Сказки для Егорки

Сказки для Егорки.

Сказка про маленького мальчика Егорку, который не хотел спать.

Живет на свете мальчик Егорка. Очень непослушный мальчик. Все время играет, бегает, проказничает. Ни минуты на месте не сидит.
Как-то вечером говорят Егорке: «Пора спать».
- Я скоро, - говорит Егорка, - я еще в пожарника не поиграл.
- Хорошо, - говорят родители, - Быстро туши свой пожар и иди умываться и чистить зубы.

Играл-играл Егорка, надоело ему в пожарника играть. Смотрит за окошко: солнце давно зашло, вечер настает, фонарики зажигаются.
Пошел Егорка умываться и зубы чистить. Открыл воду, посмотрел на струю и представил, что он на море. Залез он в ванну, напустил воды и ну нырять.

- Егорка, ты умылся? Зубы почистил? – спрашивают родители.
- Сейчас, сейчас, - кричит им из ванной Егорка, - я в водолаза играю.

Рассердились родители, вытащили Егорку из воды, вытерли сухим полотенцем. И сказали: «Сейчас же спать!»
Лег Егорка в кроватку, а не спится. Говорит: «Мама, прочитай мне сказку».
Прочла мама сказку, а Егорка все не спит. Вот уж глаза слипается, вот уж зевает во весь рот, а сна все нет. Говорит: «Мама, спой мне песенку».
Спела мама колыбельную. Не спится Егорке. Говорит он маме: «Мама, покачай меня на ручках».
«Вот что, - отвечает мама, - Мне завтра рано на работу вставать. Я очень спать хочу. Тебе тоже в садик идти. Сделаем так. Сейчас ты закроешь глазки, досчитаешь до десяти. Если не заснешь, то покачаю».
Закрыл Егорка глазки, быстро-быстро досчитал до десяти и снова открыл. Уж очень ему хотелось, у мамы на ручках посидеть.

Смотрит: что такое? Вокруг голубое небо. Прозрачное-прозрачное. А в небе белые облака. Пушистые-пушистые.
Посмотрел вверх, а над ним огромное солнце сияет.
Посмотрел по сторонам, а на руках у него длинные темные перья.
Оглянулся – сзади широкий хвост.
Посмотрел вниз – испугался. Далеко-далеко внизу зеленые лужайки посреди темных лесов. В лесах желтые тропинки, а по тропинкам бегут рыжие олени с большими рогами.
Между темных лесов и широких полей течет серебристая речка и впадает в синие озеро. А где речка делает изгиб, там виден чистый-чистый золотистый песок. А дальше – в синем озере видны темные спины рыб под водой, что играются среди салатового цвета водяной травы.
И захотелось Егорке ту рыбку поймать. Сложил он крылья и камнем вниз. Падает все быстрей и быстрей. Но тень его еще быстрей падает, как по водной глади метнется – все рыб перепугала. Те серебряными боками блеснули и на глубину ушли.
«Ой! – подумал Егорка. – Я же так разобьюсь!»
Раскинул крылья, напряг их. Падать перестал, над водой пронесся и вспорхнул ввысь.
«Так я же орел, - догадался Егорка. – Значит могу лететь, куда захочу».
Замахал крыльями, воспарил высоко, там огляделся. Из озера другая речка вытекает, далеко-далеко змеится и у самого горизонта в море впадает. А с другой темные леса бугриться начинает, на горные кряжи взбираются, а за ними другие горы – еще выше, а за другими – еще одни горы. Высоченные.
Подумал Егорка: «Полечу-ка я к высоким горам, где солнце ярко светит, от белоснежных вершин отражается. От снежных вершин прохлада идет, где воздух так сладок – не надышишься, где ущелья глубоки, а в них весело гремит прозрачная вода водопадами да перекатами.
А может полететь мне в дальние страны к морю? Где теплые волны набегают на песок, где зеленые пальмы что-то шепчут людям, что беззаботно поют…»

Вдруг слышит он голос: «Егорка, пора вставать. Садик проспишь».
Это мама Егорку будит. Открыл глаза Егорка и понял, что ему все приснилось. Про то, как летал в вышине, как рыбу ловил, как мечтал улететь далеко-далеко. И стало Егорке обидно, что никогда он теперь не узнает, куда орел полетел и что там увидел.
Заплакал Егорка, стал сквозь слезы маме рассказывать про свой сон.
А мама ему сказала: «Не плачь! Сегодня ляжешь пораньше и все что надо увидишь. Сон свой до конца досмотришь».
Так и сделал Егорка. Вечером лег пораньше, закрыл глазки и тут же уснул.
А что ему на этот раз приснилось – это совсем другая сказка.
 
       

Егорка и Эхо.

Эхо жило в подворотне. Как раз в той, через которую каждое утро Егорка ходил в детский сад. Но до поры Егорка не знал об этом.
И вот однажды утром проходя через подворотню, Егорка неожиданно чихнул.

- Чих! – ответило ему Эхо.
- Мама, что это? – удивился Егорка.
- Это эхо, - ответила мама.
- Эхо? А что такое «эхо», - не унимался Егорка.
- Эхо… это очень просто, - ответила мама, - Ты его позовешь, и оно отзовется. Вот так: Эхо!
- Эхо… эхо, эхо-эхо, - ответило Эхо.
- Здравствуй, Эхо! – крикнул Егорка.
- Здравствуй эх, здравствуй эх… - ответило ему Эхо.

С той поры Егорка каждое утро по дороге в садик, и каждый вечер по дороге домой разговаривал с Эхом.
И Эхо ему отвечало: «Эхо-о – Эхо!»

Но однажды случился сильный туман, такой густой, что проведи по нему рукой – из тумана капли посыплются.
Несколько капель попало Егорке за шиворот, что очень не понравилось мальчику. Он расстроился, заплакал. Начал капризничать, заявил маме, что в садик не пойдет.
Но мама сказала, что детям в садик надо ходить обязательно. У детей работа такая – ходить в садик. Взяла Егорку крепко-крепко за руку и повела дальше. А Егорка не унимался, все плакал и плакал.
Плакал даже тогда, когда проходили подворотню, в которой жило Эхо. Егорка плакал громко-громко, но Эхо на этот раз не отвечало.
Удивился Егорка: «Где Эхо?!». Плакать перестал. Постоял, послушал тишину, вдруг как крикнет что есть мочи: «Эхо!!!».
Но Эхо и на этот раз не ответило. Егорка очень этому удивился. Дальше пошел молча, а про себя все думал: «Где Эхо?»
Пришел в садик, рассказал всем, что Эхо пропало. Начали все дети Егорку утешать, принесли ему игрушек, играть с ним стали. А Егорка все думал: «Неужели Эхо испугалось?».
Поиграли дети, потом был обед, потом все легли спать.
Тут туман таким густым сделался, что превратился в дождик, который крупными каплями стал барабанить в окно: «Бум-бум, бум-бум…».
Дети слушали-слушали как барабанит дождик, да и заснули.
А когда проснулись – выглянули в окошко а на улице солнышко светит, в лужах отражается. Обрадовались дети, стали смеяться. Только Егорка не смеялся, все думал: «Как там Эхо? Неужели навсегда ушло?»

Вечером пришла мама, забрала Егорку из садика и пошли они домой. Егорка все хотел спросить маму: «Куда пропало Эхо?», но вспомнил как утром огорчил маму своими капризами и спрашивать не стал. Вдруг мама вспомнит все и опять расстроится.

Вот подходят они к подворотне. Замер Егорка, прислушивается. Слышит: «Тук-тук, тук-тук!» - это мамины каблучки по асфальту стучат. Вдруг слышит в ответ: «Тук-тук, тук-тук!» - Эхо маминым каблучкам отвечает.

«Эхо! Эхо!» - крикнул Егорка.
«Эхо…» - ответило Эхо.

Обрадовался Егорка, что Эхо вернулось, рассмеялся громко-громко: «Ха-ха-ха-ха»
И Эхо ему в ответ рассмеялось: «Ха-ха-ха-ха…»

Понял Егорка, что Эхо никуда от него не пряталось, просто оно не любит, когда плачут и само плакать не хочет. И Егорка вновь засмеялся, мама улыбнулась и рассмеялась тоже. И Эхо смеялось вместе с ними.

Никто не любит когда холодно и сыро, но особенно не любят, когда плачут.
       



 Иногда папа сочинял для Егорки сказки. Вот одна из них:

  Про водолаза и золотую монету.

Жил у моря один молодой человек. Однажды пошел он плавать-купаться. Наплавался, нанырялся, вышел на берег согреться-обсушиться. Лежит у моря на животе, спину греет, камушки перебирает.
Вдруг под камушком что-то блеснуло. Ать! Оказалась золотая монета. Старинная. Такая большая, что если ее на вытянутой руке понять и в небо посмотреть, то солнце закроет.
Обрадовался молодой человек, развеселился. Стал монетку всем показывать, хвастаться: «Смотрите люди, какое мне счастье привалило». Ходит, монету в руке подбрасывает. Подразнивает людей своим богатством.
Однажды шел он по-над берегом моря, все монетку подбрасывал. А она возьми и не попади ему на ладонь. Покатилась по камушкам да с высокой скалы в бурное море упала.
Опечалился молодой человек, голову повесил, загрустил: «Это же надо! Своими руками счастье свое выбросить». И решил он счастье вернуть.

Пошел к водолазам.
- Так, мол, и так, - говорит – достаньте мне монетку со дна». «А где она упала?» - спрашивают.
- Это мое дело, - отвечает молодой человек – Так я вам и сказал. Нет, давайте сплаваем на корабле, куда я укажу, спустим водолаза, а я смотреть за ним сверху буду как там чего. На том сговоримся.
- Не хочешь указывать место – не надо. Для нас твоя монетка полным кошельком обернется. Придется тебе заплатить за фрахт судна, за спуск водолаза, за подводную работу. Плюс премия за находку. Не то, что без своей монетки, без штанов останешься.

Загрустил молодой человек, закручинился.
«Что же мне делать?» - спрашивает.
«Ладно, не грусти! – сказали ему водолазы. – Можешь сам себе помочь. Возьми акваланг и нырни там, где свою монетку потерял. Как отыщешь свою монетку, акваланг нам вернешь. Денег с тебя не возьмем, но если сыщешь свое сокровище, то угостишь нас всех по-царски».
 
Так и сделали. Взял молодой человек акваланг, пошел к морю, с крутых скал спустился и нырнул в бурные воды.
Первый раз нырнул, тут же ко дну топором пошел. Чуть акваланг не потерял – ремни плохо затянул.
Второй раз нырнул - чуть под водой не задохнулся, оказывается на глубине по-особому дышать надо. Вдохнул поглубже - поплавком всплыл.
Третий раз нырнул точь-в-точь под той скалой, где монетку обронил – все нормально. Баллоны работают, редуктор хлопает, ничего по спине не бьет, вверх на дно не тянет, наружу не выбрасывает.
Стал он спускаться все глубже и глубже. Вода вокруг все темней и темней – почти ничего не видно. Вдруг на дне что-то блеснуло.
«Вот она – монетка золотая» - решил молодой человек и еще глубже погрузился.
А блеск вдруг исчез. Глядь – сидит в расщелине восьмирукий спрут: голова что казан, щупальца что корабельные канаты. Осьминог одном щупальцем монеткой играется, в другое щупальце перекладывает.
Хотел молодой человек у осьминога монету отобрать, да не тут-то было. Только руку протянул, спрут ее щупальцем обвил и себе потянул. Насилу вырвался.
Всплыл водолаз наружу, присел на камушек. Сидит-горюет: «Как мне монетку у осьминога отобрать?»
Час сидел, другой сидел все вглубь вод смотрел, думал. Вдруг видит: подплыли к камню рыбки. Играют в лучиках солнца. И тогда возник у молодого человека хитроумный план. Хвать! Одну рыбку поймал, в рукав резинового костюма спрятал.
Вновь нырнул он под ту скалу, где спрут сидел. Осьминог видит: к нему вновь аквалангист плывет. Монетку под себя положил, щупальца растопырил, к отпору приготовился. Ждет водолаза, чтоб схватить и на глубину утащить.
А водолаз прямо ко дну прижался, руку вперед выставил будто к монете тянется. Пустил осьминог чернильную тучу – ничего не видно стало. Сам впорхнул и на водолаза сверху, чтобы поперек спины схватить.
Только молодой человек предполагал, что все так обернется. Только спрут к нему подплыл, только щупальца растопырил, он рубку из рукава вынул, сжал в ладони покрепче и быстрей наутек пустился.
Смотрит осьминог: удирает водолаз а в руке у него золотце блестит. Не разглядел, что это не монета золотая, а золотистая рыбья чешуя. Спрут быстрей за похитителем поплыл.
Аквалангист вильнул вбок, спрут за ним, вверх поплыл, спрут не отстает. Вот уже в ласты присосками впился, к желтым баллонам присасывается.
Глядит молодой человек – плохо дело. Ладонь разжал, рыбка и выскользнула. В подводных лучах солнца заблестела.
Видит спрут: его золотая монетка уплывает, за ней припустился. Увидела рыбка, что за ней огромный черный осьминог гонится - быстрей от него. Спрут за рыбкой – она юрк от него, он за рыбкой - она от него. Так и уплыли неведомо куда.
А молодой человек вернулся под скалу. Черное облако уже развеялось, в расщелине меж двух камней на песке монета золотая сияет.
Взял ее молодой человек и на берег выбрался. Понес он монетку водолазам и так им сказал: «Вот вам золотая монета. Купите на нее зелена вина и закусок разных, устройте пир горой. Мне же акваланг, маску, ласты и костюм резиновый отдайте. Буду я в нем под водой плавать, всякие диковинки искать».
«И не жалко тебе золотую монетку на акваланг менять? – спрашивают водолазы - Ведь в акваланге по земле не походишь, в нем только под воду нырять. А подводный наш хлеб нелегок. Трудно тебе придется».
А молодой человек отвечает: «Не жалко, потому что под водой я нашел свое счастье».
       
