Она стояла посреди бескрайней равнины, сжимая в руках факел. Со всех сторон её окружали тысячи таких же как она факелоносцев. Тёплый ветер обдувал Ленушку, то закручивая спиралями пламя и платье, то вновь вытягивая их в шлейфы. Она узнала великого настоятеля. Возвышаясь над всеми, он говорил. Ленушка не сразу осознала, что речь настоятеля беззвучна, что его слова, минуя внешний мир, передаются сознанию напрямую по мысленному контакту. Прямое воздействие не лишало их характерного, настоятельского тембра. Этот голос она знала и любила с рождения.
- У каждого из вас факел, полыхающий огнём Любви. Пронесите его эстафетой сквозь время. – Фиксируйте пережитое в летописи, чтоб ничего не забыть, ничто не упустить…
Ленушка проснулась. Видение равнины было настолько реалистично, что ей неодолимо захотелось туда вернуться: там она не успела дослушать что-то важное, именно там что-то существенное ускользнуло от неё, оставив вместо себя лишь смутное сожаление.
Павел спал, прильнув щекой к Ленушкиному плечу. Его рука всё ещё обнимала её. Они вернулись с острова ночью и решили не расставаться ещё несколько часов. На острове горел костёр, во сне - факел! Уж не символ ли имени привиделся ей? Её, появившуюся на свет в день святой Ангелины, назвали Еленой, а Елена по-гречески «факел». Есть ли связь между именем и сном? Гореть! Нужно ли гореть, освещая себе крохотный участок пути: тьма, что за светом на контрасте выглядит ещё страшнее, ещё непролазнее.
Она посмотрела на будильник, время пошло к пяти. За окном, несмотря на ранний час, окончательно рассвело, точно ночь изменила своему предназначению. Впрочем, таков июнь из года в год! Было бы чему удивляться!
Павел с нею. Случилось то, что случилось. Поздним вечером он пригласил её к озеру. Сердце Ленушки замерло от радости. Уже на берегу и ей, и ему захотелось на остров, едва-едва виднеющийся вдали. Тот остров называли Змеиным оттого, что вроде как был он пристанищем змей.
Под прибрежным камнем, в углублении Павел обнаружил ключи от одной их лодок, в кустах нашлись припрятанные кем-то вёсла.
- Лодка ненадёжная, точно ко дну пойдём! – приговаривала Ленушка, устраиваясь на низеньком сиденье. Лодка действительно была стара, когда-то голубая внутри, сейчас выцветшая от времени, в корявых залупышах краски.
- Нет, - рассмеялся он, вставляя вёсла в уключины. – Не пойдём! Ты на Змеином хоть раз бывала?
- Никогда. А что, там, правда, змеи?
- Живут! Много!
Лодка без усилий скользила по застывшей озёрной глади. То тут, то там встречались на пути цветущие водяные лилии. Тишину нарушали лишь всплеск вёсел, да песня, долетающая до них с противоположного берега.
Мы с тобой две искорки
Одного костра…
Ла-лай-лалала…
Ленушка банкой вычерпывала из лодки просочившуюся под ноги воду, и тихонько напевала те же слова.
Ла-лай-лалала…
Мы с тобой две искорки
Одного костра…
Доплыли быстро. Остров оказался низинным, словно ему так и не удалось до конца выбраться из воды. Ленушка с осторожностью перебралась на сухую, крепенькую кочку с густой гривой травы.
- Ничего не вижу! Я ж так на змею наступить могу!
- Не наступишь! Сейчас костёр разведём, змеи от него подальше будут держаться.
Павел хорошо ориентировался на острове. Он живо набрал валежника, небольшой костёр разгорелся без каких-то усилий.
- Хорошо-то как! Свободно! – выдохнула восхищённая Ленушка.
- Вот подарок тебе, красивая.
Фосфоресцирующий светлячок, словно драгоценная подвеска засиял в её волосах.
- Ах, Боже мой, он и правда светится. – Ленушка пребывала на седьмом небе от счастья! И светлячок, и костёр, и остров – всё принималось ею в эту минуту, как щедрый подарок судьбы.
- На красоту свою дома насмотришься! – Павел засмеялся тихо и нежно.
Она глянула в его глаза кротко, беспомощно. От Ленушкиного взгляда внутренности его сжались и, похоже, что ухнулись в воду.
Павел, с дрожью коснулся губами её губ.
- Ленка, а падать здесь некуда!
Она ликующе засмеялась, прижавшись к нему разгорячённым телом.
Едва костёр прогорел, Павел, закатав джинсы, перенёс Ленушку в лодку. Воды на днище прибавилось. Скрывая волнение, Ленушка принялась с усердием её вычерпывать.
- Павлуша, я лилий нарву!
