I
День первый. Как я сюда попал.
Начну я так:
- Закатное нежаркое солнце сбоку заглядывает в глаза и, стекая с весел, стелется по морю и играет с нами в солнечных зайчиков. Легкий ветер шевелит волосы и сушит пот. Лодка идет по воде скоро и плавно, ее гребцы работают вдохновенно в надежде на богатую добычу. Нас восемь. Все мы молоды, быстры, сильны, и веселая нам предстоит Охота...
Это будет начало статьи. Я сам написал. И про солнце тоже. Здорово, правда? Я, когда вернусь, хочу про Охоту статью издать. Вот про солнце – ведь здорово получилось? Как говорится, образно. Вот и напишу все, как есть, и пошлю в какой-нибудь толстый журнал. А они уж мне за статью заплатят прилично. То-то и оно. Уж если выпал счастливый случай, его надо использовать на все сто.
Сказать честно, я попал сюда случайно. Я, наверно, не самый везучий парень (так говорит моя матушка - Ты, сынок, не самый везучий парень), однако я всегда надеюсь на лучшее. И кое-что я-таки умею, даже делаю с удовольствием. Немного, всего две вещи. Во-первых, я читаю. Всюду и все подряд, прямо болезнь какая-то. Есть не сяду без чтива и заснуть не могу. Это уже так давно, что и не помню, когда и кто меня научил. Матушка говорит: "Родился с книжкой". А еще говорит: "Это никому счастья не добавило". И еще: "Денег на книжки свои не проси, не дам". А я и не прошу. Мы ведь живем возле заправки. Я в магазине вечером прибираюсь, ну, и так, чуть помогаю. Глядишь, мне и перепадает - то из еды что-нибудь, если упаковка порвана, то сигареты, то всяко-разно. И старые журналы, газеты, карманные книжки. Даже толстые книги нахожу. Правда, с дефицитом страниц (это значит - попросту вырваны). Да и свежие газеты можно почитать, если не видит никто (спорт, про звезд, новости и т.п.). Вот там я и нашел один толстый журнал без картинок, научный, название не помню, где было про Охоту и про радужников. От нечего делать открыл и не смог оторваться. Ночью читал, прикинь.
Радужник – это нечто особенное. Еще два-три года назад про них никто и слыхом не слыхивал. А потом какой-то путешественник наткнулся на тот самый остров и привез первого радужника, полудохлого. Хотел, чтобы экзотическое животное (ну, это когда не кошка, а вроде утконоса австралийского) у него дома жило, но ничего у него не вышло. Как с корабля его сняли, так на следующий день он и сдох, радужник, то есть, не путешественник. А на корабле неделю всего прожил. Видимых повреждений не нашли, это значит – никто в него не стрелял и ногами не топтал. Умники написали, что он от тоски помер. Бред, конечно. Какая тоска у животного? Не, они, может, и тоскуют по-своему, но чтобы через неделю концы отдать – в это я не верю. Скорее, он от корабельной пищи затосковал до смерти. Кстати, чем радужники питаются, никто точно не знает. На их острове – ни деревца, ни травки. И живности никакой, кроме самих тварей. К вопросу питания радужников я еще вернусь (не забыть дальше!).
Ну вот, когда всякие умники этого жмура обследовали, один заметил, что шкура у радужника особая. У живого – всеми цветами радуги играет и блестит (потому и "радужник"), а у мертвого – тусклая и желтая, но зато - мягкая и выделки почти не требует. Тут другой умник и догадался этих животных привозить для Исследований, а шкуру пускать на модные кожаные изделия, чтобы расходы на эти исследования покрыть. Послали на остров Экспедицию, оттуда вернулась только половина засланцев, зато с двумя радужниками. Одним полуживым, который тут же и подох, а другим - в виде шкуры и мяса. Нанесли несовместимые с жизнью повреждения (забили нечаянно), и пришлось тут же ободрать, добить и разделать (причем, как оказалось, именно в этом порядке). И вернувшиеся рассказали много интересного.
Моряки сказали, что в бинокль видели и остров, и бухту, где обитают радужники, и, вроде, самих животных, которые бродили по мелководью. Но из-за коварного дна (рифы и скалы) пришлось обойти остров и бросить якорь с другой стороны, а за радужниками отправили шлюпку с четырьмя матросами и клеткой. Те причалили, связались с кораблем, сообщили, что радужники на месте, получили приказ обследовать остров, а потом - пропали. Не вернулись ни ночью, ни утром. С корабля хотели послать спасательную команду, но оказалось, что это невозможно из-за сильного тумана (ладонь вытянутой руки было не видать). Когда туман рассеялся, а это случилось только на закате следующего дня, послали вторую шлюпку со спасателями. Те высадились, связались с базой, сообщили, что матросов пропавших нигде не видно, а радужников полно, но ведут они себя странно (было услышано что-то вроде "слезы"). Тут село солнце, и связи не стало. Все повторилось - и ночь, и утро, и туман.