       
       
А это другая сказка, которую рассказал Егорке папа:

  Про охотника и медведя.

Жила-была деревенька. Всего несколько домиков. Вокруг стояли леса дремучие. В лесах тех были поляны травянистые. Издавна на тех полянах крестьяне из деревни той овес сажали. По осени тот овес собирали и везли в город, где из овса делали «Геркулес». Крестьяне на вырученные деньги покупали бензин для тракторов и сладкие пряники детям.
В один год по весне засеяли крестьяне лесные поляны и принялись ждать урожай. Урожай уродился на славу. Густы оказались овсы с толстыми сережками. Пахли сладко. Нажмешь на такую сережку – белое молоко закапает.
Пошли крестьяне по полянам урожай смотреть. Налево посмотрят: синеет густая поляна, направо посмотрят: овсяный колос в спелость входит, вперед поглядят: и там тугие гроздья на легком ветру колышутся. Хороший овес уродился. Знатный.

Вдруг глядь: тропинка в овсах, а в конце тропинки посередине поля большая поляна. Лежат овсы примятые, стебли поломаны, колосья покусаны. Смекнули крестьяне, что это медведь пришел сладкими овсами полакомиться. Закручинились. Самим им с медведем не сладить – боязно. Но и так дело оставлять не след. Раз повадился медведь овсы кушать, пока все не перемнет, не отвадится. Печалятся крестьяне – как же наши детки без сладких пряников теперь?
Был в деревне старый дед, так сказал: «Не печальтесь понапрасну, печалью беды не одолеешь. Лучше зовите охотника».
«Так и быть, - сказали крестьяне – позовем охотника».
Позвали они охотника, тот говорит: «Ясное дело. Медведь-то вон какой огромный. Видать сильный да хитрый. Та и голову сложить недолго».
Взмолились крестьяне: «Спаси, кормилец! Не погуби деток наших! Ежели не изведешь медведя, то погубит он весь урожай. Пропадет урожай – не купим мы деткам нашим пряников. А без пряников зимой им худо придется. Голодно».
«Так и быть, - отвечает охотник – подсоблю вам в беде. Только чур! Помогать мне во всем».
«Не сомневайся, - бодрятся крестьяне – сделаем все так, как ты скажешь. И плату дадим – не обидим».
Попросил охотник трактор, прицеп, топор да пилу. Зарядил ружье, взял самых злых своих собак, поехал в поля.
Видит: снова овсы помяты. Подошел к тропинке в овсах – на земле следы огромных лап. Словно великан босиком прошел, только перед каждым следом глубокие бороздки – следы когтей медвежьих.
 Снял охотник с плеча ружье, взвел курки, собак спустил.
Побежали собаки по следу, забежали в чащу. По чаще бежали-бежали - прибежали к речке. Тут они след потеряли. Понял охотник – медведь через речку перешел. Отвернул охотник высокие голенища охотничьих сапог, перешел через речку. Огляделся.
Смотрит: заросли малины. «Ага! – думает охотник и командует собакам – Пиль!» Взять! – то есть.
Залаяли собаки, кинулись в малинник. А там медведь сладку ягоду ест. Увидел собак медведь, зарычал, привстал н задние лапы. Передние лапы словно борец веред выставил. Подлетели к нему собаки, накинулись. Хлоп! – наподдал он одной собаке, отлетела та в сторону. Хлоп! – другую так лапой двинул, что та заскулила от боли.
Осмотрелся по сторонам медведь – где еще враги? Видит: охотник в него целится.
Но медведь был хитрый, не стал ждать, встал на все лапы и на охотника побежал. У медведя морда длинная, кость на голове крепкая. Нельзя в нее стрелять, только пуще прежнего медведя разозлишь Видит охотник: делать нечего – стрелять надо. Бабах! Пуля в голову медведю попала, да в сторону отскочила. Подождал охотник, когда медведь совсем близко подбежит – авось пуля его прошибет. Бабах! – ударила пуля медведю в лоб. Медведь вдруг оступился и упал без чувств.
Охотник достал большой длинный нож, осторожно подобрался к медведю, поднял нож, в самое сердце метит.
Медведь хоть и не мог пошевелиться, но понял, что настала его последняя минута. Жалко стало ему свою жизнь медвежью. Смотрит охотник: а из голубых глаз медведя слезы покатились. Жалко стало ему медведя. Опустил нож.
Связал медведя он крепко-накрепко. Позвал деревенских мужиков, подогнал трактор. Погрузили медведя в прицеп, отвезли в деревню. Увидела деревня медведя, изумилась.
«Эх! – сказали крестьяне, - какой большой медведь! Только почему ты его не убил?»
Отвечает охотник: «Детишкам вашим на забаву привез».
«Не надо нам такой забавы, - отвечают деревенские, - вези его в город».

И повез охотник медведя в город. Пришел в зоопарк, а там говорят: «Хороший медведь, только очень большой. Не возьмем его – очень страшно. А ну как он нам решетки разломает, других зверей порвет».
Повез охотник медведя в цирк, а там говорят: «Хороший медведь, красивый. Видать, смышленый. Но чтобы в цирке выступать, надо медведя с маленького медвежонка учить. Не возьмем медведя – взрослый уже».
Сел тогда охотник, призадумался. Обратно в лес медведя везти нельзя. В деревне его бояться, в зоопарк не берут, в цирке от медведя отказываются.
«Эх! – говорит охотник в сердцах, - зря я его сразу не убил. Теперь намаюсь».
Понял о чем охотник кручинится. Стало ему опять себя жалко.
Вдруг слышит охотник, кто-то хриплым голосом говорит: «Не кручинься охотник. За то, что ты меня пожалел, не убил, буду тебя век помнить».
Удивился охотник – медведь говорит. Но не сробел, заговорил с медведем: «Что толку, что я тебя не убил, все равно тебя девать некуда».
Отвечает медведь: «Ты мне помог и я тебе помогу. Буду век смирным, никого не испугаю и не обижу. Все что люди мне ни прикажут, все исполню. Сведи меня обратно в цирк».
Привел охотник медведя снова в цирк. Узы развязал.
Вылез медведь из прицепа, поднялся на задние лапы и ну приплясывать да притоптывать, а передними притоптывать.
Рассмеялись циркачи, в ладоши захлопали. Говорят охотнику: «Ну! Такого медведя возьмем».
Дали они охотнику за ученого медведя много денег, а охотник поехал в ветеринару и на эти деньги вылечил своих собак, медведем покалеченных.
Стал медведь в цирке выступать: танцы плясать, бочки катать, гири стопудовые поднимать. И жил он в цирке в большой и крепкой клетке. А кормили его кашей «геркулес», что делается из овса, что крестьяне их маленькой на лесных полянах собирают.
И дети из той деревни когда приезжали в город поесть мороженного, сладких пряников и леденцов на палочке, обязательно шли в цирк смотреть как их медведь пляшет. И охотник тоже на медвежьи пляски смотреть приходил.
И когда медведь видел, что пришел охотник – так плясал, так плясал, что земля от радости ходуном ходила.
       


Порой сказки случались и с папой Егорки:
Про нехорошую сказку.

Егорка был очень непослушным мальчиком. Весь день бегал, скакал, не давал никому покоя. Просил поиграть и рассказать что-нибудь. Взрослые знали, что маленький мальчик так и должен себя вести, потому весь день только и делали, что занимались с Егоркой.
Папа Егорки работал писателем. Каждый вечер придумывал сказку и рассказывал Егорке перед сном. Потом, когда Егорка засыпал, он садился и записывал сказку на бумагу. У него набрался целый ворох сказок.
Однажды папа взял свои сказки и отнес издателю. Издателю сказки понравились, только не понравилось, что сказок оказалось ровно тринадцать. «Несчастливое число, - сказал издатель, - напиши еще одну, тогда соберем их в книжку и издадим. И вот еще что. Завтра пятница, а послезавтра суббота. В субботу я уезжаю в отпуск, меня очень долго не будет. Поэтому пойди домой, напиши еще одну сказку и завтра принеси».
«Хорошо, - сказал папа – завтра будет сказка».
        Папа пришел домой и стал придумывать сказку. Но в этот день Егорка ужасно расшалился: порвал старые папины черновики, пускал кораблики в ванной и залил пол водой, а еще играл в пожарника и папиной пеной для бритья обрызгал обои, на которых предварительно нарисовал пожар.
Папа очень расстроился, и даже поставил Егорку в угол. Егорка расплакался. Бабушка стала Егорку жалеть. Папа поссорился из-за этого с бабушкой.
Пришло время ложиться спать, но Егорка никак не хотел укладываться. Папа хотел придумать и рассказать ему новую сказку, но Егорка был обижен на папу и слушать ничего не хотел.
Насупила ночь, а Егорка все не спит. Папа очень расстроился, ведь ему надо было еще написать сказку, потом поспать. «Сынок, - говорит папа – мне надо работать, сказку написать». «Ну и пусть», - ответил Егорка и принялся пуще прежнего шалить.
 Пришла мама, спела Егорке одну колыбельную, другую, третью… а Егорка все не спит. Пришла бабушка, прочла Егорке книжку со стихами про Бибигона. Егорка опять не спит. Папа не выдержал, как закричит на Егорку: «Сейчас же закрывай глаза!!!». Егорка испугался и закрыл глаза, тут его и сморил сон.
Папа смотрит на часы – половина ночи прошла. Сказку написать не успеет. Сел за стол, а в голову ему ничего не идет. Взял он и записал историю про непослушного мальчика, который все время шалит, и которому все всё прощают.
Только записал, стал перечитывать а в окошко уже утреннее солнышко заглядывает. Взял папа рукопись и побежал в редакцию.
Редактор взял рукописи, сел читать. Читал – читал, все сказки прочел, кроме последней. Смотрит на часы – домой пора чемоданы собирать. Говорит папе: «Ну что ж, хорошие сказки. Отнеси их сейчас редактору, пусть он их проверит и поправит, составит из них книжку и отдаст художнику, чтобы тот нарисовал картинки».
Папа так и сделал. Редактор был очень хороший работник: рукопись поправил, все запятые расставил, все неправильно написанные слова исправил, все ошибки убрал.
Но редактор был старенький, и была у него язва. Как та язва заболит, так редактору очень больно делалось, и начинал редактор на всех злиться. Так и на этот раз получилось. Все сказки были хорошие, дети в них добрые и ласковые, здоровые и румяные. От того редактору еще хуже делалось. Есть такие люди, которым еще хуже делается, когда другим хорошо.
Стал редактор читать последнюю сказку про нехорошего мальчика. Так себя тот мальчик в сказке плохо вел, что вся сказка оказывалась нехорошей. «Ага, - сказал редактор, - вот правильная сказка, - не буду говорить издателю, что сказка эта нехорошая».
Отдал он рукопись художнику, художник нарисовал иллюстрации. Рукопись напечатали на бумаге, вклеили картинки, зашили в картонную обложку – получилась книжка.
Напечатали много таких книжек, развезли в книжные магазины, где мамы и папы купили их, чтобы на ночь своим детишкам читать.
И так читали они эти сказки детям, а дети крепко засыпали и видели добрые цветные сны. Так продолжалось, пока не доходили до последней сказки про непослушного мальчика. Родители читали-читали и думали: «Какая нехорошая сказка, наверное этого нехорошего мальчика в конце сказки ждет большое наказание за его проказы». Но сказка заканчивалась, а ничего такого с нехорошим мальчиком не случалось.
А дети, что слушали эту сказку, думали: «Ага, мальчик из сказки проказничал, и ему ничего за это не было. Значит так тоже можно себя вести, раз про это в книжках пишут».
Вскоре все дети в городе стали очень непослушными. Стали хулиганить и озорничать. Пошел Егорка в детский сад, а в садике его старые друзья подошли к нему, кулаком стукнули, курточку повали. Егорка заплакал и спрашивает:
«За что вы меня побили? Ведь я же ваш друг!»
«Ха-ха-ха, - засмеялись его обидчики, - так в книжке твоего папы написано, что можно так себя вести».
Расстроился Егорка пуще прежнего, побежал домой к папе. Видит папа: у Егорки синяк под глазом, курточка порвана. «За что, - спрашивает, - тебя побили?». Егорка ему отвечает: «Они сказали, что в твоей книжке написано, что можно себя так вести».
Тут вспомнил папа, как дело было: как Егорка шалили и все никак не мог заснуть, как расстроил папу, а папа разозлившись написал злую сказку. Стало папе стыдно. Счел он, переписал нехорошую сказку наново. И конец к ней написал, и было в нем, что с нехорошим мальчиком все стали нехорошо обращаться, и остался тот мальчик один, никто не хотел его пожалеть, никто слова ласкового сказать не хотел. И мальчик из сказки понял, что плохо себя вести это себе вред делать.
Взял папа переписанную сказку и побежал в редакцию. Там его встретил издатель. Он только что из отпуска приехал. Как приехал увидел на столе целый ящик писем от родителей. Родители в тех письмах жаловались, что от нехорошей сказки их дети стали плохо себя вести.
«Что мы наделали!» - закричал издатель. Но тут папа показал издателю новый вариант сказки. Пришлось делать новую книжку, с новой сказкой. И новую книжку выслать родителям взамен старой.
«Ну вот! – говорили родители, - Это другое дело!» Дети услышали новую сказку, вспомнили, как проказничали, как родителей расстраивали, как других детишек обижали, стало им стыдно и себя жалко. И перестали озорничать. И у всех попросили прощения. И их, конечно, простили.
Тогда пришел Егорка из садика, говорит папе: «Папа я тоже больше не буду проказничать, не буду больше тебе мешать работать, а ты больше нехороших сказок не пиши».
«Договорились», - сказал папа и больше никогда плохих сказок не писал.
       



