Ольга Янченко, автобиографическая повесть "Надежда".
Продолжение темы "Сапог" -- "ПОЛУТОРКА"
***
Жизнь моя -- сплошная обида:
В сорок первом военном году,
Получив "диплом" инвалида",
Я упрямо, у всех на виду,
Побеждая беду, иду!
Да ещё за собой веду
Тех, кому труднее, чем мне,
Так я снова верхом на коне!
***
Мама продолжала ныть и папа сдался: -- Ладно. Пошли. Только, выгляни осторожно, вдруг там уже немцы.
Я чуть дыша выползла из кустов и, увидев широкую дорогу, радостно сообщила: -- Папа, там никого нет!
И хоть было очень страшно, потому что со стороны манящей нас дороги, слышен был какой - то гул, мы вышли из леса.
И к радости своей увидели, что по дороге, в нашу сторону катит грузовая автомашина. В кабине её сидели военные, один в пилотке, другой в фуражке.
Я подняла руку и машина, скрипнув тормозами, остановилась. Мой не военнообязанный папа достал бумажник, показал свои документы, добавил:
-- Товарищ капитан, это моя семья, жена Надежда Степановна и дочка Оля. Мы беженцы. Идём из города Жодино.
Военный в фуражке, вскинув руку к козырьку, мелькнул взгляд на папины бумаги, буркнул что-то в ответ, с опаской оглядывая шоссе.
И вот уже мама в кабине, а мы втроём в кузове. И минуты побежали! Я стою, прижавшись голодным животом к спинке кабины, смотрю на мелькающие мимо нас деревья, на бегущую под колёса дорогу.
Какое счастье! Наконец - то мы едем! Солнышко всходит, птички щебечут, словно и нет никакой войны. Настроение моё взлетает, как воробышек.
Но вдруг всё рухнуло. -- Воздух! Воздух! Неистово заколотив по кабине кулаками, вскричал военный в фуражке. Вверху, над нами что - то гудело.
Папа стрелой метнулся за борт, дёрнул ручку кабины, рванул оттуда ничего не понявшую маму, бросился с ней в кювет. Крикнул мне: -- Оля! Прыгай скорее!
-- Мама! -- орала я в ужасе, но с места не двигалась. А над моей головой уже кружил самолёт с чёрными крестами на крыльях. Он словно хотел сесть на автомашину, заходя то с одной, то с другой стороны. Кружа над ней, он поливал землю вокруг неё чем - то визжащим.
Несколько мгновений я наблюдала за невиданным танцем странных пчёлок. Как вдруг кабина автомашины вспыхнула, кузов её вздыбился, словно норовистая лошадь, и я беспомощным мешком рухнула на булыжники...
Оторвавшаяся от кабины дверца больно ударила меня по голове, но эта боль перекрывалась чем-то нестерпимо колючим в спине. Ни мамы, ни папы рядом не было. Темнота застлала мои глаза.
Очнулась я на горячей печке. Голые кирпичи её приятно согревали моё совсем больное тело.
Чужая тётя, стоя у притолоки, трогала мои руки, ноги, утирала фартуком слёзы, шептала: --- Ци чуешь ты мяне, дзицятка? Устаць зможашь? Трэба ж исци адсюл...…Бо немцы ужо тутака близка…А бацька и маци твае у лесе хаваюцца.
Я наконец поняла, что надо скорее слезть с печки, потому что оставаться в чужой деревне нельзя. Но что-то железное держало меня за спину.
-- Хвостик болит, тётя…
-- Дзетачка, уставай хутчэй, -- нервно шептала чужая тётя, теребя мои одеревенелые ноги.
И черз боль, через страх я заставила себя сползти с печки. Надо было идти. Сквозь леса и болота -- из Белоруссии в Россию, на родину мамы, в город Горький.
В голове моей гудело. Злополучная автомашина, из кузова которой я вывалилась на булыжники, мелькала перед глазами. Чёрный июнь 1941 года заканчивался и начинались мои беды, на всю оставшуюся жизнь…
И только через много лет я услышала, что имя этой автомашины произошло от её грузоподъёмности -- полтонны или полторы тонны. Словом, "Полуторка"…
***