На закате опять послали шлюпку с двумя самыми дюжими матросами. Те быстро обернулись туда-сюда, привезли добычу, тех самых двух радужников – одного ободранного и другого живого, закрученного в сеть. Так вот этот живой всю дорогу шевелил лапами, как будто пытался объясняться. Конечно, видимость одна. Они ведь безголосые, радужники-то, только шипят и свистят, даже и языка в пасти нет, и зубы - как у ящерицы травоядной. Но глазами он ворочал сильно, а из глаз, что удивительно – слезы, да крупные такие! И рассказали матросы, что никаких следов пропавшей команды не обнаружили, кроме мелких клочков одежды, да трех наручных часов. Вот тут мужики и решили, что радужники, оголодавшие на своем пустынном острове, попросту убили и съели всех посланных за добычей моряков, введя их в заблуждение своим безобидным видом (то есть, выглядя при этом полными придурками). Тем более что твари при виде последней шлюпки повели себя очень странно – кидались морякам под ноги, обнимали их колени своими недоразвитыми лапками и заливались теми самыми слезами. Кстати, наверно, поэтому у радужников есть еще одно название, довольно мерзкое – "баньши". Это имя древнего ирландского Духа-Плакальщика, своим Скорбным Гласом предвещающего чью-то Скорую Смерть. Про "баньши", в том журнале не писали, это мне мой дядьян, матушкин брат объяснил. Еще и добавил, что я выродок, не помнящий родства и своих корней. Дядька у меня вообще грубый, но я не обижаюсь, и не всегда он был таким. Но о нем после.
И кто может обвинить матросов, что они слегка вышли из себя, и радужникам пришлось невесело. И опять это привело к Открытию - оказалось, что шкура, снятая с еще живой твари не теряет своей удивительной расцветки уже никогда. Ни после выделки, ни после ежедневной носки. Не трескается, не вытирается, не выцветает. Словом, качество кожи – исключительное. И мясо у радужника очень даже съедобное - мягкое и нежное, похоже на молодого поросенка. Вот тогда и возникла Охота.
Шумихи особой не поднимали, чтобы не понаехали со всего света. Экспедиция на корабле подходит к острову (по правде-то, Охота называется Исследовательская Экспедиция, а Охота - это уже сами Охотники придумали) и высылает шлюпку с Охотниками в бухту радужников.
Охотников восемь человек – четверо гребцов, четверо стрелков – оптимальное число, полученное опытным путем (это значит, если больше, то не выгодно, а меньше нельзя).
Стрелки нужны для того, чтобы еще издали, пока лодка не пристала к берегу, подстрелить как можно больше радужников, причем, подстрелить надо не до смерти, а всего лишь ранить, ведь шкура мертвого радужника, хоть и идет в ход, но стоит куда меньше. Да и ранить надо с умом, чтобы шкуру эту самую не попортить. Поэтому стрелки должны бить по ногам издали, с расстояния в несколько десятков метров, стоя в лодке, а она, между прочим, качается! По ногам - чтобы добыча не убежала, а издали - потому что радужники опасны (вспомните пропавших матросов).
Есть гипотеза (считается, то есть), что они как-то воздействуют на людей (м.б., гипнозом?), а потом поедают.
Тут, конечно, много неясного. Я вот, к примеру, не понимаю, как радужник может съесть взрослого мужика так, чтобы костей не осталось, если он практически беззубый. И чем они людей убивают, если их лапками ни задушить, ни камень поднять? Целиком живьем заглатывают, как удавы? Так радужник меньше человека. А потом их мало – больше десятка даже самая удачная Охота не добывала. Против восьми крепких охотников – не армия. Но и никакой другой пищи для радужников на острове не наблюдается – одни камни. И как они размножаются, откуда берутся? У них говорят, нет Половых Признаков (то есть самца от самки никак не отличить, смешно), и вообще - нет никаких размножительных органов ни внутри, ни снаружи. Словом, вопросов – тьма! И каждая шкура стоит баснословных денег (больше, чем крутая тачка).
Но если радужников мало, то и стрелков таких, чтобы били издали без промаха и как надо, тоже – раз, два – и обчелся!