- Да их же в вазу не поставишь! Что с ними делать-то будешь? Здесь они в своей стихии.
- Да я хочу! И что? Я их в тазу держать буду! Будет у меня память о Змеином острове! Так я нарву?
Она срывала лилии, погружая руки глубоко в воду, в надежде хоть немного охладиться, но ни тело, ни руки её не остывали, ибо сердце было раскалено до предела.
Выбравшись из лодки на мостки, Ленушка пересадила светлячка на ветку прибрежного орешника. Павел, вытащил лодку на берег, положил в тайник под камень ключи, упрятал в кустах вёсла. Только потом подошёл к Ленушке и обнял её со спины.
- Зайдёшь ко мне?
Ответа не было, но она чувствовала, что он непременно останется у неё, что решение уже приято им задолго до этой минуты.
Первым делом набрали в таз воды. Когда цветы всплыли на поверхность, оба ощутили одно и тоже, что всё происходящее правильно, что так и нужно. Лилии источали лёгкий аромат упоительной сырости. Павел расстегнул рубашку.
Господи, что происходит? – Ленушку одолело смятение. Она любила Павла нежно, безысходно, ничего не ожидая в ответ, не настраиваясь на совместное будущее. Он скоро женится, всё уже решено, на днях невеста приедет. Что же происходит? Что-то в мире земном свершалось грандиозное и неподвластное ни ей, ни Павлу.
Она упала в его объятия, и оба в очередной раз засмеялись едва слышно, как заговорщики.
- Я женюсь на тебе.
- Женишься? Нет! У тебя другая жизнь.
Что это я? – оборвала себя Ленушка. - Мы и так теперь неразлучны, словно нас ночью в тайне от людей стихии повенчали – вода, земля, огонь, воздух. И букет у меня был. Вот лилии в тазу. И печать была. Тот, светлячок. Так-то! Жизнь вопреки здравому смыслу свела нас, а остров соединил.
- Паша! Лучший в жизни подарок, какой? - Ленушка снова улыбнулась. – Хочешь, скажу? Подарок судьбы…Ты – мне подарок сегодня, а я – тебе…
Он всё ещё спал. Господи, - думала она, - стоит родиться даже ради одной такой ночи. Обещаю, милый, что не забуду тебя, что сохраню в памяти каждое мгновение. Подарки судьбы не случайны. Жизнь тщательно их выбирает. И если это случилось, то не от случайности. Я хочу любви. Жизнь не может обделить меня ею. Я красивая… Хотя говорят: не родись красивой… Я ж от Бога такая, не по своей прихоти. И как мне завтра с Павлушей расстаться? Рана будет, может и заживёт: подлечит время, но проболит уж точно долго.
Она сглотнула ком в горле, поцеловала его ладошку, лежащую на своей груди, прижалась к Павлу и, успокоенная его теплом, вновь заснула.
Ленушка летела среди сна птицей, одежды её развевались как крылья. Мир выглядел тёмным, облачно-ветреным. Она снизилась, плавно очерчивая круги, и в облачном просвете разглядела землю, а точнее, большой сад. Она опустилась вблизи часовни на ветвь старого раскидистого дерева. Не успела оглядеться по сторонам, как услышала выстрелы. Какие-то люди палили в воздух из винтовок. Животный инстинкт уцелеть во что бы то ни стало, вынудил напуганную Ленушку распластаться на стволе дерева и замереть. С земли слышалась безудержная матерная брань. Среди ночной тьмы Ленушка разглядела-таки мужчин в шинелях, подгоняющих штыками женщин в спальных одеждах. Под деревом шествие встало. Самый молодой, ухарь-конвоир, подтолкнул одну из женщин к часовне, приказав ей развернуться лицом к стене и, как только она выполнила команду, ударил её прикладом по ногам. Женщина, охнув, упала на колени. Прозвучал раскатом выстрел, потом второй. Другие конвойные оказались столь же скорыми на расправу: ещё одну несчастную расстреляли без промедления. Третья жертва направилась к стене, как только пришёл её черёд.
- Чего, мать, не страшно? Поджилки не трясутся? – хохотнул самый низкорослый. – Чего молчишь, гнида! Боишься пули? Боишься? Он шагнул к ней вплотную, выхватил наган, надавив дулом на лоб жертвы. Женщина не отреагировала. Она не затряслась от страха, а он ждал от неё именно этого, не взмолилась о пощаде: видимо уж ведала участь свою и встречала её со смирением как неизбежность. Ещё два выстрела сотрясли воздух.
- С кем сражаемся? Ети мать, тошно даже! Кончайте монашек, ребята: по домам пора, спать охота! – низкорослый зевнул, спрятал наган, одёрнул кожанку и направился к воротам.
