Во сне и наяву. Часть 4. Продолжение 8

Ребека Либстук
XII

Из-за рентгена пришлось пропустить первые два урока, а на другой день я спешила домой, чтобы успеть ещё до тренировки забрать результат. Маня ждала меня, казалось, с нетерпением, на лице её не очень чётко вырисовывалась загадочная улыбка.
 - Я была сегодня на базаре, и на обратном пути в поликлинику за твоим снимком зашла.
 - Ты была на базаре в четверг? – такая новость меня несколько удивила. – Ты же по четвергам уборкой занимаешься.
 - Не велика беда – уберу завтра. У меня молоко закончилось. Да и рыба по будням дешевле. А почему ты не спрашиваешь, какой результат?
 - Результат чего? - не сразу поняла я.
 - Как чего? Рентгена. У тебя, между прочим, гайморит. – Маня глянула на меня так, словно я что-то натворила.
 - У меня что?
 - Гной в носоглотке скопился. Не хочу тебя пугать, но возможно потребуется операция. Так что, пока придётся твои тренировки, в том числе и сегодняшнюю, в сторону отодвинуть.
 - Но, мам, ты же про гной тогда у врача придумала... И почему тебе отдали снимок, если они сказали, что выдача будет с двух часов. А сейчас только без десяти два?
Я была уверенна, что произошла какая-то ошибка, и Мане отдали нечто, не имеющее ко мне никакого отношения.
 - Там сегодня раньше выдавать стали. Но очередь была, я тебе скажу, часа полтора ждать пришлось. Ты мне ещё благодарна должна быть, что я тебе время сэкономила.
Зачем мне это сэкономленное время, если на тренировку всё равно не иду, - подумалось мне.
 - Надо подойти завтра в рентгенкабинет и разобраться, - решила я, - тут ошибка. Ведь нет у меня никакого гноя. Нет и никогда не было.
 - Много ты понимаешь, - недовольно ухмыльнулась Маня, - Если его нет снаружи, ещё не значит, что он не скопился внутри. И завтра мы пойдём не в рентгенкабинет, а к врачу – пусть он и разбирается.

Врач долго рассматривал снимок, потом несколько раз прочитал прилагаемое к нему заключение, после чего спросил у медсестры:
 - Случайно не знаешь, чья это подпись?
 - Нет, - пожала плечами та, - но печать стоит, значит, всё правильно.
 - Да. Пожалуй, ты права. И хотя я, лично, на снимке никакого гайморита не вижу, раз рентгенолог написал, мы должны проверить.
 - Так может там ошибка, - высказала свою точку зрения я.
 - Доченька ты не должна бояться, - негромко провизжала, сидевшая в углу Маня, - если бы было что-то серьёзное, тебя бы тогда положили в больницу.
Голос Мани неприятно передёрнул всё моё тело намного сильнее, чем появившийся в руках медсестры шприц. Я подумала, что если б Мани по близости не было, мне было бы гораздо легче.
 - Мама права, - проворчал врач, - бояться здесь нечего, а вот разговаривать не надо. Ты должна молчать и немножко потерпеть.
После неприятной и болезненной, но к счастью очень короткой процедуры, выяснилось, что всё-таки никакого гайморита у меня нет. Однако справку врач не подписал.
 - Поговорим, когда придёте ко мне на контрольный приём через пару дней, - пообещал он.

Я шла домой, вяло переставляя ноги, отстав от Мани на несколько шагов. Её присутствие рядом, также как и в кабинете врача, раздражало настолько, что хотелось развернуться и бежать в другую сторону. Но почему так? – задавала я себе вопрос. Из всего мною прочитанного и услышанного, следовало, что так быть не должно: книги и люди утверждали, что мама – самый близкий человек, способный унять любую боль, развеять любую печаль. Однако местный наркоз отходил, и ноющая боль нарастала, а вместе с ней нарастало нежелание видеть Маню. На глаза навернулись слёзы.
В небе раздалось переливистое курлыканье. Я подняла голову и увидела на фоне белых кучерявых облаков красиво плывущую цифру «1».
 - Как поздно в этом году улетают журавли, - тоном знатока произнесла Маня, глядя ввысь и примостив у бровей свою ладонь. От её голоса, непонятно почему, по всему моему телу побежали мурашки, и, застывшие до сих пор в глазах слёзы, молча потекли по щекам. – Ты плачешь? – удивилась мать.
 - Журавлей жалко. Ведь не все из них до места долетят, некоторые в пути погибнут, - сказала я и быстрыми шагами направилась вперёд, боясь, что мать вот-вот меня настигнет.
 - Надо же. Ты никогда раньше не была такой сентиментальной, - раздалось у меня за спиной.

Дома, забившись в угол, я долго почти беззвучно плакала, однако из-за чего, не могла в тот момент ответить даже себе самой. Злость на мать сменялась недовольством собой. Почти все подруги рассказывали, как они порой ссорятся со своими мамами, иногда жаловались, что нет взаимопонимания, но каждая из них утверждала - когда плохо, хочется, чтобы рядом была только мама. Почему же у меня всё наоборот: когда дела идут нормально, мне присутствие Мани и приятно, и интересно, но если больно или обидно – я готова рядом с собой видеть кого угодно, только не её. Что-то меня всё-таки от других отличает, думала я, прислушиваясь к звукам на веранде и своему внутреннему голосу, который, в случае появления Мани в моей комнате, мог вырваться наружу в виде признания в ненависти и потока проклятий. Но увлечённая приготовлением обеда, мать, казалось, напрочь забыла о моём существовании.