Вот так я и попал на Охоту. Потому что второе, что я умею в жизни – это стрелять.
Метко стрелять я научился тоже с малолетства.
Но тут я уж помню, кто меня учил – дядьян, а то кто же! И как забудешь, если за каждый промах – подзатыльник, а потом полдня голова шумит и гудит, как смывной бачок. Он меня выдрессировал стрелять и на бегу, и с колена, и лежа, и в кувырке. И с одной руки, и с двух, и всяко-разно. И по движущейся мишени (на помойке крыс навалом!). Он-то сам в любом состоянии попадал куда надо. В смысле, выстрелом. А так, вообще, куда только не попадал!
В полицию особенно. Как напьется, так и буянит, глаза бешеные, кулак железный, и все кругом - враги. А протрезвеет – плачет и бормочет что-то. Про то, что выдержать не может. Либо пытку, либо попытку, а то - испытание, не поймешь.
Матушка говорит, его война сгубила. А еще говорит, раньше он был не такой, а еще – что жалко, а еще, что если и я тоже таким стану – то не простит, потому как у нее кроме нас – никого. Она, вообще, нудная бывает, матушка, хотя и добрая. И всегда недовольна, когда мы стрельбой заняты. Хватит, кричит, мне одного стрелка. Если бы, кричит, знала, что из тебя выйдет, я бы тебя не нянчила, а подушкой придушила.
А дядьян замолчит, голову повесит и уйдет за сарай. Он с ней ни разу не подрался, хотя она ему всего лишь сестра. А вот когда я как-то его спросил про приключения на войне, интересно же, так он меня едва не прибил! Особенно вызверился на слово "приключения". Ну и Бог с ним, с дядьяном. У него своя судьба, у меня своя.
Ну, вот. Написал я в тот журнал заявку, что, мол, я, такой-то и сякой-то, хочу участвовать в Охоте, потому как парень – не промах во всех смыслах. И еще написал, что крыс могу стрелять на заказ, хочешь - в правый глаз, хочешь – в левое ухо. А умники мне - ответ и приглашение на отбор в свой Центр (двое суток на дядькином байке с двумя остановками и одной поломкой). А там, когда я им пострелял по-всякому, записали сразу в Основной Состав!
Но что меня поразило, так это то, что когда пришел вызов, матушка как бы была и не против, а вот дядьян долго разорялся в том смысле, что такие дураки, как я, из подобных операций не возвращаются. И по столу кулаком - и раз, и два, и три!
Матушка ему в ответ: "Ты его сам стрелять учил, так и радуйся, что хоть какая-то польза от твоего учения будет, может, он нас всех из нищеты вытащит, книжки-то этому не помогут, и не смей ломать мою мебель!".
Дядьян матушку обозвал дурой и ушел за сарай. А я собрался да поехал на Охоту.
Рука онемела. Буду завтра писать.
II
День второй. Как я решил писать.
На корабле я решил вести Дневник. Заняться ведь особо нечем. С утра инструктаж, после обеда – тренировка, а остальное время – свободное. Кормят много. По мне, так можно бы и меньше. Я, когда волны, все равно есть не могу.
Ребята все молодые, рвутся действовать. Правда, общаться особенно не пришлось, потому как здорово качало. А мы все люди сухопутные, к качке не привыкшие. Я тоже поначалу травил сильно, потому что лежал на койке, а потом матрос один мне сказал, что, когда ходишь – легче. И правда.
Ну, я сначала по кораблю ходил, все смотрел. А когда насмотрелся, пришла мне в голову идея написать про Охоту. Я у старпома попросил бумаги, а он мне дал этот красивый синий блокнотик с золотой надписью "Надежда" (это наш корабль) и ручку с якорем. У меня прямо руки зачесались!
С тех пор и пишу. Уже одиннадцать листов, если без помарок. Правда, сегодня написал мало – уж больно качает. Пойду, похожу по палубе.
Да! Завтра у нас Высадка. Это значит – начинается Охота! Я блокнотик с собой возьму обязательно, чтобы описать на месте все, как есть.
III
День шестой, наверное. На острове.
Пишу опять. Уже на острове. Я когда-то читал про одного умника, который вывел теорию, что все в мире относительно. Например, время. Умник – на то и умник, чтобы теории выводить, но выходит – это правда. Ведь сколько дней прошло? Вроде бы, три. А кажется, что вся моя жизнь была давно и уже как бы и не со мной. И матушка была права, что не самый я везучий, и дядьян, что не вернусь. Все выходят умники, а я один дурак. Не один, конечно, много нас таких, но это как-то не утешает. Но кто ж мог наперед знать, что будет? А тут такое… Но я лучше по порядку.