Вскоре у часовни скучилось пять неподвижных тел. Из-за туч выглянула полная луна и высветились детали происходящего с предельной чёткостью. Конвоиры затеяли перекур. Ленушка видела светящиеся папиросные огоньки, поблёскивающие в лунном свете штыки винтовок, и почти теряла сознание от страха, а что если глянет кто из них в небо на луну, то, непременно, заметит её, странницу, приникшую к стволу, и ведь не промедлит, убьёт, как несчастных, безвинных монахинь. Мужчины вскоре ушли: не до неба им было, в этот час их волновали лишь дела земные.
Ленушка едва пришла в себя, как увидела под деревом женщину в чёрном. «Настоятельница», - решила она. Было видно, что женщина молится. Появились и другие монахини. Тела убитых женщин без промедления перенесли в часовню, заперев двери на замок.
Однако испытания этой ночи ещё не закончились. Вновь раздался грохот и грубые окрики. Настоятельница, сжав рукою четки, всем видом демонстрируя спокойствие, направилась к очередным гостям. Пожаловала в столь неурочный час комиссия по изъятию ценностей.
Надо же! Подготовились основательно, семь подвод пригнали, – прикинула Ленушка. Перво-наперво незваные гости зачитали постановление и объявили имущество монастыря народным достоянием. Это, чтоб грабить по закону!
Ленушка основательно промерзла, она намерилась спуститься на землю, чтоб обрести, наконец, надёжное и тёплое укрытие. Спускаясь, она обнаружила странное, непривычное состояние тела своего, а именно, оно невидимо. На месте её рук, ног, живота, груди зияла лишь пустота.
Она не испугалась, наоборот, осмелела настолько, что решила любопытства ради понаблюдать за мародёрами. Она беспрепятственно передвигалась меж людей, они её действительно не замечали. Члены комиссии снимали с риз икон бриллианты, рубины, жемчуг. Собирали наперсные кресты, серебряные оклады, посуду, сбрасывая их на подводы. Спустя час, стало видно, что ценности собраны, а подводы до верха не наполнены. Решили обыскать монашеские кельи.
Видано ли такое? Ленушка проскользнула в покои настоятельницы. Матушка Ангелина с молитвою просила у Бога поддержки, просила смирения и любви, ибо только в смирении можно было уберечь оставшихся в живых сестёр.
- Награбленное добро ещё никому не приносило пользы. Оно – искушение и неминуемое проклятие!
Ленушка слышала её слова и видела, как рушится духовный мир несчастной настоятельницы. Вот оно испытание так испытание! Ангелина перебирала четки, невидяще всматриваясь в серое холодное утро. Рядом с нею также невидяще в утро всматривалась Ленушка.
- Любите врагов! – шептала матушка. – Как, Боже, любить их? Чем любить? Сердцем, рвущимся от горя? Сердце что камень… Камни не любят, они лишь свидетельствуют! Вся жизнь в святости. Зачем, Господи, ты испытываешь меня? Иль усомнился? Верно, усомнился. Мне нечем любить извергов, способных на святотатства! Они – нелюди. А я отгородилась от мира набожностью, и к чему пришла в пути своём? Я же ответственна, Боже, не только перед тобой, но и перед миром за сестёр своих во Христе…
Лучше бы она заплакала, - удручённо подумала Ленушка. – Невыплаканные слёзы каменеют. Как помочь ей и чем?
- Матушка, жизнь на этом не остановится. Много чего ещё будет! Поверь мне, матушка!
Ангелина видела тающее создание в белом. Девушка говорила, но слова её исходили словно бы из самой Ангелины.
- Можно обнять тебя, матушка?
Игуменья склонила голову. Она ощутила движение воздуха, едва уловимое тепло, прикосновение рук и ничего более.
Пол ушёл из-под ног Ленушки, она опрокинулась в пустоту и, перевернувшись в пространстве несколько раз, оказалась в просторной шахте. Девушка мчалась вниз, ощущения были как в скоростном лифте, но под её ногами не было даже платформы. Когда падение закончилось, она обнаружила, что стоит на каменном полу.
Здесь внизу проглядывал день. Ленушка огляделась. Тюрьма что ли? – увиденное её не обрадовало. Кроме неё, в холодном, сыром помещении находилась женщина в тёмном платье, с аккуратно причёсанными волосами. На кровати лежало распятие, не такое как у матушки Ангелины, другое.
Она никак не может быть матушкой Ангелиной! – размышляла странница. - Хотя едва уловимое сходство вроде бы найти можно.
- Ещё несколько дней назад я была королевой. Кто я теперь? Узница?
Женщина посеревшими от холода руками энергично растирала тело, в надежде его согреть. Она подула на ладони. Выдыхаемый воздух заклубился облачком пара.
