Нечто невыразимое сквозит, крадется едва уловимой тенью, играет в перезвоне нервозных колокольчиков на всем протяжении творчества Андрея Белого. Как о нем скажут современники? «Почти гений», «искры гениальности», «… лучшее в нем все-таки было то, о чем он промолчал». Каждый чувствовал исключительность Белого, но, кажется, чего-то не хватало, куда-то упорхнула та последняя, жирная точка, на которой так благостно нежится человеческое сознание, по которой так просто было бы сказать: «вот Андрей Белый, он - …». Но вот кто он, так и осталось загадкой. Кто тот художник, что оставил в своем творческом наследии белую, сияющую пропасть невыразимого, тот, кто не пожелал объяснять нечто, и при этом смог оставить в душе читателя несомненное ощущение его присутствия?
Борис Николаевич Бугаев (Андрей Белый) родился 14 октября 1880 года в Москве. Отцом его был, несомненно, выдающийся математик Николай Васильевич Бугаев, смогший непреклонным, упорным трудом победить нищету и голод, доставшиеся в наследство, и достичь высоких научных степеней и положения в обществе. Однако семья была расщеплена противоположностью супругов. Николай Васильевич был хоть и незаурядным ученым, но крайне некрасив собой. Супруга же его, Александра Дмитриевна, была его полной противоположностью: обаятельная светская дама, красавица, но очень нервная. Непрекращающиеся ссоры отца и матери, предметом которых частенько становился и сам Боря, на всю жизнь отравили сознание впечатлительного ребенка. В первом томе своих воспоминаний Белый пишет: «Я себя чувствую схваченным отцом и матерью за разные руки: меня раздергивают на части…». Эта раздраженность по поводу «родительского» вопроса скажется не только в мемуарах, она станет хребтом романа «Петербург», о котором главным образом и пойдет речь в этой работе.
Роман «Петербург», написанный в 1912-1913 гг., второй крупный успех Андрея Белого, первый – мистический роман «Серебряный голубь». Сам «Петербург» мог бы стать словесным портретом писателя. Вот как говорила о Белом Зинаида Гиппиус: «… весь извивающийся, всегда танцующий Боря», «… бесконечно льющиеся водопадные речи Бори, с жестами, с лицом вечно меняющимся, - почти до гримас. Он то улыбается, то презабавно и премило хмурит брови и скашивает глаза.<…> Боря на все ответит «да-да-да»… и тот час унесется в пространство на крыльях тысячи слов», «Боря весь мягкий, сладкий, ласковый. У Бори – они (волосы) легче пуха, и желтенькие, точно у едва вылупившегося цыпленка…». Так и роман то извивается и танцует, то стучит мелкими подковками по геометрически ровным мостовым, то скачет где-то по потолку, мелькая панталонами со штрипкой, или же нервозно и равномерно барабанит в висок подобием детской игрушки колотушки и тянет, тянет приторно-мутный нерв из самого центра мозга. Это знаменитое произведение разворачивает перед нами историю противостояния двух непримиримых сил – доводящей до исступления в своей монотонности бюрократии и беспощадного революционного насилия. Бюрократия предстает перед нами в образе крупного государственного деятеля Аполлона Аполлоновича Аблеухова. Образ Аблеухова во многом проявляет черты толстовского Алексея Александровича Каренина, вспомним хотя бы уши и того, и другого. Вторая сила – террорист Дудкин. Обе силы как будто представляют собой столкновения расчетливого, вымеренного Запада и бушующего неукротимого Востока. Обе эти силы и их противостояние, одинаково не близки самому Белому, что еще раз красноречиво говорит об антиномичности русского сознания. Петербург – город построенный по европейской мерке, представляющий собой «окно в Европу», но в то же время населен он теми же «скифами и азиатами», что и остальные необъятные просторы, которых так боялся Аполлон Аполлонович, нашей евразийской родины. Потому, как единый организм, город представляет собой парадокс внутренности и содержания, будто заморская индейка