Эту сказку Егорка получил в подарок на Новый Год.

Новогодняя сказка про мальчика Гошу, его брата Володю, Деда Мороза и волшебные рукавицы.

Жили–были два брата: старший и младшенький. Того что помладше звали Гошей и старшего Володей. И была у них мама, а папы у них не было.
И вот однажды пришла зима, закрутила метели, навалила сугробы. Выглянули Володя и Гоша в окно, а там все в снегу: белым бело.
«Вот, - сказала мама, - и Новый год скоро».
«А подарки будут?» - спросил Вова.
Мама не знала что сказать. Жили он небогато, еле концы с концами сводили. Поэтомиу мама дорогие подарки дарить не могла.
«Это как дед мороз решит! Если вы его хорошо попросите, то он вам подарит что захотите,» - так мама сказала.
«Ага, - возразил Володя – у него допросишься! В прошлом году игрушечный мусоровоз попросил, а он мне ботинки подарил».
«Ну, наверное он решил, что ботинки тебе нужней» – ответила мама.
«Ага – нужней. Наверное, отдал мою игрушку другому мальчику, а мне ботинки подсунул, что у нас в прихожей нашел». – не унимался Вова.
Тут Гоша спросил маму: «Мама, вот у Деда Мороза сани такие маленькие и один мешок, а детишек на свете много. Как же все подарки в такой мешок помещаются?»
Призадумалась мама, потом так сказала: «В мешке у Дедушки мороза вовсе не подарки, а письма с просьбами девочек и мальчиков. Как только к нужному дому подъезжает, берет письмо с адресом, читает просьбу потом хлопнет волшебными рукавицами, нужный подарок тут же появляется».
«Значит, - говорит Гоша - мы можем Дедушке Морозу письмо написать».
«Написать можете» – только и сказала мама.
Тогда вновь сказал Володя: «А как Дед Мороз получит наш8и просьбы?»
«Надо написать письмо без ошибок, запечатать в конверт и положить в морозилку. Ночью Дед Мороз ваши письма вынет» - заключила мама.

Так и сделали. Сели братья писать письма, ладошкой листы бумаги прикрыли, чтобы брат не подсматривал и вообще никто-никто на свете не знал, что за подарок пожелали. Только Дед Моро.
Запечатали конверты, надписали адрес, положили в морозилку.
Но ночью случилась оттепель, сугробы растаяли и Дед Мороз не смог приехать за письмами.
А дети проснулись рано-рано, потихоньку от мамы пробрались на кухню, открыли дверцу холодильника, заглянули в морозилку… и увидели свои письма. И чуть не расплакались.
«Забыл про нас Дед Мороз!» - сказал Вова и бросил письма на пол.
«Нет! – сказал Гоша, - Он не забыл, просто не смог приехать. Чтобы он к нам приехал, надо очень-очень захотеть».
Поднял Гоша письма и спрятал под подушку.
Вот уже Новый Год подходит, вновь снег пошел, закружила вьюга.
Гоша оделся потеплей, взял письма и вышел на улицу. Нашел самый большой сугроб, забрался на него и положил письма на самую верхушку. Тут метель подхватила оба письма, подняла высоко-высоко, унесла далеко-далеко и опустила прямо к ногам Деда Мороза.
Дедушка Мороз как раз в дорогу собирался детям подарки развозить, вдруг видит два письма ему под ноги опускаются. Поднял он письма и говорит: «Ну вот, могли совсем опоздать!»
Открыл одно письмо, а в нем написано: «Хочу большой-пребольшой мешок конфет».
«Это можно,» - подумал Дед Мороз и распечатал второй конверт. А там всего одна строчка: «Хочу чтобы мама никогда не плакала».
«Ай-яй-яй!» - вскричал Дед Мороз – Ну и дела!»

Посмотрел на конверты, прочел адреса и догадался что письма от родных братьев.
«Загляну-ка я к ним, пока время есть. А там и к другим детишкам можно».
Вскочил Дед Мороз в сани, ударил посохом и белая тройка его вьюжных коней понеслась, и примчала сани к дому Вовы и Гоши. Слез Дед Мороз с саней, подошел к окошку, хотел постучаться. Вдруг видит через стекло: стоит посреди комнаты брат Володя, топает ножкой и кричит: «Где мой мешок конфет?! Ты меня обманула, мама. Нет никакого Деда Мороза!»
Услышала такие слова мама, заплакала. Она вместо конфет купила Володе теплый свитер чтобы он в мороз не мерз.
Гоша видит: мама плачет. Обнял ее и так сказал: «Не плачь мама. Я тоже знаю, что Деда Мороза нет, но ты все равно не плачь!».
Вдруг дверь распахнулась, входит Дед Мороз и громко говорит: «Как это нет?! Вот он я!»
Все так и замерли. А Дед Мороз хлопнул в рукавицы и тотчас появился большой кулек конфет. Протянул Дедушка конфеты Володе и говорит: «От меня гостинец!»
Схватил Володя мешок конфет и убежал с ним на кухню. Ни с кем не поделися.
«Вот так-так! - развел рукам Дед Мороз. - Видать, напрасно я ему подарок подарил. Нехороший он мальчик – жадный. На следующий год ничего ему не подарю!»
А Володя в это время на кухне ел конфеты и подслушивал. Услышал он такте слова Деда Мороза, рассердился: «Ах так! Ну погоди же Дедушка Мороз!».

«Не говорите так, Дедушка, - сказал Гоша – Он через год может исправиться».
«Может и исправится, - Ответил Дед Мороз – через год посмотрим. Ну и ладно с ним, с жадиной. А вот для тебя, малыш нет у меня подарка. Такой подарок, что ты просишь ни Дед Мороз, никто другой подарить не может. Только сами люди могут сделать так, чтобы никто не плакал».
«Э нет, дедушка! – говорит Гоша – Самый главный подарок ты мне уже подарил. Посмотри на маму».
Посмотрел Дед Мороз на маму, а та улыбается, Гошу крепко-крепко обнимает и в щечку целует.
«Ой! – сказала мама, - что же мы так стоим. Садитесь с нами чайку праздничного попить».
А Дед Мороз отвечает: «Нельзя мне чаю, я от тепла растаять могу».
«Тогда хоть мороженным угоститесь».
«Мороженного можно».

А Вова про тепло услышал и про себя подумал: «Раз мне больше подарков не будет, так пусть никому не будет».
Открыл он все заслонки в печи, стало на кухне жарко-жарко. Тепло по коридору пошло, стало в комнату пробираться. А Дед Мороз сидит себе мороженное ест сладкое-сладкое, вкусное-превкусное. Про все на свете забыл. Посмотрела на него мама и спрашивает: «Дедушка, а где же внучка ваша Снегурочка?».
Хлопнул себя Дед Мороз по лбу, развел руками.
«Вот я старый! Так к вам заторопился, что снегурочку прихватить забыл. Надо срочно за ней возвращаться. Ой! Что-то мне нехорошо…».
Это Тепло их кухни в комнату пробралось, Деда Мороза распарило. Замутились ледяные глаза у дедушки, кашлянул он – изо рта снежинки полетели, чихнул – из носа капель по сосулькам закапала. Шубу его ледяной испариной покрылась.
«Ох, заболел я. Кто же детям подарки развезет?!»
«Я тебе помогу, дедушка,» - говорит Гоша. А сам быстро растворил окно – в комнате сразу холодно стало. А Гоша собрал снег с карниза, слепил снежок и протянул Деду Морозу. Проглотил снежок Дед Мороз и тут же выздоровел.
«Эх, не успею за снегурочкой, - вздохнул дедушка и взглнул на Гошу – Что стоишь? Собирайся!»
Надел Гоша валенки, натянул теплый свитер, на голову – меховую шапку. Сели они в сани Деда Мороза и поехали.
Стали в дома стучаться, подарки детям дарить. Дети радовались, кричали им: «Ура! Дед Мороз и внучек Новый Год пришли!!!»
Гоша помалкивал, что не Новый Год а простой мальчик Гоша. Не хотел детей расстраивать. А те его величали Новым Годом и так он всем нравился, что родители дарили ему подарки, что приготовили для своих непослушных детей. Но Гоша подарков тех не брал, а отдавал непослушным детям. Те улыбались и делались лучше.
Так объехали они весь Свет и домой вернулись.
«Ну, мне пора! - сказал Дед Мороз. – Вот тебе, Гоша, от меня подарок» И подарил ему волшебные рукавицы.
«Как станет тебе грустно, загадай желание, надень эти рукавицы, хлопни в них. Что ни пожелаешь - тут же появится».
«Спасибо тебе, дедушка. Приезжай еще!»
Попрощался Гоша с Дедом Морозом, зашел в дом, надел рукавицы и хлопнул в них. На столе тотчас возник большой торт с новогодними свечками, в углу зажглась большая изукрашенная елка, а под ней появилось много-много подарков.
Для мамы, для брата Вовы, для соседей, и для мальчиков и девочек с их двора.
Увидела мама все это, рассмеялась, пошла гостей созывать. А Вова увидел и говорит Гоше: «Отдай мне волшебные рукавицы. Я же старший брат».
«Хорошо, - ответил Гоша, - Отдам. Но ты мне как старший брат дай честное слово, что никогда - никогда не будешь огорчать маму».
«Никогда – никогда! - пообещал Вова. – Слово!»

Пошел Вова на кухню, надел рукавицы, стал хлопать. Хлоп! – возник игрушечный мусоровоз, Хлоп! – сабля и барабан, Хлоп! – набор солдатиков.
Хлопал он так хлопал, всю кухню подарками уставил. Сидит и не знает, чего еще пожелать. Думал – думал, да и задремал. А волшебные рукавицы снял и на печку положил.
Утром проснулся, смотрит: вся кухня в подарках, а на печи вместо волшебных рукавиц только мокрое место. Разве вы не знаете что каждую зиму метель ткет новые рукавицы для Деда Мороза из тонких ледяных нитей.
А слово, которое Вова дал своему брату Гоше он никогда не нарушил. Он же старший брат.
 