- Ясности как не было, так и нет. Вся жизнь в тумане. Который день заточение? Сегодня 6 число? Пока ещё королева. Меня короновали в Вестминстере! Меня – Анну! С придворными нельзя не лукавить, к чему лукавить с собой! Я всё ещё люблю Перси - этого подлого предателя! Он боготворит деньги и титулы, а Генрих дал ему и то, и другое, лишь бы увидеть меня среди своих трофеев.
Ленушка, приблизившись к Анне, присела рядом на кровать. Манерами та действительно походила на королеву, но помещение, где она пребывала, выглядело не по-королевски аскетично.
- Жить осталось Бог весть сколько! А я люблю жизнь, – произнесла Анна.
- Если любишь, борись! – поддержала её Ленушка.
- Не сдамся так просто! Нужно немедленно написать королю. – Анна устремилась к небольшому столу. Руки не слушались её. - Как писать рукою, которая не слушается? – Произнесла она в раздражении. - Как такое возможно, ослушаться королевы? Приказываю руке писать!
Она обмакнула перо в чернила.
Моё возвышение не имело другого основания кроме вашей кратковременной ко мне склонности. Вы присоединили меня к августейшей фамилии вашей. Государь повелите исследовать дело моё, соблюдая законы справедливости, и ваши необоснованные подозрения развеются.
Я испытала ваши благодеяния на себе вполне. Я была НИЧТО, вы сделали меня статс-дамою, маркизою и, наконец, королевою. На земле меня более того уже не возвысить, неужели, поэтому вы решили, что я нуждаюсь в святости?
Ваша Анна,
Башня, 6 мая
Она оставила лист просыхать и в волнении заметалась по комнате.
- Что я наделала? Как опрометчиво погубила себя. Я - честолюбивая, вспыльчивая, нетерпимая, скандалами отдалила от себя Генриха. Придворные видели во мне ведьму. Не потому, что я худа, черноглаза, темноволоса, не потому. Виной всему моё необузданное бешенство. Я укротила Генриха, но не смогла справиться с собой. Я надеялась, что Перси как рыцарь станет за меня сражаться, но он предпочёл сделку. Честолюбие и алчность правят миром! А я чем лучше, если решилась на месть? Я была ранена в сердце! Что мне оставалось? Лишь мстить! Мне нужно было высоко вознестись, чтоб он увидел, отныне я не ровня ему. Но я не смогла полюбить Генриха. В королевской спальне моё сердце противилось его любви. За столом я с трудом выносила его чавканье, ещё хуже было, когда он, напившись, начинал бессчётно чихать. И это – король! Я не нашла в себе любви для такого короля.
При дворе кругом условности и враги. Я боялась и только потому не пощадила друзей Генриха – Мор Томас пал и кардинал Уолси. Я сеяла страх и теперь видимо пожинаю его плоды. Вела себя вызывающе, устраивала блестящие праздники, заказывала самые дорогие наряды. Господи, что я натворила? Страшась судьбы, я нашла в себе силы взлететь очень высоко, но не нашла в себе сил удержаться на высоте. У страха, что управлял мной, нет сил. Если б я любила Генриха хоть немного, развязка была б иной. Такова плата за нелюбовь! Простой народ боится меня, и при дворе у меня нет сторонников. Что мне осталось? Святость?!
Итак, от меня хотят избавиться, обвинив в государственной измене. Значит, впереди казнь! Неспроста, каждую ночь мне видится леденящий сон про палача с поднятым надо мной мечом. Глаза мечника полны решимости. Моя отсечённая голова парит в воздухе, а король заходится в смехе. Будем веселиться! – кричит он. Всякий раз тут я просыпаюсь. Казнить наследницу рода Норфолк? Неужели посмеют?
Холодно! В мае всегда холодно. Неужели цена за корону жизнь? Отчего такой нелепый расклад? Никто не должен видеть как страшно мне сейчас, но ведь будет ещё страшнее. Меня боялись как ведьму, пусть и сейчас боятся! В том воля моя королевская даже среди неволи.
Ноги Анны подкосились. Она кинулась к кровати и, падая, пролетела сквозь Ленушку. Экс-королева зарыдала, а незваная гостья от толчка, взбудоражившего пространство, вновь утратила реальность. Её окружили бесчисленные туманные сгустки. Их собиралось вокруг неё больше и больше, они уплотнялись, пеленая путешественницу в кокон.
Очнулась она на дороге, среди бегущей толпы. Устрашающие вопли оглушали. Что это? Снова кровавый террор или казнь королевы Анны? – Ленушку охватила паника.
- Ведьма должна сгореть! – толпа неистовствовала.
