«Умереть сейчас значило бы не что иное, как погрузить Ничто в Ничто … бурлящее, чьё ничтожество состоит лишь в его непостижимости.»
Ф.Кафка, Дневники, 4 декабря 1913г.
***
Нищий человек с тусклым серым взором, устремлённым в небо, лежал на плитах, метрах в десяти от воды. Река здесь делала поворот, и плиты не давали ей размыть берег.
Дальше и выше от реки проезжали автомобили, проходили люди, пели птицы. В дневные и вечерние часы набережная была очень оживлённым местом. Плавящий летний зной здесь сглаживался прохладным ветерком с реки, и люди находили здесь своё отдохновение.
Со стороны дороги распластанное тело виднелось, как в увеличительное стекло. Оно невольно приковывало к себе взгляд любого прохожего. Так взгляд наш особо привлекает любая крайность: и красота, и уродство.
Он был бы рад уйти дальше ото всех недовольных глаз, но силы оставили его именно на этом месте. Три дня назад. Трое суток уже он лежал здесь недвижимый и почти бездыханный.
Третий день, как и любое происшествие, повторяющееся трижды, был особенным. По набережной неспешным шагом проходила молодая пара. Она держала своего кавалера под руку, и коротко называла Арти, он, в свою очередь, называл её полным именем Лама. Её действительно так и звали.
Арти был привлекательным молодым человеком с наивными глазами, добродушным лицом и лёгкой поступью танцора. Он вышагивал, будто паря чуть над поверхностью земли, словно в страхе раздавить малейшую букашку.
Увидев нищего, они остановились. Лама положила свою руку поверх руки спутника и слегка улыбнулась одними уголками губ. Глаза её улыбались всегда, всегда были светлы, глубоки; неизбежно привлекали внимание окружающих и заставляли испытывать чувство, в котором каждый нуждался.
Арти без единого слова, улыбнувшись в ответ в знак согласия, освободил её из своих объятий и медленно побрёл дальше. Нет ничего хуже ожидания.
Лама же спустилась по лесенке, ведущей вниз к воде. Она подошла к несчастному и легла рядом на обжигающий бетон. Так же, как и он, открыла ладони и глаза небу. Этой пустой холодной синеве.
Они лежали рядом. Он – в грязной одежде на немытом теле – источал запах помоев и нечистот. Она – чистая телом и душой – благоухала ароматом свежеиспечённого хлеба. Он – босой, тощий и болезненно бледный – никогда не был красив так, как сейчас, благодаря своей крайней измождённости. Она – с посеребрённой руной радости под чёлкой и родинкой у правого уголка рта – была красива всегда, благодаря неистовой душевной энергии, блистающей в глубине её ясных синих глаз.
Если бы он посмотрел на неё, то понял бы, что никогда в жизни ему не приходилось встречать такую красивую женщину. Она была всеми отражениями солнца от колеблющейся морской глади. Он на её фоне выглядел чёрным провалом в тверди земли.
– Я – Лама, – прошептала она, продолжая смотреть ввысь.
– Я – Нихил, – ответил он чуть погодя. Его действительно так звали.
– Странное имя.
– Сама такая. – Он говорил, явно напрягаясь, через силу. В его голосе что-то скрипело и ломалось.
Они молчали минуту.
– Тебе плохо? – Она повернула лицо к нему.
– Мне нормально. – По его лицу ползла муха.
– Хочешь яблоко?
– Нет.
– Может пить?
– Если ты собираешься донимать меня своими расспросами, то лучше – да. – Он вдруг неестественно засипел звуком ножа по краю блюдца. – Я давно не пил. Глотка сухая. Тяжело. Говорить.
– Я быстро.
Лама принесла воды так быстро, как могла – на набережной хватало киосков для насыщения отдыхающих.
– Ты сядешь? – Он не шелохнулся. И, похоже, всё это время даже не моргал.
– Лей так. – Она послушалась.
Он пил без удовольствия. Просто глотал.
– Ты купила эту воду? – Он засмеялся металлическим лязгом. – Не стоило утруждать себя. Река рядом.
– Отчего же ты не пил сам?
– Девочка, ты видишь мои ноги? Я – не вижу. И не чувствую. Их не существует. Полей ещё. – Она послушалась. На этот раз он пил жадно, отчего поперхнулся. Молчали минуту.
– Посмотри на меня, – сказала Лама.
– Зачем?
– Я красива.
– Это не ново. – Нихил даже не улыбнулся наглости своих слов.
– Пожалуйста, посмотри, – не сдавалась она.
Он перевёл взгляд на неё, но, казалось, продолжал смотреть вдаль.
– Так сойдёт? – Спросил он ехидно.
– Скажи, что ты видишь?
– Пустую холодную синеву.
– Мои глаза?
– Может быть.
Лама сидела перед ним, подогнув под себя ноги в коленях. Сидела на коленях перед Нихилем. Прекрасный цветок склонил свою взлелеянную с рождения в любви и ласке головку над гниющими останками гусеницы.
