Любовь. Первая

София Домбровская
- Ну, ты же понимаешь, что тогда, пятнадцать лет назад, мы оба были другими. Никто не мог знать, что за эти годы мы превратимся в совершенно разных людей. Понимаешь – разных, по всем вопросам. То, чем занимаюсь я, тебе не то что не интересно или не понятно, тебе это просто не доступно. Вообще!
- Да, да, конечно! Мне это абсолютно не по уму и не по способностям. Но, помимо работы есть ведь что-то ещё. Всегда было что-то ещё…
- Было. Но мне совершенно необходимо, чтобы человек, с которым я живу, понимал, что я делаю, ценил это и восхищался мной. Именно – восхищался. Теперь я понял, чего мне не хватает больше всего – восхищения. Осознанного и постоянного.
- Знаешь, восхищаться – это я понимаю. Я не против. Но – осознанно и постоянно – это не про меня. Я не смогу. Это будет неправда. Нельзя искренне оценить по достоинству то, что лежит за пределами твоего сознания. Я не смогу.
- Я понял…
- Что будем делать?

Тогда, пятнадцать лет назад, им обоим было по шестнадцать. И у обоих это была первая любовь, та, что обязательно у каждого, та, которая один раз в жизни и та, которая так редко – надолго, и, тем более – навсегда.

У обоих было что-то там с кем-то до их встречи. У него – какая-то девочка, кажется, без попытки забраться в постель. Во всяком случае, без удачной попытки.
У неё был молодой человек, на три года её старше. Красивый, высокий, но – не её. И она это понимала. И поэтому их отношения можно было бы назвать недопервой любовью. Была многолетняя симпатия, поцелуи на лестнице и – даже взаимное влечение. А у кого его не было в шестнадцать лет! Тем более, когда рядом кто-то есть. Но что-то было не так, не совсем так, как должно было быть, по её мнению. Не хватало важного составляющего, без которого дальше двигаться было нельзя. Она это чувствовала и берегла себя для чего-то и кого-то другого.

И сберегла. И дождалась. И стало понятно, что для настоящей, её собственной первой любви ей не хватало всего! Всё должно было быть вообще по-другому.

Он был первым в её жизни ровесником, который проявил к ней интерес. Она, лет с тринадцати, выглядела старше своего возраста, и подруги всегда были года на три-четыре старше её. Откуда в таких условиях взяться ровеснику?

И – вдруг. Взялся. И оказался кем-то удивительным, чудесным и так долго ожидаемым. Но, невзирая на это, влюбилась она не сразу. Сначала – искренне заинтересовалась. Позволяла водить себя в театр, провожать до дома и целовать руку. Всё это было необычно, впервые и – тоже вполне желанно. Она знала, что такое бывает. И вот – происходит теперь с ней...

А потом – всё было совсем уже романтично. Иногда он внезапно появлялся. Приглашал куда-то. А вечером они даже любовались на звёзды. И она спрашивала: «А как называется вот та звезда, которая зажглась самая первая ?». Он через день давал ответ. И, таким образом, даже получил пятёрку по астрономии. Потому что проявил живой, доселе полностью отсутствующий, интерес к карте звёздного неба. Вернее – к отдельным её участкам. Она же, полностью уйдя в мир нежных свиданий, совершенно забросила учёбу. Особенно тяжело ей приходилось с геометрией. Тогда он, обещая помочь решить какие-то очередные задачи, всё-таки заполучил номер её телефона. Надо ли говорить, что никакой помощи она не дождалась!

Зато, спустя какое-то время, он позвонил и задал вопрос, форма и содержание которого были для неё одновременно и неожиданны, и остро, до замирания сердца, приятны.
- Любишь ли ты меня, Соня?
И вот что тут можно было ответить? Она ни разу не признавалась в любви первая. Кстати, и вторая - тоже. Она никому никогда этого на говорила. Больше того – и другим не задавала этот вопрос. Любовь – это слово было для неё важным, серьёзным и очень ответственным…
- Да!
В первый раз. И не было никакой возможности увильнуть, отсрочить или просто пошутить.
Это потом, спустя довольно долгое время, он расскажет, что был не очень трезв, что спросил просто так, особо не ожидая честного, взвешенного ответа.
А тогда она ответила и сразу поняла, что – это её первая, настоящая первая любовь. И что теперь – впереди не только звёзды, мечты и цветы… Впереди – другое, до чего надо ещё дожить, но что обязательно должно будет произойти.

Торопить события она не собиралась. Достаточно было того, что она первая, правда отчасти вынужденно, сказала, что любит. Поэтому продолжались прежние целомудренные походы в театр. Только теперь сидеть хотелось подальше от сцены, поближе к последним рядам, отдельно от всех остальных зрителей, а иногда – и от самого спектакля.
 
Однажды они собрались на постановку о Швейке. Времени до начала спектакля было ещё много, а денег для буфета – не было вообще. И тогда они пошли просто прогуляться. Догуляли до Михайловского замка и там, взобравшись вверх по широким ступеням, танцевали вальс. Она – конечно, не умела. Он – разумеется, учил. Было невыносимо прекрасно, как бывает только однажды… И поцелуй, после танца случившийся, был даже немного лишним, чуть-чуть неловким, но – совершенно неизбежным - среди громадных колонн, вдали от всех и надо всеми. Ничего подобного больше с ними не было! Никогда и нигде.