Лишь спустя несколько часов в голове моей кое-что упорядочилось, и мысли теперь подталкивали на откровенную беседу.
 - Ведь ты была не права, - начала я разговор. – Нельзя для врачей придумывать болезни. Не надо было говорить, что у меня гной. Если б ты этого не сказала...
Мне казалось, что я говорю спокойно, даже слишком тихо, но Маня оборвала мою речь своим визгливым криком, словно на неё повысили голос.
 - Ты ещё будешь меня учить, как себя с врачами вести? Да, кто ты такая, что б мне указывать?
 - Но, это касается меня. Это мне пришлось сегодня терпеть боль, потому что ты придумала какую-то болезнь. Когда сама идёшь к врачу, можешь говорить ему о себе всё что угодно, а вот насчёт меня...
 - Да, как же ты, дурочка, не понимаешь, что мне твоё здоровье дороже своего? – Мать попыталась перейти на более ласковый тон, - Я ж ночи не сплю, всё о тебе думаю. И ничего страшного сегодня не случилось. Подумаешь, немножко пришлось потерпеть. Я, когда тебя рожала, и не то терпела.
 - Но после этого на свет появилась я. А ради чего...
 - Ну, надо же было убедиться, что ничего серьёзного там нет. Я, ведь действительно думала, у тебя гайморит. Слава Богу, мои опасения были напрасны.
 - А то, что у меня сейчас будет приступ аппендицита, опасений нет? – не дав Мане возможность снова меня оборвать, я заговорила громко и быстро, с трудом переводя дыхание. - Может, вызовешь на всякий случай «скорую»? А может быть с твоей точки зрения у меня язва желудка, так пускай ещё и туда заглянут? Но я человек, а не машинка, с которой в детстве играл Эдик и разбирал её на части, когда хотел узнать, что там внутри!
 - Не кипятись, - фыркнула Маня. – Я твоя мать, и я за твоё здоровье отвечаю. Если посчитаю нужным, то и к любому другому врачу тебя отведу.
 - Не отведёшь! – вырвался из меня крик. – Не отведёшь, потому что ни к кому больше с тобой не пойду! А если мне понадобится какой-нибудь врач, так я и сама туда дорогу знаю.
Не дожидаясь Маниного ответа и комментарий, я, развернувшись, направилась к себе в комнату.
 - Дюже гордая и самостоятельная стала, как я посмотрю. Ещё попросишь меня сходить с тобой, а я тебе этот наш разговор припомню, - раздалось мне вслед.
Не попрошу, - мысленно возразила я и тут же представила себе картину, как корчусь от боли, а Маня стоит рядом и ухмыляется. Что ж, в таком случае обращусь к тёте Лиде или к Нюрке, а то и вообще выползу на улицу, упаду там – кто-нибудь да подберёт. Мне вспомнились добрые глаза полузнакомой женщины, готовой прийти мне на помощь, когда я возвращалась домой с головной болью.

В субботу между родителями разгорелся скандал. Возвращаясь из школы, я это поняла ещё во дворе, несмотря но то, что входная дверь была прикрыта.
 - Долго ещё меня в городе рогоносцем будут звать? – донеслось до крыльца, и я в нерешительности остановилась. – Теперь ваше излюбленное место его кабинет? Вот, оказывается, зачем ты в поликлинику ходишь!
 - Идиот! Ты, как базарная баба, сплетни по всему городу собираешь, а потом я же ещё и виновата, – это визгливое возражение слышно было уже не только на крыльце, но и за его пределами, - Я зашла в поликлинику, чтобы забрать Светин снимок. Но было ещё рано, и Коля договорился с рентгенологом, чтобы тот отдал мне пораньше. Я же ждала его в это время в кабинете. Ты бы лучше задумался о том, что у твоей дочери гайморит...
Нет, ну это было уже слишком! Нервно открыв дверь, не сдерживая чувств, я в сердцах выкрикнула:
 - Нет у меня никакого гайморита! Даже врач это подтвердил! И хватит уже говорить то, чего никогда в жизни не было.
Не глядя на родителей, я направилась к себе в комнату и присела на стул в ожидании, что они прибегут ко мне следом с обвинениями в подслушивании, встревании в разговор взрослых и грубом тоне. Однако на веранде некоторое время стояла абсолютная тишина, потом Маня продолжила, словно моего появления там и не было.
 - Между прочим, Коля мне рассказал, что твоя ненаглядная тётя Белла выселила его во времянку, и они вместе больше не живут. Не могли же мы эти семейные дела в коридоре обсуждать, когда все там, сидя у кабинетов, уши поразвесили.
 - А ему, во что бы то ни стало, нужно было всю эту внутрисемейную грязь тебе вываливать. И ты не нашла ничего более лучшего, как ковыряться в чужом грязном белье, да ещё и уединившись в его кабинете, давая тем самым повод для сплетен.
Дальнейший разговор был уже не интересен. В голове моей сидел рассказ Мани о том, как она забирала снимок. Мне-то историю эту мать изложила совсем по-другому. Немного поломав голову над тем, чему же верить, я начала медленно переодеваться, отбросив мысли на эту тему в сторону. Всё что произошло, никогда больше не повториться, потому что я больше никогда не позволю ей придумывать мне какие-нибудь болячки.

Однако на контрольный приём к врачу Маня всё-таки увязалась за мной, уверив, что это в последний раз. Осмотр длился не долго, но когда я протянула анкету, врач, почему-то оглянулся на мать. Та сделала ему какие-то непонятные знаки, какие делала порой отцу за моей спиной, и я получила ответ:
 - Дополнительными занятиями спортом могут заниматься только абсолютно здоровые дети. А если есть склонность к простудным заболеваниям, то бег в больших количествах противопоказан, потому что это лишняя нагрузка на дыхательные органы, которые и так еле-еле со своими обязанностями справляются.

(продолжение следует)