквозь, лицо и лысая голова были вымазаны чем-то черным. Он сидел за столом и пил горячий сладкий чай, жадно откусывая между глотками от большой краюхи хлеба. Заплаканная Инга, которую прорвало, наконец, хлюпая носом, уговаривала его: «Переоденься, сынок», на что он устало отмахивался. Увидев вошедшего Захара, Богдан встал, быстро сделал несколько жевательных движений и доложил:
       - Задание выполнено.
       Помолчал секунды две и добавил:
       - Есть потери.
       - Уже знаем, - подошедший к племяннику Захар поощрительно хлопнул мальчишку по плечу и кивнул на стол: - Ешь.
       Богдан вновь уселся за стол, но есть не стал, ожидая вопросы. Николай, уже поднявшийся с постели, сидел на скамье, устало привалившись спиной к стене, рядом с ним сидела перепуганная и радостная Надежда, Инга по-прежнему стояла возле стола, скрестив руки на животе. Повернув голову вправо, Захар увидел свою Лиду, сидящую в углу с полуторагодовалым Вовкой на руках. Вовка приболел в последнее время, и Лида редко появлялась в Большом Доме. Обозначив кивком головы, что заметил их, Захар вновь обернулся к Богдану:
       - Как погиб Матвей?
       - Нас обстреляли во время марша: Матвея наповал, а мне пуля попала в рацию на груди и вскользь прошла по плечу.
       - Так ты ранен? - встряла в разговор Инга.
       - Я же говорю: царапина, - ответил ей Богдан, стараясь говорить басом, который предательски срывался на мальчишеские нотки, и задрал короткий рукав футболки: на плече его красовался грязный и мокрый марлевый тампон, в трех местах перехваченный лейкопластырем.
       Инга хотела потрогать его раненую руку, но он тут же, с самым небрежным видом, опустил рукав футболки и обернулся к Захару.
       - Матвею пуля попала в голову, я остановился только на секунду и сразу побежал дальше. «Они» не стали выходить из укрытия - испугались, наверное, что нас много - и я успел оторваться. Нашел где укрыться, отсиделся до сумерек, а как услышал стрельбу со всех сторон - сразу к рубежу.
       - А почему не к тому месту, куда с Надеждой гулять ходили по ночам? - поинтересовался Захар.
       Богдан поглядел на Надежду, и та опустила голову.
       - Там стреляли, и пришлось переходить реку, где поближе.
       Богдан ободряюще улыбнулся Надежде, и та улыбнулась в ответ.
       - Автомат где? - продолжил расспросы Захар, и Богдан кивнул на скамью рядом с Николаем.
       Захар встал, подошел к скамье, взял оружие в руки и отстегнул магазин: наполнен он был наполовину.
       - Молодец, - коротко похвалил он племянника, а сам подумал, имея в виду фокус залетных «орлов» из турецкой разведки с покореженным автоматом: «Хитрые, бестии!». - Рацию где бросил?
       - Сразу же, как оторвался от погони. Осколки рации через футболку влезли мне в кожу на груди... - и показал на изорванный карман.
       - Хорошо, отдыхай, - приказал Захар и добавил, глядя на его чумазую физиономию: - Где тебя так угораздило вымазаться?
       - У Николая с Вероникой грим взял. Пока отлеживался, вымазал рожу и лысину: ночью через рубеж перебираться.
       - Заодно и умойся, а то Деда перепугаешь, - усмехнулся Захар, а затем обернулся к Инге: - А Дед где?
       - На рубеж пошел: там наши пленных взяли. Похоже - важные птицы.
       - Орлы, - согласился с ней Захар, усмехнувшись.
       