Для того и подарены людям шестнадцать лет, влюблённость, робость и сумасшедшее желание приблизиться и дотронуться…

Следующим летом он закончил школу, поступил в институт. В тот, в который он и планировал. Ей предстоял ещё последний школьный год, потом – провал в театральный и компромиссное, на грани отчаяния, поступление в другое учебное заведение, на заочное отделение. Его она в итоге и закончила.

За время учёбы произошло огромное количество всевозможных событий. Одним из важных стала свадьба. Без белого платья, без изнуряющих и бессмысленных переездов от памятника к памятнику – с целью выпить и сфотографироваться. Обоим было по восемнадцать, они только начинали жить самостоятельно, как взрослые. Однажды, в начале осени, проходя мимо Дворца бракосочетаний, она сказала: «Давай, поженимся?», а он ответил: «Давай!». И они подали заявление.

И вот так вот, ни с того ни с сего, просто потому что вдруг захотелось, можно было расписаться только в восемнадцать. А потом, в двадцать, – развестись.

И прожить друг без друга целых два месяца. А потом, в день развода, понять, что друг без друга – никак. Невзирая на приобретённый за этот короткий промежуток времени богатейший сексуальный опыт в объятиях посторонних людей, невзирая на боль и разочарование.
- Ну, что, пойдём, отпразднуем наш развод! - Он произнёс эту фразу, даже не понимая, что спас её.
- Пойдём.
Купили что-то выпить. Вышли на набережную.
- Что собираешься делать дальше?
- Не знаю.

Она правда не знала. Не имела ни малейшего понятия. Потому что ушла от него только из-за того, что ей не хватало любви, как в начале, страсти, как в первые месяцы и – не исключено – маленького ребёнка, который наполнил бы её жизнь истинным смыслом. Но ничего этого не было. За последние полгода всё остыло. Она чувствовала, что раздражает его. Это было невыносимо. И она ушла. Некрасиво, грубо, жестоко. Но по-другому уйти она бы и не смогла. Нужно было уйти так, чтобы было понятно – он не простит, не позовёт обратно, вычеркнет её из своей жизни. Её уход не должен был выглядеть, как очередная ссора, которых произошло уже множество. Это должен был быть окончательный разрыв. И она его устроила. Она ушла к другому. А потом – пожалела, прокляла себя сама, возненавидела себя и не имела никакого представления о том, как она будет теперь жить без него. С другим. А потом, спустя несколько лет, может быть, встретит его, ведущего за руку маленького ребёнка. Его ребёнка, которого ему родила другая женщина, не она. И эта мысль была невыносимее той, что он будет спать с другой, будет любить другую, будет дарить другой те минуты невыразимого счастья, которые раньше дарил только ей одной.

- Возвращайся! – Он сказал это так просто. Так абсолютно неожиданно, что она не поверила.
- Что?
- Возвращайся.

И стало вдруг понятно, что чудовищная её ошибка может быть исправлена. Жизнь будет подарена снова. Только окончательно потеряв его, она остро осознала, что эта потеря для неё – смертельна. В самом прямом смысле этого слова. Жизнь без него означала смерть. И это – без пафоса и без сомнений.

- Знаешь, будь у меня возможность, я бы взяла тебя сейчас за руку и затащила в постель. – Она сказала это, точно зная, что взять его за руку она не решится, и что нигде на свете не приготовлена для них никакая постель. Просто, вырвалось от отчаяния. От невыносимого желания. И – от страха.
Он взял её за руку, он отвёл её в дом одного из друзей…
- Я прошу тебя, после того, что произошло…- Они прощались в метро. Он ехал домой. Она – туда, куда ушла от него.
- Конечно, как я могу теперь быть с ним!
 
Они поженились во второй раз, когда она была на восьмом месяце беременности. Просто – в районном загсе, в котором год назад они и развелись. Без обручальных колец, без гостей, в чёрном платье и джинсах. С малышом в животе и с желанием быть вместе.

Через полгода после получения диплома, когда старшей дочери было три года и четыре месяца, она родила вторую дочь. И – ещё на неопределённое время осела дома. Он, к тому времени, уже имел машину, приличный доход и интересную работу.
 
С тех пор каждый боролся за жизнь и её продолжение своими способами. Виделись мало. Наедине – ещё меньше. Лето проводили врозь. Она – с детьми на даче, он – часть в городе, часть – на море. На том море, о котором она всю жизнь мечтала, впервые попала вместе с ним, когда им было по семнадцать лет, и с тех пор – не ездила. По разным причинам…

А спустя пятнадцать лет после их знакомства выяснилось, что оба они превратились в других, новых людей. Что по-новому развились какие-то их личные качества. По-разному распределились интересы, знания и умения. И вот, вроде бы те же самые люди, имена у них то же - те же самые, дети – общие и любимые, а что-то не так. Что-то мешает. Что-то тревожит. И вся их жизнь, сложная, полная разрывов и возвращений, размолвок и примирений, разочарований и вспышек какой-то иной раз даже пугающей страсти, вся эта общая жизнь переставала быть общей. Потому, что за эти годы произошли с каждым из них какие-то мало уловимые, но решающие изменения. И не было больше той юной, романтичной девушки. И уже не достаточно было любящей жены и матери. А большего она предложить не могла. Потому что не было для неё ничего большего. Ни в чём другом её просто не было, не существовало…