нафарширована куриными потрохами. Петербург – город с немецким именем и азиатской душой. В этой связи интересно и то, что «по западному» мыслящий Аполлон Аполлонович по крови настоящий сын Азии, Аблеухов – Аблай Ухов. Снова неразрешимое противоречие. А вот как писал о романе Вячеслав Иванов: « … «Петербург» - единственное заглавие, достойное этого произведения, главное действующее лицо которого сам Медный Всадник. И по ныне мне кажется, что тяжкий вес этого монументального заглавия работа Белого легко выдерживает: так велика внутренняя упругость сосредоточенной в ней духовной энергии, так убедительная ее вещая значительность. <…> вся она только сон и морок, хотя все статические формы словесного изложения в ней как бы расплавлены в одну текучую динамику музыкально-визионарного порыва (стиль этого романа – есть гоголевский стиль в аспекте чистого динамизма)… навек принадлежит эта поэма истории…»
Сюжет романа довольно прост: в результате семейной драмы между сенатором Аполлоном Аполлоновичем Аблеуховым и его сыном Николаем Аполлоновичем, отец чуть не погибает, так как сын становится орудием в ловких руках террористов-эсеров. Когда-то Николай Аполлонович, сильно увлекающийся философией Канта, дает неосторожное обещание выполнить задание и получает от «неуловимого» Дудкина бомбу в виде «сардинницы с заводом». На взаимную неприязнь отца и сына накладывается мучительное ожидание, часики на бомбе постоянно тикают в голове Николая Аполлоновича. Он находится на грани безумия, одно потрясение валится на него вслед за другим. Любовные неудачи наслаиваются на противоречивые до абсурда чувства к отцу, развенчание и позорное бегство «красного домино», да еще и то, что история о его ночных похождениях доходит до отца, кажется должны окончательно разрушить и без того шаткое сознание Николая Аполлоновича. Строки романа так и звенят этим безумием, как будто невероятно упорная в желании жить муха звонко бьется внутри черепа, сводя с ума бесконечным жужжанием, и весь мир сосредоточивается на нем, разум полностью подчинен, все вещи видятся только сквозь призму назойливого жужжания. Почти библейское возвращение матери на короткий миг приносят некое подобие мира в семью Аблеуховых, но лишь для того, чтобы крах был еще ужаснее. Однако часы продолжают идти вперед. Когда же Николай Аполлонович обнаруживает пропажу своей «игрушки с заводом», тиканье механизма только ускоряется, оно звучит с каждым ударом сердца, с каждым толчком крови в мозг, становится ритмом жизни. Николай Аполлонович сам как будто «заведен» и готов взорваться в срок, мечась в беспомощной панике.
В то же самое время террорист Дудкин, как тень, ходит по городу, преследуемый своими собственными бесами. Из-за каждого угла на него смотрит демон «ефраншиш». Он выедает Дудкина, как человек ест яйцо «вкрутую», не торопясь, стучит ложкой, обкалывая скорлупу, потом также медленно, чинно выедает внутренность. Дудкин – и палач, и жертва, точно так же как Николай Аполлонович. И точно также он не хочет быть ни тем, ни другим. Но бесконечная «мозговая игра», которая для Дудкина длится уже годы, неминуемо тащит «неуловимого» в пропасть. Свой злой гений есть и у Дудкина. Липпанченко - лидер террористов и осведомитель полиции. Все люди, вещи и события в романе связаны неразрывной нитью чудовищной закономерности, «все в страшном порядке», как писал Маяковский. Так или иначе, отцам суждено погибнуть от рук своих детей или детищ. Бомба, принесенная в дом сыном, взрывается в кабинете Аполлона Аполлоновича, он не умирает физически, но что-то в нем гибнет окончательно и бесповоротно. Дудкин на пике горячки убивает своего духовно отца-лидера Липпанченко. Все в романе раздвоено, разнесено на разные полюса и в то же время слито в единое целое. Судьбы, мысли и состояния героев рассечены на двое, каждый из них не одно, а две противоположности, готовые бороться насмерть.