       Прошел день. Загид вернулся. Насовсем. Сидели с Захаром долго, пили заморский алкоголь, доставленный из-за рубежа: там этого дерьма валом, несмотря на сухой закон.
       - Кугаев согласен поменять тело Матвея на молодого парня, которого вы взяли в ту ночь, - Загид выбрал помидор помельче и целиком отправил его в рот. - Он оказался чьим-то сыном, и Кугаев хочет использовать это. Он готов еще приплатить, только не оружием: его у него самого маловато.
       - Он сам тебе это сказал? - удивился Захар.
       - А почему бы и нет, - усмехнулся Загид. - Он, наверное, давно догадался, что я с вами как-то связан. Они тоже не дураки. Когда знаешь, откуда информация утекает - это хорошо: всегда можно использовать канал, а вот когда не знаешь...
       - Хорошо, - согласился Захар, поднимаясь из-за стола, - мы примем решение, а ты свяжешься с ним по своей рации. Теперь уже все равно туда не вернешься.
       - Ты куда? - удивился Загид, указывая раскрытой ладонью на полупустую бутылку.
       - Потом допьем. Дело важнее, - ответил Захар уже от двери, а Загид разочарованно махнул рукой.
       В комнате, смежной с прихожей, стоял Богдан, голый по пояс, Надежда аккуратно делала ему перевязку на плече, а он в это время рассказывал о своих похождениях.
       - Чувствую: в грудь ударило. Все, думаю, сейчас упаду. Глядь: Матвей резко упал - в голове дыра от пули. Я повернулся в сторону, откуда стреляли, хотел подхватить автомат Матвея, а левая рука не работает. Ну, все, думаю, а сам правой рукой направил автомат в их сторону - автомат на плече висит - и прямо с пояса: да-да-да. Они и притихли сразу: видать, не обученные или сыкливые очень. Я снова бежать, а они как вдарят: пули так и свистят, аж волосы на голове дыбом встали.
       - Может, в каком другом месте волосы дыбом встали? - рассмеялась Надежда, похлопав его по лысине.
       Открылась дверь, и Захар, просунув голову в дверной проем, спросил:
       - Дед где?
       - Не знаю, - разом отозвались Богдан и Надежда, а Богдан еще и переспросил: - Случилось что?
       - Допросить надо одного малого из пленных.
       - И я с тобой, - тут же вызвался Богдан.
       Захар согласно махнул рукой, и Богдан стал поторапливать Надежду:
       - Давай, закругляйся, и так заживет.
       
       Парню было меньше двадцати лет. Наручники с него сняли. Дед сидел в стороне, Богдан - в другом углу. Допрос вел Захар.
       - Этническая принадлежность?
       - Даргинец.
       По-русски парень говорил неплохо.
       - Мусульманин?
       - Вахаббит.
       «Неплохо, - подумал Захар, - эти вахаббиты у многих братьев-мусульман поперек горла стоят».
       - Кто твой отец?
       - Его имя вам ничего не скажет.
       - Зато другим говорит, - спокойно заявил Захар. - Кугаев готов отвалить за тебя большие деньги – значит, собирается продать тебя. Просто так он денег не платит.
       Парень усмехнулся:
       - Даргинские вахаббиты держат его брата - тот нарушил закон шариата - вот он и хочет обменять меня на брата, только у него ничего не получится: наши таких обменов не делают. Аллах дал - Аллах взял. Стоящие на пути Его смерти не боятся.
       - Понятно, - протянул Захар и поглядел на Деда. Тот кивнул на выход, и они вышли за дверь. Захар предварительно застегнул наручники на руках парня и кивнул Богдану: «Охраняй».
       Через две минуты они вернулись, и Захар вновь приступил к допросу. Наручники с пленного он уже не снимал.
       - Среди вас не осталось ни одного командира, но из допросов мы уяснили, что связь с вашим центром обеспечивал ты, и система спутниковой связи тоже была в твоих руках при пленении. От твоего ответа совершенно ничего не зависит, но нам просто интересно, действительно турецкая разведка послала вас за вакуумными минами, или здесь замешаны вахаббиты?
       - Зачем это вам? - поинтересовался в свою очередь пленный.
       - Мы заинтересованы в налаживании связей с вашим руководством, - вмешался в разговор Дед. - У нас есть сведения, что вахаббиты, формально пользуясь поддержкой турков, на самом деле ведут двойную игру. Наши настоящие противники - турки, и если мы немного поможем друг другу, это будет на пользу и вахаббитам, и Прикумской общине. Твоя спутниковая связь налажена с турками?
       Пленный отрицательно покачал головой.
       - Хорошо, - дед встал и захромал из угла в угол. - Коли тебе все равно, мы обменяем тебя на тело нашего убитого воина, ты попадешь к Кугаеву, и с того момента жизнь твоя будет зависеть от него. А до того мы предлагаем тебе связаться со своими - комплекс связи цел, брат Николай проверил - и изложить наше предложение вашему руководству. Ваш канал защищен от прослушивания?
       Парень помолчал немного, затем спросил, который час. Захар ответил.
       - Нужно торопиться, - заявил пленный. - Мы пользуемся дешевым спутником связи, апогей которого невелик, и потому скоро он уйдет в тень, а еще надо зашифровать донесение.
       