Что происходит, какая ведьма? Королева Анна? Но здесь не башня, а заросли кустарника. Впереди лес. Вскоре Ленушка заметила на его опушке домик и рядом пожилую бедно одетую женщину. Толпа безумствовала, женщина, напротив, сохраняла спокойствие. Она резко вытянула пред собою правую руку, направив ладонь на толпу, и люди встали как вкопанные.
- Вы, скорые на расправу, - чувствовалось, что женщина не потерпит возражений, - крови хотите? Всякая невинно пролитая кровь не смываема. Идите в свои дома и не ищите зла там, куда раньше спешили за помощью.
Люди смешались и отступили. Странница осталась на дороге в одиночестве.
- Стоишь? – женщина видела её. – Пойдём! Будем с тобой Анхен искать! Ты найдёшь её скорее меня: душа у вас одна.
Ленушка возражать не стала. Они углубились в лесную чащу. Удивительно, что она могла ориентироваться в незнакомом лесу. Шли без тропы, пока не достигли небольшой полянки с огромной развесистой елью. Под деревом, опираясь на обомшелый валун, сидела белокурая девушка.
- Анхен, - окликнула её женщина. – Не сиди под елью: все силы потеряешь. Бледная как полотно, поглядись в ручей, ну, на кого ты похожа!
- Матушка, - губы девушки дрожали. – Они не убили тебя! – Анхен кинулась к женщине, обхватив её руками. – Матушка! Да что же произошло? Заметили меня вблизи деревни, а у Хима в то утро корова телилась. Была б я с ними, помогла бы. Сами не справились, пала корова. Дальше - больше. Пошла молва гулять по домам. Кто-то припомнил одно, кто-то другое. Кто виноват в бедах? Они – ворожеи с выдела. Едва убежала, лес укрыл. Не до правды обезумевшей толпе. Но корова-то пала без моего вмешательства! И петуха лиса украла, а не я, обернувшись лисой! Куры перестали нестись сами без порчи! Не причастна я. И не грех ли видеть зло там, где нет его в помине?
Отчего мне досталась жизнь такая? Отчего, матушка, я не живу как все? Отчего вижу лишь бедность и косые насторожённые взгляды? Отчего они готовы запустить в меня камнем? Если Бог один, если он любит каждого, почему одним он даёт всё, а другим ничего? Неужели он не ведает, каково быть отверженной с первого до последнего дня? Только в лесу, здесь, среди ландышей я – королева. Помнишь, в детстве ты сделала из меня лилейную королеву? Я хорошо помню тот день. С тех пор в лесу звери припадают к моей руке, цветы и травы склонятся предо мною в поклоне, вода в ручье по слову моему замирает… Только здесь я что-то да значу!
- Анхен, девочка моя, ты - королева! Ты всегда ею была! А что люди не видят этого, они ничего не видят дальше своего страха. Ты продолжишь род врачевателей, и пусть тебя величают колдуньей, важно другое - ты никому никогда не причинишь зла! Ты избранная, Анхен, тебе на роду написано поддерживать в жизни жизнь.
- Матушка, кто мой отец? Ты не сказала. Что я знаю о себе? Только то, что меня подбросили...
Цветущие ландыши внимали словам Анхен. Стебельки, унизанные изящными чашечками, подрагивали, вслушивались в слова девушки, а ещё они вроде как перешёптывались между собой, обсуждая сказанное. Сколько в них нежности, - грустно улыбнулась Ленушка. Ей захотелось вдохнуть их драгоценный аромат. Она опустилась на колени среди лилий долин. Лицо её склонилось к цветущему ароматному ковру. Внезапно мир опрокинулся. Цветочный покров налетел на Ленушку и пролетел сквозь неё. Она, выпадая из реальности, закружилась среди пустоты точно пёрышко птицы.
Сильный удар в спину привёл её в чувство. Что это? Ни Анхен, ни матушки её здесь не было. Другая женщина, твердившая некое заклинание, била по воздуху кулаком. Это её удар ощутила на себе странница.
- Eala Freya Fresena! Eala Freya Fresena…
Ленушка поняла женщину: нужные слова всплыли из глубин памяти – первое, второе и третье. Она хорошо знала это приветствие, много раз слышала, да и сама не раз его произносила. Она даже припомнила женщину, нечаянно ударившую её.
Та жила с мужем Эдвардом - отважным и умелым моряком, в устье Эймса. Как-то в половодье, её, провалившуюся под лёд, он вытащил из полыньи. Вскоре они поженились. За годы счастливой семейной жизни она родила семерых мальчишек. В день рождения седьмого продолжателя рода совет племени избрал Эдварда вождём.
Жили не бедно: мужчины большей частью промышляли организованным пиратством, нападая на проплывающие по реке торговые суда. Эдвард слыл умным вождём: он ценил мастерство чужеродных пиратов, гостеприимно предоставляя им в племени кров. Те оседали в устье, пополняя собою численность боеспособного пиратского отряда. В общем, не бедствовали!