А эту сказку Егорка и его папа сочинили вместе:

  Две сестры и Замок сновидений.

В некотором царстве, в известном государстве жил скобяных дел мастер. Делал тот мастер замки и ключи к ним. Большие замки - амбарные навесные, с душками в руку толщиной, и врезные замки для распашных дверей, и накладные для маленьких кладовок. Потаённые замки для рундуков с грамотками секретными. А еще ковал мастер решетки узорчатые, железные сундуки для денег, равно для дорогих шуб из соболя и горностая, мастерил маленькие ларцы для злата и серебра, шкатулки для драгоценных каменьев.
Все того мастера уважали, поскольку только он знал секреты всех замков в царстве-государстве, стало быть имел ключи от всех тайн. Посему мастер сильно печалился – очень тяжко знать чужие тайны. Так печалился, что сна лишился. Все ждал, что придут к нему лихие люди и потребуют выдать чужие тайны.
Был тот мастер вдов, однако осталось у него от жены-покойницы две дочки. Одну звали Варвара другую Оксана. Но мастер скрытен был, не хотел чтобы посторонние люди знали, как его дочек зовут, потому промеж себя старшую называл Ключа, а младшую Замока. Ключей старшую назвали потому, что больно та любила совать свой нос в чужие тайны, словно ключ в замочную скважину, а младшую назвали Замокой, от того что была молчуньей, и никому чужих тайн не рассказывала. Что доверено ей, то словно за самым надежным замком спрятано.
Однажды ночью прибежали на двор мастера царские слуги, схватили батюшку и увели в темницу. Забрали из его дома все ключи, все инструменты и все книги, в которых были заказы записаны. С той поры дочки отца не видели. Только получили грамотку в которой был прописан царский указ, что мастер теперь заключен под стражу и будет пребывать там до конца дней своих. Имущество мастера: дом, казну и прочая вещи отписал царь дочкам его, однако с условием чтоб порог их никто чужой не переступал.
Вскоре от батюшки из темницы весточка дошла: мол,
не тужите дочки, живите как я заповедовал, обо мне, родителе вашем, не беспокойтесь, в темнице я в первый раз спокойно выспался.

Погоревали сестры, покручинились, но делать нечего – надо дальше жить. А как жить не знают. Стали вместе хозяйство вести: хлеб печь, дом прибирать. Жили они жили, пока деньги оставленные батюшкой не кончились. Ни муки купить, ни лент шелко вых. Тогда Ключа и говорит: «Не мог батюшка нас так просто оставить. Ни ремесла, ни доходов нам не передал. Но знаю я, что было у него в кубышке. Поищем, сестрица!» «Виданное ли дело, - сказала Замока, - чтобы без родительского разрешения батюшкины деньги брать?».
«Да будь здесь сейчас батюшка, сам бы нам из кубышки отсыпал. Но теперича батюшка нам не указ, ведь все достояние его отписано нам царским указом. И не будь того указа, по доброму разумению - не умирать же нам с голоду». «С тобой не поспоришь», – только и сказала Замока.
Надобно вам знать, что все замки, все сундуки, все шкатулки в доме отперты были. Когда царевы слуги ключи запирали, взмолилась Замока, чтобы погодили, сама все в доме отперла. Так все открытое и стояло. Да и то сказать: считали их люди сиротами, потому на добро их не зарились.
Взяла ключа кочергу печную, начала стучать по стенам. Все обстучала – нигде ничего не нашла. Отовсюду кочерге глухой стук отвечал, а где глухой звук там пустого места нет. Замока сидела в углу и смотрела на сестру печально. Обстучала Ключа весь дом, все закутки, углы, подпол, и чердак. Только одно место непроверенным осталось - сундук, на котором Замока сидела. Ключа ей говорит: «Встань сестрица!». А Замока так отвечает: «Да что вставать, сестрица? Сто раз я этот сундук открывала, теперь нет в нем ничего, даже пыли». «Ох и глупа же ты, Замока. Сундук отодвинуть надо, да стенку за ним простучать. Может там батюшкина мошна».
Стали они сундук двигать, а он ни с места. «Наверно, - говорит Ключа – к полу привинчен». Глянула под сундук, ан нет, нет крепежа. Глянула в сундук, а на дне дубовая доска. Но Ключа знала ухваты тайные, батюшкой заповеданные: там рукой провела, здесь щепочку нажала – доска и отскочила. А под доской злато-серебро да шкатулочки разные. Открыла одну в ней каменья драгоценные: яхонты да адаманты, другую открыла в ней перлы да смарагды, а третья шкатулка не открылась.
«Не надо, - говорит Замока, шкатулку эту открывать. – Раз батюшка ее запер, так пусть затворенной и останется». «Ну нет, - в укор сказала Ключа – Если в этих двух самоцветы да жемчуга, то что же в самой тайной окажется».
Поковыряла гвоздиком, пластиночки наборные на крышке подвигала – и третья шкатулка открылась. А в ней книжка в черном сафьяне.
«Не надо, - говорит Замока– книжку смотреть. Как бы лиха не вышло». «Ну нет. – отвечает Ключа – там, чаю, секреты батюшкины, которых царские слуги не дознались». Взяла книжку да под подол спрятала. «Ты, Замока, смотреть ее не хотела, так и сейчас не смотри». «И то верно, - отвечала Замока, - без батюшкиного разрешения не буду».
Стали они жить-поживать. Вскоре люди к ним приходить начали: кому замок починить, кому новый ключ вместо потерянного выточить. Только сестры их на порог не пускали – прорубили оконце, в него заказы брали. Обзавелись инструментом, оснасткой нужной. Замока замки чинила, Ключа ключи ладила.
Так бы и жили себе, не тужили. Да только Ключа книжку заветную не забыла. По ночам нет-нет да и заглянет. А в книжке той про гадания и ворожбу, привороты и заговоры прописано. Ключа все прочла, все запомнила. Скучно стало ей одной это знать, а сестрице сказать боязно. Гляди как тайна ее откроется.
Однажды Ключа говорит Замоке: «Сестрица ты моя ясная, идут наши годочки, а мы все в девках сидим, никто нас на гулянки не зовет, замуж не сватает. Скучно жить так, без надежды, без радости».
  «Да уж сестрица, невесела жизнь, – отвечает Замока. – Да и то сказать, кто ж к нам придет? По царскому указу, кто порог наш переступит, тому голову долой. Вот никто и не отважится».
Ключа знай на своем стоит: «Знать доля наша век вековать. Но кто наперед судьбу свою знает? Может и нам женихи какие присватаются».
 «Как это, сестрица? Как такое может быть?»
«Если не из соседских дворов, то может из дальних погостов. А то глядишь, из-за моря-океяна, из дальних стран приедут женихи и увозом нас заберут».
«Ох, Ключа, все это только мечты утренние в светелке. Кто эти женихи? Как о них проведать?»
«Никто наперед судьбы своей не знает, грядущего суженного не ведает. Но известно мне средство как в будущее заглянуть. В гаданье святочное можно судьбу свою увидеть».
 На том и сговорились. Вскоре пришли святки. Стали повсюду девушки на женихов гадать. Ключа с Замокой взяли петуха, пшена, зеркало, свечу да заполночь гаданье устроили. Поставили зеркало, запалили свечку, стали ждать. Глядь из мрака юноша выходит: станом гибок, лицом прекрасен. Постоял, посмотрел, Замоче поклонился. На том гадание кончилось.
Замока как закричит: «Видела! Видела! Стройный молодец, лицом пригож, взглядом смел. Вышел и мне поклонился».
Ключа отвечает: «Я тоже видела молодца. Точ в точ как ты сказываешь, только он не тебе а мне поклонился».
Обиделась Замока: «Не тебе, а мне он кивнул. Стало быть мне замуж идти».
«Виданное ли это дело, чтобы младшая сестра наперед старшей под венец шла. Мой жених по всем уставам. Не веришь этому гаданию – другое устроим ».
Насыпала Ключа на стол пшена, петушка на стол бросила. Встала Ключа по левую сторону стола, а Замока стала по правую. Стал петушок зерна клевать, да не все подряд а по выбору. Клевал, клевал, вдруг крылами захлопал, шпорами затопал, да со стола слетел. Как слетел, вся крупа на столе перемешалась, да так мудрено легла, что словно картина мозаичная наборная. А на картине все тот же молодец, что в зеркале виделся. И смотрит он на правую сторону. На Замочу, значит.
Обрадовалась Замока. «Опять мне счастье!» - говорит.
«Ни чуть не бывало, мое счастье, – отвечает Ключа – Голову он в твою сторону повернул, но руку-то в мою сторону повел. И то по обычаю ведет. Где это видано, чтобы жених до венчания на невесту впритык смотрел».
«Опять, ты, сестрица не веришь. Но раз так, погадаем в третий раз. Только чур теперь гаданье я сама назначу».
«Так и быть, - отвечает Ключа – загадывай. Но, чур, как сбудется, так и сбудется. Больше перегадывать не будем, а спорам промеж нас на том положим конец. Каково твое гадание?».
«Гляди, Ключа, ночь-то какая! В такую ночь девушкам женихи снятся. Вот и мы ляжем почивать. Кто кому присниться, так тому и быть».

Постелили сестры пуховые перины, положили подушки набивные, укрылись одеялами простеганными. Легли спать и вмиг уснули. И снится Замоке сон: темна горница, входит мил да удал молодец, кланяется ей в пояс, за руку берет. Но и Ключе такой же сон снится: молодец пришел сестру ее сватать. Взыграла в ней злоба, разгорелась зависть. Взяла Ключа черну сеть и накинула на молодца. Видит Замока: хотел жених ее за руку взять, только ладонь протянул, как накрыла его Черная Ночь. Уж кричала Замока, звала молодца, всю горницу оббежала, все зазря, сгинул ее суженный.
Тотчас проснулась, сон сестре рассказала: «Так, мол, и так. Пропал молодец!».
Ключа притворно руками всплеснула, заохала, заахала, стала сестру утешать. «Эх, сестрица, не к добру это. Не надо было тебе со мной спорить. Теперь, чай, беду на себя накликала».
Замока так спросила: «Что тебе, Ключа, приснилось?».
«Ох, сестрица, не спрашивай, – Ключа отвечает - Чудища мне снились, демоны. Черные коты в дом высотой и псы с огненными языками. Будто пришел к нам в дом человек, а зверею поганое того человека разорвало и съело. Я даже узнать не успела, был тот человек мужеского или женского полу».
«Не продолжай, сестрица милая. От твоих слов сердце у меня не на месте».
«Ладно, Замока, забудь про кошмар. В конце концов, это ведь только сон. Если не будешь его помнить, так он и не сбудется».
«И то верно, сестрица, – отвечала Замоча. – Забуду сон. Только вот молодца пригожего сердце забывать не хочет».
«А ты плюнь, да забудь!» - так Ключа ей сказала.