Плывем мы, значит. Вот уже и бухта перед нами, а вот и радужники. Тут, конечно, стрелки - ружья наперевес, языки от азарта на плече, треск стоит, е-мое, - кто больше уложит! Соревнование!
Я из восьми семь подстрелил. Радовался, вот я молодец! На берег выскочили, и давай тварей разделывать по полной программе.
И вот было же у меня чувство какое-то нехорошее, как мурашки по коже. Ирландская интуиция, как дядька говорил. А я… ну, а что я скажу? Стойте, ребята, у меня чувство? Нет, я как все, я орудую. В глаза тварям не смотрю, гипноза боюсь. А все равно вижу – плачут. Шипят, хрипят, лапами машут и плачут. Тихо. Жутко.
Я думаю, всем было жутко, но, как говорится, взялся за гуж, обделался и стой. Ну, ободрали их, резво порубили. Что дальше делать? А ребята оказались сплошь новички, как и я. Кинулись берег осматривать, следопыты хреновы.
Тут солнце стало как-то быстро в море скатываться, пора на лодку. Хватились, а одного следопыта нет. И не отзывается.
Значит, не слышит, ушел далеко, надо найти, сказать, что отплываем. Опять же – никто не подумал, что странно это. Каждый инструктаж начинался с того, что "в целях сохранения жизни необходимо обязательно отплыть с острова до окончания захода солнца" и что "категорически запрещается удаляться вглубь острова на расстояние более ста метров от кромки воды". Хочешь, не хочешь, а запомнишь.
С нашим парнем уже и тогда, судя по всему, было что-то не так. Этот остров – прямой ход в Преисподнюю.
Теперь, в пустой след, я думаю, если бы бросили пропавшего, сели бы в лодку да дёру – были бы целы. Но каждый из нас хотел не просто домой вернуться, а вернуться героем (о том, что можно не вернуться вовсе, и мыслей не было). А какой же ты герой, если друга в опасности бросил? То-то и оно.
Пока по острову метались, солнце село.
И поплыл отовсюду туман, густой такой – руки не видно. Все заволокло. И холодать стало, быстро холодать, мы прямо как в морозильник попали. Я босиком стоял, вдруг ноги мои мокрые к земле прилипли. Не отодрать!
Потом звезды высыпали, туман осел немножко. Слышим треск такой сильный. Тут, конечно, сильно напугались (знать бы тогда, чего пугаться нужно!), потом фонариком посветили, а это шлюпку нашу в щепки размололо. Вода в бухте замерзла в лед и раздавила. Никогда не слышал, чтобы соленая вода в лед замерзала, а тут взяла и замерзла.
Мы все в кучу сбились, мокрые, полуголые, а вокруг потрескивает, все мерзнет, и другие звуки всякие. Вой, там, стоны, всхлипы, до сих пор не знаю, кто это был. Темно.
Перепугались, конечно, очень. Потом один из нас сообразил – щепки от шлюпки собрали и костер запалили. Тепло, светло. Страх отпустил. У кого-то фляжка нашлась – по капле приняли, мяса свеженарубленного нажарили. Вовсе развеселились. Песни запели.
Я сейчас все это вспоминаю – плакать хочется. Дураки, дети несмышленые. Ну, а если бы даже мы и знали, что происходит, так что? А ничего, все то же, только бы не пели. Потому что люди здесь бессильны и беспомощны. Слова-то какие! "Бес-с-сильны, бес-с-спомощны" – шипят и свистят, все одно к одному. Но пишу дальше.
А дальше ночь закончилась, дрова тоже. Сидим, ждем солнца. Ну и дождались.
Только солнце показалось, все вокруг зашипело, засвистело, противно так, как паровой котел, когда давление на пределе. Туман опять сгустился.
И вдруг из этого тумана выпрыгнула на нас с диким грохотом стена из ледяных крошек и прорвавшейся сквозь лед воды. Слизнула нас с берега и потащила всех за собой в море.
Всех? Не скажу, не знаю. Видеть я никого не мог, слышал только, что громко вопили. Вот пишу я это, а передать весь ужас не могу. Во-первых, все очень быстро, просто мгновенно, во-вторых – неожиданно, в-третьих – опять "бес-с-силие, бес-с-с-помощность").
И стало меня мотать, как горошину в великанской погремушке. То вниз - да по дну всем прикладом, лицом по мелким камешкам и ракушкам протащит, то вверх унесет - да об скалы и камни на берегу приложит, то на песок выбросит и уйдет. А только отдышишься, да попытаешь отползти, настигнет. И все заново.