Но племя фризов не смогло-таки противостоять многочисленной, хорошо вооружённой армии германского короля. В сражении многие мужчины пали. Тяжело раненого Эдварда как вождя казнили.
- Eala Freya Fresena! Eala Freya Fresena! – Женщина всё ещё шепчет приветствие. Оставшиеся в живых соплеменники не увидят её слёз. Для них она – жена вождя! – Будь свободным фриз! Ты навечно свободен! Я выкормлю твоих сыновей! Один из них, как ты, станет вождём. Другие обоснуются по-соседству. Eala Freya Fresena! Даже если завоеватели истребят всех наших мужчин, мы – женщины племени останемся свободными духом!..
- Eala Freya Fresena, - прошептала Ленушка приветствие предков. - Eala Freya Fresena! Это заклинание в крови моей.
Она не заметила, как истончился и этот мир. Вскоре очертания его стали незримы. Вокруг Ленушки вновь зияла пустота.
Eala Freya Fresena! – закричала она. - Я свободна!
Пространство заколыхалось и стало вздуваться. Оно подбрасывало странницу как мяч из стороны в сторону, сердце её то обмирало, то взрывалось учащённым стуком. Пространство словно играло ею, а, наигравшись, напоследок сжало до боли и вытолкнуло из себя в разгорячённую ночь.
Ленушка очнулась на кровати. Рядом с нею, широко распахнув глаза, лежала девушка, вернее, девочка. Девушка расслышала её шёпот.
- Мне страшно!
- Зейна! – окликнула её Ленушка. Вот ведь, имя какое! – Зейна! Я пришла, я с тобой! Я…
- Знаю! – прошептала Зейна.- Ты моя хранительница! Ты мне снилась, синеглазая, белокожая, беловолосая. Ты - хранительница! Пока ты со мной, всё будет хорошо!
- Что случилось, Зейна?
- Отцу нечем платить хрисаргир. У него своё ремесло, он выдувает посуду из цветного стекла. Перекупщик взял товар на продажу и сгинул, а обещал всё распродать на ежегодной ярмарке и привезти деньги. Он оставил отцу небольшой задаток и отправился с караваном в Батнан. Скорее всего, на них напали бедуины. Хрисаргир страшен. Это разорение. Спасение придёт, если меня купят в наложницы. Отец уехал договариваться. Очевидно я буду жить в гареме, далеко от родного дома, не в Антиохии. Не знаю, какой исход благоприятнее - быть свободной и бедной, или превратиться в золотую рабыню.
- Подождём отца, возможно, всё уладится! – Ленушка в очередной раз за эту ночь столкнулась с чужим испытанием.
Отец вернулся в дом к полудню.
- Зейна, теперь ты взрослая. Тебе четырнадцать и уже несказанно повезло! Радуйся, Зейна! За тебя заплатили золотом, твоя благодать танца семи покровов дорого стоит! Ты станцуешь его перед своим властелином.
Зейна похолодела от ужаса. Свершилось! Её продали как товар. Теперь ей предстоит забыть и дом свой, и имя своё, как только она войдёт в харам. Ей предстоит осваивать покорность абсолютного подчинения. Мечты о любви разбиты как кувшин у источника. Провести всю жизнь в нерушимых границах гаренлика – это ли не горе? Стены его высоки и мощны, решётки как клетки. Стать наложницей. Мыслимо ли такое?
- Мама, помоги! Мама…
Зейна кинулась к матери, но женщина даже не коснулась её. Видела ли она дочку в эту минуту? Не видела, скорее всего, не чувствовала. Словно та уже была за незримой чертой или её здесь не было вовсе.
- Родила я тебя себе на горе! – только и вымолвила мать Зейны.
- Доченька, ты не ветер! – голос отца звучал торжественно. Склонив голову перед повелителем, ты будешь его прекраснейшей лилией. Стать самой желанной из лилий, это ли не счастье, дочка?..
Зейна, не разбирая дороги, в отчаянии ринулась в садик. Споткнулась, зацепившись за торчащее из земли корневище. Упала со стоном, втягивая ноздрями аромат вскормившей её земли.
Ленушка гладила её по спине, касаясь ладошкой остреньких, трясущихся мелкой дрожью лопаток, но Зейна была безутешна.
- Я с тобой, девочка моя! Всё будет хорошо! Ты пронесёшь по жизни факел любви и передашь его мне. Не плачь! В твоей жизни найдётся место любви. Каждому живущему на земле не избежать расставаний. Помни, Зейна, не потеряв, не обретёшь. Я покажу тебе чудо! Ты видишь меня? Сейчас я стану сердцем самой красивой лилии в твоём саду. Так ты сможешь взять меня с собой, и мы не расстанемся, обещаю тебе! Нас навсегда соединит тайна. Гляди же, Зейна!