Прошла зима, весна проходит. Все силится Замока сон забыть, да нейдет он у нее из памяти. Как услышит на улице шаги резвые или копыт звон, все чудится ей, будто жених едет. Как почудится, так лик его вспомнит, как вспомнит лик – так и сон ей мнится. Совсем извелась, чахнуть начала. Ключа искоса на нее смотрит, в душе радуется как сестрица убивается, за то, что поперек ее воли пошла.
Как-то сидят сестры у окошка, на улицу смотрят: не идет ли кто, заказов ли не несет. Вдруг слышат перестуком конские подковы стучат. Верховой неспешно едет. Остановился под их окном, голову поднял девушек увидел.
Поглядели на него сестры и обомлели – тот самый молодец их сна. Тот да не тот, вроде и лицом похож, да задора во взгляде нет, печален взор, не улыбчив. Вроде и станом вышел, да будто плечи беда согнула. И годами старше кажется.
Молодец увидел сестер и говорит: «Здравствуйте, красны девицы. Позвольте воды напиться. Издалека я еду, конь мой притомился».
Замока так отвечает: «Подожди, добрый молодец. Сейчас спущусь, воды тебе поднесу». А Ключа ей вторит: «Извини удалец, но не можем тебя в дом пригласить. Заповедано это. К нам на порог нельзя шагу ступить, плохо от этого и нам и гостю сделается».
«Ничего, - отвечает молодец – я здесь подожду».
Поднесла Замока молодцу на рушнике да во серебряном ковшике квасу на утренней росе сваренного, а коню молодецкому поставила жбан воды колодезной.
«Спасибо, - благодарит молодец, - Как звать тебя, свет-девица?».
«Как звать меня, то только батюшка мой ведает, да я сестра моя, да я еще. Остальным имя мое знать не след. Люди же кличут меня Замокой».
«Замока? – удивился молодец – Небывалое имя».
«Не имя это вовсе, но прозвище. А с кем я разговор веду?».
«Ну раз ты имя свое открыть не можешь, так и мне тем паче свое открывать не след. Скажи-ка мне, добра девица, не знаешь ли ты здесь скобяных дел мастера?».
«Знать-то я знаю. Это батюшка мой. Только опоздал ты, уж давно его увели царские слуги, да в узилище спрятали».
Услышала такие речи Ключа, и в окошке сидючи спрашивает: «А по какому делу ты к батюшке. Если ключ справить или замок починить, так это и мы можем».
«Не замок чинить, и не ключ точить, – отвечает молодец – Я по делу сугубому, по беде большой приехал. Люди сказывают, что только батюшка ваш разрешить ее может».
«Раз нет батюшки, так хоть нам поведай», - попросила молодца Замока.
Молодец глянул на нее, вздохнул тяжело, начал сказывать:
«За морями, за горами в дальней стороне жили мы с моим братом моим близнецом. И так дружно жили, что ничто нас разлучить не могло. Куда он, туда и я.
Случилось то под Рождество. Пришли мы с братом с колядок, спать легли. Утром встает брат и сказывает, что во сне видел он красу-девицу. И так сильно ему та девица полюбилась, что потерял он покой да сон. Не ест, не пьет, все о ней думает. О чем его не спросишь, он все о ней сказывает. И красива та девица, как вот ты, Замока, или твоя сестра. Совсем извелся брат мой, захворал даже. А как захворал, так слег, как слег, так заснул. И так крепко заснул, что никто его разбудить не может. Уж его над ухом его в ладоши хлопали, водицей холодной кропили, из ушата поливали, и щипали, и иглой кололи. Даже из пушек палили. Спит брат, не просыпается.
Позвали ворожею, та поведала что дело тут не чисто. Что будто сон у брата моего украден. И что вернуть сон надо, иначе брат мой насмерть заспится.
Сел я на доброго коня и поехал по свету искать кто может мне в беде подсобить. Долго ли ехал, коротко, но приехал в вашу сторонку. Тут добры люди мне сказали, что есть один человек в вашем царстве, который любой замок может открыть, любую тайну узнать. Так и приехал я к вам, да видно, опоздал.
Ну что ж, делать нечего, раз не может он мне помочь, поеду дальше сведущего человека искать».
Как услышала эти слова Замока, так сердце у нее и замерло. Подумала: «Сон в руку пришелся. Только не мне беда выпала, а нареченному моему».
Поглядел на нее Брат-близнец и говорит: «Что ты девица красная с лица спала, что побледнела будто снег пошел? Уж не испугал ли я тебя своим рассказом, уж не разбил ли сердце чужой бедой?»
Промолчала Замока, так молодца спросила: «Похож ли на тебя твой брат?»
Молодец отвечает: «Как одна капля воды на другую похожа. Когда по утру у колодца умываемся, сами не знаем кто где отражается».
 Тогда говорит Замока: «Искал ты батюшку моего, а нашел девицу. Я горю твоему помогу. А если не смогу помочь, то уж никто не поможет». А про себя думает: «Приеду к брату, подойду к нему, шепну на ухо: «Это я, невеста твоя из сна». Если проснется – значит судьба. А не проснется, стало быть не судьба. Век нам в горе жить».
 «Ну что ж, - отвечает добрый молодец, - будь по-твоему. Раз нет батюшки, так пусть дочка его поможет. Садись на облучок, поедим в мою сторонушку».
Поклонилась Замока Ключе, так сказала: «Прощай сестрица. Не поминай лихом. Коли вернется батюшка, расскажи ему все как было, а не вернется, так запомни все как есть».
А Ключа пуще прежнего злиться, про себя думает: «Как не вылечит она одного брата, так выйдет за другого. Раз они как две капли воды похожи похожи, так может этот ей предназначен». И говорит сестрице: «Не езжай, Замока, останься. Чует мое сердце, быть беде».
Замока слезу набежавшую смахнула, так ответила: «Куда уж хуже. Я счастье свое искала, а другим несчастье принесла. Если беды не исправлю, хоть за свою провинность расплачусь. Все на сердце легче станет. Прощай сестрица, авось свидимся еще».

Тронул молодец поводья и увез Замоку. Осталась Ключа одна, так себе говорит: «Этому не бывать!». Взяла червонные монеты из отцовой кубышки, побежала в воровскую слободку, купила вороного коня, черный плащ да большую шляпу. Еще острый нож вороненой стали и сабельку кривую. Нетореной дорогой напрямки да через лес поскакала, выехала к развилке дорог у старого дуба. Под дубом тем затаилась.
Уже смеркаться стало, слышит, конь едет. Прикрыла лицо Ключа черной шалью, шляпу на глаза надвинула, стала во сумерки всматриваться. Пригляделась, а это добрый молодец – близнец удалец сестру ее везет. Тут засвистела Ключа посвистом, закричала благим матом, булатный нож выхватила да на всадников бросилась.
Выхватил Брат-Близнец булатный меч, хотел разбойников изрубить, да только конь его подвел. Притомился савраска, шел-дремал. Как услышал конь посвист да покрик, испугался, вздыбился, в сторону метнулся и понес не разбирая дороги через чащобу, бурелом, буераки и пни. Замока и Брат-Близнец только пригнулись, в гриву коня вцепились. Ветки им в лицо хлещут, еловые иголки руки колют, коряги в бока тычут. А они сидят крепко, только порой оглядываются, смотрят, не скачет ли за ними черный всадник.
Ключа скакала, поспешала им вслед, да только не шибко мастерицей она скакать была, листья ей глаза застят, иглы руки колют, а коряга возьми и в бок ткни. Закричала Ключа от боли, поводья натянула, конь ее вороной замер на месте как вкопанный.
«Ничего, - подумала Ключа – в лесу по ночи их конь заплутает, в трясину провалится. Их самих волки съедят. Надобно мне поворачивать и скорей из леса выбираться».
 Так и сделала – повернула, вскоре выехала на лесную дорогу и заторопилась домой. Поскольку даже недоброму человеку ночью в лесу страшно становится.

А конь Брата-близнеца скакал-скакал да из сил выбился. Как выбился из сил, так и замер. А как замер, так подняли головы от его гривы Замока и Брат-близнец, огляделись. Смотрят ночь кругом, звезды на небе, полная луна восходит, лес освещает. Глядят: посреди леса просторная поляна, на ней ночные цветы распускаются, сияют словно звезды в тумане, а от цветка к цветку светлячки порхают, светящуюся росу пьют.
Глядь, один светлячок ярче других горит. Протер глаза Брат-Близнец и говорит: «Не светлячок это - огонек в чаще светится. Поедем туда. Ежели там люди злые, так мы и так на усталом коне от них не ускачем. А если там добрые люди, так можно чаять и ночлег под крышей и укрытие от дикого зверя и лихих людей».
Отвечает Замока: «И то правда. От одних разбойников ускакали, так неужто к другим приехали. Лучше уж смерть при ясном свете, чем долгий страх впотьмах. Поехали!».
 Едут они шагом по полю – светлячки в небо из-под копыт взлетают, огонек вдали то теряется то вновь засверкает, но ближе не становится. Вот уже и поле проехали, а огонек в чащобе теряется. Встал конь, головой затряс.
Вдруг выходит из чащи огромный серый пес, глаза его красным сверкают. Конь попятился, у Замочи сердце в пятки ушло. Пятился, пятился конь и оступился. С другой стороны сидит здоровенный черный кот, глазами зелеными мерцает.
Замока говорит Брату-Близнецу: «Ой! Недобрый сон сестры моей сбывается! Как бы беды не было». А Брат-Близнец ей в ответ: «Раз так, значит недолго ждать осталось».
Вдруг скрип раздался, отворилась черная дверца, свет от горящей масляной плошки в глаза ударил. Оказалось, что огонек тот малый сквозь щель в двери пробивался, от того далеким казался. Выходит на порог старец, отшельник лесной спрашивает: «Кто вы, ночные странники?».
Брат-Близнец отвечает: «Мы путники, едем в далекую сторонушку. Да только напали на нас разбойники. Спасибо конь мой выручил, к твоему порогу принес».
Говорит тогда старец: «Коли так, заходите. Не ночевать же в лесу. Коня своего к дереву привяжите на длинный повод. Мои кот и пес стеречь его будут».

