Наконец я услышала голос! Его эхо принес весенний, пугливый ветер, когда я металась в полузабытьи на мокрой постели, сотканной из печальной травы мертвого омута. Слезы плыли кувшинками по темной глади, из года в год, из столетие в столетие, а милого все не было, но я ждала, ведь я так люблю его.
Я любила его всегда, любила больше солнца, больше сестер и отца, который вдруг объявил о свадьбе не с ним… Слезы, тогда они были горькими, выжигали из груди сердце, и я решила, что подожду. В бессмертии зачарованного лесного озера, подожду когда мы будем вместе.
Даже среди русалок, хранительниц земной любви, я была странной. Сотни лет хватало, чтобы забыть обиды и любить других, тех, кто случайно забрел в зачарованные владения тихого омута, но я ждала. Ждала уже тысячу лет и вот бегу навстречу ветру, туда, где живет моя любовь.
Я никогда не уходила так далеко от омута, лесовики оказались правы - чары воды теряют силу, иссушая с каждым шагом мое тело, превращая его в туман, пусть! Зато я смогу снова увидеть его, услышать голос и любить.
- Какой кретин свалил сюда землю? Завтра бревна привезут, куда прикажешь? – он взъерошивает рукой ежик пшеничных волос, голые мокрые плечи отливают бронзой, согревая мерцающим сиянием мое холодное сердце.
- Олег, не ори, ей богу! Свалим на дорогу, участок крайний, не помешаем.
Олег. Имя не изменилось, так же как волосы, рост и сила в плечах, как серая сталь глаз и солнечная улыбка. Я подбираюсь совсем близко, сворачиваюсь зыбким туманом за ближайшей насыпью. Вот он, мой единственный, мой любимый, наконец-то я дождалась.
За четыре года, которые я провела рядом с ним, большой участок на краю поселка превратился в цветущий сад с массивным трехэтажным срубом в центре. Он появлялся в основном летом, приезжал с друзьями, иногда с женщинами, и это было больно, но приходилось терпеть.
Сегодня он один, скинул футболку, сверкнув цветным рисунком на левом предплечье, и полез на крышу невысокой пристройки. А ведь сегодня законный русалий день, и я могу заманить его к лесному озеру, дотронутся, поцеловать в губы и сказать, как люблю его. Но любовь русалки приносит людям лишь смерть на дне дикого омута, устеленного слезами-кувшинками, или все же… Сухой треск, короткий вскрик и в следующее мгновение он на земле. Глаза закрыты, тело замерло. Нет, я не желала тебе смерти! Встань, живи, живи же!
Все вокруг вдруг превратилось в свинцовый страх, страх больше не дождаться, больше никогда не увидеть его…
Холодное мертвое сердце вспыхнуло ярким солнцем, и подарило силу.
- Не замерзла? – Олег обнимает хрупкую фигурку, зарывается лицом в пушистые светлые волосы, вдыхая запах полевых цветов, - Хочешь, достану толстое одеяло?
- Нет, - она улыбается и сразу становится тепло. Странная девушка, похоже, он действительно влюбился. Нет не так, он любит ее давно, с той самой минуты год назад, когда Ольга вдруг появилась перед ним, вернула из небытия и навсегда осталась в сердце. Маленькое, хрупкое счастье. Он так скучал весь этот год, пытался найти ее среди дачников и ждал. Кому рассказать, засмеют – циник Олег уже год любит прекрасную незнакомку. Но ему плевать, он снова может обнимать ее, говорить с ней, любоваться глазами-изумрудами и слушать тихий переливчатый голосок.
Олег потянулся за сигаретами, пытаясь двигаться аккуратнее.
- Все еще болит? – участливо спросило его счастье, потом положила на поясницу прохладные ладошки и забавно прижалась ухом к лопатке, словно прислушиваясь как «болит» позвоночник.
- Иди сюда, - он поворачивается на спину и прижимает счастье к груди, - со спиной все в порядке уже, привычка просто
- И все же…
- Зачем нам врачи, - он целует пушистые светлые ресницы, - Поедем завтра ко мне, посмотришь квартиру… сделаем все, как ты хочешь…
Счастье кивает, тонкие руки обнимают его шею и мир пропадает…
- Оля!
Холодные деревянные ступени крыльца обжигают босые ноги. Я тороплюсь, надо уйти, пока восход не превратил мое тело в мерцающую дымку, уйти по-человечески…
- Стой, ты куда? – он мгновенно оказывается рядом, обнимает за плечи, поворачивает к себе, - Что не так? Муж, дети?
Сталь серых глаз плавится и меня пронзает боль, жгучая и неотвратимая. Я знаю эту боль, я испытала ее в первый раз тогда, долгие века назад, когда узнала, что мы не будем вдвоем.
- Мне надо идти, - я прижимаюсь к его груди, обнимаю за шею, нахожу его губы, но мои уже холодны и поцелуй обжигает. Я отступаю к калитке, быстро ныряю в первые лесные заросли у забора.
- Так ты вернешься? Когда?! – догоняет меня вопрос, - Я буду ждать… - заставляет колыхнуться туманную дымку эхо последней фразы.
И я счастлива, ведь мне удалось рассказать о своей любви. Что такое год по сравнению с вечностью, в которой была лишь память о нем? И я снова приду в бревенчатый дом на восходе праздника Купалы, и снова будет звучать мой смех, и снова будут поцелуи и жаркое «люблю»…
А пока я буду ждать и любить его, сейчас, через год, через тысячу лет…