Странница шагнула к цветущей белоснежной лилии и растворилась в ней. Она видела сквозь цветок огромные удивлённые глаза Зейны, её мокрые от слёз покрасневшие щёчки и то, как девочка с благоговением поцеловала благоухающий цветок. С этого мгновения одиночество уже не страшило её.
Ленушку опьянил лилейный аромат. Она погрузилась в него на глубину. Воздуха не хватало. Казалось ещё мгновение и лёгкие лопнут от напряжения. Девушка из последних сил устремилась наверх, к свету. Тело её вылетело на воздух и, описав дугу, распласталось среди чистейшего речного песка. Ленушка долго приходила в себя. Она дышала и не могла надышаться, лишь хорошо отдохнув, открыла глаза. Поблизости не было ни сада, ни дома Зейны.
Вокруг неё сидели, поджав под себя ноги, дети, красивые, как на подбор, девочки и мальчики. Они сосредоточенно что-то пили из небольших чаш. Одна из девочек выронила чашку и белый, густой как сливки напиток растёкся по песку, тут же в него впитавшись. Никто на это не обратил внимания: все пребывали в неком гипнотическом трансе.
- Над нами вскоре взойдёт новый Сын Солнца! – торжественно вещал мелодичный голос. – Вы его свет и его сила!
Было сумеречно, когда детей повели на священную гору. Они шли, держась за руки, не противясь трудному восхождению. Странница пошла с ними. На неё, незримую, не обращали внимания ни дети, ни сопровождающие шествие жрецы.
Дети не почувствуют боли, - невесть откуда пришла в неё мысль. - Чем больше жертв, тем сильнее Сын Солнца! - Обрывки несвязных мыслей то и дело просачивались в неё. - Сила моего сердца перейдёт в его силу. Мне страшно! Ленушка ощутила в пространстве присутствие робкого детского страха. Она огляделась. Страх исходил от девочки, уронившей чашу.
Однако, какие одежды кругом! Как тяжелы неисчислимые золотые украшения, как интересны росписи на коже! Ленушка с интересом разглядывая всё, что её окружало. Девочка несмело приблизилась к ней и уцепилась за руку. Все, кто был на горе замерли в ожидании священного действа.
- Обратного пути с горы Чукиканча нет. Если б я смогла вырасти, меня могли бы взять во дворец Сына Солнца, – едва слышно вымолвила девочка.
- Что, золотко? – рассеянно откликнулась Ленушка. - Ты чего-то боишься?
Ответа не последовало.
Едва солнце коснулось вершины Чукиканчи, едва вызолотили его лучи облачение Сына Солнца, девочка выдернула ладошку из Ленушкиной руки и с воплем отчаяния кинулась к владыке в ноги.
Её тут же подхватили сильные руки. Несколько проворных мужских рук подняли её в воздух и перенесли на высокий камень с плоским верхом. Ленушка увидела взлетевший к небу сверкающий клинок. В следующую секунду рука девочки дрогнула и бессильно свесилась с жертвенника. От вида вспоротой детской груди страннице враз стало дурно. Она ещё смогла заметить фонтанчик крови и трепещущее детское сердце в высоко вскинутых руках ритуального жреца. И свет пред нею застлала золотая кромешная мгла.
- Варвары! Как можно, они же дети! – в отчаянии закричала она. - Боже, доколе? Убийства, кругом убийства! Для чего жить? Чтобы видеть это? Не хочу! Ты, Бог, можешь меня испепелить, но я не желаю более это видеть!
Ленушку относило потоком горячего воздуха прямо на раскалённый солнечный диск. Последнее, что было в памяти её - угасающий взгляд распростертой на камне девочки.
Огромное солнце пульсировало! Странница перестала ощущать тело. Вероятно оно, сгорев, уже превратилась в свет.
- Я сгорела, я свет? – уточнила Ленушка.
- Свет, свет! – отозвалось пространство.
- Где свет, там должна быть любовь! Где же любовь? – Ленушке захотелось истины.
- Здесь любовь! – твердило пространство.
- Неужто это свечение - любовь?
- Любовь, любовь! – пело пространство. - Не любить, значит, не жить. Вне жизни невозможно любить. Любовь перетекает в жизнь, жизнь перетекает в любовь. Всеобъемлющая созидательная сила – любовь – созидает всеобъемлющую силу жизни.
Ленушка из этакой бессмыслицы поняла лишь одно, что она потерянно плачет…
… Средь бескрайней равнины, пронизанной со всех сторон светом любви, с зажжённым факелом в руках среди таких же как она душ стояла её взрослеющая душа.