Видят путники – делать нечего. Привязали коня, зашли в землянку. Смотрит на старца Замока: сед как лунь старик, борода до пояса, волосы до пят. Только взгляд добрый. Будто где-то виденный, как будто даже во сне.
Старик на нее глянул, взгляд отвел, к Брату-Близнецу обратился: «Не пугайтесь, путники. Худа вам не будет. Только расскажите нужду вашу, ибо без нужды добры люди по ночам в лесу не ездят. Мне развлеченье будет, отвык я в лесу от людского голоса да от людских забот».
Рассказал Брат близнец старику свое горе, Замока беду свою поведала.
Выслушал их старец внимательно, сказывает: «Могу помочь вашему горю, если меня послушаете. Сон ваш не пропал, украден он. Вызволить его можно только попав в Замок снов. Дам я вам зелья волшебного, зелья сонного когда человек становится над сном властен, а не сон над человеком.
Как выпьете зелья, так заснете. Как заснете - лунную дорожку увидите. Идите по ней смело, ничего не бойтесь. Замок сам к вам придет. Ведь он из снов состоит. Сны сначала маленькие-маленькие, уж потом разрастаются. Это вам приметой будет.
Как дойдете до замка, так увидите ворота. Не стучите в них, от стука сон пропадает, просто шагните.
И будет там чудес великое множество, но вы на них не заглядывайтесь. Ибо заглядевшись на сон можно навсегда стать его пленником. Идите прямо к Царице Снов, расскажите без утайки зачем пришли. Будете правдивы – поможет она вам, солжете – во снах навек заплутаете».
Разобрало Замочу любопытство, она и спрашивает: «Дедушка, как можно во снах заплутать? Это же не лес…»
Старец ей отвечает: «И лес тоже, все что представить можете и что даже не можете – все во снах есть. И сон ваш пропавший тоже. Только стерегитесь черных подземелий. В них живут страшные сны, а еще ниже – сны смертные. Без нужды вниз не спускайтесь».
Тогда спросил Брат Близнец: «Как же мы сон там найдем?»
Отвечает старец: «Не вы его найдете, он вас найдет. Только не вздумайте сетку Черную Ночь разорвать, она еще туже затянется. И распутывать ее не след, еще больше запутается».
Спрашивает Замока: «Как же мы сон высвободим?».
Дедушка отвечает: «Это же сон. В нем стоит захотеть – тут же случиться. Стоит побояться – можно до смерти испугаться, стоит улыбнуться – в раю окажешься. Так и с запутанным сном выйдет… Ну все, время позднее, а вам к рассвету вернуться надо».
Тогда Брат-Близнец спрашивает: «Дедушка, а тебе какая корысть нам помогать? Может тебе что-то в замке снов нужда какая есть?»
Посмотрел на него старец исподлобья и отвечает: «Верных я спутников выбрал, да и то сказать не я выбрал - судьба ко мне привела. Такие как вы нигде не пропадут, поскольку доверие свое разумом мерят. Все верно – не имей я нужды, не знал бы дороги. Не зная дороги вам бы ее показать не смог.
Нужда же у меня такая: как своё дело сделаете, так вернитесь к Царице Снов и попросите проводить вас в сокровищницу. А как проведет она вас в сокровищницу снов, так возьмите для меня ларец хрустальный. Невелик ларец – не больше туесочка, только для меня весьма ценен».
«Хорошо, - сказала Замока– обязательно возьмем». Брат-Близнец добавил: «Слово. Быть посему».
Налил старец гостям две плошки зелья, уложил в свою постель, а сам рядом уселся сон их сторожить.
Выпили Замока и Брат-Близнец горького зелья на меду настоянного и вмиг уснули.
И снится им будто идут они по дорожке из лунного света, но идут так, будто на месте стоят. Вдруг вынырнула снизу маленькая звездочка, за ней еще одна, и еще, и еще. Звездочки цвета разного: и бабогура, и сапфира, и яхонта, и изумруда – словно россыпь каменьев разноцветных. И стали те звездочки раздуваться, становится будто пузырьками водными: одни как перляная зернь, иные будто радужные, третьи как икра лягушачья что на солнце в весенней луже раздувается.
Замока шепнула Брату-Близнецу: «Наверное это сны рождаются…».
Брат-Близнец ей вторил: «Те которые как жемчуга, то сны блеклые. А те что радугой переливаются и как яхонты сияют – то сны цветные, радужные. Те, что совсем прозрачны, то сны без сновидений – пустые сны. Смотри, Замока, а это сдается черные сны».
Присмотрелась девица: радужные пузырьки ввысь взвиваются, а вниз тяжелая черная дробь осыпается, лишь иногда красной искоркой словно уголек затухающий блеснет.
«Дурные сны, тяжелые. Видать поэтому вниз сыплются», – поразмыслил Брат-Близнец. «Стало быть добрые сны легки, ввысь стремятся», – вторила ему Замока.
Только это сказали, как одни пузырьки лопаться стали, иные раздуваться, третьи веревками закручиваться и в столбы витые сплетаться. Очутились путники словно в котле кипящем: одни пузырьки кругом стеной поднимаются, другие словно водопад вниз струятся. Глянули вверх, а там вроде башни со шпилями, с золотыми прапорами и хоругвями, только прапоры не в сторону, но верх трепещут, словно взлететь хотят.
«Вот он Замок снов, - заключила Замока, - Где же вход?»
Только сказала так, как возникли перед ними ворота хрустальные, гранями сверкающими изрезанные. На хрустале словно узоры морозные, только не лежат, скользят как поземка. Через маленькие просветы сквозь них видено, что там, за воротами, что-то роится. Да только разглядеть нельзя.
Остановилась. Замока, смотрит где запор у ворот. Но Брат-Близнец взял ее крепко под локоток, ногу занес и сказал Замоке: «Ну?!».
Шагнули они вперед - ворота хрустальные прозрачной пеленой обратились. Очутились в прихожей Замка снов, а пола то и нет. Летят они, не падают, слышат музыку удивительную, ласкающую. Музыку такую, что кроме нее ничего слышать не хочется.
Подлетели к ним птички с головами ангелов, заговорили: «Кто вы? Кто вы? Как сюда попали?»
Замока им отвечает: «Мы просто спим и видим сон. А вы кто?»
«Мы – ангелы снов, ангелы снов, - отвечали ангелы. – Мы ведем людей по снам, по добрым снам».
«Значит, вы проводите нас к Царице Снов?» - вопрошал Брат-Близнец.
«Можем, можем», - отвечали ангелы.
«Так ведите, - попросила Замока, - но сначала скажите откуда идет такая волшебная музыка?»
«Это от сокровенных снов, от сокровенных снов», - сказали ангелы.
«Проводите меня к ним», - попросила их Замока, и тотчас полетела вверх. Вдруг почувствовала что ее за локоть кто-то держит. Оглянулась – это Брат-Близнец. Говорит он ей: «Нам к Царице Снов надобно». А Замока ему в ответ: «Сокровенные сны наверное в сокровищнице лежат, там же шкатулка заветная спрятана».
Покривила душой Замока, уж больно хотелось ей на сокровенные сны посмотреть, да еще чтоб чарующая музыка звучала все громче и громче. Глядь – перед ней вьются нити из фиолетового шелка, да из стекла цветного, да из серебра струны трепещут, словно невидимая рука на них играет. А музыка такая льются, которую на земле никогда не услышишь. Протянула она руку, тронула струну – струна оборвалась.
«Ой! – запищали ангелы снов, - Не трогай, не трогай! Сон улетел, улетел!». Подняла Замока голову, посмотрела вверх, видит: на струнах шары держатся. Прозрачные, переливающиеся. А внутри каждого шара целое царство. В одном растут деревья алмазные, а листочки на них сапфировы, а плоды рубиновы. В другом шаре волна по морю-океану ходит, волна невесомая, окатывает она человека, и от того омовения человек словно в рай попадает, а в третьем шаре летают люди словно птицы, парят и не падают. А в четвертом…
Что было в четвертом Замока рассмотреть не успела. Слышит издалека, сквозь райский шум и плеск небес, голос пробивается: «За-мо-ка… За-мо-ка…». Не понравилось это Замоке, словно посреди сладкого сна ее будят. А голос опять зовет, и все громче и горомче: «Замока! Замока!».
Мнит она себе: «Нет, не хочу отсюда уходить, так тут блаженно. Вот бы вечно здесь пребывать».
А голос пуще прежнего надрывается: «Замока!!! Замока!!!».
«Открою я глаза, скажу, чтобы не звал больше», - подумала Замока и повернула голову.
Смотрит: это Брат-Близнец ее зовет.
«Эх, Брат-Близнец, зачем ты меня зовешь? Так покойно, так счастливо мне…». Брат-Близнец и говорит: «Забыла, что здесь навсегда можно остаться. Что под сеткой Черной Ночи, что в меду сладких снов – все едино». «Есть разница», - ответила Замока, но повернулась и за Братом Близнецом пошла.
«Эй, ангелы снов, ведите нас к Царице!» - крикнул Брат-Близнец и тотчас предстала перед ними Царица Снов. Зала перед ними парадная. Посмотришь: не мала и не узка, но не поместишься, не велика и не высока, а не измеришь. Стены словно из желтой камки парчовым узором вытканы, златой зернью сверкают, занавесями шелковы нити вьются. Богатство такое только во сне увидеть можно. За парчой будто сотни светильников горят, через златы нити просвечивают. Свет струится яркий, а глаз не режет.
А воздух в зале густой и золотистый как мед. Так же сладок, так же тягуч. Елеем ресницы слипает, сон золотой напускает.
Сама Царица Снов в одеяниях газовых, корона сотнями золотых рожков вьются, переплетается, ажурной сетью становится, в трон узорчатый под ней превращаются. А трон тот будто из вьюнков нежных свит и похож на постель с балдахином, только балдахин не из гардины плотной, но из бисерного кружева невесомого. Вроде на месте стоит трон ее, в тоже время всюду летает неспешно. А царица в нем не сидит и не лежит, но почивает, как бы и спит и бодрствует. Вроде и глаза чуть прикрыты, но пуще иных раскрытых видят. Поскольку имеет царица дар видеть сны любого человека и любой сон навевать.
Поглядела на них царица и говорит: «Кто такие – знаю, зачем пожаловали - знаю. Теперь вы мне расскажите все без утайки. Если не соврете, то исполню вашу просьбу. Кривду скажите – навек в темницу страшных снов заточу».
Отвечает Брат-Близнец: «Пришли мы за украденным сном, завернутым в Черную Ночь». А про хрустальную шкатулку сказать не посмел.
Подумала Царица Снов, вглубь себя посмотрела, развела руками. Ангелов сна подозвала, послушала их щебетанье, головой покачала. Говорит: «Нет у меня вашего украденного сна. Но можете поискать. Во сне можно найти все, чего и быть не может. Однако, все ли вы мне рассказали?» Потупился Брат-Близнец, и тут Замока отвечает: «Еще хотим увидеть сокровищницу снов, а в ней заветный хрустальный ларчик». Улыбнулась Царица: «Ну вот, всю правду сказали. Покуда идите, ищите ваш сон. Как найдете, кол мне возвращайтесь». Хлопнула в ладоши и очутились Замока и Брат-Близнец на улице в городе.
«Где мы?» - спросила Замока. «В моем городе в заморской стороне, - отвечает Брат-Близнец. – На улице, что ведет к нашему дому».
На дворе и день и ночь, на небе из бирюсинного камня выточенного и звезды мерцают, и Солнце горит, и Луна светит. Светло вокруг, а повдоль улицы еще масленые фонари горят. От солнечного света ложится золотая тень, от лунного – серебряная, от звезд – хрустальные, а от фонарей просто тени черные как уголь.
Улица безлюдна, только вымощена необычно: один камень черный, другой рядом белый. Как столешница в шашки играть.
«Пошли, - говорит Брат-Близнец – Видно поиски надо начинать с места, где все наперво приключилось. Сейчас будет лавка часовщика».
И точно: перед ними дом с вывеской в виде больших часов, а стрелки показывают без одной минуты двенадцать. Только неясно пополудни ли пополуночи.
Стрелка двинулась, стало ровно двенадцать. Вышел часовщик в больших очках, словно жабьи глаза, завел часы. И часы остановились. «Ну и ну!» - вместе подивились Замокаи Брат-Близнец.
Пошли они дальше. «Сейчас сапожная мастерская будет», - говорит Брат Близнец. И верно, перед ними дом, на нем огромный рыжий сапог с серебряной шпорой висит. Перед домом сидит сапожник в кожаном фартуке, башмак чинит. Башмак грязный, весь в дырках, каблук стесан наискось, подошва отвалилась, чавкает словно пасть крокодила. А башмачник сидит себе, подошву золотыми гвоздиками приколачивает.
Подивилась Замока, Брат-Близнец только плечами пожал. «Сейчас, - говорит, - лавка молочника будет, а от нее до нашего дома рукой подать».
И верно, перед ними лавка на вывеске которой большая головка сыра подвешена, а покрыта та головка бронзой, дырявый сыр внутри из воска слеплен. Выходит тут молочник с большим бидоном из белой жести, выливает свежие сливки на мостовую.
Но путники перестали удивляться, уж больно им хотелось скорей дома очутиться. Прибавили шагу. Глядь! Перед ними снова вывеска с часами, и вновь на них без одной минуты двенадцать, вновь дернулась стрелка, вновь вышел часовщик, завел часы и вновь те остановились.
А за ним лавка, а перед ней сапожник злотыми гвоздиками рваный башмак чинит. А за ним молочная лавка, перед которой молочник свежие сливки выливает.
«Ага, - говорит Брат-Близнец – попалим мы в лабиринт возвращающихся снов. Знаю я что делать: надо обратно идти».
И пошли они обратно, и вновь возникла перед ними лавка часовщика с останавливающимися часами, а за ней мастерская сапожника, а за ней и молочная лавка. И куда бы они ни шли, куда бы ни сворачивали, все повторялось.
«Постой! - говорит Замока. – Притомилась я малость. Давай присядем, передохнем, свежих сливок попьем».
Присела девица у молочной лавки, дождалась молочника, спрашивает: «Молочник-молочник, можно твоих сливок попить». Но молочник не отвечает, даже ухом не ведет, словно и нет никого перед ними.
 Не выдержала Замока, ладони к струе сливок поднесла, набрала пригоршню, хотела выпить. Но сливки сквозь пальцы утекли, ни капли на губы Замочи не попало.
«Ах так!», - разозлилась Замока, голову под струю сливок нырнула. Едва-едва Брат-Близнец успел ее за руку подхватить, как они поплыли в белом мареве. Не видно ни верха ни низа. Испугалась Замока, к спутнику своему прижалась. Чувствует от него тепло исходит благостное. И Брат-Близнец такое же тепло от Замоки почувствовал и тоже к ней крепче прижался… и очутились они в молочной реке. По сторонам глядят: берега прозрачные дрожат.
«Что это?» - спросил Брат-Близнец. «Молочная река – кисельные берега», - ответила Замоча. «Но их не бывает на свете!» - вскричал молодец. Тут же Молочная река превратилась в реку льдистую, снегом припорошенную, а кисельные берега в глыбы льда. По брегам стоят деревья так снегом закутанные, что ни стволов, ни веток невидно. Словно цветы распускаются на них снежинки в аршин величиной. Как созреют снежинки, так с дерев падают, будто листья осенью, но наземь не ложатся, все кружат и кружат. А на макушках деревьев сидят белые совы круглыми глазами смотрят.
«Вот так диво! - изумился Брат-Близнец – Среди снега и льда идем, а мороза не чувствуем». «Может это не снег вовсе», - отвечала Замока.
И точно: присмотрелись, а это и впрямь не снег, а паутина свисает, и не деревья стоят, а фигуры застывшие, в паутину замотанные. На деревьях не шестиугольные снежинки растут, а стеклянные паучки шестигранные паутины плетут. И не снежинки вокруг кружат, но клоки паутины, за ресницы цепляются, веки закрывают.
«В царство задремотных снов попали», - подмечает Замока.
«Как это, задремотных?» - удивился Брат-Близнец.
«Это когда человек дремлет да не спит. Силится проснуться – словно паутина какая не дает ему глаз открыть. Силится совсем заснуть – да все маета его гложет».
«Значит, правильно идем».
«Может верно идем, может давно с пути сбились. Погляди сюда» - говорит ему Замока, на снег указывает.
А по белому снегу катушек белого хлеба катится. За катушком мышка спешит, а за мышкой кошка крадется, а за кошкой собака гонится. Вроде, все со всех ног бегут, а догнать друг дружку не могут.
«Тьфу ты! Мерзость какая! – сплюнул молодец. – Мы во сны звериные забрели. Хорошо еще, что медведи давно проснулись, за зиму выспавшись, по ночам бродят не спят».
И вновь сплюнул. А в том месте, куда плевок его попал лед зашипел, протаял лункой, от лунки трещины во все стороны разбежались, покров на льдины разбили, черны воды раскрыли, и очутились Замока и Брат-Близнец в Черном озере.
Дно того озера черной смолой покрыто, хочешь шаг ступить, ноги в смоле вязнут, чем быстрее идешь, тем сильней смола тебя утягивает. И много в той смоле маятных людей бродит: кто по щиколотку увяз, кто по колено, кто по пояс, а кто по самое горлышко. А в маяте своей люди друг друга не видят, бредут наобум.
Дождь из капель ртутных идет, свинцовые шарики падают, черные угольки да зольные окатыши. Сыплются в черный вар, пузырями вздуваются. Иные пузыри зело раздуваются, багровым огнем изнутри светятся, можно увидать в них картины диковинны. Но лучше не всматриваться, поскольку всё виденное внутри – сущий ад.
Лопаются те пузыри словно перезрелый гриб «дедушкин табак» дух испустил. Выходит из них черный дым с кровавыми искрами, в багровый туман превращается. Туман тот вокруг стелится, то гуще, то вдруг рассеивается, хотя ветра вовсе нет. Дух тяжелый, смрадный, вдохнуть тяжело а выдохнуть еще трудней.
Сквозь те просветы в тумане можно берег увидеть. Только лучше бы его не видеть вовсе: утесы свинцовые, и сколько голову ни задирай, краев не видать. В стенах утеса пещеры гагатовые, слышны из тех черных пещер только звериный рык, змеиное шипение, да вздохи тяжелые.
«Ничего, - говорит Брат Близнец. – Лишь бы не пугаться. Даже если очень страшно».
«А я и не боюсь, - отвечает Замока. – потому что чую скоро конец нашим мытарствам. От того даже немножко радостно». «И то верно, - вторит ей молодец – Однако след нам провожатого сыскать».
Огляделся, в тумане будто черные хлопья сажи кружат, присмотрелся – а это черные нетопыри. Изловчился молодец – хвать нетопыря. Тот черными крыльями забил, завизжал, стал ругаться матерно.
«Не визжи, слух девичий руганью не погань! - говорит молодец – Лучше сказывай, что ты за птица?»
Смотрит Замока, это не нетопырь, а чертик-ненаш со свиной мордой, крыльями летучей мыши, рожками жука и хвостом пуделя. За тот хвост Брат близнец ненаша и держит. Выпятил чертик грудь, подбочился, на кулак молодца уселся, щеки надул и говорит: «Я – демон сна, тороплюсь по своей надобности. Так что пустите меня, а то худо вам придется»
«Ишь ты! – ухмыльнулся Брат-Близнец – Он еще и хорохорится. А ну живо говори, где это мы очутились, а не то возьму тебя да закину в лабиринт возвращающихся снов. Вовек тебе оттуда не выбраться». «Ой не надо, не надо! Все скажу», – запищал ненаш. Щеки его сдулись, грудь впала, крылья опустились. «Значит так, братцы, попали вы в страну ночных кошмаров. Перво-наперво к середине Черного Озера не подходить. Там воронка бездонная, по ней смола вниз стекает. Внизу уже царство смертных снов. Глубже некуда. Попадете туда, считай, приехали. Оттуда ходу обратного нет. Во-вторых, к брегу не подходить. Там в пещерах живут кошмарные сны, если учуют, что кто-то близко подошел, выскочат и насмерть перепугают. В третьих: ни стоять здесь нельзя, ни ходить – морока сонная засосет – не выбраться». «Что ж можно-то?» - спросил Брат-Близнец. «Поди, поди, на ушко скажу. А то другие услышат и выйдет мне такой нагоняй. Пошлют меня к ангелам снов, и эти бездельники меня заговорят своими разговорами, так что голова моя отвалится».
Поманил ненаш молодца коготком, тот и подставил ухо. Чертенок хвать молодца черным крылом по глазам. Брат-Близнец ладошами глаза прикрыл, черт и выскользнул. Только его и видели, только в багровом тумане смех его пакостный и остался.
       «Что ж делать? – спрашивает Замока. – Пойдем, куда глаза глядят». «И то дело, - отвечает молодец, - чем так стоять, все куда-нибудь придем».
Побрели они наобум и набрели на большую пещеру. Загремело в ней, забуровило. Вылезает из нее черная тьма, сотнями глаз смотрит: одни глаза зеленые кошачьи, другие желтые козлиные, третьи красные кабаньи, а остальные чьи – не разобрать.
Не оробел молодец, вперед выступил. «Ты кто?» - спрашивает. «Я – полуденный кошмар. На истомленных путников нападаю. Неужто ты меня не боишься?» - отвечает чудо-юдо из сна. При том половину глаз закрыло, столько же открыло.
А молодец грудь колесом, руки в боки, щеки надул. «Чего мне тебя бояться. Ты сон полуденный, а сейчас ночь на дворе. Нападаешь на путников в жару знойную, а сейчас весна только вступает. Не мой ты сон! Ничего ты мне не сделаешь!».
Засопел кошмар, попятился, закрылись сотни глаз, только один заячий глаз из черноты глядит. Тьма рассеялась, в свою гагатовую дыру уползла.
«Ничего, - говорит молодец, - То не страх был, а только четверть страха».
Тут наступила тишь великая. Ничего не слышно. Замока рот раскрывает, Брата- Близнеца с испугу зовет, да сама себя не слышит. Под ногами у них бездна разверзлась, и сбоку бездна, и сзади, и спереди. Даже над головой бездна, да такая глубокая что и в нее упасть страшно. Стоят они на тонких столпах, еле-еле мыски уменьшаются, а столпы все тоньше и тоньше делаются. Тут протягивает Брат-Близнец Замоке руку, знаком показывает: мол, делай как я делаю. Занес молодец над бездной ногу, и Замока мысок занесла. Бесстрашно ступил молодец – Замока за ним. Исчезла бездна, ноги их опять в липкую смолу ступили.
«Как же ты не испугалась? - спросил Брат-Близнец - Как отважилась?».
«Испугалась я чуть не до смерти – отвечает Замока. – Сердце в пятки ушло, душа на ниточке держалась. Да только вместе погибать не боязно. Видать, не страх это был, а только полстраха».
Задрал нос молодец, так говорит: «Нет на свете такого кошмара, который сердце молодецкое напугать может»
Только он это сказал, как за спиной у них шипение раздалось. Еще из одной пещеры вылезает змея. Вся белая, склизкая, с дупло колодезное толщиной. Ползет и ползет, а конца не видно. Вслед за ней сотни маленьких белых змеек выползло, да все к ногам и давай обвивать, вверх струится. Под ногами варево зазмеилось, все вокруг словно из живых веревок сталось. Аспид же кольцами вокруг странников извивается, одно за другим. Поднимает голову, открывает глаза, а в глазах только бельмы видны.
Задрожал молодец как осиновый лист, к Замоке прижался. Хочет рот открыть, а во рту пересохло. Ни слова наружу не выходит. «Все, - думает - конец мой настал».
Вдруг Замока как закричит на змея: «Ты почто нас пугать собралась? Кто ты такой?» Белый аспид смотрит на них, да не видит. Слушает, да не слышит. Вдруг раскрыл он пасть, и слышит Замока голос ее внутри себя: «Я горячка пьяная, сестра змея зеленого. С похмелья прихожу, в вечный полон увожу». Тут затрясся молодец пуще прежнего. Но Замокане сробела, говорит змее: «Ты почто ко мне явилась? Никогда я в рот капли хмельной не брала, зелена вина отродясь не пробовала. Не мой ты страх, чужой!!! Уходи отсюда сейчас же!». Змея головой повертела, языком в плеть размером помахала, да нехотя в свою пещеру уползла. За ней и змееныши поспешили, будто от огня спасались.
Выдохнул Брат близнец, головой потряс. «Вот страху-то натерпелся. Ничего не боялся, а тут напугался. Спасибо, Замока, выручила!». «Ну что ж, то большой страх был, раз увидела я ужас, который и храброго молодца испугать может, - говорит Замока, - Столько страхов вытерпели, а выходит все даром. Не сыскали мы сна украденного».
«Не спеши, - отвечает молодец – погляди-ка в ту сторону»…
       