Она провела ладонью перед его глазами. Ещё раз. И ещё. Он не реагировал.
– Ты же ничего не видишь! – Воскликнула девушка.
– Я вижу.
– Что?
– Пустоту, – сказал он и снова воззрился ввысь.
– Здесь я. И целый мир.
– Я смотрю внутрь – моя вселенная там. И она пуста. А что видишь ты?
– Несчастного человека, омертвевшего телом и, похоже, душой.
Он блаженно улыбнулся.
– Я в шаге от своего счастья – бездна вот-вот примет меня. Как кристаллик сахара погружается на дно глубокой чашки горячего чёрного кофе, растворяясь в нём, я растворяюсь в ней. Дух мой сильнее, чем когда бы то ни было – иначе не отречься ото всех материальных проявлений сущего, включая собственное тело, которое теперь мне только мешает.
– Чем тебе мешает твоё тело?
– Пустота внутри стремится уравновесить насыщенность вовне. Моё тело – моя оболочка служит барьером. Преградой на её пути. Но уже появились трещины. Скоро стена падёт.
Минута.
– Если ты считаешь, что твой вакуум поглотит мир…
– Уравновесит его, – поправил он.
– Хорошо, уравновесит. Что это даст миру?
– Равновесие, устойчивость, неколебимость…
– Но сейчас он красочен и ярок. Зачем ему твоя пустота?
– Сейчас он грязен, непостоянен, приторен. Станет чист…
– Знаешь, когда я только увидела тебя, я чуть не заплакала от сострадания. Сейчас я понимаю, что поделом тебе. Ты болен! Ты сам грязь! – Она надула свои прелестные губки, резко встала и, не удержав равновесия, стала падать назад, спиной к реке.
Вдруг Нихил протянул руку и ухватил её, не дав ей упасть. Он снова смотрел сквозь.
– Я не болен, – прохрипел он. Всё тело его посинело. В мгновение. Лицо его стало отражением ярости всего его ничтожества.
– Я не болен! – Повторил он громко.
Лама испуганно посмотрела на державшую её руку. Та стала совсем чёрной, и кожа на ней начала неестественно проваливаться внутрь между костей, крошиться в пепел, словно сгорая. Мышцы и кости, повинуясь непостижимой силе, словно втягивались сами в себя и исчезали. С сухим треском, стремительно тление ползло вверх по руке, достигло плеча и пробежало тёмными расселинами по всему телу.
– Я божественен!!! – Содрогаясь в конвульсиях, кричал Нихил. Его тело походило на растрескавшуюся в пик засухи землю, жаждущую влаги. Солёная влага сострадания никогда не омывала этих полей.
Ламу уже ничто не держало. Она могла убежать, но не могла оторвать своих ярких синих глаз от этой страшной картины буйства незримого пламени.
– Тьма грядёт!!! – последнее, что исторгла из себя горящая глотка несчастного. И его не стало. Чёрное пятно на плите и растерянность Ламы остались наедине.
Она пришла в себя и, неуверенно пошатываясь, взошла по ступеням на набережную. Лама подняла взгляд. Люди, видевшие всё произошедшее, были молчаливы и недвижимы. Они стояли вокруг и смотрели на неё.
Девушка переводила взгляд с одного на другого, но все лица были, как одно. Все глаза, как стекло.
Лама вдруг поняла, что нет ни единого звука вокруг. Ни пения птиц, ни гула машин, ни шороха шагов… Атмосфера вокруг будто копила заряд для какого-то действия.
Внезапно всё пришло в движение. Люди стали расходиться, болтая друг с другом, словно ничего не было. Некоторые, правда, недоумённо переглядывались. Но хоть мир вокруг и снова зазвучал, что-то изменилось. Всё изменилось и продолжало меняться. Что-то исчезало и что-то появлялось. Всё выглядело обновлённым, всё ощущалось иначе.
В толпе гуляющих людей, навстречу ей шёл Арти. Он подошёл и взял её за руку:
– Всё в порядке? Что с тобой?
С последним его шагом Лама услышала какой-то треск. Она посмотрела на его левый ботинок. Он поймал её взгляд:
– Что?!
– Убери ногу, – попросила она, и Арти послушался.
Под его ботинком Лама увидела раздавленное хитиновое тельце жука и мокрое пятнышко вокруг. Её глаза затуманились; капля горечи сорвалась и, скользнув по щеке, упала на руку Арти. Тот брезгливо смахнул её. Она посмотрела на него удивлённо, широко раскрытыми глазами. На нижних веках дрожала влага.
– Да, что с тобой?! – Спросил Арти и протянул руку, чтобы утереть дорожку от слезы на щеке. – Мне не нравится, когда твои серые глазки плачут.
Лама зажмурилась. «Это сон! Это сон!» – повторяла она про себя. А Арчи обнял её за плечи, прижал к себе и прошептал:
– Ты привыкнешь, – он немного отстранился. – Посмотри на меня. Что ты видишь теперь?
23.06.2008. Написано под воздействием Nine Inch Nails, Left Fragile.