Настоятель, напутствуя выпускников, не пытался за словами припрятать озабоченность и тревогу. Уж он-то по своему опыту ведал, что их ждёт на Земле.
- Закончена лишь первая ступень школы. Пришло время продолжить обучение в мире, обладающем плотностью. В нём вы познаете новую жизнь во множественных её проявлениях. Ради того, чтобы на собственном опыте убедиться, любовь – основа всех основ. Такова истина! Поверить в неё мало! Осмыслить её мало! Её нужно прожить! Вам предстоит возвращаться на Землю вновь и вновь. В этом ваш добровольный выбор. Вы будете там до тех пор, пока любовь не станет вашей сутью. И тогда вы, наконец-то, признаете, что абсолютная мудрость – это тоже ипостась любви.
Плотность мира будет искажать истинную любовь до неузнаваемости. Но только там, научившись отличать истинное от ложного, вы сможете познать реальное величие, всесильность и безмерность любви.
И тысячи земных лет будет на это вам мало. Вы проживёте десятки жизней, вы научитесь передавать факел любви от себя к себе по временной вертикали. Вы - носители множества лиц и множества тел, станете ценить свободу, доверие, благородство, вы будете жертвовать собой во имя высоких идеалов. Вы - все, без исключений! Помните, обязательно помните, что люди, ранящие вас, убивающие вас, вам - не чужие - они такие же ученики, как и вы.
Вас будут оберегать, вам будут помогать, но, всякий раз мы, настоятели, будем руководствоваться не своими соображениями, а вашим, повторяю, вашим выбором. Знайте и верьте, что у вас есть право на последнее слово, право на окончательное решение.
Цените опыт прожитых жизней. Обращайтесь к нему, ведь решаемые вами задачи будут постоянно усложняться. Формирование каждой последующей жизни – процесс творческий. На Земле лишь настоящее оплодотворяет будущее. Любите друг друга несмотря ни на что! Любите и будьте усердны! Да пребудет с вами неиссякаемая сила Любви!..
Будильник трезвонил настырно. Он бесцеремонно вторгся в Ленушкин сон, доказав, что кроме него есть ещё и реальная жизнь. Стрелки показывали семь. Павел не спал. Он вглядывался в потолок, о чём-то размышляя.
- Слыш, Лен! Сон приснился нереальный. Никогда ничего не снится, а тут увидел себя с факелом, тебя с факелом.
Ленушка затаила дыхание. Значит и он, Павел, был на равнине. Неужели и он видел нечто подобное? Вот ночь выпала, - проспали несколько часов, а будто тысячелетия пережили. Ещё бы, кроме своей удалось вжиться в несколько других жизней.
- Паша! Что это было?
- Любовь! - рассмеялся он. – Любовь, милая! Мы все из неё и мы – она! Свидетельство тому – факел, который ты по жизни несёшь. Мало в тебе ещё доверия к ней!
- Зато я доверяю жизни!
- Жизнь ипостась любви, любовь ипостась жизни! Так доверяешь ли ты жизни?
На Ленушкиных глазах выступили слёзы. Сквозь них, не мигая, она всмотрелась в лилии. Они безмолвно подтверждали истину, что любовь многолика в проявлении своём, впрочем, как и жизнь. Взять лилии, у них множество лиц, прекрасных и неповторимых. Взять любого человека. Он - многолик! Множество раз, - размышляла Ленушка, - я имела возможность наблюдать, как проявляется на человеческом лице радость и скорбь, раздражение и разочарование, страх и лукавство, надежда и восхищение, сопереживание и миролюбие. Такова людская многоликость. Если у любви меняющееся лицо, значит, в эту ночь я увидала лишь одно из них – лицо испытания. А ведь можно было бы встретиться с лицом близости или, к примеру, доверия. Если любовь способна проявляться по-разному, значит… она живая и чувствующая. И моя боль в любви – это её боль, моё страдание – её страдание, моя радость – её радость, моё доверие – её доверие. Смогу ли я предать её доверие? Теперь нет, какие бы испытания ни пришли в мою жизнь.
Белоснежные создания цвели и благоухали, наполняя ароматом любви мир. Сколько столетий они открывают глазам человеческим скрытое? Ленушке и Анне, Анхен и Зейне… Лишь для того, чтобы люди, наконец-то, осознали, - нет ничего в их жизни значимее любви. Она пронизывает собою всё и вся, она движет мгновениями. Даже время без неё ничто!
Тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч эстафет любви сопровождают временную вертикаль Земли. Людям предначертано Свыше жить в основе основ – в Любви, ибо вне Любви нет места даже для Бога.
Хрисаргир – денежная золотосеребряная подать. Ею облагалось всякое ремесло в Сирии, её взимали даже с блудниц.
Харам - «запретное» - гарем.
Гаренлик – женская половина жилища.