А в это время Ключа уж давно из лесу выехала. Раскрылось перед ней широко поле, вдалеке огоньки стольного града мерцают. В небе полная луна горит, звезды друг с другом перемигиваются. Светло, будто и не ночь вовсе.
«Ну вот, бояться нечего, спешить некуда. Поеду шагом, дам коню дух перевести».
И поехала тихо, и сморил ее сон.
Вдруг конь ее вороной встрепенулся, и выросли у него крылья. Взмахнул он крыльями, стал в небо подниматься. А Ключа все назад оборачивается: не видать ли в лесу сестры ее и добра молодца. Вот уж выше облаков взлетели, вся земля с ладонь стала, а Ключа все не унимается, во все глаза на лес смотрит. И показалось ей, что блестит посередь леса огонек.
«Неужто выбрались? Неужто у костра греются, дикого зверя отгоняют?».
Погнала Ключа коня к огоньку. Глядит: что за диво? стоит конь-блед, что был под добрым молодцем, а всадников не видать. Подлетела к коню Ключа, вдруг из травы поднялся огромный серый пес, да как залает. Метнулся конь под Ключей в одну сторону: а из куста черный котище как зашипит, метнулся вороной в другую сторону – а чубарый заржал да вздыбился. Испугался вороной, крылами взмахнул и ввысь словно черный ворон взлетел.
«Вот так-так, - думает Ключа. – Это что ж? Я в ворожбе да чародействе себя первой считала, а выходит что сестрица меня превзошла. Сама в черную кошку превратилась, а молодца псом обернула. Уж не снится ли мне все это?».
Тут лунный луч ей в лицо ударил, поворотила она голову и увидела лунную дорожку, а в конце дрожки сиянье звездное.
«Вот оно что! – поняла Ключа, - Вот, оказывается, в какую сторонку они направились. Как бы там они тайну мою не выведали!» И поскакала по лунной дорожке.
Тут радужные пузырьки взвились, звездочками заискрились, блесками заиграли. Испугался черный конь, конь ворованный, оступился на ровном месте да и сбросил Ключу с седла. Вскочила Ключа, а коня уже след простыл. Пошла она одна по лунной дорожке, подошла к вратам хрустальным. Пригляделась: ни щелочки, ни ручки, ни скважинки замочной. Как ворота открыть, не знает. Делать нечего, взяла да постучала.
Тут ворота зазвенели, ходуном заходили, рассыпались вдребезги. Очутилась Ключа на тонком пороге, шириной в ореховую веточку. Порожек заходил под ней, заплясал. Не удержалась Ключа, оступилась и кубарем вниз полетела. Подхватили ее крепкие руки, в железо закованные, наземь поставили. Смотрит Ключа стоят пред ней два великана, сами все в броне, в руках топоры да копья.
«Ты кто такая? - спрашивают ее великаны, - Почто сны чужие тревожишь?».
Отвечает Ключа: «А вы кто такие, чтобы мне допрос учинять?»
«Мы – стражи снов, – отвечают великаны. – Отвечай немедля, да всю правду сказывай».
Заголосила Ключа: «Я – бедная сиротка. Нет у меня на свете никого, кроме братца. Да пропал он намедни. Пошла его искать, сюда и забрела».
«Все ложь! – говорят великаны – За это быть тебе в темнице невозвратных снов».
Сказали так и потащили девицу в темницу. Довели до смолистого озера, тут навстречу им Брат Близнец и Замока. Стоят, на нее во все глаза смотрят. Увидала их Ключа, взмолилась: «Спаси меня сестрица, Брат-Близнец – выручи. Ведут меня в темницу кошмарам на съедение».
Замока Брату-Близнецу говорит: «Спаси мою сестрицу. Век тебе благодарна буду». «Так и быть, - отвечает молодец – Подсоблю».
Посмотрел он на Ключиных провожатых, вытянулся по-военному, голосом командира говорит: «Стой раз-два! Смирно! Доложите, вы почто сею девицу в темницу ведете».
Стражи услышали команду, по струнке вытянулись, докладывают: «Ваше благородие, первая вина девицы сей, что конем черным потоптала дорожку лунную, а вторая вина, что стучалась в ворота громко, много чистых снов вспугнула, да ворота разбила хрустальные. А третья вина, что правды нам не сказала, черную думу на душе затаила. И вина та всех вин больше, за такой умысел полагается ее снам вечное заточение».
Брат-Близнец хитро прищурился, строго на стражей глянул, спрашивает: «Как же вы узнали, правду она говорит или кривду молвит?»
«Нам, ваше благородье, все про всех ведомо, и умыслы всех спящих для нас как пустой стакан прозрачны. От того знаем мы кто врет, а кто прямо говорит, без утайки».
«Так-таки все? Ну-ка проверю вас. Сказывайте, что у сей девицы под черным плащом запрятано?»
Переглянулись стражи, улыбнулись: «Запрятана у нее там сеть черная, в той сети сон у вашего благородья украденный».
Как услышал то это Брат-Близнец, так и опешил. Ключа поняла, что изобличена она вчистую перед сестрой и перед заезжем молодцем. В ноги им кинулась, запричитала: «Простите меня, зависть меня попутала. Обидно стало мне, что сестра младшая раньше меня замуж выйдет. Вот и не стерпела я, чародейством Замочу с женихом разлучила. Но за проказу мою тяжкую теперь муку принять готова. Вот, возьмите ваш сон, только простите меня».
Вынула она из-под черного плаща черную сетку, черней черной ночи, молодцу протянула. Взял он Черную Ночь в руки, развязывать собрался. Переглянулись стражи, брови свели. Замерла Ключа, на руки молодца смотрит. А тот в нетерпенье уже за узелок потянул. Тут Замока как закричит: «Не смей! Помнишь, что старец говорил?». «Нет, - отвечает Брат-Близнец – запамятовал». «Сказывал он, что сетку Черную Ночь рвать нельзя, еще туже затянется, что распутывать нельзя, пуще прежнего запутается». «Что ж с ней делать? Ну-ка, вы, стражи грозные, все про всех ведающие, отвечайте». Но те только плечами пожали. «Тогда загляните в мысли Ключи, что она про сетку думает». Улыбнулись стражи, ответ держат: «Знает сея девица именем Варвара, как Черну Ночь на сон набросить, знает, что будет, если сетку рвать или распутывать начнут. А как от мороки этой избавиться, так она в книге своей чародейской прочесть забыла».
Тут Замока на ухо молодцу шепнула: «Может у Царицы Снов спросить, та подскажет». Переглянулись стражи и говорят: «Пока дело свое, за которым сюда пришли, не сделаете, к Царице Снов путь вам заказан».
«Эх! – воскликнул молодец – Пропади все пропадом. Всё одно пропадать!». И в сердцах сеть со сном выкинул. Вдруг вспорхнула сеть Черная Ночь, развернулась, похищенный сон из нее и вышел. Полетал, полетал, да в доброго молодца и вошел.
Припал на колено молодец, приклонил голову перед Замокой. Сказывает: «Повиниться хочу в обмане. Нет у меня брата-близнеца. Один я на белом свете. Зовут меня королевич Елисей. А на обман я пошел, чтобы еще одну беду от себя отвести. Кабы узнала меня ведьма, что сон мой похитила, так тут же порчу навела. А так, поехала бы за мной, чтобы выследить, где брат мой живет».
Кивают стражи: «Верно, так оно и случилось. То Варвара вас у дуба в лесу караулила, сестру свою погубить хотела, а за вашей милостью слежку устроить».
Отвечает Замока: «Нет вины твоей в таком обмане. Ведь все так и вышло. И то хорошо, что столь счастливо все разрешилось. Посему открою тебе последнюю тайну: нарекли меня батюшка с матушкой Оксаной, а сестру мою Варварой».
Уткнулась Ключа лицом в смолу, зарыдала, кулаками застучала. Злоба взяла ее великая, что злодейство ее черное не случилось. Помрачнели стражи, брови насупили, спрашивают: «Сказывайте, что со злодейкой делать? Вам ее судить, не нам. Перед вами они кругом виновата. Так что ее вина перед Царством Снов с горчичное зерно, против вины перед сестрой своей ее суженным».
Отвечает королевич Елисей: «Пусть сестра сестру рассудит!»
Поджала губы Оксана: «Хоть и много горя Ключа мне причинила, но все ж сестра она мне. Более никого на свете нет у меня. Не могу я ее судить. Пусть идет себе с миром. И тебя прошу, нареченный мой, прости ее и отпусти. Прощай Варвара! Лихом не поминай».
Помялся Елисей с ноги на ногу, сдернул шапку с головы, оземь ударил. «А-а! – молвит - На радости такой, опускаю ее восвояси. Расправы чинить не буду, зла в сердце не держу. Но простить – не прощу. И не просите. Пусть судьба ее накажет».
       Схватили стражи сеть Черную Ночь, на Ключу накинули, замотали, за концы взяли и со всех сил кинули подальше. Полетела Ключа в тартарары… и проснулась. Смотрит: сидит она в седле на вороном коне. Луна уже зашла, на востоке заря занимается, блеклым светом землю освещает. Перед конем ворота стольного града запертые. На ночь их крепко запирают чтобы тать в город не пробрался.
Конь стоит, голову опустил, фыркает. Поняла Ключа, что заснула она в седле, конь вороной до ворот добрел. Тут пропел первый петух, ворота распахнулись и вышли из них два стражника.
Поглядели стражники на Ключу, на коня взглянули, взяли его под уздцы, и говорят: «Так вот где конь нашего воеводы. Третьего дня увели коня прямо из конюшни. Опечалился воевода, большую награду за коня назначил, а еще большую за поимку конокрада. Вот нам в руки двойная удача попала».
Взмолилась Ключа: «Не губите меня! Вчера купила я этого коня не по злому умыслу, а по случаю. Что конь краденный, о том я ведать не ведала. Возьмите вороного, отведите воеводе, а меня отпустите. Я вам вдвое, втрое против обещанной награды дам». Призадумались стражники, друг на друга посмотрели. Да только долго думали. Вышел из ворот воевода, видит коня, видит всадника. И стражников видит. Так говорит им: «Молодцы стражнички, быстро татя сыскали. На радости такой выдам вам по полтине за найденного коня, да по целковому за конокрада. Ну-ка быстро ведите вороного в конюшню, а девицу в темницу. Там разберемся».
Делать нечего, отвели коня в стоило, Ключу в темницу. Там вспомнила она сон свой давешний, опечалилась. На том себе глаза и выплакала. А сны ей больше не снились. Никогда.