Успех романа был огромный. Ритм его пугал и завораживал читателей. Героев все-таки сложно воспринимать как действительных людей, в чем-то они похожи на заводных манекенов. Не будем забывать, что и сама проза издает механическое тиканье. Несомненно, что в образах отца и сына Аблеуховых Белый во многом отразил и свои собственные переживания, полученные в результате общения с отцом. Ведь даже свой псевдоним он взял, чтобы никак не скомпрометировать отца. Что в общем-то не совсем получилось. В академических кругах, где хорошо знали Николая Васильевича Бугаева, ходили разговоры, мол, отец видный ученый, а из сына неизвестно что получилось. Живость этих переживаний, безусловно, помогла одушевить Аполлона Аполлоновича и Николая Аполлоновича. Хотя по большому счету, реальность в романе практически неотличима от видений и мороков. Наиболее емкая и объемлющая характеристика романа была дана Вячеславом Ивановым – «вдохновение ужаса».
Петербург рисуется в романе неким жутким геометрическим пространством, состоящим из плоскостей, прямых и их пересечений. Важно отметить, что Андрей Белый был все-таки москвичом, и взгляд его на Петербург вполне объясним. «Он, сегодня только приехавший и, главное, москвич, - ровно ничего не понимал. Москва и Петербург – ведь это разные страны…» - так писала Зинаида Гиппиус, вспоминая всеобщий гнев петербуржцев после Кровавого воскресенья 1905 года. Жестокий расстрел демонстрации в сочетании с прямолинейной топографией города просто не могли не впечатлить Белого. Механическое движение внутри бюрократической столицы и механическое стремление террористов к разрушению ошеломили его. Согласно художественной концепции Белого оба эти движения имеют общего предка – Петра Первого. В одном из самых ярких эпизоде романа в чулан Дудкина врывается Медный Всадник, как призрак из поэмы Пушкина: «Медный Всадник сказал ему «Здравствуй, сынок!»…». Петербург Белого «превращает людей в тени»
При этом не будет преувеличением сказать, что после Гоголя и Достоевского Белый первым дал Петербургу новое лицо. Город снова стал живым, таким же беспощадным как у Достоевского, таким же живописным как у Гоголя, и одновременно тягучим и звонким, каким сделал его Белый. Как писал Д.С.Лихачев, Петербург в романе – «не между Востоком и Западом, а Восток и Запад одновременно, т.е. весь мир. Так ставит проблему России Белый впервые в русской литературе». В символике Петербурга ощущаются черты характерные для системы образности кубизма. А «подлинное место действие романа», как скажет сам Белый, это «душа некоего не данного в романе лица, переутомленного мозговой работой».
Прочитав роман «Петербург» невольно задумываешься: насколько мрачна и брутальна русская литература. Дело не в том, что писатели все злыдни и мракобесы. В частности «Петербург» переполнен иронией и гротеском, но почему-то они не вызывают улыбки. Конечно, Белый явно не стремится никого напугать, мотивировки использования им тех или иных образов и приемов, несомненно, тоньше. Мне кажется, дело тут в каком-то пророческом угадывании механики мироздания. Каждый большой художник, вольно или невольно, приоткрывает завесу и заглядывает в бездну. Так, если пристально вглядываться в прозрачно-голубое летнее небо, замечаешь как через него проступает черная пропасть космоса. То же, на мой взгляд, произошло и с романом «Петербург», Андрей Белый угадал, увидел, прочувствовал некую надмирную сущность города и смог рассказать о ней. Хотя «рассказать», термин не вполне подходящий для Белого, слишком уж прямолинейно. Он не рассказывает, скорее, дает приобщиться. Это наверное и есть то самое «лучшее», о чем, по словам В.Иванова, Белый промолчал. И, видимо, был прав, о лучшем всегда стоит промолчать.