И хотя я почти не мог глаза открыть, все равно видел, что все вокруг радужное, и вода, и свет, и воздух. А потом все свелось в точку и погасло. И все.
Очнулся я, как мне сначала показалось, прижатый щекой к мокрой стене. А по ней бродят, ногами прилепившись, странные твари.
Потом мир повернулся. Оказалось, я лежу щекой в луже. А твари, как и все мы, ходят по земле, точнее - по мелководью, и твари эти – радужники. Числом четыре.
Я, было, хотел заорать и убежать, не получилось ни то, ни другое. Только хрип, свист, да вялое шевеление. А радужники оживились и двинулись ко мне.
Я стал подниматься (принять смерть стоя) и глянул вниз, в лужу.
И скажу я вам, если бы радужник не был безволосым, я точно знаю, какого цвета была бы его шерсть. Она была бы седой. Потому что в луже я увидел такую же тварь, как и те, что меня окружали.
И когда я понял, откуда берутся радужники, я понял, как именно сходят с ума. Мозги не могут принять то, что видят глаза, и начинают выворачиваться и метаться, а реальность преследует и палит со всех стволов. В конце концов, разум забивается в угол и перестает сопротивляться, и тут уж как повезет: выживет - не выживет.
Я это на своей шкуре - новой, радужной шкуре - почувствовал. Сам чуть не двинулся, когда понял, кого мы у костра съели. Провода в мозгах перемкнуло, но, правда, потом отошел.
Вел я себя, конечно, не лучшим образом – и головой бился, и лапами этими себя по морде радужной хлопал, кожу хотел содрать. Думалось мне – если сдеру кожу, то там, под ней – прежний я! Я ж говорю, перемкнуло.
И эти вокруг – тоже… реагировали. Кто как. Кое-кто, по-моему, уж точно был не в себе…
А потом я увидел, что солнце-то - садится! Смекнул каким-то образом, что надо уходить с берега, и ушел. Нашел эту вот пещеру и залег там. И, знаете, уснул.
А когда проснулся, обнаружил, что в пещере я не один такой. Сначала только слышал шевеленье и вздохи, а когда глаза привыкли, увидел, как поползли из всех щелей и закоулков радужники. Только вот общения с ними у меня не получилось, мозги у всех были выгоревшие. И все эти бывшие люди бессмысленно бродили взад-вперед, лепетали бессвязно и плакали, плакали, плакали. Или вдруг начинали биться головой о стены.
Я так думаю, что кто-то из них сошел с ума уже в пещере.
А я вот оказался в своем уме и без компании. И пишу свой дневник дальше. Мой синенький блокнотик, целый и невредимый я подобрал в песке, когда удирал с берега, даже ручка не потерялась.
Кстати, вопрос "чем питаются радужники" я решил. Ничем. Потому что нечем. Да и не надо. Я здесь уже второй день, а есть не хочется. Мы изменились не только снаружи. Но я почему-то думаю, что мы умрем не от голода. Почему-то есть такая уверенность.
А еще я думаю - зачем я пишу эти строки, зачем корячусь, выписывая слова и калеча челюсти зажатой в них ручкой? Теми "пальцами", что у меня сейчас, ручку удержать я не могу. Так зачем? Сам не знаю. Ведь может статься, это все никогда никто не прочтет. Охотники не станут терять время на поиски сувениров, у них работа поважнее, да и времени-то в обрез. А если и найдется умник, что отправится бродить по острову, то на лодку ему вернуться не придется. И даже если найдет он мой дневник, то прочитает его уже таким же радужником, да и то – если мозги не сгорят.
Но я решил - завтра я сам выйду навстречу охотникам с дневником, зажатым в лапе, и, наверно, закончу жизнь модной курткой или сумкой. И не последней из многих. Потому что Охотник, скорее всего, не будет тратить время на разборку моих каракулей и уж точно не станет слушать, что там шепчет полудохлый радужник с ценной кожей, даже если у него печальные человеческие глаза, и пусть он наплачет ими целый мировой океан.
Но может быть, может быть, кто-нибудь заметит выпавший у радужника синий с золотом блокнот и подберет его, как сувенир. И, может быть, прочитает все, что я написал. И может быть, расскажет людям. И закончится ужасная Охота.
А может быть, и не подберет. Или не прочитает. Или не расскажет. Или, страшно представить, он все сделает так, как я задумал, но… не закончится.
Но я все равно пойду, потому что надеюсь на лучшее, как любой человек.