       Эпилог
       
       Николай лежал рядом с Вероникой и глядел в потолок.
       - Ты что, спать не хочешь? - сонно спросила она. - Уже скоро рассветет.
       - Как только я вынырнул из 42-го года, мне стали сниться странные сны: будто я Густав Крафт, но уже старый, живу в Бразилии.
       - Сны как сны, - отмахнулась Вероника. - Чего в том странного? Полгода прошло, а ты все никак не успокоишься.
       - В том-то и дело, что сны - прямо как явь. Получается, будто я одну жизнь живу здесь, а вторую - с Густавом Крафтом.
       - Ты Серафиму сказал? - поинтересовалась Вероника, борясь со сном.
       - Сказал... «Неизбежные аберрации», говорит, но мне-то от этого не легче. Устал я.
       - Давай утром поговорим, - предложила Вероника и тут же уснула.
       
       Семен сидел за облезлым столом в придорожном кафе и разглядывал посетителей. Его старенький форд стал капризничать, и он обратился к автомеханикам за помощью, благо они здесь оказались, в этой Богом забытой глуши. Сидящий за соседним столом мужчина европейской наружности подошел и попросил разрешения сесть за стол Семена. Говорил он по-португальски, но с легким акцентом. В руке его был стакан с текилой и лимонным соком, видно было, что принял он уже достаточно.
       - Стало душно, - обратился к Семену мужчина, чтобы завязать разговор: - значит, скоро пройдет сезон дождей. Мерзкий климат.
       Официант принес Семену заказанный фруктовый сок и поставил стакан на стол. Мужчина поглядел на окладистую бороду Семена и спросил:
       - Не местный?
       - Проездом, - ответил Семен, прихлебывая из стакана.
       - Ваш вид мне что-то напоминает. Вы не бразилец, но так хорошо говорите по-португальски...
       - Я родился в Бразилии.
       - А откуда приехал сюда ваш отец?
       - Он тоже родился здесь. Мои предки живут здесь с девятнадцатого века.
       Они помолчали еще немного.
       - Вы слышали? - вновь заговорил мужчина, - в Соединенных Штатах президента убили.
       - Слышал по радио.
       - Я всегда говорил, что «они» замочат этого Кеннеди, потому что он перестал выполнять правила игры.
       Семен не стал ввязываться в полемику: политика интересовала его меньше всего на свете.
       - А в какой части Европы жили ваши предки? - не успокаивался мужчина: его одолевало какое-то смутное беспокойство.
       - В России.
       - Я немного говорю по-русски, - сказал мужчина на языке, который он плохо, но еще помнил, и вновь перешел на португальский: - А по какой причине выехали ваши предки?
       - По религиозной. Мы - молокане.
       При слове «молокане» мужчину как будто что-то ужалило. Он никогда не слышал это слово по-русски, но тут же понял, что оно означает.
       - Послушайте, - нервно заговорил он, отодвинув свой стакан в сторону и перейдя на громкий шепот. - Ваши молокане - он произнес это слово по-русски - с некоторых пор поселились у меня вот здесь, - он постучал кулаком себя по лбу. - Я каждую ночь как на пытку иду. Уже знаю всех: Захар, Николай, Богдан. Они на рубеже воюют с турками. У них оружие - русские «калашниковы», только какие-то новые, каких я никогда и нигде не видел, и еще другое оружие, которого нет нигде в мире. Они, наверное, живут где-то далеко от всех, но не в Советском Союзе, и главный у них не Хрущев, а какой-то Дед, - он произнес это слово по-русски.
       Семен быстро допил сок и поглядел на часы: еще двадцать минут до назначенного механиком срока, а надо было как-то отвязаться от этого психа. «Интересно, откуда ему известны русские имена? - подумал он и тут же решил: - Он же был в Советском Союзе и, судя по возрасту, - во время войны». Мужчина заметил взгляд Семена на часы и удрученно покачал головой:
       - Никто не верит мне! Все считают меня сумасшедшим, говорят, что все, о чем я рассказываю, - сплошной бред. А я вижу это почти каждую ночь, и сам участвую в этих боях как русский.
       Семен поднялся, с жалостью поглядел на странного мужчину и вдруг спросил:
       - А привет вы можете передать тем, у кого вы бываете каждую ночь?
       - Нет, - мужчина отрицательно покачал головой. - Я могу только смотреть и слушать.
       Семен попрощался и удалился в сторону ремонтной мастерской. Мужчина остался сидеть за столом.
       
       Николай получил этот привет почти через пятьдесят лет, а еще через три дня его странным снам пришел конец: Густав Крафт умер в далеком прошлом.
       
       
г. Буденновск, февраль 1998 г. - июль 1999 г.