Осталось досказать только, что с Замокой и Елисеем сталось. Как только Ключа пропала, предстали они перед Царицей Снов. Та взором их окинула, все про них проведала, улыбнулась и говорит: «Вижу, нашли вы, что искали. Раз так, то и я слово свое сдержу, покажу вам шкатулку заветную. Только вижу: хотите вы шкатулку ту с собой взять. Потому покажу вам ларец с одним условием. Посмотреть – посмотрите, а с собой не возьмете. Ответ скорей давайте, уж заря занимается. Скоро петухи пропоют и тогда замок мой растает до следующей ночи».
Елисей голову склонил, ответствует: «Что же делать, быть посему. Не взять, так хоть посмотреть». Оксана ему вторит: «В глазах не унесем».
Тут гром раздался, да не небесный – пушечный.
«Неужто пробуждаться пришла пора!» – вскричала Оксана.
«Не пришла еще, но придет скоро, - говорит Царица Снов. – А это сон пророческий вашему царю снится. Скоро пойдет на него войной король соседний. Большая война случится».
«Кто ж в той войне победит?» - спросил Елисей.
«Это как придется. Ежели царь сон примет, то может и его сторона возьмет. А если от сна отмахнется, как от пустого, то сосед его повоюет».
Вздохнула Оксана: «Пустой наш царь, посему все ему пусто приходится. Вот и сон свой за пустой сочтет. И выйдет через это нашему царству-государству беда большая. Однако так царю и надобно, неча безвинных людей под замок сажать. Теперь нам не о царе, а о своей надобности помнить надо ».
Улыбнулась Царица Снов, сказывала: «И то дело». С трона поднялась. Вместо трона стеклянная лестница возникла. Пошли они по той лестнице, а ступеньки все уже и уже, пока совсем узкими не стали. А на последней ступеньке лежит ларец хрустальный, от того ларца сияние неземное исходит. На что уж Елисей и Оксана в Замке сновидений разного сияния нагляделись, а здесь глаз отвести не смогли. Стоят, будто зачарованные. Тут Оксана возьми да открой крышечку. Из ларца звездное облачко выпорхнуло, покружило вокруг и исчезло. Будто не было его вовсе.
Улыбнулся Елисей: «Молодчина. И слова не нарушила – ларец не взяла, и обещание, данное старцу исполнила».
Обиделась на эти слова Оксана, а Царица Снов расхохоталась. Посмеялась, посмеялась и говорит: «Хотела я тебя наказать, что заветный сон из ларца выпустила. Такой сон случается только один раз в тридцать лет и три года. Да теперь вижу, что не по злому умыслу это сделала. Я сама женщина, понимаю, что любопытство свое сдержать при виде шкатулки такой нет возможности».
Хотела еще что-то сказать Царица Снов, но тут закуковала кукушка, и все вокруг стало таять. Шарики снов стали лопаться, нити рваться, стеклянная лестница под ногами в брызги рассыпаться.

Оглянулись Оксана и Елисей: лежат они на топчане в лесной землянке, напротив сидит старец, на них смотрит.
Увидел, что пробудились молодые, спрашивает: «Нашли украденный сон?» «Нашли», - отвечает Елисей. «А похитителя наказали?» «Наказали», - отвечает Оксана. Видит она, хочет старец еще что-то спросить, да все не решается. Тогда так говорит: «Прости меня, дедушка. Не смогли мы шкатулку со сном заветным взять. В Замке снов она осталась. Только успела крышку отворить, как сон заветный оттуда выпорхнул».
Рассмеялся старец, говорит: «Мне того и надо было – сон заветный у Царицы Снов забрать. Сон тот не простой, сон желанный. Кому приснится, тот счастливым будет. Что во сне пожелает – все непременно в жизни сбудется».
«Что же ты пожелал, старец? Что же тебе – отшельнику не хватает?» - удивился Елисей.
«Не простой я старец, не с понтолыку здесь поселился. Был я раньше большим мастером, жил в стольном граде. Да только царь наш завистью изошел и однажды заключил меня в темницу. Но для настоящего мастера ни преград нет, ни засовов. Все замки, что ни есть в нашем государстве я сделал, все их открыть могу.
Так единожды ночью я из темницы утек, да в лесную чащу сбежал. Зажил здесь покойно, только одна печаль меня снедала. Остались у меня две доченьки, а навестить их не мог. Знал, что слуги нашего царя за моим домом следят. Если приду хоть одним глазком на них глянуть, то беду на них и на себя накликаю. Второй раз царь церемониться не будет, на плаху меня пошлет. Как увидят дочки, что маня казнят – изведутся.
Только и оставалось у меня средство: сон заветный добыть, да дочурок своих увидать. Для того ведовству выучился, ворожбой занялся. Только вижу теперь, что сон тот мне не надобен. Вот сидит передо мной дочка моя. И то счастье».
Изумилась Оксана: «То-то, гляжу, взгляд знакомый. Здравствуйте, батюшка! Вот не чаяла вас повстречать».
С тем встала, в пояс батюшке поклонилась. А с ней и королевич Елисей. Обрадовался батюшка: «Хотел видеть дочек своих, а еще и с сыном обретенным встретился. Вижу, по сердцу вы друг другу пришлись. Благословляю».
Королевич Елисей еще раз в пояс поклонился, батюшкой старца назвал.
Тут Оксана поведала все, что с ними в Замке Снов приключилось. Опечалился батюшка, так сказал: «Думал, что в дружбе и согласии своих чад оставил, а она раздоры чинить, чары напускать. После этого дочуру свою, Ключу, видеть не хочу. Пусть живет одна, как перст, с бедами своими одна справляется. И имени ее пусть никто не помнит, так весь век пусть Ключей зовется. Таков мой родительский суд ей, таково наказание».
Поклонился королевич Елисей в третий раз, так сказывал: «Никого у меня нет, ни отца, ни матушки, так будьте мне отцом. Поедем в мое королевство, заживем втроем счастливо».
На том и порешили. Собрались они в дорогу. Взяли с собой пса верного, и кота послушного. Прибыли в королевство, сыграли свадьбу. И был пир горой.
А батюшка молодых в опочеваленку проводил, а сам в кузню подался. Сковал большой замок да повесил его на ворота королевства, что в сторону его царства глядят. Такой замок размерный, такого секрета не разгадываемого, что никто его открыть бы не смог бы. Даже дочка его Ключа. Потому что не придумал мастер к тому замку ключа.


На том и сказке конец.